Затворник и Шестипалый

«Затворник и Шестипалый» — сказочно-сатирическая повесть Виктора Пелевина, написанная в 1989 году.

Цитаты

— Свобода? Господи, да что это такое? — спрашивала Одноглазка и смеялась. — Это когда ты в смятении и одиночестве бегаешь по всему комбинату, в десятый или в какой там уже раз увернувшись от ножа? Это и есть свобода? — Ты опять всё подменяешь, — отвечал Затворник. — Это только поиски свободы. Я никогда не соглашусь с той инфернальной картиной мира, в которую ты веришь. Наверное, это у тебя оттого, что ты чувствуешь себя чужой в этой вселенной, созданной для нас. — А крысы верят, что она создана для нас. Я это не к тому, что я согласна с ними. Прав, конечно, ты, но только не до конца и не в самом главном. Ты говоришь, что эта вселенная создана для вас? Нет, она создана из-за вас, но не для вас. Понимаешь? <…> Завтра я ухожу. — Куда? — За границы всего, о чём только можно говорить. Одна из старых нор вывела меня в пустую бетонную трубу, которая уходит так далеко, что об этом даже трудно подумать. Я встретила там несколько крыс — они говорят, что эта труба уходит всё глубже и глубже и там, далеко внизу, выводит в другую вселенную, где живут только самцы богов в одинаковой зелёной одежде. Они совершают сложные манипуляции вокруг огромных идолов, стоящих в гигантских шахтах. — 4

—… если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему, вместо того чтобы рассуждать, имеет смысл это делать или нет. Может, это действительно не имеет смысла. Но просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае. <…> Мы живы до тех пор, пока у нас есть надежда, — сказал Затворник. — А если ты её потерял, ни в коем случае не позволяй себе догадаться об этом. И тогда что-то может измениться. Но всерьёз надеяться на это ни в коем случае не надо. — 5

Зелёные ворота уже виднелись за Стеной Мира, и, по подсчетам Затворника, до Страшного Супа остался всего десяток затмений. Боги не особенно пугали Шестипалого — он успел привыкнуть к их постоянному вниманию и воспринимал его с брезгливой покорностью. Его душевное состояние пришло в норму, и он, чтобы хоть как-то развлечься, начал выступать с малопонятными тёмными проповедями, которые буквально потрясали паству. Однажды он вспомнил рассказ Одноглазки о подземной вселенной и в порыве вдохновения описал приготовление супа для ста шестидесяти демонов в зелёных одеждах в таких мельчайших подробностях, что под конец не только сам перепугался до одури, но и сильно напугал Затворника, который в начале его речи только хмыкал. Многие из паствы заучили эту проповедь наизусть, и она получила название «Откровения Синей Ленточки» — таково было сакральное имя Шестипалого. После этого даже бывшие первосвященники бросили есть и целыми часами бегали вокруг полуразобранной кормушки-поилки, стремясь избавиться от жира. Поскольку и Затворник и Шестипалый ели каждый за двоих, Затворнику пришлось сочинить специальный догмат о непогрешимости, который быстро пресёк разные разговоры шёпотом. — 8

Истина настолько проста, что за неё даже обидно. — 9

1

—Да… Живём, живём — а зачем? Тайна веков. И разве постиг кто-нибудь тонкую нитевидную сущность светил? — <…> Шестипалый вдруг присвистнул. — Вот это да! — Чего? — подозрительно спросил Затворник. — Вон, гляди! Новое появилось! — Ну и что? — В центре мира так никогда не бывает. Чтобы сразу три светила. Затворник снисходительно хмыкнул. — А я в своё время сразу одиннадцать видел. Одно в зените и по пять на каждом эпицикле. Правда, это не здесь было.

— Да ведь ты не умён, я полагаю, — ответил Затворник. — Шёл бы лучше в социум. А то вон куда забрёл. Правда, ступай… Он махнул рукой в направлении узкой грязно-желтой полоски, которая чуть извивалась и подрагивала, — даже не верилось, что так отсюда выглядит огромная галдящая толпа. — Я бы пошёл, — сказал Шестипалый, — только они меня прогнали. — Да? Это почему? Политика? Шестипалый кивнул и почесал одной ногой другую. Затворник взглянул на его ноги и покачал головой. — Настоящие? — А то какие же. Они мне так и сказали — у нас сейчас самый, можно сказать, решительный этап приближается, а у тебя на ногах по шесть пальцев… Нашёл, говорят, время… — Какой ещё «решительный этап»? — Не знаю. Лица у всех перекошенные, особенно у Двадцати Ближайших, а больше ничего не поймёшь. Бегают, орут. — А, — сказал Затворник, — понятно. Он, наверно, с каждым часом всё отчётливей и отчётливей? А контуры всё зримей? — Точно, — удивился Шестипалый. — А откуда ты знаешь? — Да я их уже штук пять видел, этих решительных этапов. Только называются по-разному.

— Слушай, — заговорил Затворник, — вот ты всё повторяешь — Господи, Господи… у вас там что, в Бога верят? — Чёрт его знает. Что-то такое есть, это точно. А что — никому не известно. Вот, например, почему темно становится? Хотя, конечно, можно и естественными причинами объяснить. А если про Бога думать, то ничего в жизни и не сделаешь… — А что, интересно, можно сделать в жизни? — спросил Затворник. — Как что? Чего глупые вопросы задавать — будто сам не знаешь. Каждый, как может, лезет к кормушке. Закон жизни. — Понятно. А зачем тогда всё это? — Что «это»? — Ну, вселенная, небо, земля, светила — вообще, все. — Как зачем? Так уж мир устроен. — А как он устроен? — с интересом спросил Затворник. — Так и устроен. Движемся в пространстве и во времени. Согласно законам жизни. — А куда? — Откуда я знаю. Тайна веков. От тебя, знаешь, свихнуться можно. — Это от тебя свихнуться можно. О чём ни заговори, у тебя всё или закон жизни, или тайна веков.

2

— Перед тем как покинуть какой-либо мир, надо обобщить опыт своего пребывания в нём, а затем уничтожить все свои следы. Это традиция. — А кто её придумал? — Какая разница. Ну, я. Больше тут, видишь ли, некому. Вот так…

— Наш мир представляет собой правильный восьмиугольник, равномерно и прямолинейно движущийся в пространстве. Здесь мы готовимся к решительному этапу, венцу нашей жизни. Это официальная формулировка, во всяком случае. По периметру мира проходит так называемая Стена Мира, объективно возникшая в результате действия законов жизни. В центре мира находится двухъярусная кормушка-поилка, вокруг которой издавна существует наша цивилизация. Положение члена социума относительно кормушки-поилки определяется его общественной значимостью и заслугами… — Вот этого я раньше не слышал, — перебил Затворник. — Что это такое — заслуги? И общественная значимость? — Ну… Как сказать… Это когда кто-то попадает к самой кормушке-поилке. — А кто к ней попадает? — Я же говорю, тот, у кого большие заслуги. Или общественная значимость. <…> За областью социума находится великая пустыня, а кончается всё Стеной Мира. Возле неё ютятся отщепенцы вроде нас. — Понятно. Отщепенцы. А бревно откуда взялось? В смысле то, от чего они отщепились? — Ну ты даёшь… Это тебе даже Двадцать Ближайших не скажут. Тайна веков. — Н-ну, хорошо. А что такое тайна веков? — Закон жизни, — ответил Шестипалый, стараясь говорить мягко. Ему что-то не нравилось в интонациях Затворника. — Ладно. А что такое закон жизни? — Это тайна веков.

— Я пришёл сюда из другого мира, — сказал он, — в дни, когда ты был ещё совсем мал. А в тот, другой мир я пришёл из третьего, и так далее. Всего я был в пяти мирах. Они такие же, как этот, и практически ничем не отличаются друг от друга. А вселенная, где мы находимся, представляет собой огромное замкнутое пространство. На языке богов она называется «Бройлерный комбинат имени Луначарского», но что это означает, неизвестно даже им самим. — Ты знаешь язык богов? — изумлённо спросил Шестипалый. — Немного. Не перебивай. Всего во вселенной есть семьдесят миров. В одном из них мы сейчас находимся. Эти миры прикреплены к безмерной чёрной ленте, которая медленно движется по кругу. А над ней, на поверхности неба, находятся сотни одинаковых светил. Так что это не они плывут над нами, а мы проплываем под ними. Попробуй представить себе это. Шестипалый закрыл глаза. На его лице изобразилось напряжение. — Нет, не могу, — наконец сказал он. — Ладно, — сказал Затворник, — слушай дальше. Все семьдесят миров, которые есть во вселенной, называются Цепью Миров. Во всяком случае, их вполне можно так назвать. В каждом из миров есть жизнь, но она не существует там постоянно, а циклически возникает и исчезает. Решительный этап происходит в центре вселенной, через который по очереди проходят все миры. На языке богов он называется Цехом номер один. Наш мир как раз находится в его преддверии. Когда завершается решительный этап и обновлённый мир выходит с другой стороны Цеха номер один, всё начинается сначала. Возникает жизнь, проходит цикл и через положенный срок опять ввергается в Цех номер один. — Откуда ты всё это знаешь? — тихим голосом спросил Шестипалый. — Я много путешествовал, — сказал Затворник, — и по крупицам собирал тайные знания. В одном мире было известно одно, в другом — другое. — Может быть, ты знаешь, откуда мы берёмся? — Знаю. А что про это говорят в вашем мире? — Что это объективная данность. Закон жизни такой. — Понятно. Ты спрашиваешь про одну из глубочайших тайн мироздания, и я даже не знаю, можно ли тебе её доверить. Но поскольку, кроме тебя, всё равно некому, я, пожалуй, скажу. Мы появляемся на свет из белых шаров. На самом деле они не совсем шары, а несколько вытянуты и один конец у них у́же другого, но сейчас это не важно. — Шары. Белые шары, — повторил Шестипалый и, как стоял, повалился на землю. Груз узнанного навалился на него физической тяжестью, и на секунду ему показалось, что он умрёт. Затворник подскочил к нему и изо всех сил начал трясти. Постепенно к Шестипалому вернулась ясность сознания. — Что с тобой? — испуганно спросил Затворник. — Ой, я вспомнил. Точно. Раньше мы были белыми шарами и лежали на длинных полках. В этом месте было очень тепло и влажно. А потом мы стали изнутри ломать эти шары и… Откуда-то снизу подкатил наш мир, а потом мы уже были в нём… Но почему этого никто не помнит? — Есть миры, в которых это помнят, — сказал Затворник. — Подумаешь, пятая и шестая перинатальные матрицы. Не так уж глубоко, и к тому же только часть истины. Но всё равно — тех, кто это помнит, прячут подальше, чтобы они не мешали готовиться к решительному этапу, или как он там называется. Везде по-разному. У нас, например, назывался завершением строительства, хотя никто ничего не строил. Видимо, воспоминание о своём мире повергло Затворника в печаль. Он замолчал. — Слушай, — спросил через некоторое время Шестипалый, — а откуда берутся эти белые шары? Затворник одобрительно поглядел на него. — Мне понадобилось куда больше времени, чтобы в моей душе созрел этот вопрос, — сказал он. — Но здесь всё намного сложнее. В одной древней легенде говорится, что эти яйца появляются из нас, но это вполне может быть и метафорой… — Из нас? Непонятно. Где ты это слышал? — Да сам сочинил. Тут разве услышишь что-нибудь? — сказал Затворник с неожиданной тоской в голосе. — Ты же сказал, что это древняя легенда. — Правильно. Просто я её сочинил как древнюю легенду.

3

— Шестипалый припёрся! — весело закричал кто-то впереди. — Здорово, сволочь! Эй, Шестипалый, кто это с тобой? Этот бестолковый выкрик неожиданно — и совершенно непонятно почему — вызвал в Шестипалом целую волну ностальгических воспоминаний о детстве. Затворник, шедший чуть сзади, словно почувствовал это и пихнул Шестипалого в спину. У самой границы социума народ стоял редко — тут жили в основном калеки и созерцатели, не любившие тесноты, — их нетрудно было обходить. Но чем дальше, тем плотнее стояла толпа, и уже очень скоро Затворник с Шестипалым оказались в невыносимой тесноте. Двигаться вперёд было ещё можно, но только переругиваясь со стоящими по бокам. А когда над головами тех, кто был впереди, показалась мелко трясущаяся крыша кормушки-поилки, уже ни шагу вперёд сделать было нельзя. — Всегда поражался, — тихо сказал Шестипалому Затворник, — как здесь всё мудро устроено. Те, кто стоит близко к кормушке-поилке, счастливы в основном потому, что всё время помнят о желающих попасть на их место. А те, кто всю жизнь ждёт, когда между стоящими впереди появится щелочка, счастливы потому, что им есть на что надеяться в жизни. Это ведь и есть гармония и единство. — Что ж, не нравится? — спросил сбоку чей-то голос. — Нет, не нравится, — ответил Затворник. — А что конкретно не нравится? — Да все. И Затворник широким жестом обвёл толпу вокруг, величественный купол кормушки-поилки, мерцающие жёлтыми огнями небеса и далёкую, еле видную отсюда Стену Мира. — Понятно. И где, по-вашему, лучше? — В том-то и трагедия, что нигде! В том-то и дело! — страдальчески выкрикнул Затворник. — Было бы где лучше, неужели б я с вами тут о жизни беседовал? — И товарищ ваш таких же взглядов? — спросил голос. — Чего он в землю-то смотрит? Шестипалый поднял глаза — до этого он глядел себе под ноги, потому что это позволяло минимально участвовать в происходящем, — и увидел обладателя голоса. У того было обрюзгшее раскормленное лицо, и, когда он говорил, становились отчётливо видны анатомические подробности его гортани. Шестипалый сразу понял, что перед ним — один из Двадцати Ближайших, самая что ни на есть совесть эпохи. Видно, перед их приходом он проводил здесь разъяснения, как это иногда практиковалось. — Это вы оттого такие невесёлые, кореша, — неожиданно дружелюбно сказал тот, — что не готовитесь вместе со всеми к решительному этапу. Тогда у вас на эти мысли времени бы не было. Мне самому такое иногда в голову приходит, что… И, знаете, работа спасает. И на той же интонации добавил: — Взять их. По толпе прошло движение, и Затворник с Шестипалым оказались немедленно стиснутыми со всех четырёх сторон.

6

— Слушай, Затворник, ты всё знаешь — что такое любовь? — Интересно, где ты услыхал это слово? — спросил Затворник. — Да когда меня выгоняли из социума, кто-то спросил, люблю ли я что положено. Я сказал, что не знаю. — Понятно. Я тебе вряд ли объясню. Это можно только на примере. Вот представь себе, что ты упал в воду и тонешь. Представил? — Угу. — А теперь представь, что ты на секунду высунул голову, увидел свет, глотнул воздуха и что-то коснулось твоих рук. И ты за это схватился и держишься. Так вот, если считать, что всю жизнь тонешь — а так это и есть, — то любовь — это то, что помогает тебе удерживать голову над водой. — Это ты про любовь к тому, что положено? — Не важно. Хотя, в общем, то, что положено, можно любить и под водой. Что угодно. Какая разница, за что хвататься, — лишь бы это выдержало. Хуже всего, если это кто-то другой, — он, видишь ли, всегда может отдернуть руку. А если сказать коротко, любовь — это то, из-за чего каждый находится там, где он находится. Исключая, пожалуй, мёртвых… Хотя…<…> Любовь придаёт смысл тому, что мы делаем, хотя на самом деле этого смысла нет. — Так что, любовь нас обманывает? Это что-то вроде сна? — Нет. Любовь — это что-то вроде любви, а сон — это сон. Всё, что ты делаешь, ты делаешь только из-за любви. Иначе ты просто сидел бы на земле и выл от ужаса. Или отвращения. — Но ведь многие делают то, что делают, совсем не из-за любви. — Брось. Они ничего не делают.

… ты можешь узнать, что лучшее в тебе, по тому, чем ты встречаешь то, что полюбил.

7

… здешних первосвященников <…> легко было узнать по обрюзгшим толстым лицам.

… Затворник, повернулся к толпе у горки и принял молитвенную позу: задрал кверху голову и воздел руки. — Эй, вы! — закричал он. — Скоро все в ад пойдете. Вас там зажарят, а самых грешных перед этим замаринуют в уксусе. Над социумом пронесся вздох ужаса. — Я же, по воле богов и их посланца, моего господина, хочу научить вас, как спастись. Для этого надо победить грех. А вы хоть знаете, что такое грех? Ответом было молчание. — Грех — это избыточный вес. Греховна ваша плоть, ибо именно из-за неё вас поражают боги. Подумайте, что приближает ре… Страшный Суп? Да именно то, что вы обрастаете жиром. Ибо худые спасутся, а толстые нет. Истинно так: ни один костлявый и синий не будет ввергнут в пламя, а толстые и розовые будут там все. Но те, кто будет отныне и до Страшного Супа поститься, обретут вторую жизнь. Ей, Господи! А теперь встаньте и больше не грешите. Но никто не встал — все лежали на земле и молча глядели — кто на размахивающего руками Затворника, кто в пучину неба. Многие плакали. Пожалуй, речь Затворника не понравилась только первосвященникам.

О повести

	«Затворник и Шестипалый» развивали жанр философской притчи, укоренённый в либеральном дискурсе «застоя» (А. и Б. Стругацкие, Ф. Искандер, Г. Горин).
	— Марк Липовецкий, «Паралогии: Трансформации (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920—2000 годов», 2008

Ссылки

• Повесть на официальном сайте творчества писателя (вариант первой книжной публикации)