Венера Милосская

Венера Милосская, Лувр

«Вене́ра Мило́сская» (Афродита с острова Ми́лос) — древнегреческая скульптура, созданная приблизительно между 130 и 100 годами до нашей эры, статуя богини любви Афродиты из белого мрамора.

Венера Милосская была найдена в 1820 году на острове Милос (Мелос) — одном из Кикладских островов в Эгейском море. Автор скульптуры, предположительно — Александр Антиохийский. Статуя представляет собой жанровый тип Афродиты Книдской (лат. Venus pudica, Венера стыдливая): богиня, придерживающая рукой спадающее одеяние. Впервые скульптуру такого типа изваял Пракситель около 350 года до н. э. Высота статуи Венеры Милосской — 2,02 м, пропорции тела при перерасчёте на рост 164 см составляют 89-69-93 см. Руки статуи были утрачены уже после находки в момент отправки во Францию, когда группа турецких чиновников пыталась силой препятствовать вывозу — началась драка, во время которой статуя упала на землю. Где сейчас находятся ее руки, неизвестно.

Венера Милосская в афоризмах и кратких высказываниях

	Венера Милосская, пожалуй, несомненнее римского права или принципов 89-го года.
	— Иван Тургенев, «Довольно» : Отрывок из записок умершего художника, 1865

	Когда я смотрел всю эту мерзость запустения, мне вдруг необыкновенно полюбилась Венера Милосская...
	— Глеб Успенский, Письма, 1873

	...ведь уж одно то, что Венера Милосская ― калека безрукая, не позволяет поэту млеть и раскисать...
	— Глеб Успенский, «Кой про что», 1885

	К тебе, Милосская богиня, крик народа Порою долетал: «Да здравствует свобода!»
	— Дмитрий Мережковский, «Венера Милосская» (из цикла «Конец века»), 1891

	Было в ней что-то общее с Венерой Милосской, если только можно вооб­разить себе Венеру загорелой, с карими веселыми глазами и с та­кой ясностью чела, которая бывает, кажется, только у хохлушек...
	— Иван Бунин, «В августе», 1901

	Возьмите хоть Венеру Милосскую, сделайте ей неправильные черты лица и покройте ее кожу пятнами — много останется от её хваленой красоты?
	— Тэффи, «Фабрика красоты», 1913

	В пене и в муке — Повиноваться тебе доколь, Камень безрукий?
	— Марина Цветаева, «Хвала Афродите», 23 октября 1921

	Можно и Венеру Милосскую описать так: — У неё правильное лицо. Грудь развита нормально. Дефектов в сложении не замечается. И, к сожалению, недостаёт рук.
	— Влас Дорошевич, «Петроний оперного партера», 1922

	— Венера Милосская, <...> По преданию, царь Милоса велел отбить ей руки за то, что видел во сне, будто она душит его.
	— Александр Грин, «Джесси и Моргиана», 1928

	В прозрачном Лувре свет и крик. Перед Венерою Милосской Застыл загадочный калмык…
	— Алексей Эйснер, «Конница», 1928

	Я притронулся к Венере Милосской. «Убери руки!» — сказала она. Это у неё комплекс.
	— Станислав Ежи Лец, 1950-е

	Хороший торговый агент способен продать три пары перчаток Венере Милосской.
	— Роберт Орбен, 1960-е

	Целую ручки только Венере Милосской.
	— Аркадий Давидович, 1970-е

	Рубашка, кальсоны, стёганые брюки, стёганая фуфайка, валенки… Такое обмундирование спасало жизнь, но <...> девушка в нём не могла выглядеть Венерой Милосской.
	— Анатолий Рыбаков, «Тяжёлый песок», 1977

	«МРАМОРНАЯ КРОШКА» — Венера Милосская.
	— Андрей Кнышев, 1980-е

	— Благодаря трансмутину вы можете иметь роман с козой и быть в убеждении, что перед вами Венера Милосская.
	— Станислав Лем, «Футурологический конгресс», 1970

	Г. Гейне, написавший с достаточной долей сарказма: «Эта женщина во многих отношениях ― настоящая Венера Милосская: она также чрезвычайно стара, у неё также нет зубов, и на жёлтой поверхности её тела имеется несколько белых пятен».
	— Мария Мусийчук, «О сходстве приемов остроумия и механизмов построения парадоксальных задач», 2003

	Была она женщиной необыкновенной красоты и неправдоподобной худобы. Соединение этих качеств тут же отразилось в кличке, данное ей нашей компанией: Фанера Милосская.
	— Галина Шергова, «…Об известных всем», 2004

Венера Милосская в мемуарах и публицистике

Вторая часть их, весьма полно представляемая магазином Сюса, находится в крайнем противоречии с первою: это женщины в сладострастных положениях несмотря на то, выражают ли они робкую стыдливость или безграничное упоение, скромность или увлечение. Любопытно, что многим из них основным типом послужила великолепная, несравненная Венера Милосская из Луврского музеума. Художники только, вероятно, из тонкой лести мещанству представили эту энергическую, страстную женщину в ее вседневных занятиях: в расческе роскошной косы, в омовении чудного тела ее и даже в перемене хитона; можно подумать, что все это злая нескромность горничной девушки Венеры. Впрочем, истинное выражение искусства находится не в произведениях, где забота о дешевизне, старание сделать доступным приобретение неимущему эстетическому карману порождает непременно некоторую мелкоту представления и выделки.

— Павел Анненков, «Письма из-за границы», 1841-1843

Тут больше всего и святей всего Венера Милосская. Это вот что такое: кроме Лувра, я был в Люксембурге и на современной художеств<енной> выставке; в Люксембурге собраны произведения художников империи примерно с прошлого столетия. На выставке ― тех же и новых художников за последние несколько лет; везде, и в Люксем<бурге> и на выставке, есть целые сотни венер, т. е. голых баб в разных видах для стариков, и я заметил, что, кроме известного впечатления, в них нет другой мысли; одна прикрывается рукою, другая лежит спиной, третья поджав ноги, четвертая спит навзничь, ― словом, бездна. Чем ближе к современности, тем хуже: изображаются девочки лет по 13, ― с наивнейшим выражением лица, шепчущие на ухо сатиру что-то, должно быть, скабрезное, потому что тот улыбается самым подлым образом. Когда я смотрел всю эту мерзость запустения, мне вдруг необыкновенно полюбилась Венера Милосская, которую я, признаться, видел, но не понял сначала. Какое сравнение с этими, не имеющими мысли, женскими телами и той: та, старая, чуть не развалившаяся статуя, с попорченной щекой, с прогнившими в алебастре щелями от ветхости, с обломанными руками, высокая, выше 13-летних венер настоящего времени в два раза, с лицом, полным ума глубокого, скромная, мужественная, мать, словом идеал женщины, который должен быть в жизни, ― вот бы защитникам женского вопроса смотреть на нее. Она вся закрыта, ― у нее видны ― лицо, грудь и часть бедер, но это действительно такое лекарство, особенно лицо, от всего гадкого, что есть на душе, ― что не знаю, какое есть еще другое?

— Глеб Успенский, Письма, 1873

Совершенно случайно припомнилось мне старинное стихотворение в «Современнике» <18>55-56 годов; стихотворение носило название «Венера Милосская» и, кажется, принадлежит г-ну А. Фету. Когда-то я знал это стихотворение наизусть, но теперь не мог припомнить всего и вспомнил только несколько строк, не имеющих никакой друг с другом связи. Мне вспомнились такие стихи: «До чресл сияя наготой, цветет смеющееся тело неувядаемой красой…» С словом красой рифмовала совершенно одиноко возникшая в моей памяти строчка: «И млея пеною морской» или «млея негою одной». Наконец, припомнилась и еще строчка: «И вся кипя (а может быть, и не так) пафосской (и это, может быть, неверно) страстью…» Вот и все, что мне припомнилось; но то, что рисовали эти строчки ― «кипя страстью… смеющееся тело… млея пеною морской» или «негою одной», «цветет неувядаемой красой», ― все это до такой степени было не то сравнительно с моим ощущением, что мне даже стало смешно. В самом деле, всякий раз, когда я чувствовал неодолимую потребность «выпрямить» мою душу и идти в Лувр взглянуть, «всё ли там благополучно», я никогда так ясно не понимал, как худо, плохо и горько жить человеку на белом свете сию минуту. Никакая умная книга, живописующая современное человеческое общество, не дает мне возможности так сильно, так сжато и притом совершенно ясно понять «горе» человеческой души, «горе» всего человеческого общества, всех человеческих порядков, как один только взгляд на эту каменную загадку. Правда, я еще не могу найти связи между этой загадкой, выпрямляющей мою душу, и мыслью о том, как худо жить человеку, являющейся непосредственно вслед за ощущением, даваемым загадкой, но я положительно знаю собственным своим опытом, что в то же мгновение, когда я почувствую себя «выпрямленным», я немедленно же почему-то начинаю думать о том, как несчастлив человек, представляю себе все несчастие этой шумящей за стенами Лувра улицы, и невольно, в смысле этого «человеческого горя», начинаю группировать все мною пережитое, виденное, слышанное до последней минуты сегодняшнего дня включительно, но я не ощущаю ни малейшей возможности сосредоточиться хотя на одну минуту на каких-нибудь частностях собственно женской красоты видимой мною загадки. <...> И г-н Фет всё это так точно и воспел, и все это совершенно несправедливо, то есть на воспевание только этого он не имел никакого права. В самом деле, если говорить о женской красоте, о красоте женского тела, «неувядаемой» прелести, так ведь уж одно то, что Венера Милосская ― калека безрукая, не позволяет поэту млеть и раскисать; тут же в коридоре, ведущем к Венере Милосской, вот близ тех, других «Венер», которых там так много, зритель, точно, может размышлять по части наготы тела; там женские черты выделены с большою тщательностью и лезут в глаза прежде всего; вот этим (также знаменитым) Венерам действительно под стать и млеть, и кипеть, и щеголять смеющимся телом, и глазками, и ручками, «этаким вот» пафосским манером изображающими жесты стыдливости… Там, «у тех Венер», любитель «женской прелести» найдет на что посмотреть и пред чем помлеть, а здесь? Да посмотрите, пожалуйста, на это лицо! Такие ли, по части красоты женского лица, сейчас, сию минуту, тут же рядом, в Елисейских полях, можно получить живые экземпляры? Вот тут, в Елисейских-то полях, действительно могут встретиться такие смеющиеся тела, женственность которых чувствуется зевакой даже издали, несмотря на то, что и наготы-то никакой не видно, вся она закрыта самым тщательным образом. Здесь, в парижских-то Венерах, эта часть разработана необычайно, а у этой? Посмотрите, повторяю, на этот нос, на этот лоб, на эти… право, сказать совестно, почти мужицкие завитки волос по углам лба… Положительно сейчас, сию минуту в Париже найдутся тысячи тысяч дам, которые за пояс заткнут Венеру Милосскую по части смеющегося естества. Мало-помалу я окончательно уверил себя, что г-н Фет без всяких резонов, а единственно только под впечатлением слова «Венера», обязывающего воспевать женскую прелесть, воспел то, что не составляет в Венере Милосской даже маленького краешка в общей огромности впечатления, которое она производит.

— Глеб Успенский, «Кой про что», 1885

Все же благодаря чистой случайности были найдены многие выдающиеся произведения. Так уже в конце XV в. случайно был найден Аполлон Бельведерский. Розеттская надпись, давшая ключ к чтению иероглифов, открыта была в 1799 г. При окопных работах найдена была Венера Капитолийская, в нише, сделанной в стене. Фавн Барберини (теперь в Мюнхенской глиптотеке) открыт был при инженерных работах около замка Ангела в Риме. Венера Милосская найдена была в 1820 г. крестьянином в то время, когда он вспахивал поле. <...> Обстоятельства, при которых сделана была та или иная находка, должны всегда приниматься во внимание при археологических занятиях. Если обстоятельства эти являются недостаточно выясненными, полезно на первых же порах, всего лучше немедленно после того, как стало известно о сделанной случайной находке, послать на место ее сведущих людей, которые могли бы собрать все нужные сведения по „свежим следам“. Если бы своевременно были приняты необходимые меры для установления всех обстоятельств, при которых найдена была, например, статуя Венеры Милосской, много спорных вопросов, связанных с этим знаменитым произведением искусства, получили бы разрешение, или, по крайней мере, раз‘яснение.

— Сергей Жебелёв, «Введение в археологию. Часть II», 1923

Чтобы показать на одном примере, какое значение имеет показание надписи для установления времени того или иного памятника, достаточно сослаться на такую прославленную статую древности, каковою является Венера Милосская. О том, как эта статуя была найдена, еще придется упоминать. Теперь отметим только то, что важно для нас в данном случае. Статуя была изваяна из нескольких кусков. Внизу, около левой ноги, была база, имевшая во всю ее глубину, скошенную поверхность. К базе, по свидетельству тогдашнего директора Лувра, Кларака, плотно приходился кусок мрамора. Передняя сторона его была снабжена надписью, которая, правда, исчезла уже с 1821 г., но тщательный рисунок с которой был своевременно сделан. Надпись эта гласила «…андр, сын Менида, (ант)иохец с Меандра, сделал». Эта надпись показала: а) Венера Милосская изваяна скульптором …андром, уроженцем из Антиохии на Меандре; б) так как город этот основан был в первой половине III в. до Р. Х., то ранее этого времени статуя происходить не может; в) если характер букв надписи на исполненном с нее рисунке передан точно, то художник, изваявший Венеру Милосскую, жил, приблизительно, в начале I в. до Р. Х.

— Сергей Жебелёв, «Введение в археологию. Часть II», 1923

	Эти монахини были прекрасны. Ими нельзя было не любоваться. В них было и все очарование нерастраченной «вечной женственности», и вся прелесть неизжитого материнства, и в то же время нечто от эстетического совершенства холодного мрамора Венеры Милосской и, главное, удивительная гармония и чистота духа, возвышающего их телесный облик до красоты духовной.
	— Иван Андреевский, «Группа монахинь в Соловецком концлагере», 1947

Галич познакомил меня с Нюшей (тогда еще не женой) в то лето, когда кончилась война. Была она женщиной необыкновенной красоты и неправдоподобной худобы. Соединение этих качеств тут же отразилось в кличке, данное ей нашей компанией: Фанера Милосская. Не скрою, на наше военно-обшарпанное сборище Нюша произвела довольно странное впечатление, возникнув запеленатой в розовое боа из каких-то трофейных перьев, знавших лучшие времена. Пожалуй, слишком шумная. Слишком острая на язык. Хотя и скромной сдержанностью компания наша не отличалась. Но ее приняли. Приняли как избранницу друга. Не более. Впрочем, очень скоро в жизнях многих из нас Нюша стала самостоятельным персонажем, ближайшим притом.

— Галина Шергова, «…Об известных всем», 2004

Сравнение как оценка по неявному, случайному или несущественному признаку одинаково привлекает особенностями создания эмоционально-когнитивного воздействия на читателя и слушателя как политиков, так и писателей и поэтов, а также учёных. В своё время У. Черчиль реализовал этот приём в такой фразе: «Репутация державы точнее всего определяется той суммой, которую она способна взять в долг». На вопрос, в чём разница между евреем и рыбой, М. Светлов с долей чёрного юмора ответил, что рыбу не режут ножом. С удовольствием использовал данный способ комического эффекта в своём творчестве и Г. Гейне, написавший с достаточной долей сарказма: «Эта женщина во многих отношениях ― настоящая Венера Милосская: она также чрезвычайно стара, у неё также нет зубов, и на жёлтой поверхности её тела имеется несколько белых пятен». Весьма категоричное сравнение провёл Э. Резерфорд: «Науки делятся на две группы ― на физику и собирание марок».

— Мария Мусийчук, «О сходстве приемов остроумия и механизмов построения парадоксальных задач», 2003

Венера Милосская в беллетристике и художественной прозе

Но искусство?.. красота?.. Да, это сильные слова; они пожалуй, сильнее других, мною выше упомянутых слов. Венера Милосская, пожалуй, несомненнее римского права или принципов 89-го года. Мне могут возразить — и сколько раз уже слышались эти возражения! — что и сама красота дело условное, что китайцу она представляется совсем иначе, чем европейцу… Но не условность искусства меня смущает; его бренность, опять-таки его бренность, его тлен и прах — вот что лишает меня бодрости и веры.

— Иван Тургенев, «Довольно» : Отрывок из записок умершего художника, 1865

Толпа китайцев ворвалась в Лувр и оцепенела, увидав массу «богов». — Вот что нужно уничтожить! Вот их сила! Их боги! Вот при помощи кого они два века задерживали на пути нас и наших предков! И началось разрушение. Картины рвали на мелкие клочки, статуи разбирали в мельчайшие дребезги. Несколько китайцев ворвалось в восьмиугольный тёмно-красный зал, среди которого стояла Венера Милосская. Один замахнулся на неё камнем, но другие крикнули: — Не стоит! Займёмся другими, более важными богами. У этой, видишь, они сами отколотили руки. Посмотри, как она вся избита! Должно быть, она приносила им несчастие. Пойдём искать тех, кто доставлял им счастие! И они побежали ломать, коверкать, разрушать в другие залы, в то время, как их товарищи подкапывались под фундамент здания, чтобы обрушить храм над разбитыми богами.

— Влас Дорошевич, «Богиня», 1900

На пыльной площади, у водопровода стояла красивая большая хохлушка в расшитой белой сорочке и черной плахте, плотно об­тягивавшей ей бедра, в башмаках с подковками на босую ногу. Было в ней что-то общее с Венерой Милосской, если только можно вооб­разить себе Венеру загорелой, с карими веселыми глазами и с та­кой ясностью чела, которая бывает, кажется, только у хохлушек и полек. Наполнив ведра, она положила коромысло на плечо и по­ шла прямо навстречу мне, — стройная, несмотря на тяжесть плес­кавшейся воды, слегка покачивая станом и постукивая башмаками по деревянному тротуару… И помню, как почтительно я посторо­нился, давая ей дорогу, и как долго смотрел за нею! А в улицу, ко­торая шла с площади под гору, на Подол, видна была огромная, мягко синеющая долина реки, луга, леса, смуглые золотистые пес­ки за ними и даль, нежная южная даль…

— Иван Бунин, «В августе», 1901

И вот второй образец дивного творчества неизвестных рук — досточтимая всеми Венера Милосская. Причислившая свою красоту к лику богов, она, тем не менее, обнаруживает стыдливость (так я же говорил… Зачем поправлять! Нужно прямо снять и отложить в сторону. Нельзя же свинью, когда я говорю о другой катушке!), что показывает скромность, присущую древним грекам даже на самых высоких ступенях общественной лестни… (а вы таки свое! Это прямо какой-то крест на моей жизни!) лестницы. А вот еще одно мгновение… от этой группы неизвестного резца мы перекидываемся в необъятную степь нашего великого и грозного оте… (если вы хотите показывать свою свинью двенадцать раз подряд, то лучше сделать антракт, потому что публика может потребовать деньги обратно. Каждый заплатил и имеет право потребовать. Я вам говорю, лучше погасите лампу. Что? Господин директор разберет — кто!)

— Надежда Тэффи, «В стерео-фото-кине-мато-скопо-био-фоно и проч. — графе», 1911

Составлены эти воззвания ярко, убедительно, с полным пониманием эстетических требований каждого. «Самая совершенная красота невозможна, если при неправильных чертах лица кожа ваша шероховата и покрыта веснушками, угрями и красными пятнами». И разве это неправда? Возьмите хоть Венеру Милосскую, сделайте ей неправильные черты лица и покройте ее кожу пятнами — много останется от её хваленой красоты? Воззвание оканчивается добрым советом и утешением: «Для устранения всех этих недостатков, составляющих бич вашей жизни, вы должны немедленно выписать наш крем „Красотин“ (банка — пять рублей, две банки — десять), и уже после двухдневного употребления такового ваша красота достигнет такого развития, что многие даже удивятся.

— Тэффи, «Фабрика красоты», 1913

И вот второй образец дивного творчества неизвестных рук — досточтимая всеми Венера Милосская. Причислившая свою красоту к лику богов, она, тем не менее, обнаруживает стыдливость (так я же говорил… Зачем поправлять! Нужно прямо снять и отложить в сторону. Нельзя же свинью, когда я говорю о другой катушке!), что показывает скромность, присущую древним грекам даже на самых высоких ступенях общественной лестни… (а вы таки свое! Это прямо какой-то кресть на моей жизни!) лестницы. А вот еще одно мгновение… от этой группы неизвестного резца мы перекидываемся в необъятную степь нашего великого и грозного оте…

— Тэффи, «В стерео-фото-кине-мато-скопо-био-фоно и проч. — графе», 1913

Одна добросовестность! Одно беспристрастие! Одна осторожность! Можно и Венеру Милосскую описать так: — У неё правильное лицо. Грудь развита нормально. Дефектов в сложении не замечается. И, к сожалению, недостаёт рук. Так тысячи критиков, добросовестных критиков, изо дня в день описывают спектакли, искусство, артистов. Но кого интересует эта: — Безрукая статуя? Эта женщина: — С нормально развитою грудью, лицом чистым, носом умеренным, подбородком обыкновенным? Нет. Восторгался ли Кругликов Венерой Милосской, или бранил её, — но он судил её как дон Жуан, а не Лепорелло. И в этом был секрет его обаяния на публику. Он писал с улыбкой.

— Влас Дорошевич, «Петроний оперного партера», 1922

— Искусство выше личного поведения, — заметил Фаринг. — Выше или ниже, — всё равно, — объявила Джесси, успокаиваясь. — Мне нравится Венера. Та — женщина. Большая, отрадная, тёплая. Если бы у неё были руки, она не была бы так интересна. — Венера Милосская, — сказал Гаренн. — По преданию, царь Милоса велел отбить ей руки за то, что видел во сне, будто она душит его. Успокоительная женщина! Джесси залилась смехом. — Отбил, я думаю, сам скульптор, — сказала девушка сквозь кашель и смех. — Он думал сделать лучше, но не успел. Ева, у меня разболелась голова, и я поеду домой. — Она коснулась волос. — Смотри, я забыла, что шляпу мою сдунуло в море!

— Александр Грин, «Джесси и Моргиана», 1928

	Рубашка, кальсоны, стёганые брюки, стёганая фуфайка, валенки… Такое обмундирование спасало жизнь, но, как вы понимаете, девушка в нём не могла выглядеть Венерой Милосской. Однако, с другой стороны, во что ни одень Венеру Милосскую, она останется Венерой. На фронте бывала и настоящая любовь, бывало и так, что «война всё спишет».
	— Анатолий Рыбаков, «Тяжёлый песок», 1977

Венера Милосская в поэзии

	И целомудренно и смело, До чресл сияя наготой, Цветёт божественное тело Неувядающей красой. Под этой сенью прихотливой Слегка приподнятых волос Как много неги горделивой В небесном лике разлилось!
	— Афанасий Афанасьевич Фет, «Венера Милосская», 1856

	От этих людных зал к старинной мастерской Назад, во тьму времен, летит воображенье… Художник там стоит в надменном упоенье, Резец свой уронив, богиня, пред тобой. Не нужен боле он: заключено рукой В оковы стройных форм бесплотное виденье, И в сердце, ― где, как вихрь, носилось вдохновенье, ― Привольно ширится восторженный покой.
	— Пётр Бутурлин, «Венере Милосской», 1880-е

О древний Лувр, под сень безмолвную твою От шумной улицы я уходить люблю. Не всё ли мне равно — Мадонна иль Венера, — Но вера в идеал — единственная вера, От общей гибели оставшаяся нам, Она — последний Бог, она — последний храм! К тебе, Милосская богиня, крик народа Порою долетал: «Да здравствует свобода!» И марсельезою Париж был опьянен. За волю всех рабов, за счастье всех племён, В дыму, под градом пуль, с надеждою во взглядах Толпа бежала смерть встречать на баррикадах.

— Дмитрий Мережковский, «Венера Милосская» (из цикла «Конец века»), 1891

	Плюш диванов, говор иностранный, Холод стен и мутный день в окно. Греческой богине осиянной, Верно, неуютно и темно. Голову откинув на потертый Бархат, Гейне, старый и больной, Здесь сидел и плакал, распростертый Пред твоею ясной белизной. О грехах он плакал пред тобою, И о том, что стар он и без сил, Что не встал меж ним и меж судьбою Образ твой, его не защитил.
	— Михаил Цетлин (Амари), «У Венеры Милосской», 1912

	Мы сбросили тяжесть наследья гнетущего, Обескровленной мудрости мы отвергли химеры, Девушки в светлом царстве Грядущего Будут прекрасней Милосской Венеры…
	— Владимир Кириллов, «Мы», 1921

	Каждое облако в час дурной — Грудью круглится. В каждом цветке неповинном — твой Лик, Дьяволица! Бренная пена, морская соль… В пене и в муке — Повиноваться тебе доколь, Камень безрукий?
	— Марина Цветаева, «Хвала Афродите», 23 октября 1921

	Минута ― причёсан, щёки ― даже гражданки Милосской Венеры глаже. Воткнул штепсель, открыл губы: электрощётка ― юрк!
	— Владимир Маяковский, «Утро» (из цикла «Летающий пролетарий»), 1925

	И прожектор ложится на плоскую воду И еще полминуты горит под водой. Металлический дом, точно колокол духов, Опускается тихо звонит в синеве. И айсберг проплывает над местом крушенья Как Венера Милосская в белом трико.
	— Борис Поплавский, «Отрицательный полюс молчит и сияет...», 1930

	Стучит обозная повозка. В прозрачном Лувре свет и крик. Перед Венерою Милосской Застыл загадочный калмык… Очнись, блаженная Европа, Стряхни покой с красивых век, ― Страшнее труса и потопа Далекой Азии набег.
	— Алексей Эйснер, «Конница», 1928

	А затем и зданья осели, Затопили асфальт моря. От Брюсселя вплоть до Марселя Воцарилась кукла моя. Так надменна, так неизменна, Так доступна страсти мужской, Родилась Анадиомена Из кипящей пены морской. Вся под стать Безрукой Милосской, Лишь она осталась в живых За стеклом, отразившим плоско Испаренья луж дождевых.
	— Павел Антокольский, «Баллада», 1956

См. также

• Венера
• Венера (планета)
• Венера Медицейская
• Палеолитическая Венера
• «Русская Венера»
• Афродита
• Афродита Книдская
• Ника Самофракийская
• Юпитер
• «Венера в мехах»