Приказная школа

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Перейти к навигации Перейти к поиску

Приказная школа — наиболее раннее русское поэтическое объединение, осознающее себя как группу, корпорацию. Оно сложилось к концу 20-х – началу 30-х годов XVII века и существовало до реформ патриарха Никона[1].

Название «приказная школа» было дано исходя из статуса принадлежавших к ней стихотворцев: ее участники происходили из неродовитых семей и принадлежали к приказным чиновникам. В их число входили справщик Савватий, Алексей Романчуков, Петр Самсонов, Тимофей Анкудинов, Ермолай Азанчеев, Евфимия Смоленская и другие[2].

В русскую поэзию XVII века приказные авторы привнесли «понимание человеческого достоинства, вписанного в историко-литературный облик автора»[3] (что часто приписывается Симеону Полоцкому как новаторство). Для наследия приказной школы характерно обилие формул, усиленное соревновательное начало, а также особое внимание к таким категориям, как мудрость и остроумие.

В XVII веке поэзия воспринималась в качестве интеллектуального досуга, как уникальная форма общения, доступная особому кругу мудрецов. Установка на элитарность характеризует и поэтику приказной школы стихотворства. Осознавая себя некой интеллигентной корпорацией, приказные поэты определяли процесс творчества как «духовный пир»[3], заключавшийся в постоянном обмене поэтическими посланиями между членами школы.

Художественный метод приказных стихотворцев характеризуется "синтетичностью как текстовым, образным и стилистическим смешением"[3], совмещающим в интеллектуальной литературной игре разнообразные лексические типы, культурные традиции, формулы, приемы, и одновременно постулирующим глобальную концепцию поэзии приказной школы, призванной "объединить мудрость всех поколений"[4].

Участниками «духовного (или любовного) союза» могли стать только немногие избранные, имеющие «остроумие и острый разум». Два ключевых в рамках приказной школы понятия имеют прямое отношение к категории литературной игры. «Остроумие» предполагает умение пользоваться излюбленным приемом приказных стихотворцев — уподоблением. «Острый разум» же подразумевает способность находить ассоциации и создавать новые.

Обращаясь с довольно широким кругом текстов (книги Священного Писания, сочинения Отцов Церкви, азбуковники, Физиолог), приказные следовали «естествословной тенденции» и активно использовали образы из природного мира, в котором находили бесконечный источник для построения нравоучительных аналогий и для зашифровывания многочисленных цитат к авторитетным текстам[3]. Основные средства, применяемые приказными стихотворцами, включали эмблематические толкования имен, акростихи, параллелизм, иносказание, метафора, косвенные отсылки и т. д.

Однако, несмотря на «укорененность» в традиции и стремление обособиться от западных влияний, укрепив статус книжной поэзии шаблоном и "ограничив ее национально-православными рамками"[5], участники приказной школы в рамках своей литературной игры так или иначе испытывали воздействие современных веяний, в особенности, барокко и искали формы преодоления клише. Влияние современности сказалось и на поэтическом языке приказных стихотворцев. Смешение книжной речи и приказной лексики в виршах поэтов стоит воспринимать и как традицию, в которой выразилась "общая историческая тенденция развития языка в XVII веке, направленная в сторону слияния неоднородных пластов текста, соединения их форм и способов выражения"[6], и как поэтическое новаторство приказной школы, объединившей светское и церковное, деловое и литературное.

В целом для творчества приказной школы характерно совмещение нескольких типов письма: приказного документа с одной стороны и богословского трактата с другой[7]. Эта особенность влияет не только на поэтику, но и на жанровое своеобразие приказной школы.

Наиболее характерным жанром является послание (эпистолия), которое поэты посвящали в первую очередь друг другу, но также и вышестоящим лицам (например, царю Михаилу, князю Д. М. Пожарскому или брату патриарха Филарета Ивану Никитичу Романову)[8]. Послания могли быть довольно длинными[8], а их содержание отличалось неоднородностью и разнообразием: оно вмещало в себя как элементы панегирика или поучения, так и просьбы о покровительстве и помощи[9], преследуя одновременно две цели — повлиять на конкретного адресата и обратиться к вечным темам[10]. Чаще всего в эпистолиях использовался акростих: первые буквы каждой строчки складывались в имена адресата послания и автора[11]. Кроме того, для этого жанра в рамках приказной школы характерно обилие формул, чаще всего молитвенных, стоящих ближе к концу стихотворения и указывающих на его завершение. Также формулы могли свидетельствовать о завершении части послания, содержащей акростих, и о переходе к новой. Наконец, формулы использовались и во вступительной части послания, в которую входило обращение к конкретному человеку, приветствие и разнообразные пожелания[12].

Преобладание в творчестве приказных поэтов посланий связано в первую очередь с тем, что авторы осознавали себя корпорацией, а стихотворения — особым интеллектуальным способом общения друг с другом, демонстрирующим начитанность и «остроумие»[13].

Ещё один характерный жанр — стихотворные предисловия, предваряющие другие литературные произведения в качестве оглавления и нравоучения. Принадлежность стихотворения к этому жанру определялась непосредственно автором: определённого канона предисловия не существовало, и оно могло включать в себя черты молитвы, послания, поучения или даже новеллы в стихах[14]. По отношению к посланиям предисловия занимали подчиненное место, так как большое влияние на них оказывала проза[15].

Существует несколько подходов к выделению круга участников приказной школы.

Подход А. М. Панченко

[править | править код]

Так, исследователь А. М. Панченко опирается на исторические связи поэтов. Он подчеркивает наличие интенсивных личных и творческих контактов между поэтами, важность их собственного ощущения принадлежности к одной группе. Таким образом, исследователь относит к приказным авторам справщиков Московского Печатного двора Савватия, Стефана Горчака, а также дьяков Петра Самсонова, Алексея Романчукова, подьячего Михаила Злобина и других[16].

В конце 1620-х – начале 1630-х годов поэт состоял при дворе Михаила Федоровича. Из стихотворных посланий Савватия известно, что в это же время он занимался и учительской деятельностью. В 1634 году стихотворец начал служить в московской Книжной справе: он подготавливал к печати учебную Азбуку. В справщиках он пробыл до 1652 года[17].

Творчество Савватия дошло до нас в наибольшем объеме. Как поэт он обращался к различным жанрам. Эмоциональная составляющая в его виршах выражена слабо. Так, например, описывая уныние и скорбь, поэт не уходит плач. Послания Савватия адресованы как другим участникам приказной школы, так и представителям придворных кругов[18], и в них он так же «приветливо-сдержан»[19].  В его стихах раскрываются темы мудрости, дружбы и любви[20].

Свое авторство он отмечал в акростихе «чернец Савватиища», «чернец Саванятаи» и т. д.[21]

Стефан Горчак

[править | править код]

Биография стихотворца слабо изучена.

В 1630–1640-е годы поэт работал в московской Книжной справе. Известно, что Горчак не получил систематического образования, однако он сумел стать заметной фигурой среди приказных стихотворцев и не уступал им в грамотности и «книжной премудрости»[22].

До нас дошли только стихотворные эпистолии поэта, адресованные представителям сравнительно невысокого чина. Поэтическая техника Горчака такая же, как у других приказных авторов. Он пользуется прозаическим акростихом и парной рифмой[23].

Алексей Романчуков

[править | править код]

Поэт происходил из семьи дьяка Саввы Юрьевича. В 1627 году Романчуков значился «стряпчим с платьем», а 1636 году был назначен посланником в Персию. По возвращении из Персии он, вероятно, вызвал на себя гнев государя, который оказался недоволен результатами переговоров, и страх опалы подтолкнул Романчукова к самоубийству[24].

Стихотворцу были адресованы эпистолии справщика Савватия и подьячего Михаила Злобина, что говорит о тесной связи Романчукова со служившими в московских приказах поэтами. Из акростиха в послании Злобина можно судить также о дружеском характере отношений поэтов, а не только об их творческой коллаборации[25].

Из произведений самого Романчукова известно одно его стихотворное послание с «трагическими нотами»[26]. Неизвестно, кому оно адресовано и каким годом датируется. Возможно, оно написано незадолго до смерти.

Петр Самсонов

[править | править код]

Стихотворец происходил из митрополичьих боярских детей. Самсонов служил в Патриаршем дворцовом приказе. В 1625 году он значился подьячим, а в 1631 году — дьяком. Фактические сведения о нем обрываются в 1632 году. Из виршей Самсонова можно заключить, что он попал в опалу и был сослан из столицы[27].

После ссылки поэт писал много акростишных посланий. В них Самсонов не искал себе оправдания, а только молил о снисхождении. Разлука с близкими стала кочующим мотивом его стихотворений[28].

Самсонов писал в разных жанрах: известно несколько посланий, поучение, полемические и просительные стихотворения. Поэт является автором уникального в своем роде послания — не просительного, а утешительного (на смерть сына Михаила Рогова)[29].

Маркировал свои произведения акростихом «Петруша Самсонов»[30].

Михаил Злобин

[править | править код]

О жизни и деятельности стихотворца известно мало.

Поэт принадлежал к большой приказной семье Злобиных. В 1630–1640-е годы он служил подьячим Посольского приказа, владел собственным двором в Москве. Из посланий Злобина можно заключить, что стихотворец имел влиятельных покровителей, а также был связан с сотрудниками московской Книжной справы (например, со справщиком Савватием)[31].

В виршах Злобина наиболее ярко выражено личное начало. Основными темами его стихотворений являются милосердие и нищета. Тон посланий, в которых Злобин выступает в качестве просителя, напоминает умилительные вирши в духе плачей[32].

Подход В. К. Былинина и А. А. Илюшина

[править | править код]

В. К. Былинин и А. А. Илюшин предлагают другой подход при определении круга поэтов приказной школы. В отличие от А. М. Панченко, для исследователей главным критерием являются поэтические особенности самих текстов: как они организованы, кому предназначались, а также как в них используются одни и те же топосы и словесные формулы[33]. Таким образом, в ряды авторов приказной школы также включаются Ларион, Феоктист, Михаил Игнатьевич, Ермолай Азанчеев, Евфимия Смоленская и другие[34].

Ларион и Феоктист

[править | править код]

Сведений о стихотворцах мало: известно только, что они оба были монахами[35].

До нас дошло по одному стихотворному посланию поэтов друг другу: «От Лариона к Феоктисту»[36] и «От Феоктиста к Лариону старцу отвещание»[37]. Эпистолии Лариона и Феоктиста «наглядно демонстрируют, как частный акростих становится образцовым. В результате его жанровая функция многократно усиливается. Во-вторых, в акростихе Феоктиста появляются рифмы. Это явление для приказной школы не типично»[38].

Михаил Игнатьевич

[править | править код]

Все известные сведения о поэте ограничены информацией, представленной в «Послании Михаилу Игнатьевичу» Петра Самсонова[39]. Из стихотворения можно узнать, что Михаил Игнатьевич — преуспевающий чиновник, состоящий при важной особе (возможно, при митрополите или патриархе), и почтенный отец семейства. Известно одно стихотворное произведение поэта, а именно ответное послание — «Ответ Петру Самсонову»[40].

Ермолай Азанчеев

[править | править код]

О жизни стихотворца известно очень мало.

Исходя из записи, сохранившейся во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря 1673 года[41], исследователи пришли к выводу, что «в 1655 году Ермолай Азанчеев служил при царском дворе, по-видимому, в качестве конюха или стремянного»[42]. Однако существует другая трактовка этой записи, следуя которой, исследователи полагают, что поэт не был слугой великого государя, поскольку тогда, вероятно, в записи был бы упомянут его чин; таким образом, Азанчеева следует считать светским слугой-«служебником» Троице-Сергиева монастыря[43]. Также известно, что в 1657 году стихотворец был жалован от государя поместьем, т. е. явился фактическим родоначальником дворянской династии Азанчеевых[42].

До нас дошло лишь одно виршевое произведение поэта — «Послание Марку Ивановичу»[44], написанное приблизительно в первой половине – середине 40-х годов. Важно, что оно адресовано талантливому писателю, автору «Новой повести о преславном Российском царстве» (1611) — дьяку М. И. Поздееву.

Евфимия Смоленская

[править | править код]

Евфимия Смоленская — одна из первых русских женщин, продемонстрировавших талант в виршевом стихотворстве. (Это связано, в первую очередь, с тем, что больше женщин стали приобщаться к литературному труду с возрастанием личностного начала в русской литературе того времени.)

Биографический сведений о поэтессе крайне мало[45]. Известно, что она была женой смоленского священника и что у них было трое детей. Однако в 1654 году она оказалась разлучена с семьей: Смоленск был взят царем Алексеем Михайловичем, многие жители города были сосланы. При этом сама Смоленская, судя по ее собственным словам, была родом из другого города: «во граде, где не родися…».

В попытках освободить мужа, поэтесса написала «Молитву господу богу… и песнь плачевную»[46], пронизанную непритворным лиризмом. Послание могло быть адресовано либо царю и патриарху, либо кому-то из их приближенных. «Молитва» свидетельствует о «высокой образованности Евфимии, ее хорошем знакомстве не только с традиционной книжностью и духовной поэзией, но и с некоторыми приемами западного схоластического искусства (в частности, со школьными диалогами и декламациями)»[45]. Как сложилась судьба поэтессы и ее семьи после этого, неизвестно.

История изучения приказной школы

[править | править код]

Первые публикации текстов авторов приказной школы относятся еще к XIX веку: в 1862 году вышла книга Д. Л. Мордовцева «О русских школьных книгах XVII века»[47], а в 1886 году Х. М. Лопарев напечатал несколько посланий справщика Савватия[48]. Первая исследовательская работа, посвященная приказным текстам, была опубликована в 1907 году историком В. И. Саввой и называлась «Вновь открытые полемические сочинения XVII века против еретиков»[49]. В 1961 году И. Ф. Голубев в статье «Два неизвестных стихотворных послания первой половины XVII века»[50] рассмотрел два ранее не исследованных послания Семена Шаховского. В 1965 году семь посланий справщика Савватия опубликовал и сопроводил историко-литературным описанием Л. С. Шептаев[51].

Особое место в истории изучения приказной школы занимает филолог А. М. Панченко. Первооткрыватель многих текстов приказных поэтов, именно он впервые ввел термин «приказная школа». В 1973 году Панченко опубликовал работу «Русская стихотворная культура XVII века»[16], в которой не только была дана характеристика приказной школы, но и содержался общий взгляд на связанный с развитием поэзии историко-литературный процесс XVII века.

После этого в 1985 году вышла статья С. И. Николаева «Два стихотворца XVII века»[52], в которой исследователь опубликовал и прокомментировал тексты Алексея Онуфриева и Венедикта Буторлина. В этом же году в диссертации В. К. Былинина «Русская поэзия первой половины XVII века. Проблемы развития»[53] было напечатано 28 ранее не исследованных стихотворных текстов, а также включено 17 новых имен в список приказных стихотворцев. В 1989 году был издан сборник «Виршевая поэзия (первая половина XVII века)»[54], в котором В. К. Былинин и А. А. Илюшин не только попытались выделить общие тенденции в стихотворстве первой половины XVII века, но и в очередной раз включили в число поэтов приказной школы значительный ряд авторов.

Существует множество разногласий касательно значения и существования самого явления приказной школы. В 1985 году Н. В. Марков в работе «Русский стих XVII века»[55] высказал сомнения по поводу факта существования поэтического объединения, но при этом, обращаясь к ранним русским виршам, сделал несколько примечательных наблюдений о стихотворных размерах. В 2003 году в книге «О древнерусском литературном творчестве. Опыт типологии с XI по середину XVIII веков от Илариона до Ломоносова»[56] литературовед А. С. Демин назвал творчество справщика Савватия и других приказных авторов произведениями «придворного происхождения»[57], «противопоставив их демократической сатире и стихотворениям, основанным на образце фольклорных произведений»[33]. Исследователь не считал жанровое многообразие приказной школы результатом деятельности одного поэтического объединения, но признал стихотворство начала XVII века совершенно особым, новаторским.

Проблемы, связанные с изучением приказной школы

[править | править код]

Выделяются две основные проблемы, затрудняющие изучение приказной школы.

Вопрос атрибуции

[править | править код]

В связи с исчерпывающим количеством сведений об авторах школы и неточным фрагментарным списком их произведений, атрибуция текстов стихотворцев приказной школы зачастую затруднительна, а иногда и невыполнима. Из-за этого исследователи нередко делают преждевременные заключения касательно принадлежности текстов одному и тому же автору, в которых обнаруживаются в общих местах и на поэтическом уровне. Так, неверно было определено авторство цикла стихотворений инока Антония — изначально, был атрибутирован справщику Савватию, что связано с немалым уровнем пересечений на уровне формулы в творчестве стихотворцев[3].

«Изыскания в области индивидуального авторского стиля стихотворцев приказной школы, а также уточнения биографического характера,» как предполагает в своей диссертации[3] О. А. Кузнецова, «позволят в будущем более успешно решать вопросы атрибуции»[3].

Проблема структуризации приказной школы

[править | править код]

Мнения исследователей касательно структуризации приказной школы и причастности того или иного поэта первой половины XVII века к этому объединению зачастую разделяются. Это связано с применением одних приемов стихотворцами на уровне поэтики[3]. В связи с этим в предположениях большинства исследователей касательно структуризации приказной школы «существует некоторое поле, в которые попадают авторы, близкие приказным»[3].

Так, А. М. Панченко в работе «Русская стихотворная культура XVII века»[58] помещает авторов, Тимофея Акундинова и инока Авраамия, творивших в более поздний период, в поле «эпохи начал», «отголосков». Особую категорию выделяют В. К. Былинин и А. А. Илюшин в работе «Виршевая поэзия (первая половина XVII века)»[34] — они классифицируют И. В. Фуникова, Ф. К. Гозвинского, А. Палицына, А. Подольского, Евстратия, И. Шевелева-Наседку, С. И. Шаховского, И. А. Хворостинина, И. М. Катырева-Ростовского, Ф. Шелешпанского, А. Зюзина, М. Татищева и Б. Репнина-Оболенского как поэтов-«провозвестников»[3]. Существует несколько причин, по которым эти авторы рассматриваются вне рамок привычного поэтического объединения: они происходят из более высокого рода, пишут в более поздний период, а также «известны в большей степени как авторы исторических сочинений, хотя и со стихотворными вкраплениями»[3].

Примечания

[править | править код]
  1. Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. Л.: Наука, 1973. С. 34, 63.
  2. Кузнецова О. А. Русские поэтические школы XVII века (жанровые формы и топика). Дисс. … канд. филол. наук. М., 2015. С. 15.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Кузнецова, 2015. С. 18.
  4. Кузнецова, 2015. С. 34.
  5. Пруцков Н. И. Древнерусская литература. Литература XVIII века. Л.: Наука,1980.
  6. Никитин О. В. Лингвистические традиции приказной школы стихотворства XVII века // Русская речь. 2004. № 5. С. 81–87.
  7. Никитин, 2004. С. 82.
  8. 1 2 История русской литературы X–XVII веков / Под ред. Д. С. Лихачева. М.: Просвещение, 1979. С. 362.
  9. Кузнецова, 2015. С. 33.
  10. Кузнецова, 2015. С. 62.
  11. История русской литературы X–XVII веков / Под ред. Д. С. Лихачева. М.: Просвещение, 1979. С. 363.
  12. Кузнецова, 2015. С. 38, 102.
  13. История русской литературы: в 4 т. Т. 1. Древнерусская литература. Литература XVIII века. Л., 1980. С. 323—324.
  14. Кузнецова, 2015. С.104—105.
  15. Панченко, 1973. С. 63.
  16. 1 2 Панченко, 1973.
  17. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 424.
  18. Каган М. Д. Савватий // Труды Отдела древнерусской литературы. СПб.: Наука, 1992. Т. XLV. С. 114–115.
  19. Кузнецова, 2015. С. 46.
  20. Кузнецова, 2015. С. 44.
  21. Шептаев Л. С. Стихи справщика Савватия // ТОДРЛ. М.; Л.: Наука, 1965. С. 5–6.
  22. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 418.
  23. Панченко А. М. Горчак Стефан Стефанович // Труды Отдела древнерусской литературы. Л.: Наука, 1990. Т. XLIV. С. 85.
  24. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С 435.
  25. Панченко, 1973. С. 39–40.
  26. Панченко, 1973. С. 39.
  27. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 442.
  28. Панченко, 1973. С. 44.
  29. Кузнецова, 2015. С. 48.
  30. Панченко, 1973. С. 38.
  31. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 437.
  32. Кузнецова, 2015. С. 45.
  33. 1 2 Кузнецова, 2015. С. 17.
  34. 1 2 Виршевая поэзия (первая половина XVII века) / Сост., подгот. текстов, вступ. ст. и коммент. В. К. Былинина, А. А. Илюшина. М.: Советская Россия, 1989.
  35. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 441.
  36. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 238–239.
  37. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 240–243.
  38. Панченко, 1973. С. 74.
  39. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 252–254.
  40. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 255.
  41. Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря / Подг. E. H. Клитиной, Т. Н. Манушиной, Т. В. Николаевой; отв. ред. Б. А. Рыбаков. М.: Наука, 1987.
  42. 1 2 Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 445.
  43. Полетаев А. В., Полетаева Е. А. Записи на старопечатных книгах кирилловской традиции XVI–XVII вв. из собрания Лаборатории археографических исследований ИГНИ УрФУ // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2017. Т. 1. С. 77–78.
  44. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 255–256.
  45. 1 2 Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 447.
  46. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989. С. 262–267.
  47. Мордовцев Д. Л. О русских школьных книгах XVII века. М.: Университетская типография, 1862.
  48. Лопарев Х. М. Описание рукописей московского Чудова монастыря № 57–359 // Чтения в Обществе истории и древностей российских. СПб.: Тип. Императорской академии наук, 1886. Т. 3, отд. 5. С. 1–20.
  49. Савва В. И. Вновь открытые полемические сочинения XVII века против еретиков. СПб.: Тип. М. А. Александрова, 1907.
  50. Голубев И. Ф. Два неизвестных стихотворных послания первой половины XVII в. // ТОДРЛ. М.; Л.: Наука, 1961. Т. 17. С. 391–413.
  51. Шептаев, 1965.
  52. Николаев С. И. Два стихотворца XVII века // ТОДРЛ. Л.: Наука, 1985. Т. 39. С. 371–378.
  53. Былинин В. К. Русская поэзия первой половины XVII века. Проблемы развития. Дис. … канд. фил. наук. М. : Академия наук СССР Ордена Дружбы народов Институт мировой литературы им. А.М. Горького, 1985.
  54. Виршевая поэзия (первая половина XVII века), 1989.
  55. Марков Н. В. Русский стих XVII века. (Материалы к характеристике развития) // Русское стихосложение. Традиции и проблемы развития. М.: Наука, 1985. С. 244–263.
  56. Демин А. С. О древнерусском литературном творчестве. Опыт типологии с XI по середину XVIII вв. от Илариона до Ломоносова / Отв. ред. В. П. Гребенюк. М.: Языки славянской культуры, 2003.
  57. Демин, 2003. С. 370.
  58. Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. Л.: Наука, 1973.

Библиография

[править | править код]