Аркадий и Борис Стругацкие «Далёкая Радуга»

Замечательная, но страшная книга. В 2011 году Б. Н. Стругацкий отвечал на вопросы читателей сайта «Коммерсанта».

Я написал три вопроса, один из которых посвятил «Далекой Радуге». Размещаю здесь мой вопрос и ответ Мастера.

Кэ [ 04.10 13:19 ] Здравствуйте, Борис Натанович. 1. Меня очень интересует развязка романа «Далекая Радуга». Они спаслись или нет?

Б. Н. Стругацкий 1. ДР задумывалась авторами, как ПОСЛЕДНЯЯ повесть о Мире Полудня. Повесть-прощание. Расставание навсегда. И, конечно, все в ней должно было происходить «всерьез», без поддавков и хепи-ендов. ДР была обречена. И довольно долго авторы считали, что погибли там все, в том числе и любимый ими Горбовский. Но расстаться с Миром Полудня не получилось: слишком удачные и тщательно выписанные декорации, чтобы не использовать их снова и снова. И Мир Полудня «воскрес», а разве может он существовать без Горбовского? И Горбовский воскрес тоже. Как ни в чем не бывало. Читатель возмутился: как? Авторы, вы что? Он же погиб на Радуге! И нам пришлось изобрести отговорку, довольно ловкую. В конце ДР описано сразу несколько вариантов попыток спасения. Все эти варианты не решали проблему полностью и окончательно, но каждый из них давал некоторый процент успеха, и оставалось только предположить, что один – сработал. Вот мы и предположили. Только для того, чтобы отбиться от настырного читателя, и в первую очередь от того, кто пытался соорудить стройную и непротиворечивую хронологию Мира Полудня. Но сами-то мы всегда знали: все они погибли там, на «последнем берегу», все до одного, даже Камилл. А Горбовский… Есть в мире люди, которые способны жить даже после своей гибели. Они гибнут, но остаются в живых. Такой вот парадокс. Фантастика.

На самом деле, это старая как мир и совершенно не фантастическая тема: как ведут себя люди в преддверье катастрофы. Люди, которые почти наверняка знают, что обречены, но все-таки на что-то надеются. Люди, которые пытаются спасти максимум из того, что составляет их жизнь.

А как хорошо и интересно, захватывающе все начиналось. Стругацкие умеют создавать удивительные миры, буквально несколькими черточками набрасывая здесь и там отдельные детали. Общая картина вроде бы и видна, но совсем не до конца — и от этого не создается ощущения, что все уже понятно и неинтересно. Наоборот, белые пятные и необъясненные места как раз и придают самое большое очарование. Когда начали осваивать Радугу и как вообще сложилось то общество, которое там сейчас есть? Что за таинственные спортсмены-смертники, в любую минуту готовые из потенциальной подопытной крысы превратится в кучку дымящихся кишок? И, наконец, что же такое эта таинственная Волна — а равно все «физические» термины, с ней связанные. Что такое Камилл, человек-машина, который умирает и возрождается? Море вопросов, относящихся к принципиальному устройству мира. И при этом никак нельзя сказать, что мир не прописан — напротив, все честно, мы знаем ровно столько, сколько знает большинство героев. Не самые «продвинутые» из них, но pov Ламондуа и не приводится. Все же создается ощущение, что совсем незадолго до катастрофы мир как-то стабилен, система взаимодействия в нем вполне понятна и реализуема, и не требует от героев безумных подвигов.

А потом случается нечто страшное, что разрушает привычную картину мира. И с одной стороны, это страшное привлекательно именно своей необычностью, тем, что оно выходит из ряда вон — но АБС не были бы социальными фантастами, если бы живописали историю именно с этой стороны. Потому что катастрофа показана ровно настолько, насколько она отражается в людях, населяющих Радугу. Ведь к концу действия повести погиб-то всего один Камилл, да и то он потом оказался жив, а остальные только находятся в преддверьи гибели. Еще *ничего не случилось* — но в сердце у героев и у читателя уже все произошло. Душа положена на весы, измерена, описана и убрана. Все решения приняты, дальше уже не важно. Сгорят ли все оставшиеся в подходящей Волне нового типа и останется ли один Камилл на засыпанной черным снегом планете — по сути, не так и важно. Образно говоря, они уже сгорели.

В этом «Радуга» — вещь совершенно нефантастическая. Объяснюсь, все поведение, и подвиги, и трусость и предательства, и склоки, и попытки спасти себя, и невозможность решить, кому жить, а кому умирать, совершенно идеально укладывается в рамки всех похожих конфликтов. Это осажденный город, который идет на сделку с осаждающими с тем, чтобы позволили выпустить женщин и детей, а мужчины остались там умирать. Это вообще вся история войн, по большому счету, когда надо чем-то пожертвовать, или кем-то. Вот народ говорит, дались им эти ульмотроны, глупые люди, не ценят свою жизнь. Не согласна, что вы. У Ницше есть отличная идея по поводу подобных жертв: он говорит, что человек, жертвующий жизнью во имя чего-то другого, будь то наука, отечество, ребенок — просто ценит одну часть себя выше другой. Ставит себя как ученого, патриота, родителя выше, чем себя биологическое существо. Не вижу в этом ничего ненормального, в общем. Никто не упрекал Бруно за то, что «она все-таки вертится» — хотя, казалось бы, ну какая разница, кто это признает, и стоит ли из-за этого идти на костер?

А проблема с тем, кого спасать — на самом деле не проблема. И нет там никакого специфического морального решения — оно лежит на поверхности, дело лишь в том, чтобы описать, как люди к нему приходят и его исполняют.

Очень сложно объяснить, почему «Радуга» кажется настолько потрясающей вещью. Это захватывающе интересный и грозный мир, в котором одновременно есть и нечто, граничащее с магией, и страшный риск. И все выписано настолько живо и достоверно, что в какой-то момент обитателям Радуги начинаешь завидовать — и продолжаешь до последнего.

Все больше и больше убеждаюсь, что книги Стругацких нужно перечитывать регулярно. Ведь насколько простой казалась мораль этой повести ранее! Правильные люди, кладущие жизнь свою на алтарь Отечества ( в расширительном смысле, Человечество), увлеченные своим делом ученые, готовые на все, чтобы спасти результаты своих исследований, но готовые пожертвовать и ими ради детей. Также было понятно, что научные исследования — вещь очень опасная, вести их надо осмотрительно, и вообще, семьдесят семь раз отмерь, и все равно отрезать погоди.

Но есть еще один уровень, пласт восприятия. Все персонажи в этой повести делятся на тех, кто движется вслед обстоятельствам, и тех, кто пытается решать сам и решает сам, обстоятельствам вопреки. Один — Леонид Андреевич Горбовский, решает грузить на свой транспортник в первую очередь детей, тем самым сняв бремя ответственности и с руководства колонии и с самих ученых, и с родителей. Второй — Роберт Скляров. Он тоже старается обстоятельствам противостоять. И пусть кому-то его решения могу показаться нравственно небезупречными, они и не могут быть таковыми в ситуации негодного выбора, но эти решения есть. И Роберт, по моему мнению, является на самом деле не браком системы воспитания, как пытаются представить это авторы (или делают вид, что пытаются представить:smile:), а ее несомненным успехом.

Пока есть люди, способные решать и брать ответственность на себя, у Человечества есть будущее.

Хорошее это место — Далекая Радуга. Чистое, с нетронутой природой, немного пыльное и жарковатое, но это приятная, естественная пыльность и жарковатость.

И люди здесь поселились хорошие, как на подбор. Энтузиасты, ученые, влюбленные в свое дело без памяти, готовые просиживать дни и ночи ради поиска ответов. Добрые, светлые, жизнерадостные.

Я ничего не забыла? По-моему, ничего. Тогда почему я не могу заставить себя воспринимать этих людей, как живых? Почему же тогда страдания и тоска полумашины — Камилла кажутся более человечными и понятными, чем радостные восклицания и невинные шутки всех этих Алек и Танек? Почему мне хочется сочувствовать выбивающемуся из общего ряда Робину с его маятником-качелями от бескорыстного подвига к осознанной подлости?

Вот так-то. Все эти хорошие и славные ребята-ученые кажутся мне актерами из самодеятельности, устроившими бесконечный капустник, с шутками и прибаутками, идущими по жизни от одного эксперимента к другому. Без настоящих сложностей и трудностей, без мук совести или этического выбора. Может от этого свой научный поиск они воспринимают не как творчество и созидание, а как борьбу, сражение? В детстве не наигрались в казаки-разбойники? Вот так с шутками и прибаутками однажды они и взрывают целый мир, по-детски обижаясь на природу и обстоятельства.

А тут начинаются совсем другие игры, взрослые. Здесь нужно выбирать, кому жить, а кому — умереть. Как встретить свой последний час, брать ответственность, решать, действовать, а не говорить. И никуда не деться тогда от нормальных человеческих чувств и желаний: страха смерти, стремления спасти близких и выжить самому.

Черт, как все неоднозначно! Вот Роберт — «Молодость мира». Казалось все так просто: вот она черная овца в белоснежном стаде. Предатель, преступник, убийца детей. Но почему-то его яростное желание спасти любимую, страх, противоречие и позднее раскаяние много ближе, чем искусственное презрение к смерти и холодная отстраненность от чужих страданий всех вместе взятых героев — первопроходцев.

Или взять отголоски вечного спора физиков и лириков, вылившиеся в страстные монологи Камилла, и в которых больше человеческого, чем во всех разговорах и размышлениях увлеченных ученых и бесстрашных космолетчиков. Спор почти вечный, идущий до сих пор. Что важнее для человека — чистое знание, ясное и четкое восприятие мира и поиск абсолютной истины. Или более важно сохранить все то, что делает нас людьми: сострадание, милосердие, умение любить и сопереживать. Вот и попробуйте сами найти ответ.

Хорошая планета — Далекая Радуга. Несбыточная мечта, нездешний сон. Прекрасная, многоцветная и совершенная радуга, если смотришь издалека, распадающаяся вблизи на отдельные переливающиеся капельки, несущие множество вопросов и такое же множество ускользающих ответов.

В общем, довольно глупо высказываться «понравилось» — «не понравилось» по отношению к этой повести.

Это классика советской НФ и классика советской литературы в целом. Я склонен полагать, что, когда мировая культура, «роясь в сегодняшнем окаменелом говне, наших дней раскапывая обломки» (с), обнаружит «Далёкую Радугу», вознесёт её на уровень эталона. Потому что повесть эта безупречна. Она блистательно написана, виртуозно скомпонована, все персонажи, даже третьестепенные, выглядят совершенно живыми, социальный и интеллектуальный фон повести абсолютно логичен, непротиворечив и эстетически ярок.... В общем, похвалы можно расточать до бесконечности, а недостатков нет вовсе. Помимо всего прочего, повесть хороша как образец русского языка — её можно читать вслух и она будет звучать легко, красиво, музыкально.

Добавлю к этому, что «Далёкая Радуга» — исключительно редкий образец советской литературы, лишённой сексуального ханжества. В мире «Радуги» секс есть, и это никого не удивляет, не воспаляет, к этому относятся совершенно спокойно — как оно и должно быть.

Вы ждёте «но»? Его не будет.

Кажется единственная вещь Стругацких, которая мне не понравилась. Люди усиленно ищут возможности геройски погибнуть. Не предпринимают многих очевидных способов для спасения. Меня долгие годы мучил вопрос — почему не попытались они просто перепрыгнуть смертоносную волну, вышырнуть из корабля все, что там было и вернуться за следующими и так хотя бы несколько раз? Судя по тексту такая возможность была. Но поскольку авторы сразу отказались каких-либо возможностей, то и в повести ничего нельзя сделать. Подобная постановка вопроса мне глубоко противна. И, не отрицая право писателей написать то, что они решили написать, должен заметить, что я результатом недоволен.

В одной из рецензий на «Далекую радугу» я прочитал, что эта повесть — «самая героическая» в Полуденном цикле Стругацких.

Позвольте мне не согласиться.

Нет там, в книге, никакой героики. Есть люди, попавшие в безвыходную ситуацию, есть описание мыслей и поступков этих людей. Этих Людей, мировоззрение которых так похоже на наше, и так печально, что мировоззрение это со временем разделяет всё меньше и меньше людей. Наших с вами современников.

Ведут себя люди на Далекой радуге так, как подсказывает им совесть. А совесть есть у каждого из них. И нет, абсолютно нет в книге никакого пафоса, актов героического самопожертвования, безумных попыток спастись во что бы то ни стало. Есть поведение людей, для которых это самое самопожертвование в подобных ситуациях — совершенно естественный процесс. Для которых думать в первую очередь о других — на уровне безусловного рефлекса.

«Очень хочется жить: молодому — потому что он так мало прожил, старому — потому что так мало осталось жить.» Но самый естественный выбор (другого и быть не может) — спасение детей.

Это очень светлая, чистая и по-своему очень спокойная книга. В ней нет (или почти нет) истерик, необдуманных поступков, самокопаний и паники перед неизбежным концом. Но каждый персонаж, каждый человек из этой повести — Человек. Дай Бог, чтобы их становилось не меньше, а больше, и дай Бог, чтобы именно от таких людей зависело наше будущее.

И, конечно, я слукавил. Пафос и героика в книге есть. Только, по моему скромному мнению, сосредоточены они в концовке, буквально в двух-трех последних обзацах и в песне, слова которой подходят к этой книге, как патрон к патроннику:

Когда, как темная вода,

Лихая, лютая беда

Была тебе по грудь,

Ты, не склоняя головы,

Смотрела в прорезь синевы

И продолжала путь…

Первый раз я прочитал «Далекую Радугу», когда мне было 13 лет. Испугался настолько, что перечитал только что — спустя 37 годков. С одной стороны — надо бы и раньше было восстановить ее в памяти, но оказалось, что событийный ряд совершенно не забылся. Забылась философия и настроение повести, которые, впрочем, тогда и не были понятны.

С другой стороны польза нечастого перечтения в том, что слова не стираются, не обтрепываются. Остается еще чувство новизны, чувство открытия.

Ну так вот : новизна в том, что я понял, кажется, суть этой книги. «Далекая Радуга» это не больше и не меньше, чем итог, пик, зенит Мира Полудня. Когда солнце в высшей точке небесного купола, оно освещает все до того скрытые темные места, все закоулочки души, в которые побаивается заглядывать сам человек. Когда солнце в зените, все выглядит так, как оно есть на самом деле.

Вот и Робик высветился «во всей красе». Нет, он не подлец, не дурак. Он человек, как бы это сказать — «невпопад». Занимается наукой, но настолько посредственно, что это даже вызывает недоумение окружающих. Пытается быть благородным в деле с «Харибдой», но и тут его опережает рохля Патрик. Хочет спасти любимую Таню и не может даже представить себе, что таким спасением, он только восстановит девушку против себя. Роберт, видимо, ошибка воспитательной теории будущего. Гениальные наставники не разглядели его таланта. Может быть он в том, чтобы гениально-идеально вытачивать из кремня первобытные наконечники? Может работать на машинах, которые еще не существуют? Но раз уж наставники XXII века не разобрались, то нам уж и подавно даже и пытаться не стоит.

Главное, что он не из серии волосатоухих сотрудников НИИЧАВО (см.).

Ну да, портретов и живых, объемных характеров в тексте не много. Да в общем они и не нужны — главное поведение всего общества.

Ведь население Радуги это и есть Мир Полудня в миниатюре. Так и должно вести себя солидарное общество, где один за всех и все за одного, где главным является будущее. И все согласны с тем, что оно в детях.

Даже для человека со стороны — Горбовского, выбор не представляет труда. Он идет на жертву совершенно спокойно, зная что «весь он не умрет». Останется главное — память о нем. Пример бескорыстия, пример верного выбора.

Будущее по АБС не такое уж и безоблачное. Остаются опасности таящиеся не в глубинах Вселенной, а в самой природе человека, с которыми труднее всего бороться. Вот так и на Радуге — стремление к познанию настолько увлекло сообщество, что вызвало губительную Волну, с которой и само бороться не в силах. Но, борется.

Самый загадочный персонаж повести — полумашина Камилл. Он всеведущ, почти бессмертен, обладает холодным острым умом. Но и он не может поедостеречь радужан от смертельной опасности. Да он и не пытается, — знает, что не поверят. Во первых потому, что «нет пророка в своем отечестве», а во вторых понимает, что жажду знаний, которая стала образом жизни, словами не остановишь.

И вообще мне кажется, что Камилл, — это воплощение авторов. Он, как и АБС, над событиями. Он, как и они, все видит, но сделать ничего не может. Потому что — такая логика жизни. Потому что в Мире Полудня только так и может быть.

И, наконец, об открытом финале.

Вспомним формулу хорошей фантастики АБС, — тайна, приключение и чудо.

Так вот, тайна это откуда взялась Волна. Приключение, это как радужане пытаются спасти все что спасти еще можно.

А вот чудо, по крайней мере мне хочется чтобы так было, остается за последней строкой. Чудо, что все они спаслись. Неважно как: может успели землянку откопать, может Волна остановилась, может «Стрела» успела...

Но хочется думать только о хорошем конце.

Извините за многословие, но столько захотелось сказать...

Какой облик примет Зло в обществе всеобщего благоденствия? В благословенном мире, где нет социального неравенства, где от каждого по способностям – и всем поровну, где религия давно стала лишь достоянием истории развития человеческого общества, а место Господа всемогущего в душах людских занято наконец верой во всемогущество Человека – и вера эта крепнет день ото дня, питаемая новыми и новыми победами человеческого разума над силами природы? В мире, где люди подобны богам – и где зачастую так трудно быть богом?..

В Мире Полдня.

В мире благоустроенных планет.

В мире, где лишь сам Человек может стать Врагом человеческим, оставаясь при этом самим собой.

Далекая Радуга.

Книга об Ответственности.

Ответственности ученых за деяния рук своих; за благие намерения, ложащиеся булыжниками разбитых надежд, несбывшихся мечт и в одночасье изломанных судеб человеческих в мостовую дороги желтого кирпича, ограниченную с обеих сторон восставшими от земли до небес и неуклонно сближающимися стенами грядущих с полюсов планеты рукотворных Волн, заключенные в которых энергии призваны были еще больше облагодетельствовать человеческий род – а принесли своим создателям лишь мучительное ожидание неотвратимой гибели…

Ответственности людей за собственные поступки в условиях, когда проверяются на прочность все социальные институты, выпестованные в поте и крови темных веков человеческой Цивилизацией; когда животные инстинкты просыпаются вдруг в душах самых морально стойких граждан нового мира; когда под тяжким гнетом обстоятельств сами понятия этики и морали превращаются из абсолютных аксиом в труднодоказуемые теоремы с множеством решений, каждое из которых вдруг получает полное право на существование – и решения эти оказываются неожиданно трудными, а последствия их – ужасающе, вопиюще, душераздирающе понятными нам, людям современности, так и не попавшим в несостоявшийся Мир Полдня, но стремящимися туда всей душой…

Книга о Выборе.

Выборе трудном, неудобном и страшном. Выборе единственном, который и не выбор вовсе – и о том, «как все мы любим, когда выбирают за нас». О попытках уклониться от необходимости выбирать – уклониться разными способами, оправдывая средства целью… И каким же разным может стать этот самый важный в жизни выбор: остаться живым – или остаться Человеком? И Человеком тоже ведь можно оставаться по разному: спасая любовь, губя себя…Губя других…

Книга о Солдатах науки – и тех, кого призваны защищать от самих себя эти солдаты. Написанная во времена эпохального противостояния Физиков и Лириков, она в полной мере отражает бушевание терзавших просвещенную часть современного Братьям общества страстей, поиск идей и соревнование жизненных позиций сторон-оппонентов. Что правит нами? Чувства — или разум? Что важнее в жизни? Долг — или желания? Чем должны определяться наши деяния? Практической их пользой – или же сохранностью душевного покоя по их окончании? И Далекая Радуга ставит перед читателем те же вопросы, но предельно остро – так, как диктует экстремальная ситуация, требующая чрезвычайных мер как от нуль-физика, так и от поэта…

Книга о Цене. Цене, которую рано или поздно платит каждый из нас за жизнь, прожитую именно так, а не иначе – платит осознанием того, что уже никогда не сможет ничего изменить в будущем, чувствуя на себе давление среды, Фатума, Рока…Волны, сократившей будущее до одного-единственного дня, который надо прожить Достойно – чтобы унести с собой в неизвестность гордое звание Человека, оставаясь Человеком до конца… И хорошо, если уходя, не будет мучительно больно за прожитые годы…

Все ближе сходятся смертоносные стены; все меньше остается пространства для маневра; во все более жесткие рамки с каждой страницей ставятся хитроумным дуэтом физика с лириком все без исключения действующие лица разыгрываемой под небесами Радуги драмы, от главных героев до промелькнувших на заднем плане в единственном эпизоде третьестепенных персонажей – и напряженность, витающая между строк этой небольшой повести, растет и растет, грозя обернуться взрывом. Взрывом эмоций. Всплеском чувств. Бурей страстей. Но…

Но собственно взрыв авторы так и оставляют за кадром. Эмоции истощены, чувства притупились, страсти отбушевали еще в прелюдии к природной катастрофе, явив миру катастрофу социальную – в уютном микросоциуме Радуги и во вселенной души каждого из ее обитателей.

И авторы верны себе и бесконечно правы, оставляя финал повести открытым и завершая повествование идиллической сценой на пляже, с влюбленной парой на кромке прибоя, с уютно и покойно расположившимся в шезлонге Горбовским («Можно, я лягу?»), со звуками банджо и беспримерно нелогичным, но таким человеческим групповым заплывом за буйки – в нигде, в никуда, в никогда…

В Вечность.

В Бесконечность.

В Человечность.

Не совсем характерное для Стругацких произведение. Особенно — для ранних. Обычно они поднимают большие и неоднозначные вопросы, но всё же выставляют ситуацию так, что показывают своё отношение к той или иной проблеме и, может быть, подталкивают читателя к решению, которое считают наиболее правильным. Здесь же герои и происходящие события показаны таким образом, что ответы на вопросы далеко не очевидны. Да и вообще — есть ли они, эти ответы?

Характерный времени написания спор лириков и физиков. Кто важнее — художник или учёный? Можно ли их ставить на одну доску? Прекрасное — это прекрасно, но есть ли в эстетическом восприятии какой-либо практический смысл? Вопрос.

Перспективность того или иного исследования — кто должен определять это качество? Администратор-хозяйственник, пекущийся о благе общества, или технократ-эстет, выше всего ставящий стремление человека к познанию? Вот ещё один вопрос, ответ на который авторы оставляют за читателем.

Цена познания — одна из самых главных тем книги. Выписанные в ярких красках учёные-исследователи, прекрасные и любимые авторами люди будущего в этой книге выступают самоуверенными и недалёкими разрушителями, будто малышня, играющаяся с неумолимыми силами природы. Только, в отличие от малышни, цена такой игры — жизни нескольких сотен людей и экосистема целой планеты. Позволительно ли? Ведь сами АБС в предыдущих повестях цикла дали им, учёным-технократам, полный карт-бланш, предоставили неограниченные полномочия и провозгласили, что это прекрасно. Но как же так? Не всё тут однозначно, и лучшие из лучших, прогрессоры человечества предстают в этой повести баловнями судьбы, которым можно простить всё. Или нет?

Этика поведения Роберта — правомерна ли? Спасая любимую девушку, он обрекает на неминуемую гибель нескольких детей. А ведь в тот момент у них ещё были все шансы спастись. Проблема вагонетки во всей своей этической красе. И понятно, что он делает аморальный выбор, но почему же молчит водитель, который всё понимает и даже помогает Роберту, отвлекая детей? Насколько Роберт вообще любит Таню? Ведь он фактически обрекает её на последующие вечные моральные муки, если она спасётся, но всегда будет знать о цене своего спасения. Очень сложный вопрос.

Наконец, Горбовский и его решительная инициатива в конце повести. Его авторитетное решение вывезти с планеты детей, встреченное полным пониманием взрослых. А правильно ли он поступил, взяв на себя весь груз ответственности? Разумеется, в тот момент его поддержали все — и рядовые граждане, и администрация, почувствовав облегчение от того, что им самим не придётся делать выбор. Но сам факт — непререкаемый авторитет технократа, по определению имеющего право претворять свои решения в жизнь. А ведь чуть раньше эти самые технократы (не Горбовский, разумеется, но его братья по научному орудию) и создали проблемы планетарного масштаба. Нет, Горбовский — молодец, его самоотверженное решение не вызывает сомнений в этическом смысле. Однако... Как-то это всё неоднозначно.

И это — далеко не полный перечень вопросов, которые ставят в этом произведении АБС. Вопросов, ответы на которые в тексте я не нашёл. Высокий эмоциональный накал повести заставляет читателя сопереживать героям, вынужденным решать сложные этические проблемы. К концу повести вживаешься настолько, что воспринимаешь эти проблемы как нечто реальное, получается, что читатель сам должен решить эти проблемы, ответить на эти вопросы самому себе, прочувствовать всё бремя ответственности на собственной шкуре. А ответов так и нет...

Нет ничего удивительного в том, что, прочитав «Далёкую Радугу» в молодости, я не особо проникся и не мучился дилеммой. Странно то, что и сегодня я, мудрый и сорокалетний, не в состоянии дать однозначного ответа. На то они и Стругацкие — видимо, их книги так и будешь перечитывать до конца жизни и даже в шестьдесят так и не решишь, как бы поступил в той или иной ситуации...

Я немного читала книг Авторов, хотя два их произведения входят в десятку моих любимых. Сейчас с удовольствием наверстываю упущенное. Ни все книги нравятся одинаково, но, безусловно, практически каждая чем-то цепляет. Эти книги не для легкого чтения, их нельзя просто прочитать, забыть или отмахнуться. Они несут в себе большую смысловую нагрузку, непроизвольно пытаются поставить читающего на место героев и непременно остаются в памяти. В книгах обязательно присутствует романтика, что с головой выдает эпоху, в которую они создавались.

Вот и «Далекая Радуга», имея такое романтичное и поэтичное название, начинается легко и непринужденно со светлого, чистого и естественного чувства, перед которым все обыденное меркнет и не имеет смысла и значения, ради которого готов совершить самые безумные поступки и принять невозможное решение. И после такого легкого начала на голову обрушиваются серьезнейшие проблемы: кризис в науке, плохое обеспечение, извечные споры «Кто прав», невозможность договориться. Но как это бывает, должно произойти непоправимое, чтобы ученые пришли в себя.

Но перед ними встает еще более серьезный и очень неудобный вопрос – вопрос выбора. Какое принять решение, кто должен спастись: молодые, которые еще так мало жили, пожилые, у которых больше опыта и так мало осталось – разве можно это решить на митинге, когда так мало остается времени. Решение Леонида, кажется таким простым и естественным, если не брать во внимание каждого отдельного человека: Алю, которая только что встретила Марка, Женю, так болезненно относящуюся к своему сыну, известного художника, написавшего свою лучшую картину, Патрика, для которого наука – главное в жизни, Таню – молодую и красивую девушку, которую так любит Роберт или любого другого человека, жизнь которого важна и необходима для кого-то. Поэтому решение Леонида большое облегчение для всего большинства, кто движется согласно обстоятельствам. Он же решительно идет против обстоятельств, принимает решение сам и действует без оглядки и твердо.

Роберт тоже противостоит обстоятельствам, но по-своему. Его решение, высказанное Габе, кажется сумасшествием, но в тот момент оно для него было самым правильным, ведь он пытался спасти самое дорогое, что у него было. Его можно осуждать, назвать поступок безнравственным, но лучше его попытаться понять, хоть это и не просто – чем хуже Аля или любая другая женщина, которая больше не увидит своего ребенка. Ведь мужчины готовы на многое ради любимой женщины и нам не показали, какие способы испробовали другие люди для своего спасения или спасения своих близких – это не значит, что этого не было. Просто нам показали один яркий пример.

Должна отметить, что текст читается не просто спокойно, монотонно перебегая глазами со строчки на строчку, он читается, что называется «в лицах». Диалоги героев, слова, сказанные друг другу или вскользь, рисуют их облик, характер и эмоциональное состояние. Любая фраза, сказанная персонажем, не читается, она звучит, передавая тональность и интонацию. В связи с этим, картины рисуются в голове очень ярко, персонажи выглядят живыми, хотя и сказано о них совсем не много. Благодаря точно найденным словам, вложенным в персонажей, Авторам удалось показать катастрофу Радуги и катастрофу каждого человека в отдельности – из-за чего далекая Радуга уже не кажется такой далекой. И финал – это тихое и кажущееся спокойным ожидание неизбежного – производит сильное впечатление, до дрожи. Еще более это впечатление усиливает Камилл и его одиночество. В этот момент, мне кажется, было невероятно тихо вокруг, если не считать песни.

Книга невероятно трагична, она несет большой эмоциональный накал. Последний раз я так волновалась, когда читала «Поселок» Кира Булычева.

«Сегодня ночью я воскресну в четвертый раз, один, на мертвой планете, заваленной пеплом и снегом...»

Камилл

Все-таки мрачноватые шутники эти Стругацкие. Оставить читателя и обитателей Радуги наедине с надеждой, при этом намекая что «все будет хорошо» (когда черным по белому ясно — Титаник утонет), — это жутковатый трюк. Страшная книга. Этакое собирание цветов в ожидании конца света. И Горбовский плещущий маслом на жаровню как ни в чем не бывало. Ему-то что! Легендарный межпланетник, кумир молодежи, мечта всех женщин, мужчина-жемчуг )) Отплясал свое, и умереть теперь не зазорно. В умиротворении.

Знаете какие слова я обнаружил в аннотации к изданию?

«история катастрофы и борьбы, подвига и беспримерного мужества».

Так вот. Повесть не об этом. Она о том ,как люди (пусть и двадцать второго века) не умеют ценить жизнь. Прежде всего свою. Они рады спасать засранные ульматроны и макулатуру, и другой мусор; молятся на них. Физики. Нуль их в орех клюнул!

________________

Хороший финальчик преподнесли мэтры. Не придерешься. «Печаль моя светла» — классик писал. Самая нелюбимая мной порода печали. Ой-ей.

Закон сохранения энергии: читая «амальтею» знаешь с самого начала, что «Тахмасиб» не пропадает. Выкарабкается. Как пить дать. И за ЭТО люди на Радуге обратятся в прах.

_______________

...А ЧТО ЕСТЬ КАМИЛЛ?...

Это самое странное произведение Стругацких из тех, что мне доводилось читать. Хотя сюжет достаточно типичен и прост, и непонимания не вызывает, тем не менее, ощущение странности и призрачности происходящего не покидает все время. Странные ученые со странным поведением... смешные энергопоглотители со странными названиями... приборы под названием «ульмотроны», предназначение которых до конца не ясно, и с типично совковым бардаком в их распределении.. странные песни и стихи, странный Горбовский, странный Камилл, и так до бесконечности. Возникает вопрос: если испытания нуль-физиков были так опасны, почему на планете не было звездолетов случай эвакуации? Тоже странно.

Персонажи не выглядят живыми; наиболее человекоподный из всех — Скляров, остальные все камиллоподобные) В конце, судя по задумке авторов, у читателя должно возникать сочувствие к героям, однако у меня оно так и не появилось.

Вообщем, не могу сказать, что испытала воторг.. У Стругацких ИМХО есть гораздо более сильные произведения.

Очень светлая и очень печальная повесть! Пронзительная и оптимистичная, несмотря на всю кажущуюся безысходность.

Повесть эта не о нуль-Т, не о научных открытиях, не о техническом прогрессе, не о далеких планетах и бесстрашных космолетчиках.

Эта повесть о людях. Даже не так — о ЛЮДЯХ! Об их самоотверженном труде и нелегком выборе, который иногда им приходится делать. И они его делают, хотя, конечно, проще, когда кто-то сделает его за них... Эти люди не сделаны из стали и не выглядят все сплошь и рядом героями, но в них нет подлости, нет малодушия. И именно они — это то самое светлое будущее, в котором действительно хочется пожить.

Написано мастерски, во второй половине эмоциональное напряжение просто зашкаливает. Так хочется, чтобы все закончилось по другому...

На мой взгляд, читать нужно обязательно! ВСЕМ!

Даже не ожидал, что после «Улитки на склоне» меня зацепит данная повесть, которая, как мне казалось изначально, написана в русле советской производственной фантастики, а значит по определению скучно. К счастью, я серьезно ошибался, время за чтением «Радуги» пролетело незаметно — произведение действительно интересное, увлекательное, живое, разноплановое, достойное успешно конкурировать с зарубежными представителями жанра. Здесь я могу говорить объективно, т.к. с детства предпочитаю американскую НФ и при оценке не делаю скидок на ностальгию, ура-патриотизм, «время было такое» и всё прочее. К тому же «Радуга» — это своего рода отповедь трендам советской НФ 50-х, где царила теория предела, где заранее можно было угадать и концовку, и как поведет себя персонаж в критической ситуации.

Завязка повести поначалу откровений не обещает. На планете Радуга десятилетиями проводятся эксперименты, физики разрабатывают теорию т.н. «нулевой транспортировки». В качестве побочного эффекта во время практических испытаний возникает природное явление, получившее название Волна — выброс материи различной степени интенсивности, не поддающийся контролю и прогнозированию. Эффект Волны мало кого интересует, каждый работает в рамках своего проекта узкой направленности, но такое ружье, конечно, не могло однажды не выстрелить похлеще извержения Кракатау. С очередной порцией ульмотронов для экспериментов физиков на Радугу прибывает звездолет «Тариэль», в то же время начинают поступать первые сообщения о незатухающей Волне необычайной степени мощности.

В повести есть две сюжетные линии, связанные между собой — это основная, излагающая видение событий с точки зрения капитана «Тариэля» Леонида Горбовского и второстепенная — линия молодого физика Роберта Склярова, влюбленного в воспитательницу Таню. Все персонажи воспринимаются живо, наделены индивидуальностью, но здесь стоит обратить внимание на тонкий элемент пародии. Герои повести в основном ученые и функционеры, но обладают непременной красотой и сложением Аполлона, даже директор Матвей Сергеич, которому по должности надлежит не отрывать пятой точки от кресла, имеет волевой квадратный подбородок. Вместо яйцеголовых фанатиков науки нам предлагают космодесант в белых халатах, позировавший для плакатов с призывом «Даёшь!» и бронзовых монументов рабочих и колхозниц.

В изображении утопии победившего коммунизма просвечивает почти неприкрытая сатира. Давно побежден дефицит товаров первой необходимости, но это явление перешло в новую плоскость — теперь катастрофически не хватает научных специалистов, ресурсов и оборудования для опытов. Благообразные ученые с криками «вас здесь не стояло» выстраиваются в очередь за ульмотронами, которых по старой традиции «на всех не хватит», а поэтому «больше двух в одни руки не давать!», не гнушаются они и прямым воровством энергии (хотя какое воровство — всё общее, а значит ничейное). Противостояние физиков и лириков переросло в антагонизм логиков и эмоциолистов, короче, времена меняются, а суть неизменна. Про полное разгильдяйство, надежду на авось я уже молчу — детский лагерь и туристы на научном полигоне — нонсенс.

Поведение героев в критической ситуации также призвано ломать шаблон, особенно это заметно на примере Роберта Склярова — типичного энтузиаста науки, горячего комсомольца. Авторы намеренно ставят персонажей в такие ситуации, где невозможно красиво закрыть собой амбразуру, но придется выбирать между быть просто подонком или абсолютным дерьмом. Вне этого контекста находится только Горбовский, но он в буквальном смысле не от мира сего, на Радуге лишь проездом и всецело принадлежит «большому миру где-то там». Несмотря на теплые отношения с жителями Радуги, Горбовский формально является типичным космополитом, эталонным воплощением «ума, чести и совести», избегающим красивых жестов и не одержимым желаниями бессмертия и славы.

При всём вышесказанном авторы не опускаются до зубоскальства, пародийные элементы по мере развития сюжета сглаживаются. Того же Склярова нельзя назвать отрицательным героем, ему сочувствуешь, так и получается, что все жители Радуги по отдельности — хорошие, но в совокупности социума... «не ладно что-то в датском королевстве», читается между строк.