Аркадий и Борис Стругацкие «Далёкая Радуга»

Замечательная, но страшная книга. В 2011 году Б. Н. Стругацкий отвечал на вопросы читателей сайта «Коммерсанта».

Я написал три вопроса, один из которых посвятил «Далекой Радуге». Размещаю здесь мой вопрос и ответ Мастера.

Кэ [ 04.10 13:19 ] Здравствуйте, Борис Натанович. 1. Меня очень интересует развязка романа «Далекая Радуга». Они спаслись или нет?

Б. Н. Стругацкий 1. ДР задумывалась авторами, как ПОСЛЕДНЯЯ повесть о Мире Полудня. Повесть-прощание. Расставание навсегда. И, конечно, все в ней должно было происходить «всерьез», без поддавков и хепи-ендов. ДР была обречена. И довольно долго авторы считали, что погибли там все, в том числе и любимый ими Горбовский. Но расстаться с Миром Полудня не получилось: слишком удачные и тщательно выписанные декорации, чтобы не использовать их снова и снова. И Мир Полудня «воскрес», а разве может он существовать без Горбовского? И Горбовский воскрес тоже. Как ни в чем не бывало. Читатель возмутился: как? Авторы, вы что? Он же погиб на Радуге! И нам пришлось изобрести отговорку, довольно ловкую. В конце ДР описано сразу несколько вариантов попыток спасения. Все эти варианты не решали проблему полностью и окончательно, но каждый из них давал некоторый процент успеха, и оставалось только предположить, что один – сработал. Вот мы и предположили. Только для того, чтобы отбиться от настырного читателя, и в первую очередь от того, кто пытался соорудить стройную и непротиворечивую хронологию Мира Полудня. Но сами-то мы всегда знали: все они погибли там, на «последнем берегу», все до одного, даже Камилл. А Горбовский… Есть в мире люди, которые способны жить даже после своей гибели. Они гибнут, но остаются в живых. Такой вот парадокс. Фантастика.

Не совсем характерное для Стругацких произведение. Особенно — для ранних. Обычно они поднимают большие и неоднозначные вопросы, но всё же выставляют ситуацию так, что показывают своё отношение к той или иной проблеме и, может быть, подталкивают читателя к решению, которое считают наиболее правильным. Здесь же герои и происходящие события показаны таким образом, что ответы на вопросы далеко не очевидны. Да и вообще — есть ли они, эти ответы?

Характерный времени написания спор лириков и физиков. Кто важнее — художник или учёный? Можно ли их ставить на одну доску? Прекрасное — это прекрасно, но есть ли в эстетическом восприятии какой-либо практический смысл? Вопрос.

Перспективность того или иного исследования — кто должен определять это качество? Администратор-хозяйственник, пекущийся о благе общества, или технократ-эстет, выше всего ставящий стремление человека к познанию? Вот ещё один вопрос, ответ на который авторы оставляют за читателем.

Цена познания — одна из самых главных тем книги. Выписанные в ярких красках учёные-исследователи, прекрасные и любимые авторами люди будущего в этой книге выступают самоуверенными и недалёкими разрушителями, будто малышня, играющаяся с неумолимыми силами природы. Только, в отличие от малышни, цена такой игры — жизни нескольких сотен людей и экосистема целой планеты. Позволительно ли? Ведь сами АБС в предыдущих повестях цикла дали им, учёным-технократам, полный карт-бланш, предоставили неограниченные полномочия и провозгласили, что это прекрасно. Но как же так? Не всё тут однозначно, и лучшие из лучших, прогрессоры человечества предстают в этой повести баловнями судьбы, которым можно простить всё. Или нет?

Этика поведения Роберта — правомерна ли? Спасая любимую девушку, он обрекает на неминуемую гибель нескольких детей. А ведь в тот момент у них ещё были все шансы спастись. Проблема вагонетки во всей своей этической красе. И понятно, что он делает аморальный выбор, но почему же молчит водитель, который всё понимает и даже помогает Роберту, отвлекая детей? Насколько Роберт вообще любит Таню? Ведь он фактически обрекает её на последующие вечные моральные муки, если она спасётся, но всегда будет знать о цене своего спасения. Очень сложный вопрос.

Наконец, Горбовский и его решительная инициатива в конце повести. Его авторитетное решение вывезти с планеты детей, встреченное полным пониманием взрослых. А правильно ли он поступил, взяв на себя весь груз ответственности? Разумеется, в тот момент его поддержали все — и рядовые граждане, и администрация, почувствовав облегчение от того, что им самим не придётся делать выбор. Но сам факт — непререкаемый авторитет технократа, по определению имеющего право претворять свои решения в жизнь. А ведь чуть раньше эти самые технократы (не Горбовский, разумеется, но его братья по научному орудию) и создали проблемы планетарного масштаба. Нет, Горбовский — молодец, его самоотверженное решение не вызывает сомнений в этическом смысле. Однако... Как-то это всё неоднозначно.

И это — далеко не полный перечень вопросов, которые ставят в этом произведении АБС. Вопросов, ответы на которые в тексте я не нашёл. Высокий эмоциональный накал повести заставляет читателя сопереживать героям, вынужденным решать сложные этические проблемы. К концу повести вживаешься настолько, что воспринимаешь эти проблемы как нечто реальное, получается, что читатель сам должен решить эти проблемы, ответить на эти вопросы самому себе, прочувствовать всё бремя ответственности на собственной шкуре. А ответов так и нет...

Нет ничего удивительного в том, что, прочитав «Далёкую Радугу» в молодости, я не особо проникся и не мучился дилеммой. Странно то, что и сегодня я, мудрый и сорокалетний, не в состоянии дать однозначного ответа. На то они и Стругацкие — видимо, их книги так и будешь перечитывать до конца жизни и даже в шестьдесят так и не решишь, как бы поступил в той или иной ситуации...

«Мы всегда торопимся. Всегда нас что-то или кто-то подгоняет. Быстрее, еще быстрее... А нельзя ли еще быстрее? Можно, отвечаем мы. Пожалуйста!.. Нет времени осмотреться. Нет времени подумать. Нет времени разобраться — зачем и стоит ли? А потом появляется Волна. И мы опять торопимся.»

Чаще всего небольшие по объему произведения оказывались в моей читательской жизни абсолютно проходящим и не оставляли после себя ровным счетом ничего. Пустоту. Поэтому когда я взялась за чтение повести «Далекая Радуга» Аркадия и Бориса Стругацких, я особо ни на что не надеялась. Однако гениальные фантасты сумели меня удивить.

Начну с того что порог вхождения для чтения оказался достаточно высоким. Буквально первую половину книги было абсолютно ничего не ясно. Что происходит, где это происходит, и кто все эти люди, да и люди ли вовсе? Когда авторы, наконец, смилостивились над читателями и немного прояснили ситуацию, все стало на свои места.

Действие разворачивается в далеком будущем — человечество шагнуло вперед и постепенно начало осваивать Вселенную. Авторы переносят нас на планету под названием Радуга. Она является неким полигоном для научных исследований. Однажды эксперименты приводят к тому, что люди сталкиваются лицом к лицу с силами, находящимися вне зоны их контроля.

«Я старый научный работник и старый человек. Всю свою жизнь занимаюсь физикой. Правда, сделал я мало, я рядовой исследователь, но не в этом дело. Вопреки всем этим новым теориям я убежден, что смысл человеческой жизни — это научное познание. И, право же, мне горько видеть, что миллиарды людей в наше время сторонятся науки, ищут свое призвание в сентиментальном общении с природой, которое они называют искусством, удовлетворяются скольжением по поверхности явлений, которое они называют эстетическим восприятием. А мне кажется, сама история предопределила разделение человечества на три группы: солдаты науки, воспитатели и врачи, которые, впрочем, тоже солдаты науки.»

Повесть была написана в далеком 1962 году. С точки зрения современного читателя она кажется немного «совковой» и наивной — слишком много веры в светлое будущее и надежды на него. Мир повести утопичен — нет войн и голода, каждый свободен заниматься тем, что ему по душе. Однако люди-то, люди, остаются людьми — со свойственными им сомнениями, тревогами и заблуждениями. Бессовестное использование ресурсов, безрассудные эксперименты, конкурирующие группы ученых и неразбериха во всем: от снабжения до руководства. Вот и получается, что совершенные люди прекрасного и светлого будущего на самом деле не так уж и совершенны. Будем думать, будем ошибаться, будем людьми!

»- Никогда я этого не пойму. Почему они не могут относиться друг к другу терпимо?

- Это очень просто, — сказал Матвей. — Каждый воображает, что делает историю.»

Небольшая по объему повесть имеет удивительно богатую смысловую нагрузку. Причем все это было подано увлекательно и не скучно. Здесь много интересных размышлений и научных дискуссий. Правильно ли подвергать опасности жизнь целой планеты и ее обитателей? Всем ли можно пожертвовать во имя науки? Помимо науки мне очень понравилось, как в контексте апокалиптической ситуации авторы пытались тонко отразить советское общество. Где ни у кого нет желания выполнять задачи, выходящие за рамки ранее поставленных; где стремление решать проблемы, импровизировать или нарушать правила ради всеобщего блага означает возможность приближения личного и профессионального краха. Было множество моментов показывающих, как смирение и безразличие ко всему происходящему становятся связующим звеном всего общества. Овцы закланные! Как это знакомо.

«Вот мы совершенствуемся, становимся лучше, умнее, добрее, а до чего все-таки приятно, когда кто-нибудь принимает за тебя решение.»

Печальный финал интригует неопределенностью и приоткрыт для чуда. Повесть входит в цикл «Мир Полудня», и что-то мне подсказывает, что следующие книги цикла если не расставят все точки над «i» относительно судьбы Радуги, то уж во всяком случает немного удивят. Ну, а послевкусием перед глазами проплывает картина, где, увязая в песке, к морю спускались восемь испытателей. Справа от них была черная стена, и слева была черная стена, и оставалась только узкая темно-синяя прорезь неба, да дорожка расплавленного золота, по которой они плыли. А в голове слышался звон банджо и слова песни:

«Когда как темная вода

Лихая, лютая беда

Была тебе по грудь,

Ты, не склоняя головы,

Смотрела в прорезь синевы

И продолжала путь...»

Всем мира и добра!

Стругацкие очень хорошо копают в характерах и чувствах людей, четкими и немногочисленными штрихами создавая образы своих героев. Все просто и выверено, как будто бы это непосредственное наблюдение происходящего. Поэтому с первых же строк возникает странное чувство, как будто бы ты где-то уже встречал этих людей, общался с ними. Талант Стругацких многогранен и каждая из граней есть свое собственное, интимное для каждого читателя восприятие творчества знаменитых братьев. Может быть поэтому в моих личных ощущениях произошел эффект быстрого погружения в жизнь населения Радуги, с их постоянным вектором стремления к поставленной цели. Здесь каждый проникнут ощущением важности именно своего дела, заставляющим идти на хитрости и даже легкое вранье, чтобы получить энергоресурсы для исследований. Но тем не менее в разнообразии характеров и стремлений авторами четко передается единый порыв познания, составляющий основу жизни грядущего поколения (насколько приоритетно это стремление мы собственно и узнаем по ходу действия). А пока знаменитые фантасты берут читателя за руку и отводят нас в это грядущее, почему-то оказывающееся близким и знакомым. Как объяснить эту близость? Если говорят о генетической памяти предков, то может быть имеется способность мечтательной причастности нас, читателей настоящего дня, к своим воображаемым потомкам. И если реальность таких надежд дать не может, то на помощь как раз и приходит литература мечты, ведь так иногда называют научную фантастику.

Спокойное начало сюжета повести оказывается обманчивым и Стругацкие талантливо предают все нарастающую напряженность момента. Поведение людей в минуту опасности осмысленно и достойно и атака на Волну на последних «харибдах» является актом отчаянной храбрости, одинаково заслуживающей уважения и в каменном веке и в ожидаемом грядущем. Это качество вневременно, так как исходит из преодоления самого себя, своего животного страха в пользу приоритетного чувства долга, сделать что-то ради других. И постепенно писатели переходят от описаний самоотверженных действий населения планеты по спасению драгоценного оборудования и плодов своих трудов, к одному из самых сложных вопросов человеческой этики-проблеме выбора и способности сделать решающий шаг.

Оценить выбор Склярова очень трудно, это как пытаться решить задачу не имеющую решения. Любой вариант неизбежно оставит на душе чувство постыдного, неверно принятого решения. Как выбрать из обреченных детей несколько счастливчиков, какими критериями тут руководствоваться и как смотреть в глаза остальным? Решение было принято из личных соображений, на нерве стрессовой ситуации, когда нет времени для анализа своих действий. Тут скорее вопрос не к Роберту, а к читателю-а как бы ты поступил сам в этом случае?

Мнение Ламондуа-это превосходство максимальной практической пользы для человечества над эмоциями. Безусловно здесь попахивает черствой схоластикой, но все же эти мысли имеют право на жизнь как одно из оснований для выбора. Спору нет, познание является глобальной задачей для человечества, но получение знания без морали есть путь в никуда, в нравственный тупик. Так можно дойти и до печально известной формулировки: «Цель оправдывает средства». Идея гуманизма всегда должна быть отправной точкой любых действий человека, тем более человека будущего. Пусть сказанное не покажется излишне пафосным, когда данная идея становится нормой, красивые слова превращаются в конкретные действия в самых сложных ситуациях. И собственно выбор Горбовского в полной мере отражает превалирование этой истины, к тому же закрепленной индивидуальным решением капитана остаться на Радуге.

Для советской фантастики всегда был однозначен ответ на вопрос о важности человеческой жизни перед какими-то ни было целями, а особенно, если это касается детей. И это не является банальностью, это принцип позитивного жизнеутверждения, спасение своего будущего. И в этом смысле все доводы и сомнения вторичны. Но при этом стоит заметить, что никакая приверженность моральным принципам не умаляет заслуг добровольно оставшихся на Радуге членов экипажа звездолета, перешагнувших через свой инстинкт самосохранения. Как ни крути, всегда очень хочется жить, в любом возрасте и при любых обстоятельствах.

Но настоящий Человек всегда остается Человеком и слава тем, кто в последние минуты жизни не корит себя за проявленную слабость или подлость. И хочется верить, что все окончится благополучно и обращение «Внимание, Радуга!», как ленинградский метроном, будет поддерживать пульс все-таки не испепеленной Волной жизни.

Очень светлая и очень печальная повесть! Пронзительная и оптимистичная, несмотря на всю кажущуюся безысходность.

Повесть эта не о нуль-Т, не о научных открытиях, не о техническом прогрессе, не о далеких планетах и бесстрашных космолетчиках.

Эта повесть о людях. Даже не так — о ЛЮДЯХ! Об их самоотверженном труде и нелегком выборе, который иногда им приходится делать. И они его делают, хотя, конечно, проще, когда кто-то сделает его за них... Эти люди не сделаны из стали и не выглядят все сплошь и рядом героями, но в них нет подлости, нет малодушия. И именно они — это то самое светлое будущее, в котором действительно хочется пожить.

Написано мастерски, во второй половине эмоциональное напряжение просто зашкаливает. Так хочется, чтобы все закончилось по другому...

На мой взгляд, читать нужно обязательно! ВСЕМ!

Сложно добавить ещё что-то к предыдущим отзывам. Для меня, пожалуй, именно эта стала лучшей работой братьев. Да, объективно у них есть романы и получше, да и нечасто я слышал «Далёкую Радугу» в числе любимых. Но меня как-то проняло именно от этой ситуации неотвратимой гибели и того, как себя повели люди в такой ситуации. Сложные моральные дилеммы, выбор «как будет лучше», муки и сомнения людей — всё это получилось убедительным с поправкой на то, что рассказывали братья про настоящих людей, а не про созданий, которые будут стрелять и отталкивать женщин и детей, чтобы спастись самим. Впрочем, даже самым достойным нелегко, ибо они осознают — хорошего и правильного выбора здесь нет, даже выбрать наименьшее зло не выйдет.

Даже не ожидал, что после «Улитки на склоне» меня зацепит данная повесть, которая, как мне казалось изначально, написана в русле советской производственной фантастики, а значит по определению скучно. К счастью, я серьезно ошибался, время за чтением «Радуги» пролетело незаметно — произведение действительно интересное, увлекательное, живое, разноплановое, достойное успешно конкурировать с зарубежными представителями жанра. Здесь я могу говорить объективно, т.к. с детства предпочитаю американскую НФ и при оценке не делаю скидок на ностальгию, ура-патриотизм, «время было такое» и всё прочее. К тому же «Радуга» — это своего рода отповедь трендам советской НФ 50-х, где царила теория предела, где заранее можно было угадать и концовку, и как поведет себя персонаж в критической ситуации.

Завязка повести поначалу откровений не обещает. На планете Радуга десятилетиями проводятся эксперименты, физики разрабатывают теорию т.н. «нулевой транспортировки». В качестве побочного эффекта во время практических испытаний возникает природное явление, получившее название Волна — выброс материи различной степени интенсивности, не поддающийся контролю и прогнозированию. Эффект Волны мало кого интересует, каждый работает в рамках своего проекта узкой направленности, но такое ружье, конечно, не могло однажды не выстрелить похлеще извержения Кракатау. С очередной порцией ульмотронов для экспериментов физиков на Радугу прибывает звездолет «Тариэль», в то же время начинают поступать первые сообщения о незатухающей Волне необычайной степени мощности.

В повести есть две сюжетные линии, связанные между собой — это основная, излагающая видение событий с точки зрения капитана «Тариэля» Леонида Горбовского и второстепенная — линия молодого физика Роберта Склярова, влюбленного в воспитательницу Таню. Все персонажи воспринимаются живо, наделены индивидуальностью, но здесь стоит обратить внимание на тонкий элемент пародии. Герои повести в основном ученые и функционеры, но обладают непременной красотой и сложением Аполлона, даже директор Матвей Сергеич, которому по должности надлежит не отрывать пятой точки от кресла, имеет волевой квадратный подбородок. Вместо яйцеголовых фанатиков науки нам предлагают космодесант в белых халатах, позировавший для плакатов с призывом «Даёшь!» и бронзовых монументов рабочих и колхозниц.

В изображении утопии победившего коммунизма просвечивает почти неприкрытая сатира. Давно побежден дефицит товаров первой необходимости, но это явление перешло в новую плоскость — теперь катастрофически не хватает научных специалистов, ресурсов и оборудования для опытов. Благообразные ученые с криками «вас здесь не стояло» выстраиваются в очередь за ульмотронами, которых по старой традиции «на всех не хватит», а поэтому «больше двух в одни руки не давать!», не гнушаются они и прямым воровством энергии (хотя какое воровство — всё общее, а значит ничейное). Противостояние физиков и лириков переросло в антагонизм логиков и эмоциолистов, короче, времена меняются, а суть неизменна. Про полное разгильдяйство, надежду на авось я уже молчу — детский лагерь и туристы на научном полигоне — нонсенс.

Поведение героев в критической ситуации также призвано ломать шаблон, особенно это заметно на примере Роберта Склярова — типичного энтузиаста науки, горячего комсомольца. Авторы намеренно ставят персонажей в такие ситуации, где невозможно красиво закрыть собой амбразуру, но придется выбирать между быть просто подонком или абсолютным дерьмом. Вне этого контекста находится только Горбовский, но он в буквальном смысле не от мира сего, на Радуге лишь проездом и всецело принадлежит «большому миру где-то там». Несмотря на теплые отношения с жителями Радуги, Горбовский формально является типичным космополитом, эталонным воплощением «ума, чести и совести», избегающим красивых жестов и не одержимым желаниями бессмертия и славы.

При всём вышесказанном авторы не опускаются до зубоскальства, пародийные элементы по мере развития сюжета сглаживаются. Того же Склярова нельзя назвать отрицательным героем, ему сочувствуешь, так и получается, что все жители Радуги по отдельности — хорошие, но в совокупности социума... «не ладно что-то в датском королевстве», читается между строк.

В общем, довольно глупо высказываться «понравилось» — «не понравилось» по отношению к этой повести.

Это классика советской НФ и классика советской литературы в целом. Я склонен полагать, что, когда мировая культура, «роясь в сегодняшнем окаменелом говне, наших дней раскапывая обломки» (с), обнаружит «Далёкую Радугу», вознесёт её на уровень эталона. Потому что повесть эта безупречна. Она блистательно написана, виртуозно скомпонована, все персонажи, даже третьестепенные, выглядят совершенно живыми, социальный и интеллектуальный фон повести абсолютно логичен, непротиворечив и эстетически ярок.... В общем, похвалы можно расточать до бесконечности, а недостатков нет вовсе. Помимо всего прочего, повесть хороша как образец русского языка — её можно читать вслух и она будет звучать легко, красиво, музыкально.

Добавлю к этому, что «Далёкая Радуга» — исключительно редкий образец советской литературы, лишённой сексуального ханжества. В мире «Радуги» секс есть, и это никого не удивляет, не воспаляет, к этому относятся совершенно спокойно — как оно и должно быть.

Вы ждёте «но»? Его не будет.

На самом деле, это старая как мир и совершенно не фантастическая тема: как ведут себя люди в преддверье катастрофы. Люди, которые почти наверняка знают, что обречены, но все-таки на что-то надеются. Люди, которые пытаются спасти максимум из того, что составляет их жизнь.

А как хорошо и интересно, захватывающе все начиналось. Стругацкие умеют создавать удивительные миры, буквально несколькими черточками набрасывая здесь и там отдельные детали. Общая картина вроде бы и видна, но совсем не до конца — и от этого не создается ощущения, что все уже понятно и неинтересно. Наоборот, белые пятные и необъясненные места как раз и придают самое большое очарование. Когда начали осваивать Радугу и как вообще сложилось то общество, которое там сейчас есть? Что за таинственные спортсмены-смертники, в любую минуту готовые из потенциальной подопытной крысы превратится в кучку дымящихся кишок? И, наконец, что же такое эта таинственная Волна — а равно все «физические» термины, с ней связанные. Что такое Камилл, человек-машина, который умирает и возрождается? Море вопросов, относящихся к принципиальному устройству мира. И при этом никак нельзя сказать, что мир не прописан — напротив, все честно, мы знаем ровно столько, сколько знает большинство героев. Не самые «продвинутые» из них, но pov Ламондуа и не приводится. Все же создается ощущение, что совсем незадолго до катастрофы мир как-то стабилен, система взаимодействия в нем вполне понятна и реализуема, и не требует от героев безумных подвигов.

А потом случается нечто страшное, что разрушает привычную картину мира. И с одной стороны, это страшное привлекательно именно своей необычностью, тем, что оно выходит из ряда вон — но АБС не были бы социальными фантастами, если бы живописали историю именно с этой стороны. Потому что катастрофа показана ровно настолько, насколько она отражается в людях, населяющих Радугу. Ведь к концу действия повести погиб-то всего один Камилл, да и то он потом оказался жив, а остальные только находятся в преддверьи гибели. Еще *ничего не случилось* — но в сердце у героев и у читателя уже все произошло. Душа положена на весы, измерена, описана и убрана. Все решения приняты, дальше уже не важно. Сгорят ли все оставшиеся в подходящей Волне нового типа и останется ли один Камилл на засыпанной черным снегом планете — по сути, не так и важно. Образно говоря, они уже сгорели.

В этом «Радуга» — вещь совершенно нефантастическая. Объяснюсь, все поведение, и подвиги, и трусость и предательства, и склоки, и попытки спасти себя, и невозможность решить, кому жить, а кому умирать, совершенно идеально укладывается в рамки всех похожих конфликтов. Это осажденный город, который идет на сделку с осаждающими с тем, чтобы позволили выпустить женщин и детей, а мужчины остались там умирать. Это вообще вся история войн, по большому счету, когда надо чем-то пожертвовать, или кем-то. Вот народ говорит, дались им эти ульмотроны, глупые люди, не ценят свою жизнь. Не согласна, что вы. У Ницше есть отличная идея по поводу подобных жертв: он говорит, что человек, жертвующий жизнью во имя чего-то другого, будь то наука, отечество, ребенок — просто ценит одну часть себя выше другой. Ставит себя как ученого, патриота, родителя выше, чем себя биологическое существо. Не вижу в этом ничего ненормального, в общем. Никто не упрекал Бруно за то, что «она все-таки вертится» — хотя, казалось бы, ну какая разница, кто это признает, и стоит ли из-за этого идти на костер?

А проблема с тем, кого спасать — на самом деле не проблема. И нет там никакого специфического морального решения — оно лежит на поверхности, дело лишь в том, чтобы описать, как люди к нему приходят и его исполняют.

Очень сложно объяснить, почему «Радуга» кажется настолько потрясающей вещью. Это захватывающе интересный и грозный мир, в котором одновременно есть и нечто, граничащее с магией, и страшный риск. И все выписано настолько живо и достоверно, что в какой-то момент обитателям Радуги начинаешь завидовать — и продолжаешь до последнего.

Убив Ламондуа, Горбовский убил будущее науки людей. От которой зависело существование Полудня. Наука — единственное, что поддерживало существовование мира и его обитателей.

Это как с СССР — когда экономика стала слишком сложной для скудной технологии и методов советской политэкономии — СССР распался на плесень и липовый мед.

Такова трактовка происходящего у М. Харитонова в «Факапе». Присоединяюсь.

А книге — десятку.

По прочтении так и хочется сказать: эх, такую планету прос... Хотя, конечно, будущее развитого коммунизма авторов выглядит весьма привлекательно, в отличии от того же Ефремова, где меня несколько воротит и нагоняет сон от пропагандистских нравоучений. Тут люди все такие возвышенные, целеустремлённые и не имеют того меркантилизма и прущего Я, теперешнего нашего человека.

Радуга вышла произведением многогранным, философским. Авторы не поучают, но поднимают много разных вопросов, а читателю предстоит самим искать на них ответы. Вот например тезис развитого будущего авторов: «смысл человеческой жизни — это научное познание». Ну почему же так узко, так примитивно? Ну познание, а дальше что? Сегодня человек есть, завтра его нет, он участвовал в познании, его не стало, и где смысл? Он мог любить, он мог творить, он мог путешествовать и наслаждаться. И это не требует отказаться от познания, просто люди мира Полудня сводят радостно всю свою жизнь к одной машинной функции. Я не спорю с важностью познания, просто если цель существования свести лишь к этому, получится бессмысленная машина познания ради познания, робот-картограф обследующий вселенную сектор за сектором.

И авторы дальше сами себе противоречат, ведь когда встаёт следующая философская проблема — что есть самого ценного в жизни, без чего не будет будущего, что нужно спасти в первую очередь? Авторы однозначно отвечают — это дети. И даже результаты 20 лет важнейших познаний становятся на второй план. Значит всё таки дети в смысле жизни важнее познания? Или, не одним лишь познанием должен жить человек... Как то так.

Но зачем тогда отрывать такую важную составляющую жизни человека от родителей, создавать по сути детские лагеря с умными и добрыми наставниками? Человек не ответственен воспитать своё потомство сообразно собственному мировосприятию, а добровольно должен делегировать эту функцию добрым наставникам? Этот инкубатор воспитает армию воодушевлённых и одухотворённых, возвышенных людей будущего? В этом месте я лучше понимаю мир Геометров, который рисовал Лукьяненко в своём «Звёзды — холодные игрушки». А из других примеров фантастики мне тоже известно, что лучше всего может выращивать такой инкубатор — армию бездушных солдат.

Но на этом ненавязчивый коммунизм авторов не заканчивается. Далее обращают на себя внимание традиционные наши хаос и бардак. Это я про распределение ульмотронов, про то как отцепить кабель у соседа и притащить себе — мне ж нужнее, изворотливо выдать себя за пилота и т.д. Неужто авторы и в будущем, где никто ни в чём уже не нуждается кроме познания, не могли навести порядок с распределением энергии и ульмотронов? А хаос, как известно, плодит катастрофы: кто-то может делает важный эксперимент, а кто-то в это время ему силовой кабель выдернет, вот и пошла волна, которая потом смыла всю планету. А почему нет?

Из того же коммунизма растёт и этот гигантизм, повернуть реки вспять и т.п.; и наплевательское отношение к чужой жизни, сорение гигантскими ресурсами и т.д. Люди там — винтики большой машины, один упал, второй вдохновенно подхватит его ношу. Вот чем надо было думать, чтоб выбрать для таких экспериментов планету земного типа, со своей флорой и фауной, пригодную даже для курорта, насовать туда людей других профессий и направлений столько, что понадобилось уже организовывать и школу и ясли, принимать туда туристов и людей искусства; сама волна, её возникновение, тоже уже не новость; при этом из средств к спасению на планете один лишь небольшой грузовой челнок, да и тот оказался там случайно? Да уж, как и раньше, абстрактная идея продолжает оставаться ценнее отдельной человеческой жизни, заставляя героев книги легко рисковать ею, ради ненужных, да и не ценных, ульмотронов.

Из символов соцреальности поменьше, обратили на себя моё внимание окна научных наблюдательных пунктов, сквозь щели в которых свободно, как и в моём детстве, проходит шум, пыль и ветер; да система кондиционирования этого же объекта, которая не в состоянии понизить на нем температуру до комфортной и остаётся лишь ждать вечерней прохлады. И это всё атрибуты фронтира инженерной мысли мира будущего — на авангардной научной планете.

Теперь немного о морали. Большинство отзывов хоть и понимают поступок Роберта, но характеризуют его всякими некрасивыми словами. Мне в этом месте приходит другая мысль: а представьте как бы сцену посадки в последний звездолёт мог живописать маэстро Кинг? Тут уж мало крови бы не показалось, у него большая часть населения планеты могла свободно погибнуть ещё до прихода волны — просто в процессе посадки в звездолёт, тут уж было бы не до сантиментов с детьми, тут бы хоть среди таки попавших (выживших) на корабль оказался хоть один пилот. Ну а если серьёзно, Роберт неоднократно на протяжении повествования рисковал своей жизнью и показывал героизм. И спасая Таню он тоже думал не о себе, ради неё без раздумья готов был жертвовать собой, по моему это любовь, и в другом антураже все бы назвали это благородством. А вот мне стало интересно, как бы себя повели наши уважаемые критики, окажись они в схожих условиях со своими семьями: спасали бы в первую очередь своих детей или успевали бы переживать за чужих? А разместив своих на звездолёте, не попробовали бы остаться там сами, или ладно, будем считать, что каждый, который назвал поступок Роберта подлым или похоже, готов поступиться местом соседскому ребёнку, который курит и матерится за углом и гадит в подъезде и на стенах лифта (там была группа старшеклассников), но неужели вы не спасали бы свою любимую, мать своих детей? Ну ладно, любимую не теперь, когда любовь вошла в привычку и иногда хочется отдохнуть друг от друга, а тогда, когда юность кипятит кровь, когда вот она единственная любовь, ради которой хочется совершить подвиг?

Я честно скажу — я не знаю как бы поступил я, возможно, что под разное настроение и по разному. Потому я не могу осудить выбор Роберта (кто сам без греха — пусть первым бросит в меня камень), не могу и назвать его правильным, но точно не назову готовность пожертвовать всем ради любимого человека подлостью. А давайте усложним эксперимент. Все сходятся на том, что Горбовский показал себя в высшей степени благородно, но ведь не умаляя величия его поступка, можно сделать вывод, что вместе с тем ему нет ради кого жить, наверно (я основываюсь на тексте лишь этой повести), его никто не ждёт и не волнуется о нём. А пускай где-то из полёта его ждёт молодая жена с ребёнком, и он 5 лет добивался её любви, у них идиллия и она соль его жизни; а пускай жена и трое детей ожидают его на какой-то захудалой планетке и он знает, что они погибнут без него, или хуже — его дети попадут в рабство (ну да, это не мир Полдня, пускай это мир джидаев и Звёздных войн), что тогда?

Но книга очень глубокая, незаурядная, многоплановая, заставляет задуматься, как и многое у Стругацких, потому заслуживает лишь высокой оценки.

Если бы не фантастический антураж, книгу вполне можно было бы идентифицировать как «производственный реализм». Подчеркну: не как «повествование о катастрофе», а именно «будни завода-фабрики-конторы», пусть и с элементами техногенной катастрофы. Потому как вопрос о причине оной катастрофы — ежели вернуться к терминологии «управления производством» — не обойдётся без таких оборотов как «головотяпство», «преступная халатность» и что там ещё полагается в таких случаях. В полном соответствии с присказкой о «китайских комсомольцах» — сначала мужественно себе трудности создали, а потом кинулись их героически преодолевать.

НО. И ещё раз — НО. Не знаю, как кто, а я бы таковую книжку (без фантастического антуража) — читать бы не стал НИКОГДА. И причина тут простая: это жутко скуШное занятие, я бы даже сказал — унылое. Вот только я не собирался даже — хаять окружающую действительность, упаси, Господь. Не то, чтобы так уж всем был доволен, но и напраслину на Судьбу возводить не стану. Я — вовсе об ином.

С Достоевскими, Тургеневыми и Есениными — у нас четкая напряжёнка, это — к бабке не ходи, как говорится. Тогда — какой смысл? Мне и телевизора за глаза хватает. Ещё и читать ЭТО ВСЕ? Свят, свят, свят (осеняю себя крестным знаменем).

А тут же (в «Радуге...») мы имеем вполне удачную «помесь» «Мира Полудня» и «Гибели Титаника». Я уточню, ещё раз: ЛЮБИМОГО «Мира Полудня» с «ну, ладно, бог с ним, пусть будет и Титаник». Это — опять же — вовсе не означает, что там — в выдуманном мире — трава однозначно зеленее, а солнце ярче. Там просто интереснее — на порядок, если не на два. Вот и все.

Ну и — само собой — гарантией интереса оного у нас неизменная составляющая, а именно — авторский талант, дар Великого рассказчика (в данном случае — рассказчиков).

Вот, как-то так

В одной из рецензий на «Далекую радугу» я прочитал, что эта повесть — «самая героическая» в Полуденном цикле Стругацких.

Позвольте мне не согласиться.

Нет там, в книге, никакой героики. Есть люди, попавшие в безвыходную ситуацию, есть описание мыслей и поступков этих людей. Этих Людей, мировоззрение которых так похоже на наше, и так печально, что мировоззрение это со временем разделяет всё меньше и меньше людей. Наших с вами современников.

Ведут себя люди на Далекой радуге так, как подсказывает им совесть. А совесть есть у каждого из них. И нет, абсолютно нет в книге никакого пафоса, актов героического самопожертвования, безумных попыток спастись во что бы то ни стало. Есть поведение людей, для которых это самое самопожертвование в подобных ситуациях — совершенно естественный процесс. Для которых думать в первую очередь о других — на уровне безусловного рефлекса.

«Очень хочется жить: молодому — потому что он так мало прожил, старому — потому что так мало осталось жить.» Но самый естественный выбор (другого и быть не может) — спасение детей.

Это очень светлая, чистая и по-своему очень спокойная книга. В ней нет (или почти нет) истерик, необдуманных поступков, самокопаний и паники перед неизбежным концом. Но каждый персонаж, каждый человек из этой повести — Человек. Дай Бог, чтобы их становилось не меньше, а больше, и дай Бог, чтобы именно от таких людей зависело наше будущее.

И, конечно, я слукавил. Пафос и героика в книге есть. Только, по моему скромному мнению, сосредоточены они в концовке, буквально в двух-трех последних обзацах и в песне, слова которой подходят к этой книге, как патрон к патроннику:

Когда, как темная вода,

Лихая, лютая беда

Была тебе по грудь,

Ты, не склоняя головы,

Смотрела в прорезь синевы

И продолжала путь…

Хорошее это место — Далекая Радуга. Чистое, с нетронутой природой, немного пыльное и жарковатое, но это приятная, естественная пыльность и жарковатость.

И люди здесь поселились хорошие, как на подбор. Энтузиасты, ученые, влюбленные в свое дело без памяти, готовые просиживать дни и ночи ради поиска ответов. Добрые, светлые, жизнерадостные.

Я ничего не забыла? По-моему, ничего. Тогда почему я не могу заставить себя воспринимать этих людей, как живых? Почему же тогда страдания и тоска полумашины — Камилла кажутся более человечными и понятными, чем радостные восклицания и невинные шутки всех этих Алек и Танек? Почему мне хочется сочувствовать выбивающемуся из общего ряда Робину с его маятником-качелями от бескорыстного подвига к осознанной подлости?

Вот так-то. Все эти хорошие и славные ребята-ученые кажутся мне актерами из самодеятельности, устроившими бесконечный капустник, с шутками и прибаутками, идущими по жизни от одного эксперимента к другому. Без настоящих сложностей и трудностей, без мук совести или этического выбора. Может от этого свой научный поиск они воспринимают не как творчество и созидание, а как борьбу, сражение? В детстве не наигрались в казаки-разбойники? Вот так с шутками и прибаутками однажды они и взрывают целый мир, по-детски обижаясь на природу и обстоятельства.

А тут начинаются совсем другие игры, взрослые. Здесь нужно выбирать, кому жить, а кому — умереть. Как встретить свой последний час, брать ответственность, решать, действовать, а не говорить. И никуда не деться тогда от нормальных человеческих чувств и желаний: страха смерти, стремления спасти близких и выжить самому.

Черт, как все неоднозначно! Вот Роберт — «Молодость мира». Казалось все так просто: вот она черная овца в белоснежном стаде. Предатель, преступник, убийца детей. Но почему-то его яростное желание спасти любимую, страх, противоречие и позднее раскаяние много ближе, чем искусственное презрение к смерти и холодная отстраненность от чужих страданий всех вместе взятых героев — первопроходцев.

Или взять отголоски вечного спора физиков и лириков, вылившиеся в страстные монологи Камилла, и в которых больше человеческого, чем во всех разговорах и размышлениях увлеченных ученых и бесстрашных космолетчиков. Спор почти вечный, идущий до сих пор. Что важнее для человека — чистое знание, ясное и четкое восприятие мира и поиск абсолютной истины. Или более важно сохранить все то, что делает нас людьми: сострадание, милосердие, умение любить и сопереживать. Вот и попробуйте сами найти ответ.

Хорошая планета — Далекая Радуга. Несбыточная мечта, нездешний сон. Прекрасная, многоцветная и совершенная радуга, если смотришь издалека, распадающаяся вблизи на отдельные переливающиеся капельки, несущие множество вопросов и такое же множество ускользающих ответов.

Книга переполнена эмоциями. Всё начинается как обычная история-катастрофа, но чем дальше вглубь, тем тяжелее читать. Тяжелее в душевном плане.

Главной мыслью, что я для себя увидел при чтении, оказался не тяжелый выбор, а его отсутствие. Почти все решения героев на протяжение всей книги не приводили к чему то абсолютно хорошему.

Так вот главной идеей этой книги я считаю отсутствие выбора. Когда от тебя зависит не твоя смерть, а то как ты себя убьешь: физически или эмоционально. Ты будто палач самому себе. При любом исходе ты мертвец. Просто выбери по какой половинке нанести удар топором.