Work Text:
Колокольчик на двери «Флориш и Блоттс» звякнул, впуская стылый осенний воздух — его сразу поглотили согревающие чары — и посетителей, которые под закрытие сюда обычно не заглядывали. На это Пэнси, если говорить честно, и рассчитывала.
— Ну же, Гермиона, в «Бриклейерc Армс» скоро будет не протолкнуться! Да и Гарри нас точно уже заждался! Пойдем скорее…
Пэнси так и замерла, чуть не выронив из рук справочник по волшебным садам Британии. Этот визгливый голос она помнила хорошо. Сразу две подружки Поттера. Просто прекрасно!
Она отступила, скрывшись между стеллажами. Оставалось надеяться только, что никому из них не понадобится литература по гербологии.
— Мы договаривались встретиться в шесть, а сейчас без четверти. Уверена, Гарри займет нам места. — Короткая пауза, за которой последовал вежливый вопрос совсем другим тоном: — Добрый вечер, мистер Блэквуд. Я по поводу нового издания «Правовых аспектов взаимодействия маглов и волшебников»…
Пэнси сдержала облегченный вздох и снова разозлилась, когда поняла, как колотится ее сердце.
— Мисс Грейнджер! Конечно… Разумеется, я отложил для вас экземпляр… — Из своего укрытия Пэнси видеть не могла, но хорошо представляла, с каким подобострастием перед героями войны суетится плешеватый Блэквуд. Ей-то он просто махнул рукой вглубь магазина на вопрос о том, где можно найти подборку Эшкрофта. — Я уже отправил пять штук в Департамент магического правопорядка, но будут они там только в понедельник. — Снова звуки возни за прилавком. — А вот и ваш!
— Мне не очень хотелось ждать понедельника. Спасибо вам большое. — Послышался шелест страниц. — Сколько с меня, мистер Блэквуд?
— Что вы, что вы, мисс Грейнджер! Для меня большая честь…
— Мистер Блэквуд, я настаиваю…
Пэнси прижала к груди справочник и скривилась. Блэквуд был человеком исключительно практичным, как и многие — после войны он просто вылизывал ботинки победителю, и делал бы так при любом исходе. Грейнджер была ценным клиентом, а еще она далеко пойдет — это, учитывая начало ее карьеры, за пару лет стало ясно всем — так что отданная сейчас бесплатно книга в будущем окупится многократно.
Как по-слизерински.
Впрочем, Грейнджер, очевидно, понимала все сама, и стояла на своем — услышав звон монет, Пэнси уже решила было, что вот-вот они уйдут, как Блэквуд заговорил снова.
— А вам, мистер Лонгботтом, я бы мог посоветовать заглянуть в отдел по гербологии — если мне не изменяет память, вы ведь интересуетесь именно гербологией? — недавно нам поставили «Великолепие волшебных садов» Фебы Ларкин. Уверяю вас, несмотря на общее название…
— Название зачастую не отражает содержания, — незнакомым, совсем взрослым голосом ответил Лонгботтом. — У миссис Ларкин потрясающие труды. Спасибо, обязательно посмотрю. Гермиона, Джинни, подождете меня? Буквально пару минут.
— Но Гарри…
— Конечно, Невилл! Я пока загляну в отдел по магической истории.
Пэнси попросту приросла к полу. А даже если бы и нет — куда ей было бежать? Книги по гербологии находились в самом углу, и прошмыгнуть в другой отдел незаметно через широкий проход удалось бы вряд ли.
Она решила сохранить хотя бы видимость спокойствия и остатки гордости и оторвала от груди справочник, делая вид, что читает статью о сорных травах Хайленда, которые могут менять свойства волшебных растений.
Когда шаги Лонгботтома послышались совсем уже близко, Пэнси запоздало поняла, что книгу он будет искать тоже о садах — можно было хотя бы отойти к другому стеллажу.
Она ощутила себя зверьком, по своей же глупости угодившим в силки. После войны ей в основном удавалось избегать встреч с Поттером и его друзьями — за исключением судебных процессов, да и там обошлось без прямых столкновений, — но рано или поздно это должно было произойти.
Если Лонгботтом и удивился, увидев ее, почти вжавшуюся в книжные полки, то никак этого не показал. Только молчал несколько секунд, разглядывая ее.
Этого хватило, чтобы осознать, как же теперь они поменялись местами.
Пэнси ни за что не начала бы разговор, но он произнес «привет» — и совершенно спокойно. В его голосе не было ни страха, ни ненависти, ни презрения. Все из этого Пэнси определяла чрезвычайно хорошо.
Коротко взглянув на него, она попыталась обмануть свои реакции и представить, что это обычная случайная встреча давних однокашников, никогда не общавшихся достаточно близко, чтобы интересоваться делами друг друга, но в рамках приличия должных поздороваться.
— Привет, — выдавила она из себя и снова уткнулась в справочник.
Меньше десяти минут — столько оставалось потерпеть, пока вся компания не свалит к Поттеру в магловский паб. Совершенно точно магловский — названия такого Пэнси раньше не слышала.
В любом пабе волшебного мира их приняли бы как дорогих гостей. Зачем отправляться туда, где придется следить за тем, чтобы никто не услышал разговора и не заметил, как само собой исчезает пятно от случайно пролитого пива?
Кажется, даже у того, чтобы быть героем, находились свои минусы.
Уголок губ у Пэнси слегка дернулся, но больше нервно. Спохватившись, она перелистнула страницу.
Лонгботтом стоял на расстоянии вытянутой руки и рассматривал корешки книг. Его медлительность быстро стала Пэнси раздражать — сейчас он будет искать это несчастное «Великолепие садов» все десять минут, после чего сюда наведается Грейнджер, а то и Уизли. Этого ей хотелось меньше всего.
— Нижняя полка. В зеленой обложке, с изображением молниецвета на корешке.
Говорила она совсем негромко, хотя отдел по магической истории находился в противоположном углу.
Лонгботтом зачесал упавшую на глаза светлую челку и вот теперь-то посмотрел на нее с легким удивлением.
— Спасибо, — сказал он так же негромко и присел на корточки, чтобы достать книгу. А когда распрямился и повертел ее в руках, все-таки не выдержал: — Мало кто знает, как выглядит молниецвет. Тем более, тут просто его очертания.
Пэнси почти пожалела, что не промолчала. Теперь все это походило на светскую беседу, которые поддерживать ей всегда было сложно даже ценой того, что осталось от репутации.
А светская беседа с Лонгботтомом — да это даже звучит как насмешка.
Поэтому она просто пожала плечами и снова перелистнула страницу. Лонгботтом просмотрел, судя по всему, оглавление «Великолепия садов» и, удовлетворенно кивнув, сунул его под мышку.
Давай же, нашел что искал — теперь уходи.
У Пэнси от напряжения даже в ушах зашумело.
— Ты смотришь справочник Маккиннона? Он пишет в основном о садах Шотландии, хотя заявляет, что его труд охватывает всю Британию. У Уэйнрайта, на мой взгляд, гораздо подробнее, в том числе о методах выращивания…
Сначала Пэнси подумала: издевается.
Но издевки ни во взгляде, ни в тоне его снова не считывалось.
— Лонгботтом… — произнесла она то ли с предупреждением, то ли с отголоском позорной мольбы.
Он смотрел на нее, нахохлившуюся, пару мгновений, а потом как-то весь поник сам. Стал словно ниже, почти одного с Пэнси роста. Перехватил поудобнее книгу и, качнув головой как на прощание, ушел.
Колокольчик снова звякнул, уже провожая, и во внезапно оглушающей тишине Пэнси не ощутила облегчения — только отвратительное желание разреветься. Она подавила порыв, а затем отыскала справочник Уэйнрайта, чтобы купить и его, даже не листая.
Лонгботтом наверняка подумал, что она от скуки решила заняться садом поместья или вроде того.
Это не имело никакого значения.
***
После войны Паркинсоны оказались в серой зоне.
Среди них никогда не было Пожирателей смерти, но они очевидно поддерживали политику Темного лорда. Несколько раз Пэнси свидетельствовала на заседаниях, где разбиралось дело Малфоев, долгие месяцы не сходившее с первых полос «Ежедневного пророка».
Она верила, что рано или поздно это безумие закончится. Малфоям всегда удавалось выходить из затруднительного положения; это оставалось возможным и теперь, пусть с определенными потерями. К тому же на этот раз их защищал сам Поттер, да и не только он — и Грейнджер, и даже чудачка Лавгуд, бывшая заложницей в Малфой-мэноре, свидетельствовали в их пользу.
Драко вынужден был исполнять приказы, сказала Лавгуд. Он не хотел причинить нам зла. Он даже приносил нам нормальную еду (остатки трапез Пожирателей, не сомневалась Пэнси) иногда, когда мог.
Драко не выдал нас, когда у него была возможность, хотя точно нас узнал. Еще раньше он не смог убить Дамблдора. Он и не смог бы, понимаете? Я видел сам, как он уже опускал палочку. Его мать спасла меня, зная, что рискует мучительно погибнуть, если бы ее ложь обнаружилась, сказал Поттер.
Да, это верно, что мы конфликтовали в школе, добавила Грейнджер, но школьные конфликты — не повод человека сажать в Азкабан. Малфой действительно не выдал нас, когда егеря приволокли нас в поместье, и этот его поступок стал решающим.
Недоумок Уизли не говорил почти ничего, но мрачно кивал, подтверждая сказанное.
Пэнси не знала, что ей думать, поэтому думала о другом: все закончится, и, возможно, даже Люциус останется на свободе. Малфои восстановят репутацию, как обычно и бывало — где золотом, где сохранившимися еще связями.
И Пэнси будет рядом, чтобы Драко поддержать. А до того продолжит выступать перед Визенгамотом, с наносным спокойствием отвечая на скользкие вопросы.
— Мисс Паркинсон, верно ли, что в день Битвы за Хогвартс вы предлагали схватить и выдать Гарри Поттера Вол… Волдеморту?
На суде многие, если и произносили его имя, то так — не с первой попытки. Словно он все еще мог воскреснуть, повтори ты этот набор звуков определенное количество раз. А если не воскреснуть — проклясть с того света. Пэнси не удивилась бы, окажись это правдой.
На следующий день на первой полосе появилась колдография — и выражение собственного лица стояло у Пэнси перед глазами много ночей даже после того, как она дотла сожгла каждый экземпляр «Пророка», который попался ей под руку.
Гойлов, Крэббов и Ноттов подвергали публичному унижению, но в особенности — Малфоев; остальных, в чьих семьях не было принявших Черную метку, подвергали унижениям и обыскам тоже, но в меньшей степени. И если заседания еще можно было пережить, то все, с чем нужно было сталкиваться во внешнем мире, оказалось в разы сложнее.
Они должны были держаться друг друга, но даже после судов любая попытка поужинать в чьем-нибудь доме походила на сборище бывших приспешников Темного лорда.
Пару раз они все же попытались собраться вместе, и никогда не вспоминали Крэбба. Казалось, он не был особенно близок никому из них, кроме Гойла, который тоже вечно оставался в стороне, когда оба не играли роль свиты Драко. Но смерть эта что-то сломала. Может, что-то сломала сама война и ее последствия, и исход оказался определенным: все их ложное единство разбилось.
Плевать, решила Пэнси. Малфои придут в себя — вот что имеет значение. Отец, зная о ее отношении к Драко, пару раз пытался намекнуть, что партия эта теперь — не лучшая, но в Пэнси его слова вызвали только ярость. Через сотню лет все забудут неудобные подробности, и останутся: потомки, поместья, земли, гордость за фамилию. Нужно просто переждать. Нужно перетерпеть, и все будет как раньше.
— Ничто уже не будет как раньше, — сказал ей Драко, когда она озвучила свои мысли в попытке его утешить. Он выглядел как человек, которому нужна поддержка, но не принимал ее совершенно — на встречи соглашался неохотно, почти не смотрел в глаза и — тем более — не касался.
Он сказал что-то еще, а Пэнси сложнее всего в жизни было прикусить себе язык, когда это действительно требовалось. К тому же, она уже порядком устала.
— Поэтому ты решил сдаться? Чувствуешь себя в неоплатном долгу у святого Поттера?
Выражение лица у Драко стало таким, словно Пэнси залепила ему пощечину. Он и без того казался неестественно бледным, а в ту секунду и вовсе побелел.
Пэнси моментально пожалела, что открыла рот, но тут Драко сказал:
— Я действительно в долгу у Поттера. У него и у тех людей, которые решили защитить мою семью в суде, хотя…
Нет, нет, она не хотела больше слышать о том, как ему было приказано пытать Лавгуд.
Драко осекся; взгляд его потух.
— И долг этот я не смогу отдать никогда.
Пэнси казалось, что она совершенно не знает, о чем он думает.
И не нашла ничего лучше, чем спросить то, что вертелось у нее в голове месяцами, каждый раз, когда она вчитывалась в проклятую первую полосу:
— Почему ты не выдал их? Тогда, когда их схватили егеря. Война могла бы закончиться иначе, и нам бы сейчас не пришлось…
Драко посмотрел на нее так, как не смотрел никогда раньше. Словно впервые за много месяцев наконец увидел.
— Ты полная дура, Пэнси. Ты ведь так ничего и не поняла.
И Пэнси задохнулась. Она хотела закричать о том, как на самом деле ей плевать на все — даже на то, что они оказались в опале, потому что она готова была быть с Драко рядом несмотря ни на что. И долгие годы следовала за ним не из-за его фамилии, или денег, или… Даже если это сначала и было причиной, по которой она обратила на него внимание, то уже давно…
Сказать она не смогла ни слова, поэтому просто ушла.
Драко ни разу не пытался с ней связаться, а потом на одном из благотворительных мероприятий она увидела его вместе с Асторией — Гринграссы, несмотря на чистоту крови, всегда держались очень отстраненно. На Астории не было клейма, с ней не было связано воспоминаний, от которых хотелось сбежать.
Пэнси все поняла и даже не смогла больше злиться.
***
Молниецветы в саду поместья Паркинсонов, как и многие другие редкие растения, распорядилась высадить еще бабушка. Она же дала Пэнси имя. Фиалка трехцветная, говорила она маленькой Пэнси, используется для сильнейших приворотных зелий, и если даже накапать на веки спящего ее сок — то он влюбится в первого, кого увидит, когда проснется.
Ты вырастешь настоящей красавицей и будешь нравиться всем, повторяла бабушка.
Пэнси не нравилась всем и уж точно не выросла красавицей.
Тем забавнее было, что занимались Паркинсоны изготовлением волшебной косметики. Поттеры когда-то разбогатели на одном «Простоблеске», ну а компания «Энчантед» уже очень давно снабжала британский рынок буквально всем: от дорогих омолаживающих кремов на основе крови дракона до обычных шампуней с пухоспорником. Помады и пудры, которые любую дурнушку могут сделать неотразимой на целый вечер — средства слишком легкомысленные, чтобы серьезной компании их продавать, а лекарственные зелья требуют чересчур большой ответственности. Так на вопросы Пэнси когда-то ответил отец, после чего интерес к делам на много лет она потеряла совершенно.
Но как только они с Драко прекратили общаться, стало сложно продолжать игнорировать очевидные вещи. Пэнси казалось раньше, что хуже всего приходится Малфоям — так оно и было, но проблемы обрушились и на Паркинсонов. Когда-то у отца хватило ума не вступать в ряды Пожирателей, не содействовать им напрямую (что это — дальновидность или трусливость, Пэнси так и не поняла), и это спасло его от Азкабана, но не от общественного осуждения — всю семью. Особенно после той колдографии испуганной Пэнси и язвительной статьи.
На Паркинсонов стали иначе смотреть, иначе с ними говорить — даже те, кто раньше колебался сам. Они-то, бывшие колеблющиеся, легко могли сказать, что сотрудничали с режимом, потому что не было выхода. Совсем не то же самое, что многовековая поддержка идей чистой крови. Можно было затаиться, переждать бурю, но тогда Паркинсоны рисковали больше не поднять головы — нужно было всеми силами оставаться на плаву здесь и сейчас. Перезаключать контракты с давними поставщиками ингредиентов — и проглатывать даже невыгодные условия; выдерживать конкуренцию с новыми производителями, получившими разрешение использовать магловские технологии; думать, как реагировать на бойкот покупателей (самые активные устроили даже акцию протеста — не только против «Энчантед», но против всех компаний, связанных с теми, кто сочувствовал взглядам Темного лорда; газеты обсасывали подробности добрый месяц) или закрытую прямо перед носом дверь.
Сложно было назвать это иначе: они стали изгоями. Такими, над которыми Пэнси всегда была не прочь поглумиться.
Сменившуюся расстановку сил она ощущала всем нутром.
Пэнси могла отстраниться. В конце концов, в семье никто ничего от нее не ждал. Отец выдохнул, когда ему стало понятно, что о возможном браке с Драко — а, значит, и еще больших репутационных потерях — можно не волноваться; мама вела себя как ни в чем не бывало и продолжила принимать немногочисленных подруг, устраивая чаепития и поддерживая пустые разговоры. Так ей удобнее было продолжать делать вид, что ничего не изменилось. И хотя Пэнси могла отстраниться и поначалу даже попыталась это сделать, обнаружилось, что без дела она сидеть не может. Изнутри все зудело от желания что-нибудь предпринять — и эмоции эти, и отчаяние, и ярость никогда не копились внутри. Раньше можно было позабавиться, вывести кого-нибудь из себя. Можно было примкнуть к «Инспекционной дружине» или придумать что-нибудь вместе с Драко, наслаждаясь иллюзией власти.
Но Пэнси давно уже не училась в школе. И об «Инспекционной дружине» не хотелось даже вспоминать.
Пэнси не знала, что умеет или чего хочет, но попытаться она могла. Никому сейчас нельзя доверять — так сказал отец, и почти всеми делами компании занимался сам. В конце концов, скандал из-за той статейки ухудшил ситуацию всерьез, и все это нужно было как-то исправлять.
Отец вводил ее в положение дел постепенно. Свитки с подсчетами, патенты на составы, технология производства, руководство лабораторией (до этого она была там только раз, в детстве) — поначалу Пэнси не понимала совершенно ничего. Понадобилось не меньше полутора лет, чтобы разобраться в гербологии и зельеварении достаточно — приходилось читать все эти справочники и трактаты во время или вместо завтраков, обедов и ужинов. В Пэнси не было ни таланта, ни особого ума — уж перед собой-то она это признавала — но она брала упрямством и готовностью работать сутки напролет. В общении с поставщиками и посредниками, даже прессой она научилась молчать, когда это требовалось, и говорить то, что нужно было сказать. Это было частью куда более сложной, чем бюрократическая волокита или тонкости применения тепличных чар.
— В декабре нужно посетить ежегодную конференцию, — сказал ей отец, едва она аппарировала домой из «Флориш и Блоттс». Он сидел в кресле в гостиной и крутил в руках бокал огневиски. — Ноксворты отказались сотрудничать с нами после Рождества. Видите ли, Уизли стало недостаточно «Всевозможных волшебных вредилок» — они решили расширяться и торговать еще и косметикой. Ноксворты будут работать на них.
Пэнси положила справочники на стол и села в кресло рядом с отцом. Некстати кольнула мысль, как за последние пару лет он постарел: дело было не в морщинах или седине, которые легко можно скрыть, а во взгляде, в движениях, выдававших накопившуюся усталость.
Ноксворты — отменные зельевары. Уизли знали, кого переманивать.
— На конференции можно будет найти им замену, — сказала Пэнси то, чего не озвучил отец.
Тот кивнул.
Не могут же они дать объявление в «Пророк» — если всем станет известно, что Ноксворты порвали с «Энчантед», сразу же начнутся разговоры о неизбежном снижении качества и неудачах, преследующих компанию. Узнают, разумеется, все рано или поздно, но если это произойдет к Рождеству, а на замену Ноксвортам уже появится кто-нибудь еще, выглядеть все будет как контролируемый процесс. И минимум акцента на том, что предателям Паркинсонам предпочли блистательных Уизли.
— Я должен буду остаться, чтобы проверить последние партии, которые Ноксворты для нас изготовят — уверен, работать они теперь будут спустя рукава. Тебе придется отправиться на конференцию и кого-нибудь приметить, туда ведь съедутся все. Завести пару знакомств, намекнуть на возможное сотрудничество — а дальше я уже сам смогу вести переписку и официально предложить работу тем, кто на это место подойдет.
Пэнси медленно кивнула. Выбора не было. С проверкой качества она справилась бы еще хуже, чем с вербовкой потенциальных партнеров.
И началось все вполне неплохо: с шикарного холла Общества алхимии и зельеварения, этих высоких потолков и витражных окон.
Пэнси поспешно отошла от точки аппарации, где продолжали появляться докладчики и гости. Разгладив темно-фиолетовую бархатную мантию без вышивки — выглядеть нужно было представительно, но не вычурно, — она направилась к массивному дубовому столу, у которого уже собралась толпа из желающих добыть программу конференции. С одного из гобеленов, висящих на стене, за ними наблюдал травник, отвлекшийся от сбора заунывников, а с другого — алхимик, помешивающий зелье, которое периодически вспыхивало ярким огнем.
Пэнси развернула программу и успела прочесть только переливающееся золотом название, как вдруг заметила боковым зрением Лонгботтома. Он, глупо улыбаясь, держал в руках глиняный горшок с ярко-синим растением и разговаривал с каким-то стариком в побитой молью мантии.
Желание спрятать лицо за программой Пэнси подавила силой воли. Если до этого она нервничала и так, то теперь ей стало совершенно не по себе. Хорошо хотя бы, что на конференции не видно Уизли. Хотя с чего бы им здесь быть? Зельевара они себе уже нашли.
Отойдя в сторону, Пэнси стала вчитываться в имена докладчиков. Ее должна была интересовать только секция зельеварения, но гербология шла в списке первой — так она себе это потом объясняла — поэтому среди десятков имен глаз легко зацепился за знакомое. Лонгботтом собирался рассказывать о методах выращивания магических растений для повышения в них концентрации активных веществ. Даже Пэнси понимала, насколько амбициозно это звучит — если бы Лонгботтому удалось найти такие методы, то это повлияло бы на количество сырья, необходимого для производства зелий.
— Привет.
Пэнси не подскочила только потому, что привыкла держать лицо.
Лонгботтом улыбался ей так, словно был рад ее встретить. Она коротко кивнула в ответ и заставила себя улыбнуться тоже, когда заметила, что окружающие кидают на них заинтересованные взгляды. Ну конечно, зло подумалось ей, тот еще спектакль — бывшие враги мило здороваются на чинном мероприятии. Настоящее примирение двух сторон. Чудеса закономерного раскаяния и героического всепрощения.
Улыбки их одновременно растаяли, когда сбоку раздался громкий щелчок затвора камеры и повалил едкий пурпурный дым. Лонгботтом мигом смутился, и Пэнси хорошо его понимала — если для нее этот снимок (его обязательно поместят в утренний номер) был большим шагом к восстановлению репутации, то для Логботтома…
Но почему-то он не отошел, а продолжил говорить, словно ничего не произошло:
— Ну и народу сегодня, правда? В прошлом году было куда меньше докладов. И я был просто слушателем. Но мистер Пеллерин посоветовал мне…
Пэнси не знала, зачем он все это ей рассказывает, зачем она все это слушает (о мастере, который предложил Лонгботтому поучаствовать в его исследовании; о том, как на прошлой конференции во время торжественного открытия кто-то разбил экспериментальное зелье, из-за чего срочно пришлось эвакуировать весь зал: зелье оказалось нестабильным и, испаряясь, превращалось в густой туман — каждый, кто его вдохнул, добрый час не мог вспомнить собственное имя, не то что содержание доклада; о том, что здесь есть кафетерий, где подают чудесный пирог с можжевельником и черникой) и кивает, как будто заинтересована в его болтовне и не теряет времени, которое должна тратить на изучение программы и поиск нужных людей.
— Об инциденте с зельем «Пророк» тогда не написал, — заметила Пэнси, продолжая осторожно рассматривать Лонгботтома.
Глаза у него оказались зелено-карие, почти болотные.
— Еще бы, — кивнул он. — Все замяли, не хотели скандала. Хотя, на мой взгляд, зря — так репортаж с конференции сместил бы новости квиддича.
Повисла пауза. Остальные, кажется, к этому моменту совершенно потеряли к ним интерес; холл стал еще больше напоминать оживленный улей.
— А я… — Пэнси прокашлялась. Она могла бы сказать, что ей пора — и не соврала бы: до того, как занять место в зале, нужно было еще успеть поздороваться с председателем Общества, который выделялся в разномастной толпе старомодным колпаком и орденом на толстой цепи. — Я здесь из-за «Энчантед». Хочу знать, что происходит в сфере научных инноваций.
Зачем-то она еще и открыла сумочку, чтобы отыскать и протянуть Лонгботтому визитку. Тот аккуратно ее взял и снова улыбнулся.
— Я вспомнил об этом после того, как встретил тебя во «Флориш и Блоттс» — ну, что твоя семья владеет косметической компанией. Это и твой интерес к гербологии объяснило.
Пэнси ощутила, как начинает краснеть. Собственная совершенно странная реакция сбила с толку еще больше.
Спас ее от необходимости отвечать кто-то из разросшейся толпы, задев плечом.
Лонгботтом шагнул вперед, вставая между Пэнси и людским потоком, но она уже очнулась и приготовилась сбежать, пробормотав ничего не значащую вежливую формулу.
— Приходи послушать мой доклад, — сказал Лонгботтом, и голос его почти потонул в гомоне. — Хотя я не уверен, что буду рассказывать о чем-нибудь инновационном, но вдруг тебе окажется интересно.
Делать все равно нечего, пока секция зельеварения не началась, сказала себе Пэнси позже, когда очередной дряхлый старик открыл заседание по культивации магических растений. Она успела поздороваться и с председателем, и с парой людей из Министерства, и приметить несколько имен из выступающих в секции зельеварения. Можно было, конечно, отправиться в кафетерий и разведать, что же там за пирог с можжевельником и черникой, но…
— Невилл Лонгботтом — новое имя в гербологии, друзья, и я чрезвычайно рад, что мне удалось уговорить этого потрясающе талантливого молодого человека выступить сегодня с докладом!
Пэнси сверилась с программой. Разумеется — заседание вел Пеллерин, о котором Лонгботтом только что упоминал. Пеллерин совершенно не замечал, как с каждым хвалебным словом на лице его протеже гаснет энтузиазм. Тот самый Лонгботтом, который героически проявил себя в сопротивлении режиму Пожирателей и сражался за Хогвартс, продолжал распинаться старик, пока Лонгботтом не решился его прервать коротким:
— Спасибо, мистер Пеллерин. Все же предлагаю поговорить о вещах куда более интересных, чем личность докладчика: например, о том, как повысить концентрацию активных веществ в культивируемых растениях. — По залу прокатился одобрительный смешок. — Итак, хочу представить вам…
Лонгботтом держался уверенно. Точнее, сначала ощущалась его скованность, но как только он полностью погрузился в рассказ по теме, которая очевидно всецело его захватывала, у него даже голос стал другим: размеренным, умеренно эмоциональным. И обнаружилось, что объяснять он умел хорошо, не вдаваясь при этом в зубодробительную терминологию — этим часто увлекались люди науки. Пэнси смотрела, как он повторяющимся движением зачесывает назад челку, сверкает глазами, поглаживает лепестки притащенного с собой растения и не могла понять, что чувствует. Конечно, это был Лонгботтом, которого Пэнси обзывала толстяком и плаксой. Конечно, это был Лонгботтом, но он вырос и не оказался ни тем, ни другим.
Это был человек, который на седьмом курсе организовал подпольное сопротивление в Хогвартсе — Пэнси хорошо помнила прилюдные пытки Кэрроу и как Лонгботтом, получая очередной Круциатус, отказывался говорить то, что от него требовали. Идиот, думала тогда Пэнси. Это был человек, который своими руками уничтожил змею Темного лорда, а еще не побоялся отвергнуть предложение Темного лорда к нему примкнуть — об этом Пэнси стало известно позже, на заседаниях суда и из газетных статей. Она не была уверена, что смогла бы хотя бы посмотреть Волдеморту в глаза — ей и сейчас было сложно даже произнести его имя, — не то что ему возразить. Но Лонгботтом, который на первых курсах вечно ныл, до смерти боялся Снейпа и больше всего прославился собственной неуклюжестью, смог.
Если в Поттере, Грейнджер и даже Уизли неуемная героичность была всегда, эта гриффиндорская отчаянная храбрость, то Лонгботтом что-то в себе преодолел. И не по случайности или единожды.
Пэнси считала раньше, что сломать такого — раз плюнуть, но он оказался несгибаемым.
И в ту секунду, когда она окончательно потеряла нить доклада, Лонгботтом на нее посмотрел. Сбившись на середине предложения, он снова отвел волосы с лица. Уголки его губ дрогнули.
Несгибаемым — и все равно собой, подумала Пэнси.
***
После обеденного перерыва атмосфера в зале ощутимо изменилась. Многие из гостей и докладчиков успели спокойно пообщаться, выпить чаю — правда, не обычного или с молоком, а с какими-то настойками (Пэнси по незнанию попробовала и едва не поперхнулась), так что чувствовали себя, очевидно, более расслабленными. Пэнси завела разговор с парочкой зельеваров и дала им визитки, но пока ей не удалось выловить того, кто заинтересовал ее больше всего — Себастьяна Харлоу. Человека очевидно прагматичного и специализирующегося на косметических зельях — идеального кандидата. Пэнси твердо решила поговорить с ним после заседания, где тот должен был выступать.
С Лонгботтомом во время перерыва она так и не столкнулась. Когда он закончил выступление, его со всех сторон засыпали вопросами — исследование и вправду оказалось исключительно амбициозным, — так что, судя по всему, он тоже был вынужден заниматься установлением профессиональных связей. Кажется, он работал аврором — выбор был неудивительным, но все же… слабо ему подходящим. Учитывая его энтузиазм по отношению к растениям (он со своим образцом носился как с разумным существом) Пэнси теперь охотнее представляла его в теплице, чем инспектирующим чье-нибудь поместье или перекладывающим казенные бумажки за казенным столом.
О, отлично, в молчаливом раздражении возвела глаза Пэнси к сводчатому потолку. Теперь ты думаешь о том, насколько карьера Лонгботтома ему подходит.
Ну почему же только карьера? Вот, например, интересно, действительно ли он с Лавгуд…
Пэнси потрясла головой, заставив сидящего рядом пузатого волшебника на нее покоситься. Вежливо ему улыбнувшись, она убрала за ухо выбившуюся из прически прядь и попыталась вслушаться в доклад.
Говорили о полезном: о лечении последствий темномагических проклятий. После войны спрос на такие зелья и вообще искусство целительства закономерно возрос. Пэнси мысленно отметила имя докладчика и постаралась выровнять дыхание. Каждый раз, когда при ней поднималась тема, связанная с Пожирателями и всем, что они натворили, ей становилось не по себе — словно внутренности сжимали ледяным кулаком. Ей казалось, что любой, кто на нее в этот момент смотрит, думает об одном: из-за таких, как Пэнси Паркинсон, все это и стало возможным. Все это происходило только потому, что такие, как Пэнси Паркинсон, поддерживали Пожирателей.
И в этом они были правы.
Поймав еще несколько косых взглядов, она постаралась выпрямиться.
Все нормально. Все в порядке; это неизбежно. Любой выход в люди при упоминании войны сопровождался — хорошо если бессловесным — осуждением. Пора бы привыкнуть и продолжить гнуть свою линию.
— Мистер Харлоу, — Пэнси постаралась придать себе очаровательный вид, — меня очень впечатлил ваш доклад. Я Пэнси Паркинсон, моя семья владеет косметической компанией «Энчантед».
Харлоу взглянул на нее оценивающее, и только после этого вежливо кивнул.
— Благодарю, мисс Паркинсон. «Энчантед» славится своими высочайшими стандартами. Не припомню другой компании, которая бы так успешно использовала редкие магические растения в косметике.
Вот оно. Теперь Пэнси улыбнулась даже искренне — готовность Харлоу к диалогу расслабила противный внутренний узел.
— Приятно слышать такие слова от настоящего мастера зельеварения. Если быть честной, мне бы хотелось обсудить ваши навыки более предметно. Как специалист, знающий продукты «Энчантед», вы понимаете, насколько важно нам сохранять качество и репутацию…
Глаза Харлоу заблестели осознанием. Человеком он был явно неглупым и уже начинал подсчитывать выгоду от возможного сотрудничества с Паркинсонами.
— Качество всегда требует усилий, особенно в такой непростой отрасли. Чем могу вам помочь?
Пэнси потянулась за визиткой, и в тот же миг на плечо Харлоу положил руку явно подвыпивший волшебник. Пэнси быстро его узнала — это был докладчик, который специализировался на целительных зельях и увечьях, оставленных темной магией. Он посмотрел на нее с таким вызовом, что отступившее было напряжение вернулось с троекратной силой.
— Ого, Паркинсон, и вы еще осмеливаетесь появляться на таких конференциях! Вербуете талантливых зельеваров в свои… хм… «чистокровные» проекты?
Когда произошло именно то, чего все это время Пэнси и боялась, в голове у нее осталась одна мысль: любой ценой сохрани хладнокровие и не дай им унизить тебя и твою семью.
— Простите, сэр, но я уверена, что вы не имеете ни малейшего понятия о наших проектах.
Волшебник — кажется, Хобкрофт была его фамилия — оскалился, обнажив желтоватые зубы. Он был немолод, с резкими чертами лица — в отличие от круглолицего Харлоу, — и выглядел как хищная птица в облике человека.
— О, неужели? И что же изменилось после войны?
Пэнси едва зубами не заскрипела, а Харлоу покрылся испариной и, судя по всему, пожалел, что вообще поддержал с ней разговор. Убрав с себя руку Хобкрофта, он залепетал, подаваясь назад:
— Послушайте, мне кажется, это недоразумение…
Несмотря на его реакцию, шанс выстроить с ним нормальный диалог все еще оставался. Нужно было только достойно выйти из ситуации.
И все равно ее голос прозвучал словно чужой:
— Прошу, держите свое мнение при себе. Мы здесь не для этого.
Хобкрофт вырвал у Пэнси из рук визитку быстрее, чем она успела отреагировать, и стал рассматривать с показным отвращением.
— Ах, простите, мисс Паркинсон! Только теперь уже никакие извинения вам не помогут. "Энчантед" — всего лишь напоминание о былой власти, верно? Всегда вы считали себя выше других. И кто теперь захочет работать на таких, как вы? Только руки марать.
Это было слишком. Перед глазами Пэнси словно опустилась пелена.
— Хватит!
Она хотела сказать что-то еще, бросить оскорбление прямо в ухмыляющееся лицо, как вдруг услышала спокойный твердый голос.
— Думаю, разговор зашел слишком далеко. — Лонгботтом встал перед ней, загородив от Хобкрофта, и Пэнси словно за волосы выдернули из воды. — Это конференция, и все пришли сюда ради знаний и работы, а не для личных нападок.
— Герой войны заступается за Паркинсон? — Смешок. — Кто бы мог подумать…
— А вы не думайте. Просто уйдите, пока вас отсюда не выставили. Здесь мы все — профессионалы и, прежде всего, люди. Каждый имеет право на уважение.
Невилл обернулся к Пэнси, коротко кивнув, но она онемела. Харлоу, конечно же, успел ретироваться, а Хобкрофт, недовольно что-то бормоча, отступил.
Кажется, больше никто их конфликта не заметил, и это было невероятной удачей.
Еще большей удачей было то, как вовремя появился Лонгботтом. Пэнси бы успела наговорить такого… Ее все еще потряхивало, и она знала, что должна Лонгботтома поблагодарить, но вместо этого выдавила:
— Не стоило. Я бы сама разобралась.
— Он не имел права тебе всего этого говорить.
Мимо туда-сюда сновали люди, и Пэнси отвернулась к стене, чтобы скрыть предательски подступающие слезы. И кто из них теперь плакса?
— Имел, вообще-то. Все правильно он сказал — и то, что с «Энчантед» никто не захочет теперь работать.
Лонгботтом покачал головой.
— Правильного в этом ничего нет. Война окончена, оружие сложено. С меня, например, хватило. Поступки и жертвы, о которых теперь говорят так, как будто что-то рекламируют — все это было ради того, чтобы подобных ситуаций больше не возникало.
Пришлось подавить желание истерично расхохотаться.
— Ну конечно! Что еще ты мог сказать? — Ее несло, и останавливаться в такие моменты она никогда, наверное, не научится. — Поэтому ты ходишь за мной, разговариваешь со мной — занимаешься благотворительностью? О, тебе не привыкать. Героически восстанавливаешь справедливость там, где…
— Пэнси…
Только услышав, как Лонгботтом произносит ее имя, она поняла, что самым мерзким и позорным образом плачет. Крупные слезы, скатываясь, текли по ее щекам, и видели это двое: Лонгботтом и травник с гобелена. Правда, травник, заметив, что Пэнси на него смотрит, с ложной старательностью вернулся к сбору заунывников.
Теперь еще действительно оставалось только рассмеяться, чтобы закрепить за собой славу истерички.
Пэнси утерла слезы и уставилась себе под ноги, избегая взгляда Лонгботтома. Он так и застыл изваянием. Каким-то образом он понимал, что любой физический ободряющий жест сейчас может сделать в сто раз хуже.
— Ну вот почему ты не можешь просто уйти? Я оскорбила тебя. Разве мало? Могу еще.
— Не нужно.
Они молчали долго. Толпа уже возвращалась в зал — начиналось следующее заседание.
В конце концов они остались в холле одни.
— Ты хороший человек, — сказала Пэнси, не в силах поднять голову. — Добрый и… и смелый. Ты защищаешь даже тех, кто этого не стоит просто потому, что иначе не можешь. А я навсегда останусь той, кто над такими, как ты, издевалась; той, кто кричала схватить Поттера и выдать его Волдеморту.
— Я вовсе не… — начал Лонгботтом и запнулся, когда Пэнси все-таки на него посмотрела. — Это не так. Ты ведь сожалеешь об этом. А значит, все эти поступки тебя больше не определяют. И неважно, что говорят такие, как Хобкрофт.
В нем не было ни толики фальши — он верил в то, что говорил, так сильно, что было несложно поверить в это самой.
И Пэнси впервые за годы стало легче дышать.
***
У отца даже руки подрагивали, когда он отбросил свежий номер «Пророка» и привстал, заметив, что в гостиную вошла Пэнси.
Было раннее утро. Из лаборатории он наверняка вернулся посреди ночи. Пэнси не успела рассказать ему до того, как сова доставила газету.
— О планах «Энчантед» я узнаю из прессы. — На нее отец злился редко, но сейчас он был просто в бешенстве — и то еще не успел осознать новостей. — Ты не посоветовалась со мной, мы даже не обсуждали ничего подобного! Как, по-твоему, будет выглядеть, если завтра я заявлю обратное? Объяснись, Пэнси!
Ей захотелось съежиться, прямо как в детстве, но она выстояла и посмотрела на него прямо.
— Тебе не понадобится ничего опровергать. Мы можем и сделаем это: создадим программу, будем сотрудничать с Мунго. Не целительство, с которым ты не хочешь связываться. Все еще наш профиль. И… разве ты не понимаешь, что это поможет не только пострадавшим во время войны, но и нам? Одно дело — пожертвования, даже внушительные… — Это было излюбленной тактикой Малфоев. — Другое — сделать самим что-то осязаемое.
Пэнси не стала говорить: так выглядит искупление. Не стала говорить: разве мы не приложили руку к увечьям, с которыми теперь живут тысячи?
Отец глядел на нее долгие секунды, а затем рухнул обратно в кресло, устало потерев виски.
— И где ты найдешь зельеваров? Это новые составы, совсем другие производственные мощности. Вместе с Ноксвортами мы кое-как справлялись, но скоро некому будет изготовлять даже основную продукцию.
Пэнси бросила на стол письмо, которое встрепанная сова Лонгботтомов доставила ей пять минут назад, разбудив громким стуком в окно.
— Здесь три имени. Каждый из них безусловно компетентен и готов сотрудничать. Нужно написать им сейчас же.
***
Пэнси находилась в Больнице святого Мунго уже несколько часов — в глазах рябило от ярких халатов и эмблем.
— Действует просто отлично, — удовлетворенно заметила целительница, наблюдая, как мазь преображает кожу, разъеденную темным проклятием практически до кости — теперь она выглядела ровной, совершенно здоровой.
Молодая ведьма, рассматривая свою руку, не смогла скрыть счастливого возгласа — до того она кидала на Пэнси и даже целительницу настороженные взгляды. Это было несложно понять. Темная магия часто оставляла следы, излечить которые было нельзя — только замаскировать, и даже маскировка была непростой задачей. Эта ведьма уже столкнулась с тем, что целители не смогли ей помочь, а обычные косметические чары и средства в таких случаях вели себя крайне нестабильно. Конечно, на ощупь кожа и сейчас могла оставаться неприятной, но это уже было гораздо лучше, чем ничего.
Действовала мазь несколько часов. Пэнси собиралась поговорить с новой командой зельеваров о том, можно ли усовершенствовать состав и при этом сохранить его безвредным.
— Потрясающе, — прошептала ведьма. — Спасибо, миссис Мэлоун. И вам… мисс Паркинсон.
Пэнси кивнула, улыбнувшись, и поспешила выйти из палаты, пока целительница наставляла пациентку, как нужно пользоваться мазью. Даже спустя два месяца с тех пор, как «Энчантед» запустил программу, ей все еще странно было получать благодарности. К тому же она понимала, что искренности в них часто нет — но этого и не требовалось.
Пройдет время, думала Пэнси, и эмоции сотрутся, забудутся. Останется проделанная работа — и ее уже невозможно будет обесценить.
Кофе и выпечка в кафетерии были средней паршивости, но Пэнси понимала, что если не съест прямо сейчас хоть что-нибудь, то даже аппарацию до дома не выдержит. Она уже приготовилась выковыривать из пирожного нечто подозрительное, как услышала «привет», сказанное голосом, который ни с каким другим не спутала бы.
— Привет. — Вышло как-то сипловато. Оставив в покое пирожное, Пэнси глотнула кофе.
— Можно?
Она кивнула, и Лонгботтом сел напротив, грохнув перед собой огромную кружку какао.
— Я слышал о твоем проекте, — сказал он после затянувшейся паузы, в течение которой они разглядывали друг друга, и широко улыбнулся. — Это так здорово! На днях прочитал большую статью.
— Не моем, а «Энчантед», — машинально поправила его Пэнси. — И вряд ли бы мы его осуществили, если бы ты не свел нас с зельеварами.
Лонгботтом изобразил жест, который должен был значить что-то вроде «пустяки, я тут ни при чем».
— Ты поэтому здесь? Из-за проекта?
— Да, я ведь его курирую. Сегодня смотрели, как новая мазь скрывает последствия разъедающих проклятий.
— Удачно?
— Вполне. Правда, я думаю, что можно было бы еще поработать над формулой.
Лонгботтом чуть не вылил на себя какао в попытке его отпить.
— А я навещал родителей.
Пэнси не знала, что на это можно сказать. Драко упоминал как-то, что родители Лонгботтома сошли с ума после того, как в Первую магическую войну их пытала Беллатриса Лестрейндж.
Повреждения психики — совсем не то же самое, что изувеченная плоть. Этого маскирующими мазями не исправишь.
Глупо было даже спрашивать, как его родители себя чувствуют.
Но Лонгботтом этого и не ждал.
— Рассказал им, что профессор Макгонагалл предложила мне место преподавателя гербологии, и я согласился.
Он мог бы заработать гораздо больше, если бы остался в Министерстве или решил бы выращивать сырье для частных компаний — уж Пэнси-то знала, насколько высок спрос. Но…
— Думаю, тебе прекрасно это подойдет. Ты отлично объясняешь сложные вещи.
Лонгботтом выглядел смущенным.
— Конечно, сначала я буду ассистировать профессору Спраут, но она хочет уйти на пенсию в течение года. Знаешь, я… просто счастлив, что смогу вернуться в Хогвартс.
Пэнси не могла разделить этого чувства, но могла попытаться его понять. Она надеялась, что порог Хогвартса больше не переступит: все там было живым напоминанием.
А для Лонгботтома — еще ярче. Там погибли его друзья. Пэнси, напротив, даже Крэбба не могла назвать другом.
— Этого не получится забыть, — тихо сказал он, словно поняв, о чем Пэнси думает, — но в память о погибших мы должны продолжать создавать в стенах Хогвартса хорошие воспоминания. Не оставлять его мемориалом.
— Я уверена, — сказала она, — ты рано или поздно еще и деканом Гриффиндора станешь.
Лонгботтом рассмеялся, и Пэнси глядела на него — развеселившегося от ее слов — как зачарованная.
— Мне бы сначала просто преподавать начать…
Он точно знал, что хочет делать — и даже если поначалу выбирал не ту дорогу, то быстро приходил к тому, что ему на самом деле нужно.
Пэнси хотела бы уметь так же.
От смущения Лонгботтом не прекращал крутить в руках странный кулон в виде луковицы — сложно было понять, настоящая ли она. Украшение было безумным, совсем в стиле Лавгуд.
— Это Луна подарила, — подтвердил он мысли Пэнси, заметив ее взгляд. — Перед тем, как уехала с Рольфом в Гран-тур — правда, по собственному маршруту, чтобы увидеть даже тех волшебных существ, которых Скамандер — дедушка Рольфа, кстати — не включил в свою книгу. Вернутся они, наверное, только через пару лет.
В голове у Пэнси словно что-то щелкнуло.
Или прямо сейчас, или потом уже может оказаться слишком поздно, поняла она.
Собрав всю свою храбрость, Пэнси выпалила:
— Сады Кью — я давно хочу там побывать. Не составишь мне компанию? Скажем, в субботу после полудня.
Когда Лонгботтом с готовностью соглашался, сбивчиво говоря о богатейшей ботанической коллекции, Пэнси решила: я поцелую тебя в Пальмовом доме, или в теплице водяных лилий, или посреди высокогорных альпийских растений, или в тени бесконечных аллей. Может быть, везде.
Но Невилл — она уже будет называть его так — сделает это первым.
В конце концов, он всегда был куда смелее.