Work Text:
Даниил не любил понедельники, но не по тем причинам, по которым их не любили обычные люди.
В понедельник они с Алексеем приняли решение остаться просто друзьями и коллегами по Танатике, в понедельник он узнал, что Власти испытывают пристальный интерес к его лаборатории, в понедельник пришло письмо от Исидора, в понедельник началась вторая эпидемия Песчаной Язвы, и даже любимый (любимый, потому что единственный) микроскоп сломался тоже в понедельник. Время от времени Даниил испытывал жгучее желание просто вымарать этот день недели из календаря на год вперед, но он подавлял эту мысль как недостойную мужа науки.
В этот понедельник его попытались утопить в Жилке.
Это был ранний вечер, Даниил возвращался из школы, где преподавал по просьбе Лары Равель, — он все убеждал себя, что это работа временная, но, похоже, временное, как это часто бывает в жизни, грозило стать постоянным. Впрочем, Даниил не очень-то и возражал. Жалование из городского бюджета позволило ему вести привычный образ жизни, дети в Горхонске были умные, к знаниям тянулись и хлопот новоиспеченному учителю не доставляли, хотя периодически спрашивали, когда он научит их искать сокровища в помойках.
Помойки, да. Старые привычки умирали медленно, и первые два месяца мирной жизни Даниил машинально вытаскивал из баков рядом с мостом пустые бутылки, приносил домой и ровными рядами выставлял в кладовой. Со временем это должно было пройти: Даниил прекрасно понимал, что такое безусловные рефлексы, и как именно они работают. Но ловить на себе косые взгляды молодчиков во фраках и наблюдать, как матери закрывают детям глаза и шепчут на ухо: “Теперь понимаешь, почему надо хорошо учиться?” было неудобно. Хорошо еще, что Ева съехала: было бы сложно объяснить, откуда на ее уютной кухне все время берется тара из-под дешевого твирина.
Даниил пропустил стаканчик в кабаке Стаматина, привычно выслушал его жалобы на то, как тяжело вести бизнес в городе, где умеют мрачно надираться по углам, но совершенно не умеют кутить, и решил прогуляться по набережной.
Когда он вышел из кабака, на улице уже сгущались сумерки и зажигались первые фонари. Даниил невольно ускорил шаг — еще одна привычка, намертво прилипшая к нему во время чумы. Мародеры, бритвенники и прочие ночные работники больше не бродили по улицам толпами, но риск налететь на нож все же существовал, особенно в таком неблагополучном районе, как Земля.
Даниил сдержал очередной порыв запустить руку в урну и привычно отмахнулся от жаждущих меняться детей.
Впереди маячил единственный за неделю выходной, Даниил предвкушал, как почитает немного и ляжет спать, и, погруженный в свои мысли, даже не заметил, что по пятам за ним следует тень. Очень большая тень.
Все произошло на мосту. В ноздри ударил знакомый запах сырого мяса и немытого тела, рука чисто автоматически нырнула в карман плаща за скальпелем, а потом его словно куклу подхватили и подняли в воздух. Слава богу, в последний момент Даниил сообразил, что именно сейчас произойдет, и успел сделать глубокий вдох, потому что уже в следующую секунду он полетел в мутную воду Жилки, которая не преминула сомкнуться у него над головой.
Смыкаться у нее получалось особенно хорошо.
Проблема заключалась даже не в том, что при Данииле был его саквояж, и он скорее умер бы, чем позволил этой драгоценности пойти ко дну, а в том, что он не умел плавать. Вообще. Совершенно. Тяжелые ботинки и плотный плащ немедленно потянули его на дно. Поговаривали, что в такие моменты перед внутренним взором человека проносится вся его жизнь, но в голове Даниила билась одна-единственная мысль, даже одно-единственное слово. Нелепо. Это было так нелепо – уцелеть в зараженном доме, увернутся от бесчисленных ножей и огненных струй, выжить в той мясорубке у вокзала, когда он пришел отбивать у солдат панацею, вооруженный старым, нуждающимся в починке револьвером, чтобы в итоге умереть самым нелепейшим образом из возможных.
Он не умер. За это стоило сказать спасибо горхонским детям, которые подняли шум, и местным рыбакам, за то что вытащили на берег. Про искусственное дыхание они, конечно, не слышали, но по спине настучали от души.
Самым печальным было то, что нападающего в этой суматохе никто толком не разглядел.
Даниил вернулся в Омут в глубоком душевном смятении. Поставил сушиться ботинки, с тяжелым сердцем отнес к помойке безнадежно испорченный плащ – пусть им теперь одонги дыры в юртах латают – и набрал горячую ванную. На дворе была поздняя осень, ночи стояли холодные, не хватало еще заболеть.
Слегка успокоившись, Даниил начал размышлять.
В Городе к нему относились по-разному. Кто-то с симпатией и уважением — в основном родственники бедолаг, с которыми он щедро делился твирином и морфием, и те, кого в итоге удалось вылечить. Кто-то с неприязнью. Были и те, кто его откровенно ненавидел – последние дни песчанки выдались совсем голодными, полученные от Горбуна деньги он потратил на выкуп заключенных из Управы. Да и наличие монет в кошельке не сильно бы помогло — лавки стояли закрытыми, в Узлах жители ловили и жарили крыс. Пришлось взять в руки отмычку и пройтись по особнякам Каменного Двора, у богатых горожан имелся какой-никакой провиант. Даниил понимал, что отнимает у людей последнее и, возможно, лишает шанса дожить до изобретения панацеи, но он старался смотреть на это иначе. Стах исчез, возможно сбежал, возможно с ним расправились Каины, и получилось, что он и Артемий – единственная, пусть и сомнительная надежда этого города.
Еще Даниил был косвенно виновен в смерти трех мясников, застрелил еще четырех и перестрелял бесчисленное количество одонгов, когда пошел на болото за старшим Стаматиным, однако дети Бодхо относились к нему как к стоявшей в степи водонапорной башне. Есть – хорошо, рухнет – плакать не станем. Даниил был достаточно самокритичен, чтобы не приписывать подобную лояльность каким-то своим личным качествам — скорее всего дело было в Артемии. Новый владыка Боен пользовался у степного народа большим уважением, а Даниил вроде бы как шел в довесок.
Они не афишировали свои отношения, но как говорится — имеющий уши да услышит.
Вода понемногу остывала. Даниил выбрался из ванной, накинул халат и пошел инспектировать саквояж. Как и ожидалось, реактивы были безнадежно испорчены, придется выписывать из столицы новые. Хорошо, что в этот вечер он не взял с собой ничего особо ценного – просто хотел показать детям пару химическим опытов.
Надо бы сделать анализ слюны и крови, а то мало ли чего он там наглотался вместе с водой. Ах да, не на чем же теперь.
Даниил покачал головой. Сначала микроскоп, потом плащ, теперь вот саквояж. Будь он суеверен – подумал бы, что Город по частицам отбирает у него прошлую жизнь.
Он уже подумывал о том, что пропустить стакан твирина – исключительно в лечебных целях, свою дневную норму он уже употребил в «Разбитом сердце», как в дверь грохнули кулаком. Даниил замер. Конечно, существовало множество причин нанести вечерний визит единственному в Каменном Дворе врачу, но интуиция подсказывала, что за дверью не нуждающийся в помощи больной. А больше к нему в такое время никто не приходил. Впрочем нет, один раз явилась разгневанная мамаша, решившая, что одиннадцать часов вечера – это самое подходящее время, чтобы обсудить оценки ее чада.
Даниил бесшумно подошел к шкафу и вытащил оттуда старый револьвер Сабурова — единственный, который он не успел продать, сломать или выменять на что-то более полезное. Когда эпидемия кончилась, он попытался его вернуть, но Сабуров лишь странно глянул в ответ, усмехнулся и сказал: «Оставьте оружие при себе, бакалавр. Лишним не будет».
И сейчас Даниил был как никогда был склонен с ним согласиться.
Проверив патроны, он подкрался к входной двери, рывком распахнул ее и прицелился в лоб посетителю. Правда, для этого пришлось опустить руку.
Артемий стоял на крыльце, опустившись на одно колено, как рыцарь из старинных романов. В его зубах был зажат непривычно большой букет … чего-то там. Даниил наметанным уже глазом опознал савьюр и белую плеть, остальные растения остались не идентифицированными, и он мог только надеяться, что они не вызывают чесотку, слепоту или асфиксию. Степной флоре он не доверял. Фауне, впрочем тоже.
А в данный момент — очень-очень не доверял своим глазам, чего за ним обычно не водилось.
— Опять эти твои ролевые игры, — выплюнув букет на пол, сказал Артемий, — впрочем, я тоже рад тебя видеть.
— Что все это значит? - с подозрением спросил Даниил. Они благополучно проскочили конфетно-букетный период, а верхом романтики была совместная прогулка по закатной степи.
— Выходи за меня, ойнон, — Артемий порылся в своих безразмерных карманах и протянул ему слегка пыльный и вытертый бархатный футляр.
Даниил пару минут таращился на него молча, размышляя, что бы такого ядовитого бросить в ответ, а потом просто захлопнул дверь. Тоже молча.
Надо же, не ошибся. К нему и правда пришел больной.
Интересно, он пьян? Вряд ли, Артемий никогда не позволял себе лишнего. Проспорил кому-то? Еще более абсурдная версия, Даниил скорее поверил бы, что к нему явился шабнак-адыр под личиной. Или она была женского пола?
Как бы то ни было, браки между двумя мужчинами не имели юридической силы в Столице, и вряд ли в Городе дело обстояло иначе, иначе Ева и Юлия давно бы уже… Даниил оборвал эту мысль, обозлившись на себя. Какого черта он вообще думает в эту сторону. Какой брак?
Положа руку на сердце, он сам не знал, чего хочет от этих отношений.
Начались они самым классическим способом из всех возможных.
Даниил попросил у Артемия разрешения позаимствовать кое-какие из книг Исидора, услышал в ответ добродушное “Да хоть всю библиотеку уноси, ойнон” и явился вечером в гости.
Уже в прихожей он почувствовал странное желание развернуться и уйти. Быстро, молча, ничего не объясняя. Перед глазами встали бледные лица и затянутые мутной пленкой глаза, скрюченные пальцы потянулись к его горлу.
Даниил тряхнул головой и замер. Черт знает что, он несколько раз возвращался сюда после того, как добыл ключ, так почему именно сейчас?
– Заходи, ойнон, не бойся. Я людей больше не потрошу, — Артемий выразительно поднял брови. Вместо привычного взгляду брезентового костюма на нем были обычные рубашка и брюки — не новые, но чистые, без бурых пятен и прорех от ножей. А еще он побрился.
Даниил примостил саквояж на тумбочку рядом с дверью, вручил Артемию дары и колко улыбнулся.
— Не льстите себе. Хотя это место действительно хранит одно из самых ярких моих воспоминаний.
Нет, умирающих Даниилу приходилось видеть и до приезда в Город, но две слепые женщины, тянущиеся к нему не то в поисках исцеления, не то в попытке утянуть за собой, навсегда отпечатались в его памяти.
Их можно было убить без всяких зазрений совести — жизни в иссохших, охваченных жаром телах оставалось самое большое до утра, но Даниил тогда не смог заставить себя пустить пулю в живого человека. Не зря отец быстро бросил свои попытки сделать из него военного. К тому же, он дал слово.
Загнанный в дальнюю комнату Даниил в отчаянии поднял револьвер и выстрелил в шкаф — он до последнего не верил, что это сработает, однако сработало же. Зазвенело разбитое стекло, ослепшие сестры, выставив перед собой руки, словно зомби двинулась на звук, и Даниил в последнюю секунду успел проскочить между ними.
В тот день он не заразился. Это произошло гораздо позже, когда за него уцепился прокаженный — и вот его пришлось застрелить, а потом еще и спасаться бегством от разъяренных патрульных. Даниил не очень любил всякую физическую активность и считал, что человек должен бежать, только если за ним гонятся. Город с радостью предоставил ему такую возможность.
Заболел он резко и внезапно. Уже на следующий день поднялась температура, легкие словно сковало раскаленным обручем, перед глазами расплывались красные пятна — по дороге в Собор он дважды чуть не налетел на бритвенников и один раз едва не застрелил пьяницу, принятого за одного из последних. К полудню стало значительно хуже, он едва передвигал ноги и начал слышать голоса: отца, утверждавшего, что ничего у него выйдет, матери, укоряющей за то, что он покинул столицу, сестры, Алексея…
Как назло, антибиотики не попадались ни у детишек, ни в местных лавках, ни даже в брошенных домах — Даниил только зря перевел на мародеров последние пули, да еще и по морде получил. Один-единственный, с трудом добытый порошочек он берег как зеницу ока — на случай если заболеет кто-то из Приближенных. И если бы не Артемий, к вечеру явившийся в Омут с пробным образцом панацеи, Даниил той же ночью стал бы одним из подопечных Ласки.
— А на меня три крысы выскочили, — сказал Артемий, когда Даниил, у которого после второго стакана развязался язык, поделился с ним историей про сестер, — представляешь, мало того что меня на станции отметелили, мало того что за мной весь город гонялся, так еще и в собственном доме ни вздохнуть ни выдохнуть. Ну, думаю, ах ты твари мелкие, да я вас... Короче, видишь дырки в полу?
— В спальне тоже найдется, — усмехнулся Даниил, — извините за шкаф.
— Забудь, — Артемий небрежно махнул рукой и подлил ему еще. — Если хочешь знать мое мнение, так этому месту хороший ремонт нужен. А еще лучше хороший пожар. Я следующей осенью займусь. Ремонтом, не пожаром.
— Так поздно? — не сдержал удивления Даниил. Он бы не смог жить в такой разрухе, в обычной жизни, конечно. Во время эпидемии ему разве что в помойке спать не приходилось. Один раз он добрался до дома Капеллы одновременно с Артемием. Некоторое время они молча прожигали друг друга недовольными взглядами, и в итоге оба устроились на полу — Даниил потому, что как ни крути Капелла была не его Приближенной, а Артемий... Да крысиный пророк его разбери, этого Артемия, из солидарности, наверное. Хотя Даниил не настаивал. Утром он проснулся с таким ощущением, что его всю ночь били — болели даже те мышцы, о существовании которых он и не подозревал. Судя по сдавленному стону, Артемий находился в том же состоянии. Но взгляд, устремленный на Даниила, был задорным и веселым, словно снаружи проходил какой-нибудь праздник урожая.
— Тяжко, ойнон? — Артемий зевнул и потянулся всем телом, — Ничего, это ты еще в ванной у младшего Стаматина не ночевал. А вот я — ночевал. Не рекомендую.
Даниил, как-то устроившийся на топчане у Оспины и осознавший наконец причину, по которой она ненавидит большую часть человечества, молча поджал губы.
Они снова обменялись выразительными взглядами и договорились, что этой ночью один ночует в Каменном Дворе (понятно кто, Артемия там не жаловали), а другой — в любом другом районе, если, конечно, не будет какого-то форс мажора. Эта тактика дала свои плоды — по крайней мере Даниил не пересекался с Артемием вплоть до двенадцатого дня. Хотя иногда, врываясь в дом очередного друга или врага, он на мгновение испытывал острое разочарование при виде свободной постели. Разумеется, ни о каких непотребствах он не помышлял — не до того было, просто чего-то не хватало. Размеренного дыхания, запаха кожи и волос, скрипа досок под ворочавшимся массивным телом.
— Другое дело имеется, более важное, — загадочно ответил Артемий, — выгорит — потом расскажу.
Даниил поднес к губам стакан. Не то, чтобы ему было интересно. Или все-таки было?
Вино, которое выставил на стол Артемий, было терпким и крепким, похоже, домашним. Во всяком случае, в лавках Даниил алкоголя не видел, только медицинский спирт в аптеках.
— Делает тут одна, — подмигнул Артемий, — дерет безбожно, но спасителя города надо встретить как подобает.
Даниил не мог понять, насмешничает он или нет.
— Если бы не твое решение, кто знает, как бы все повернулось.
— Но заметь, Блок предоставил выбор тебе, и ты выбрал правильный вариант, – напомнил Артемий. — Не свой или, упаси матерь Бодхо, Самозванкин. В общем, за правильный выбор, — он выразительно качнул стаканом, и Даниил согласно поднял в ответ свой.
— За правильный выбор.
На этом вино закончилось, и в ход пошел твирин.
— … в общем противная была девица, жуть. Мы ее так и звали все Дашка-чума. А все потому, что от нее было не отвязаться, если она чего задумала. Как-то раз сидели мы всей компанией в том доме с колодцем, ну где младший Влад потом обосновался, а она и говорит: “А вы знаете, что если подняться в полночь на лестницу в небо и три раза подпрыгнуть, то появится призрак и расскажет тебе, где зарыт клад. Ну я первый крикнул: “Врешь!”, а она такая: “Может вру, а может и нет. Ты иди и проверь, Темка, или ты только орать горазд?”
— И вы, конечно же, пошли, — Даниил даже не потрудился придать своему голосу вопросительную интонацию. В определенном возрасте все мальчишки одинаковы.
Артемий горделиво расправил плечи:
— А то! Взял с собой фонарик, в темноте эти ступеньки не разглядишь, и полез. Выбрался на верхнюю площадку, а тами правда голоса чего-то бормочут. Веришь, нет?
Даниил верил. Он слышал эти голоса собственными ушами, когда поднялся на лестницу, спасаясь от очередного бритвенника. Правда, тогда он уже был болен, и едва различимый шепот в темноте легко можно было принять за порождение больного рассудка. Но возвращаться и проверять он, конечно, не стал.
— Вообщем я как это дело услышал, так заорал дурниной и назад. А портки у меня были длиннее чем надо — у матери все руки не доходили зашить. Пятьдесят, что ли, ступенек в этой лестнице было, так я все лбом пересчитал. Три ребра себя сломал и руку.
— Я чуть не упал с Многогранника, — разоткровенничался в ответ Даниил. — Дважды.
— Там на вершине такой ветер гуляет. И как только никто из детишек не убился. Чудо просто.
— Чудо, да, — хриплым голосом ответил Даниил, — настоящее чудо.
Сердце обожгло болью. Он специально занавешивал окна, которые выходили на островок с остатками творения братьев Стаматиных.
Однако что сделано, то сделано.
— А что же ваша Дашка? Она хотя бы извинилась?
— Родители ее извинялись, говорили, мол, выпорю как сидорову козу, только батя мой тогда сказал: “не надо”. Мол, у меня своя голова есть и мозги в ней иметься должны. Дашка мне потом яблоки из соседнего сада приносила. А уже лет через десять я ее в степь водил, на звезды смотреть. А через одиннадцать под юбку полез. Только ничего интересного там не нашел.
— Что так?
— Меня интересует другое, — с обескураживающей простотой ответил Артемий.
— За другое, — Даниил наполнил его стакан.
На него, молодого, симпатичного, перспективного ученого из хорошей семьи, тоже заглядывались самые разные девушки, с некоторыми даже доходило до поцелуев, но Даниил так же чувствовал, что его интересует другое. И когда на первом курсе встретил Алексея, понял что именно.
— Теперь ты рассказывай. — Артемий в свою очередь щедро плеснул ему твирина, – Что ты делал, когда тебе было семнадцать?
— Изучал анатомию. Кстати, я думал, вы захотите завершить образование.
— Зачем? — искренне удивился Артемий, – Мне эта столица поперек горла, знанию линий там не учат, а с анатомией у меня полный порядок. Хочешь, продемонстрирую?
Даниил провел языком по пересохшим губам.
— Извольте.
Артемий вдруг оказался совсем близко
— Ключица. Лучевая кость. Ребра.
Прикосновения его больших рук ощущались бережно, почти невесомо. Он него пахло твирином и степными травами. Одеколон — возмутительно дешевый, скорее всего в здешних лавках можно было достать только такой, сейчас ничуть не возмущал чувство прекрасного.
— Тазовые кости? — прошептал Даниил.
Артемий ответил голодным взглядом.
— Эти мои любимые.
Вот он — подходящий момент перейти на “ты”.
— Зря побрился, — Даниил обхватил лицо Артемия ладонями, представляя как щетина ощущалась бы на коже, — тебе не идет.
В Омут он тем вечером не вернулся.
— Ойнон! – с улицы донесся знакомый зычный голос. – Что не так? Есть какая-то столичная традиция делать предложения, о которой я не знаю? Ну так просвети меня!
Даниил скрипнул зубами. Прекрасно, теперь это чудовище позорило его перед соседями.
Он вернулся на первый этаж, прихватил из кухни железное ведро, набрал воды, а потом распахнул ставни и решительно выплеснул его в окно.
Судя по возмущеному возгласу и потоку приглушенных ругательств – попал в цель.
Да, понедельники никогда его не подводили.
*
— Позвольте резюмировать, — сказал комендант Сабуров, — вы полагаете, что на вас напал именно мясник. Основания?
— Запах, — Даниил был лаконичен, — его сложно с чем-то перепутать. И потом, мало кому под силу вот так швырнуть человека.
Сабуров задумчиво покачал головой.
— Я ни в коем случае не ставлю под сомнение ваши слова, но сами посудите – вы здесь почти полгода, и вдруг какому-то мяснику приходит в голову вас убить. Я бы предположил, что это был кто-то из родственников тех троих, что вы застрелили в поисках тела Симона или на болотах, но видите ли в чем дело, у мясников довольно короткая память. И захоти кто-то из них отомстить, он не стал бы ждать так долго.
— Возможно, его кто-то послал, — предположил Даниил.
— Исключено. Никому в здравом смысле не пришло бы в голову использовать мясника как наемного убийцу. У них для этого недостаточно интеллекта. Ваши недруги скорее всего обратились бы к бритвенникам – вот они свое дело знают.
— Я буду рад выслушать ваши варианты, — Даниил произнес это чуть резче, чем планировал. За те двенадцать дней постоянная борьба за жизнь утомила его на десять лет вперед.
— Если мы берем за данность, что это действительно был мясник, то я предполагаю, что в сумерках он мог перепутать вас с каким-то своим личным недругом, — задумчиво произнес Сабуров, — вернее, предположил бы. Скажите, плащ был на вас?
— Конечно, — Даниил все-таки не сдержал сарказма, — не имею обыкновения ходить по городу голым, да и работа с детьми обязывает.
— Тогда этот вариант не подходит. Вряд ли во всем городе найдется человек с похожими вкусами в одежде.
— Я сочту это за комплимент, — пробормотал Даниил, — Извините, что отнял у вас время, комендант.
— Подождите, — примирительно произнес Сабуров, — есть еще одна версия – возможно, этот мясник просто обезумел. Такое случается, особенно в период цветения твири. Тогда они нападают на первого встречного и разрывают его на части. Последний такой случай был пять лет назад, но я опрошу патрульных, которые дежурят в Земле. И приставлю к вам охрану.
— Это лишнее, — отказался Даниил. Людей у Сабурова было мало – кого-то подкосила эпидемия, кто-то погиб в боях с мародерами, некоторые сбежали в степь и о их судьбе ничего не было известно. А меж тем необходимость патрулировать улицы по ночам никто не отменял, бритвенников, в основном стараниями Грифа, стало меньше, но они все еще орудовали в неблагополучных районах, — я в состоянии сам о себе позаботиться. Но вот патроны были бы как нельзя кстати.
— Разумеется, — кивнул Сабуров, — я распоряжусь. Может быть, вам нужен карабин?
— Спасибо, — покачал головой Даниил, — это пока лишнее.
Патроны, однако, тоже оказались совершенно бесполезны, когда следующей же ночью Даниил проснулся от какого-то резкого звука, почувствовал запах дыма и обнаружил, что дверь и окна Омута заблокированы снаружи.
*
Его спасла Ева. Когда Даниил прятал в Омуте Клару, она показала ему секретный тоннель, вход в который был замаскирован под кухонный шкаф.
— Понятия не имею, зачем он нужен, когда я сюда заселилась, он уже был. И куда он ведет, тоже не знаю. Я туда ни разу не ходила, наверняка там темно и крысы. Но ты, если надо, пользуйся, — сказала она тогда.
Самозванка Еве не нравилась, но смерти от рук разгневанной толпы она ей не желала. Правда, тогда до этого не дошло, но сейчас тоннель пришелся как нельзя кстати.
К счастью, дверь, которой не пользовались много лет, была по каким-то причинам не заперта – это у Евы-то, которая боялась каждого громкого звука.
Даниил усмотрел в этом благословение матери Бодхо — вернее, усмотрел бы, если бы разделял веру с Укладом.
Второе благословение заключалось в том, что люк, который встретил его по другую сторону, тоже открылся от одного легкого толчка.
Третье — в том, что он не наглотался дыма до такой степени, чтобы потерять сознание на полпути к свободе.
Даниил вывалился наружу и согнулся в приступе кашля. Он неоднократно слышал фразу “сладкий воздух свободы”, но до сегодняшнего дня считал ее лишь метафорой.
Тоннель вывел его за пределы города, в степь прямиком к юрте червя-менялы.
Должно быть, в свое время у Омута были интересные хозяева.
Червь-торговец одарил его длинным внимательным взглядом и скрылся в юрте. Ну и хорошо.
Отдышавшись, Даниил поспешил обратно в Каменный Двор.
Рядом с Омутом уже суетилась пожарная бригада, собранная — вот ирония — по инициативе Даниила из людей Сабурова. Работали они быстро и слаженно, огонь отступал, но уже было понятно, что большую часть дома придется отстраивать заново.
Чуть поодаль собралась небольшая толпа.
— Это что же получается - опять мы без дохтура? — расстроенно спросил незнакомый мужчина.
— Сгорел, сердешный, — поддакнула старушка из дома напротив. — А какой человек-то был, воспитанный, хоть и содомит.
Даниил счел разумным не привлекать к себе внимания — еще, чего доброго, примут за призрака.
— Дядь Дань, — его энергично дернули за рукав. Даниил скосил глаза и увидел Спичку.
— Это все одонг, — заговорческим шепотом сказал он. — Он вам красного петуха пустил.
— Врешь, — машинально ответил Даниил. Он не гнал самогон из трав, которые черви считали священными, и кабака, в котором травяные невесты встречались с местными мужчинами, тоже не держал. У того одонга не было ни одной причины желать ему смерти, хотя однажды он перестрелял на болоте кучу его собратьев. Но это было почти полгода назад.
— Да чтоб за мной шабнак-адыр пришла, если вру, — Спичка аж подпрыгнул от возмущения — Я вон в том дворе прятался и своими глазами все видел.Он крыльцо маслом облил, факел швырнул и в степь побег! Это ж я вам в окно камень кинул, дядь Дань.
— И что, позволь поинтересоваться, ты делал в этом дворе?
— Ну … Спичка вдруг заинтересовался носками собственных ботинок. Отвечать он явно не планировал. — Так… В дом Горбуна слазить хотел, говорят, он всякие волшебные штуки у себя дома притырил.
Даниил подавил желание взять его за ухо. Жестокость к детям он не одобрял, если только под их личиной не скрывались могущественные силы, имеющие наглость утверждать, что они управляют его жизнью. Здесь был явно не тот случай.
— Спичка, — сказал он и осуждающе покачал головой, и тот с превеликой неохотой сказал правду:
— В общем, я это … бдил.
— За мной?
— Ну.
— Зачем?
—- Из-за бати, — уже охотней ответил Спичка. — Он за вас переживает. Перед отъездом все ходил по дому и повторял: “Как бы не случилось чего”. А я сразу понял, что про вас.
— Перед отъездом? — уточнил Даниил.
— Он в Столицу уехал. Дело у него там. Важное, — нагнал еще больше тумана Спичка. — Кстати, дядь Дань, вы ж теперь погорелец.
— Формально это не мой дом, — Даниил почувствовал укол совести. Ева вывезла большинство своих вещей, но ей все равно будет неприятно узнать, что картины, розовые занавески, уютный, с любовью обставленный будуар — все досталось огню.
— Ага, значит бездомный,— с неприличным энтузиазмом кивнул Спичка. — Может, вы к нам пойдете? У нас и свободная спальня найдется, если вы в батиной не хотите.
— Дайте мне лучше ключ от его лаборатории, — ответил Даниил, — поживу пока там. Потом видно будет.
Если все, что произошло с ним за последние несколько дней, не череда совпадений — а веры в это оставалось все меньше и меньше — то ему лучше держаться подальше от своих друзей.
*
Весь день в нем копилось раздражение, и ближе к вечеру оно вырвалась наружу. Даниил привык получать ответы на свои вопросы, и неизвестность выводила его из себя.
Он планировал просто поговорить, но после недолгих размышлений все-таки взял с собой оружие. Если разговор зайдет не туда, всегда можно пару раз выстрелить в воздух.
До нужного места было минут десять пути по рельсам.
Мясники, насколько он знал, собиралась по вечерам на пустыре рядом с выходом из Боен. Что у них там было за развлечение, Даниил не интересовался, но догадывался, что не шахматы.
Толпу, обступившую небольшой круг, обозначенный горящими факелами и низкой изгородью — значит, все-таки кулачные бои — было слышно издалека. Пахло твирином и пивом, мясники шумно переговаривались друг с другом, кто-то уже затеял драку, но появление Даниила погасило все звуки.
— Суок? — поинтересовался маячивший у входа рослый одонг, глядя прямо ему в лицо.
— Кто здесь главный? — проигнорировал вопрос Даниил.
Толпа ответила напряженным молчанием. То ли не поняли, то ли сделали вид, что не поняли. Даниил сделал ставку на второй вариант.
— Суок? — снова спросил одонг.
“Суок!” — подхватили десятки глоток.
Чьи-то сильные руки вцепились в Даниила и вытолкнули прямо на середину импровизированной арены, где он обнаружил себя стоящим напротив высокого молодого степняка.
— Постойте, я здесь вовсе не за этим, — быстро заговорил Даниил. Кулаки у его предполагаемого соперника были огромными даже по меркам мясников. Было очень легко представить, как он одним ударом укладывает бегущего на него быка. — Я просто хочу задать несколько вопросов. Бессмысленное насилие…
Всю прелесть бессмысленного насилия он испытал на себя, когда чудовищной силы удар сбил его с ног. Голова наполнилась красным туманом, небо и песок несколько раз поменялись местами. Хлипкая ограда заходила ходуном, когда он врезался в нее всей спиной. Из разбитой губы хлынула горячая кровь.
Даниил с трудом поднялся. Положение было самое поганое — одонг, стороживший выход, явно не собирался его выпускать, револьвер у него отобрали, а Артемий был в Столице, и объяснить ему смерть Даниила было проще простого: “Пришлось померяться силами, вот и померялся”.
Он, конечно, не поверит, но Даниилу от этого будет ни холодно ни жарко.
Мясник приближался, похрустывая пальцами. Толпа подбадривала его громкими криками, и Даниил видел только один выход — попробовать договориться.
От второго удара он худо-бедно увернулся, но второй пришелся прямо в челюсть, и мир опять стал алым от боли. Даниил провел ногой по песку и сквозь поднявшуюся пыль ударил — наугад. Вроде бы даже попал, но вряд ли нанес хоть какой-то урон.
После третьего удара Даниил соскользнул в темноту.
Он пришел в себя глубокой ночью. С неба светила круглая луна, рядом с ареной не было ни одной живой души, факелы, вкопанные у входа, погасила чья-то заботливая рука.
Голова болела так, словно накануне он высадил три бутылки твирина, не потрудившись хоть чем-то закусить.
Даниил медленно поднялся на ноги и ощупал челюсть. Просто чудо, что после второго удара он не лишился ни одного зуба. Наверняка в Городе и не слышали об имплантах.
Револьвер лежал в траве рядом с входом на арену — его специально положили на видное место, то ли как демонстрацию того, что им чужого не надо, то ли в расчете, что он застрелится.
Даниил поднял его, кое-как отряхнул рубашку и побрел к Убежищу. У Артемия должен был оставаться морфий.
*
На его занятиях весь день было подозрительно тихо.
Никто из учеников и словом не обмолвился о пожаре в Омуте, хотя Даниил был готов поставить на кон свой сломанный микроскоп, что о нем знали все.
Впрочем, Тая Тычик подошла к нему после уроков и попросила больше не драться с мясниками, потому что они все равно сильнее.
Даниил вежливо поблагодарил и уже подумал было спросить ее, не случалось ли у кого-то из них помрачения рассудка, но в конце концов отказался от этой идеи. Все равно поймет не так. Если вообще поймет.
Другой разговор, гораздо менее приятный, состоялся у него с Ларой.
— Сашка на днях заболела.
Александра Алтынова, восьми лет от роду, была интересной личностью. “Спичка в платье” — вот как называл ее Даниил, про себя, разумеется. Откликалась она только на Сашку, часто прогуливала занятия, в карманах ее передника постоянно водилась какая-то живность: мыши-полевки, суслики, хомяки. Читать и писать она научилась в рекордно короткие сроки и все просила перевести ее в старший класс — там училась ее сестра.
— Оля сказала, что она до вечера гуляла по степи, а как вернулась, слегла с температурой, — Лара нервно затеребила рукав старенького платья, — а сегодня она сама не пришла в школу. Ты не мог бы…
Даниил открыл саквояж и принялся рыться в его глубинах.
— У меня остались антибиотики, но если жар не сильный, лучше дать организму возможность справиться самому. Не стоит ломать иммунитет.
Лара опустила ладонь на его запястье.
— Еще Ольга говорила, что у нее были пятна. — Судя по лицу, она изо всех сил старалась не слышать собственных слов. — Пятна по всему телу. А ветрянкой они оба переболели еще в колыбели. — Лара помолчала немного и продолжила, обращаясь скорее к классной доске, на которой кто-то из детей нарисовал быка, чем к Даниилу. — В степи ведь никогда было заразы, так?
Даниил пожал плечами. Тактика “всегда выбирай худший вариант из возможных” редко его подводила.
*
Старый дом на окраине явно нуждался в хорошем ремонте или, как сказал бы Артемий, хорошем пожаре. Краска на ставнях облупилась, крыльцо щерилось полуразрушенными ступенями. Даниил всегда обходил его стороной, когда прогуливался по улицам с отмычкой - поживиться здесь можно было разве что тумаками от разгневанного хозяина. Да и совесть протестовала против того, чтобы обирать настолько бедных людей.
В ответ на неторопливый стук из глубины дома послышались шаркающие шаги,
Дверь распахнулась, высокая худая женщина, кутавшаяся в шаль, мазнула по Даниилу настороженным взглядом.
— Чего надо?
— Добрый день, — Даниил вгляделся в ее лицо. Чуть желтоватые белки глаз говорили о том, что женщина, как и многие в этом районе, злоупотреблялала твирином, но никаких красных пятен, характерных для первой стадии песчанки, слава богу, не было. — Я учитель из местной школы. По поводу ваших детей…
Лицо женщины мигом помрачнело.
— Если они сломали чего, платить не будем, — отрезала она, — нам вообще не нужна ваша школа чумная.
Даниил покачал головой.
— Поучи меня еще, — подбоченилась его собеседница. — Это у вас в Каменном Дворе богач на богаче и богачом погоняет, а мы люди простые, добром разбрасываться непривычные!
Даниил сжал ручку саквояжа. Она не знала, кто он, но знала, что он живет в Каменном дворе — почему?
Он заставил себя отбросить эту мысль. Так и параноиком заделаться недолго.
— Мне передали, что ваши дочери слегли с какой-то болезнью. Позвольте мне их осмотреть. Денег я не возьму.
Женщина деловито протянула ладонь.
— Бумагу давай.
— Какую бумагу? — устало спросил Даниил.
— Известно какую — от коменданта Сабурова. — усмехнулась женщина. — Разрешением на обыск именуется.
Даниил сделал глубокий вздох. Когда у него был дробовик, объяснять людям очевидные вещи было намного проще.
— Я не собираюсь обыскивать дом. Я врач и хочу вам помочь.
Женщина злорадно сверкнула глазами:
— Коли нет бумаги, неча шастать, — рявкнула она и захлопнула дверь.
Странно, но это был не понедельник.
*
Когда Даниил увидел, что рядом с Убежищем отирается одонг, его рука чисто автоматически нырнула за револьвером. Вчера он отловил в цехах одного из работяг и сдал оружие на починку, а сегодня прикупил у Грифа патронов, спустив половину месячного бюджета. Гриф после истории с песчанкой начал относиться к нему с уважением, но скидок спасителю города не делал.
Еще Даниил наведался в аптеку рядом со Сгустком и выкупил свой скальпель.
Патроны имели свойство заканчиваться, скальпель в этом плане был надежнее.
Одонг — незнакомый, а может и знакомый, Даниилу они все были на одно лицо — не собирался нападать. Он посмотрел на Даниила блестящими круглыми глазами, а потом проскрипел одно-единственное слово, которое тот рассчитывал не слышать примерно никогда.
— Хворь.
— Где? Сколько заболевших? — Даниил мысленно пересчитывал запасы антибиотиков и иммунокорректоров. Часть их них сгорела, но эпидемия приучила его не класть все яйца в одну корзину. Какая-то часть таблеток еще хранилась в доме у Лары, что-то он носил с собой.
— В степи. Много.
Степь. Сашка тоже принесла болезнь из степи.
— Далеко? — уточнил Даниил. Если бы все, с кем он имел дело, отвечали на вопросы коротко и по существу, это бы значительно упростило его жизнь.
Одонг медленно кивнул.
— Бакир отведет.
*
Даниил не мог сказать, как долго они шли — единственные часы, наследство от дедушки, сгорели в пожаре, и он собирался предъявить поджигателю еще и за это.
Но сейчас нужно было покончить с более важным делом. В его саквояже лежали три склянки с панацеей — последние. Этого скорее всего не хватило бы на все поселение, но какая проблема сварить еще?
Одонг время от времени забегал вперед, возвращался, снова убегал. У Даниила сложилось ощущение, что он выгуливает самую большую и странную на свете собаку.
Они миновали железную дорогу, юрту червя-менялы, водонапорные башни и все известные ему стоянки. Город остался далеко позади, сигнальные костры превратились в еле различимые точки на горизонте. Травы становились все выше и выше, воздух все холоднее, а звезд на небе все больше.
Наконец они подошли к деревне — большой, размером если не с Город, то с Каменный двор точно. Над низким частоколом с зубчатым гребнем виднелись крыши юрт. Даниил присмотрелся к его поверхности – никаких следов кровавой плесени.
Вместо стонов и хрипов из-за изгороди доносилась только чужая речь и треск пламени.
Тем не менее, его проводник затормозил так резко, что Даниил чуть не врезался ему в спину.
— Дальше Бакир не пойдет, — коротко пророкотал он, — Хворь.
Даниил наблюдал, как он исчезает в высокой траве, и всей душой надеялся, что ему не потребуется переводчик.
И он действительно не потребовался, потому что разговора не получилось.
*
Когда Даниил пришел в себя, вокруг царила холодная темнота.
— Идиоты, — ругалась она голосом Артемия, — кретины, дичье пустоголовое, это ж надо было додуматься…
Воспоминания возвращались медленно. Он вошел в деревню и даже успел заговорить с какой-то травяной невестой, развешивающей белье, а потом в него вцепились со всех сторон сразу. Последнее, что он услышал перед тем, как на голову обрушился страшный удар, были звуки выстрелов.
— Ты разве не в столице? — Даниил аккуратно сел. На этот раз у него болела не только голова, но и все тело. И можно было спорить на что угодно, что эти одонги не оставили ему оружие.
— Утром еще вернулся.
Даниил поднял голову, выхватил взглядом кусок ночного неба и некоторое время пристально изучал звезды, чтобы зрение обострилось — отец рассказывал, что этим методом пользовались разведчики. Когда глаза привыкли, он огляделся по сторонам. Увиденное ему ожидаемо не понравилось. Даниила запирали в городской тюрьме и отравленном доме — последнее по его инициативе, но в земляную яму его еще не бросали. Не тот опыт, который хотелось бы обрести.
В голове роились десятки вопросов, среди которых особо выделялся один — какого черта Артемий, Старшина Боен, делал в этот яме вместе с ним.
Именно его он и озвучил, пусть и в менее литературной форме.
— Спичка сказал, что ты поселился в Убежище, я туда — тебя нет, а работяги говорят, ты с одонгом ушел в степь. Ну я и побежал за тобой. Почти успел, кстати.
Бурах поднялся на ноги и прошелся по их темнице от одной земляной стены к другой.
— Я думал, одонги твой народ, а ты — их лидер, — Даниил зачем-то подметил очевидное.
— Это одно из диких племен, ойнон. Они не считают себя частью Уклада и подчиняются вожаку племени. А вожак считает, что мы посланы матерью Бодхо, чтобы снять проклятье с его рода.
— Каким образом? — Даниил в принципе догадывался. Фантазии дикарей, к какому бы виду они не принадлежали, ходили по одним рельсам, как поезд.
— Напитав землю своей кровью. И да, если ты просто разобьешь нос себе или мне — это не подойдет. Матерь Бодхо полумер не приемлет, — Артемий помассировал виски. — В их представлении, по крайней мере.
— Ты говоришь на их языке? Передай, что у меня есть лекарство от болезни, которую они считают проклятием.
— Немножко говорю, только тут такая штука… — Артемий уселся рядом с ним с ним, — никакой болезни нет. Вернее, больна любимая жена вождя, и ты, пожалуй, даже мог бы ей помочь, только уж поверь на слово — никто тебе не позволит. Мы для них чужаки из проклятого города, где плохо растет твирь. Даже странно, что нас не убили сразу. Видимо, в противном случае пришлось приносить бы в жертву кого-то из своих, а они этого не любят, — он промолчал немного и продолжил, — Спичку жалко. Он меня уже батей зовет.
— Да, я в курсе, — машинально ответил Даниил. Значит, никакой песчанки в степи не было. Хоть какая-то хорошая новость. А потом до него дошло. — Подожди, мы что, сдаемся?
— Ойнон, — Артемий устало глянул в ответ, — вот ты вроде умный человек, почему дурак-то такой? Тебе даже с одним одонгом не справиться, если под рукой нет ружья — он не то что взрослого мужика, быка одним ударом завалит. А их тут целая деревня. За каким интересом тебя вообще к ним понесло?
Даниил рассказал ему о заболевших детях, опасениях Лары и своих собственных, неудачному визиту к Алтыновой-старшей и наконец о разговоре с Бакиром.
Артемий выслушал терпеливо, а потом сказал без всякой укоризны:
— Ты же сам в курсе, будь это Песчаная Язва, слегла бы не только сестра, но и вся семья, да и кто-нибудь из соседей, с кем она успела пообщаться. Ветрянка у нее, скорее всего. Только мы этого уже не узнаем.
— Будем просто сидеть здесь и ждать смерти? — изогнул бровь Даниил. Он и сам понимал, что шансов у них нет, даже одного против миллиона, но такой пессимизм был не свойственен Артемию. Он боролся с чумой до самого конца, даже когда все вокруг, в том числе и Даниил, были уверены, что город не спасти — и все-таки победил.
Артемий повернул голову и положил руку ему на колено. Светлые глаза блеснули в темноте.
— Если хочешь, можем потрахаться, — будничным голосом предложил он. — Заодно и согреемся.
— Серьезно? — ледяным тоном уточнил Даниил. Но руку убирать не стал.
— Еще пара часов — и мы с тобой отправимся в любящие объятия матери Бодхо, — ладонь переместилась выше, — И лично я не хотел бы предстать перед ней со стояком.
*
Насчет пары часов Артемий ошибся — за ними пришли ближе к полудню, когда Даниил окончательно уверился, что вот-вот отправится на тот свет без посторонней помощи, превратившись в ледяную статую. Скупые лучи весеннего солнца почти не проникали в яму, а если бы и проникали, толку от этого особо не было.
Несколько рослых червей выволокли их на главную площадь, где уже собралась вся деревня, а дальше все было быстро. С Даниила стянули рубашку, растянули на каком-то большом плоском камне и нарисовали на груди какой-то символ.
Когда кожи коснулось лезвие ножа — осторожно, как будто на пробу, Даниил закрыл глаза и попытался представить себе лицо Артемия. Он не хотел чтобы его последним воспоминанием была рожа местного шамана — им там считался размалеванный одонг, который держал нож.
В толпе раздался громкий радостный крик — кто-то из местных бурно радовался еще не свершившемуся жертвоприношению. Даниил ждал боли, но она не пришла.
Он открыл глаза. Что ж, совсем юная травяная невеста, уверенно протискивающаяся через толпу, тоже сгодилась бы за последнее воспоминание. Из одежды на ней были только массивные бусы и узкая набедренная повязка. Блестящие черные волосы с вплетенными в них цветами простирались почти почти до земли. Невеста подошла к вождю, что-то прошептала ему на ухо. Вождь ответил набором непонятных уху Даниила звуков, в которых явно читалось удивление. Невеста указала на свой живот, а потом на Даниила. Затем на Артемия – и снова на живот.
Видимо, это была та самая любимая жена. Которая не выглядела больной, а даже наоборот — чересчур здоровой и цветущей.
Вождь молчал примерно с минуту — это несомненно была самая длинная минута в жизни Даниила, а потом махнул рукой. Одонги, прижимающие Даниила к камню, разжали руки и отступили. Шаман с превеликой неохотой опустил нож.
Когда Даниил встал, никто не попытался ему помешать. Одонги просто наблюдали за каждым его движением — настороженно, но без особой угрозы. Они явно хотели, чтобы чужаки как можно быстрее убрались прочь.
— Пойдем? – Артемий не выглядел особенно удивленным. На секунду Даниилу показалось, что они с травяной невестой обменялись быстрыми взглядами.
— Револьвер пусть отдадут, — мрачно сказал он.
— Не гневил бы ты Матерь Бодхо, ойнон. Пойдем, — с нажимом повторил Артемий и не дожидаясь ответа, развернулся и практически врезался в толпу — в последний момент одонги молча расступились.
Даниил подхватил с земли рубашку и скользнул вслед за ним в импровизированный проход.
*
В Город они возвращались не спеша. Дальняя часть степи была богата на травы — им часто попадался савьюр, а иногда и вовсе белая плеть. Артемий, успевший собрать целую охапку, сиял как начищенный пятак. Импровизированный букет в его руках воскрешал мысли о том вечере, когда он заявился на порог Омута с кольцом и цветами, и сейчас Даниил готов был рассмотреть это дурацкое предложение.
Впервые за несколько месяцев смерть опять заглянула ему в лицо и прошла мимо так близко, что можно было почувствовать могильный холод, и Даниилу очень хотелось жить.
Вдыхать степной воздух. Погладить каждого выскочившего под ноги суслика. Написать письмо Блоку и может быть даже А. Навестить Еву в Неводе. Сходить на новую постановку Марка Бессмертника. Завалиться в “Разбитое сердце” и угостить твирином всех забулдыг, которых он там найдет. Гулять с Артемием по городу и целоваться с ним на горбатых мостах через притоки Горхона.
— Расскажешь, что это была за болезнь? — наконец спросил Даниил.
—- Да дитя они прижить не могут, — с нечитаемым выражением лица ответил Артемий.
Даниил слегка ухмыльнулся. Перед глазами встал образ вождя — невысокого, сгорбленного, с кипельно белой шерстью и скрюченными пальцами.
— В его возрасте я бы радовался не результату соития, а самому его факту.
—- Да сам факт уже давно не получается, — расхохотался Артемий. — Но обвиняют, естественно, девушку. Троих ее предшественниц объявили “порчеными” и изгнали из племени — одна, кстати, в кабаке у Андрея танцует. Но Зое оказалась умнее. Она пришла со своей бедой, и я помог.
Даниил чуть не споткнулся на ровном месте. Нет, у них конечно были свободные отношения, но … НО!
— И когда ты собирался мне об этом сказать? — холодно произнес он.
Артемий снова рассмеялся, однако взгляд, которым он одарил Даниила, был серьезным и слегка задумчивым.
— Советом помог, ойнон, а не местом ниже пояса. Ты думаешь, я хочу, чтобы мой ребенок вырос среди диких одонгов, практикующих человеческие жертвоприношения? Я посоветовал ей выбрать любого одонга из Уклада и провести с ним ночь. Так чуть драка не началась. Да ты сам видел, какая она красавица. Еще и умница в придачу. Это же она нас спасла.
— Я догадался, – сдержанно ответил Даниил, – а что она сказал Вождю?
— Что мы добрые духи и наше совокупление благословило чрева всех женщин в деревне. И что она ждет ребенка.
В этот раз Даниил все-таки споткнулся.
— Ты… Ты все это подстроил?
— Ну да, — без особого смущения ответил Артемий. — Она приходила, когда ты был в отключке — сказале охране, что ей любопытно посмотреть на чужаков. И спросила, чем может помочь. А про ритуал мы уже на коленке придумали.
— Охрана? — переспросил Даниил. Лично он никого не заметил рядом с ямой, но одонги умели быть незаметными, — Ты хочешь сказать, что нас видели?
— В этом был весь смысл.
— Ты извращенец!
— Ойнон, — Артемий посмотрел на него как на ребенка, — вот что бы ты предпочел: заняться со мной страстным сексом при нескольких свидетелях или подраться с тридцатью одонгами?
— Подраться с тридцатью одонгами, — загробным голосом ответил Даниил.
Мысленно он пожелал красавице Зое и ее нерожденному ребенку долгой и счастливой жизни.
*
В доме Исидора было тихо. Спички нигде не было, на кухонном столе нашлась придавленная кувшином записка “Ушол искат призракную кошку буду дома кагда вирнусь”. С логикой у него все было в порядке, а вот грамматику не мешало бы подтянуть.
Артемий залил кипятком заварку и, дав ей немного остыть, щедро разбавил твирином - получился вполне себе годный чай по-адмиральски.
— Итак, с чего бы начать.
Выражение его лица сменилось с виноватого на очень виноватое. При других обстоятельствах Даниил обязательно насладился бы этим зрелищем. Но прямо сейчас он пытался вытряхнуть из головы образы охранников, наблюдающих за ними, когда Артемий трахал его, держа на весу у стены. И это была задача, совместимая по трудности с изобретением панацеи.
— С начала, — хмуро подсказал он.
Артемий пожал плечами.
— Ладно. Я люблю тебя и хочу провести с тобой всю жизнь.
Даниил поперхнулся воздухом. Хорошо, что в этот момент он не пил чай, иначе он точно пошел бы носом.
— Что за шутки?
— Я предельно серьезен, — возразил Артемий. — Ты просил начать с начала, а все началось с того, что я однажды проснулся с этой мыслью.
Даниил не нашелся с ответом. Ему нужно было время, чтобы уложить эту мысль в своей голове. Много времени. Поэтому он сосредоточился на насущном вопросе.
— Допустим, — это слово не отражало и десятой доли эмоций, которые разрывали его на части, но на язык легло только оно. — И какое это имеет отношение к тому, что меня топили в реке, жгли в Омуте и отправили в логово к диким одонгам?
— Самое прямое. — Артемий побарабанил пальцами по столу. — Видишь ли, избранница Старейшины должна пройти испытание водой, огнем и степью. Учитывая, что задача у тебя была выжить — ты хорошо справился. Из реки тебя вытащили местные, из пожара спас Спичка, а из поселения вывел я. Город и степь тебя принимают. Значит и Уклад тоже должен. Нравишься ты им или нет — им теперь особо без вариантов.
— То есть за всеми этими покушениями, — более политкорректных терминов Даниил подобрать не мог, да и не собирался, — стоял весь Уклад разом, а не конкретные его представители?
— Все так, ойнон.
— Ладно, — Даниил медленно кивнул, не зная, смеяться или плакать. — А круг Суок? Я ведь проиграл бой.
— А ты что — рассчитывал выиграть? — развеселился Артемий. — Круг вообще не был частью испытания, просто степняки решили, что раз ты притащился с таким зверским лицом — значит хочешь драться. Кстати, ты лег только после второго удара.
— Надо думать, это прибавило мне баллов на рынке невест, — Даниил мрачно прихлебнул остывший чай.
Избранница, значит. Интересно, полагается ли ему набедренная повязка из травы или хотя бы бусы.
— Вроде того.
—Я слышал, Уклад признает только разнополые браки, а за содомию закапывают живьем в землю.
— А я — что Земля плоская и стоит быке и трех одонгах, — Артемий задумчиво погладил подбородок, — но я думаю — врут.
Даниил искал слова и впервые в жизни не находил их.
— Не буду притворяться, что я не зол, — наконец сказал он.
— Не сдерживай себя, — предложил Артемий. — Можешь что-нибудь разбить, поломать или прострелить — пожалуйста. Помнишь, я собирался по осени делать ремонт?
Даниил ударил кулаком по столешнице.
— Ты ничего не сказал мне!
— Я пытался, — смиренно ответил Бурах, — Когда пришел к тебе с кольцом. Думал, если мы поженимся, тебе не нужно будет проходить испытания. Развелись бы потом по тихому, если тебе это так поперек горла. А когда ты меня прогнал, решил что вернусь чуть позже, когда ты остынешь, и все объясню. Но тем вечером мне пришло письмо, — Артемий слегка запнулся, и продолжил с легким стеснением, будто сообщал какую-то постыдную тайну. — Тут такое дело. Я второй завод в Бойнях открыть хочу. А в столице у меня есть знакомый, который готов вложиться. Такие вопросы по переписке не решаются, вот я собрался и побежал на утренний поезд. Думал, чего тут может случиться за два дня?
— За два дня может случится Песчаная Язва, — хладнокровно напомнил Даниил.
— Твоя правда, — Артемий вздохнул и резко сменил тему, — Уклад от тебя отстал, тут даже не сомневайся. Могу завтра объявить, что передумал жениться – мстить тебе за это никто не станет, и порченым объявлять тоже, даже порадуются — потому что в одном ты прав, у нас больше принято, чтобы с женщинами. Так как поступим?
В его голосе отчетливо прорывалась тоска.
Даниил отодвинул стул и встал.
В этом Городе все были сумасшедшими, и он сам постепенно становился частью этого безумия, а самое страшное — не очень-то против этого возражал. Он адаптировался, как вирус адаптируется к вакцине.
— Прямо сейчас мы пойдем спать, — сказал он, — а завтра ты спросишь меня еще раз.