Work Text:
Лия ужасно ждала этого вечера. Больше, чем выпускного — он ещё через два месяца, и, конечно, для всех девушек из её группы станет огромным событием… но сегодня мама берёт её на суперзакрытую презентацию своей новой коллекции, куда совершенно невозможно попасть, и уж тем более — кому-то, кто ещё не носит браслет…
А вот она, Лия, попадёт. Одна. И шестнадцать лет — только ей, она спрашивала, так что это её самый первый взрослый приём, и на нём всё-всё должно быть и-де-аль-но. Она весь последний месяц выбирала себе образ, страшно переживая за то, что про её выбор подумает сначала мама, а потом все остальные… Репетировала, как улыбнётся, как поприветствует кого-то, как будет держать бокал (за ножку и только левой рукой), проверяла, всё ли необходимое положила в изящный золотистый клатч (обезболивающее — будет ужасно, если вдруг, например, разболится голова, матирующие салфетки, если будет слишком жарко, мягкий телесного цвета пластырь) — мама говорила всегда, что все непредвиденные случаи нужно предвидеть, тогда будешь сильнее любых обстоятельств.
(Выбору платья мама в итоге чуть-чуть улыбнулась — высшая, невозможная похвала — и принесла Лие чудесные, абсолютно невесомые золотые цепочки, больше похожие на ниточки, украшенные крошечными сверкающими капельками бриллиантов. “Сделаешь высокую причёску, и эти серьги сюда изумительно подойдут” — мама сама подняла ей волосы и, поднеся одну из цепочек к уху, придирчиво оглядела и удовлетворённо кивнула.)
Платье сидит на ней идеально — нежный молочного цвета шёлк мягко подчёркивает её смуглую кожу, чуть тронутую золотистым глиттером на плечах и ключицах, где нужно — струится, где нужно — облегает. Туфли на шпильке такой высоты, что у кого-то непривычного голова бы закружилась, но Лия — не непривычная, Лия даже не покачнётся на таких: бесчисленные уроки не прошли даром, она готова сиять — и сияет.
С мамой (с Каллистой, надо не забывать, что на приёме нужно обращаться к ней по имени) вместе они поднимаются на последний этаж небоскрёба, где проходит презентация. Это почти у самого-самого Купола… выше, кажется, только башня Архонта. Сквозь чуть затемнённые стекла мягко светит закатное солнце, золотя кожу Лии ещё сильнее, дрожа в гранях бриллиантов на тоненьких цепочках. Она ужасно волнуется… но ничто не может пойти не так, она предусмотрела всё, а значит, всё может быть только идеально.
И — восхитительный вечер первого взрослого приёма Лии начинается, мягко обхватывая её водоворотом улыбок, звона бокалов и сияния вспышек камер — словно приглашая на танец.
Каллиста принимает приветствия и поздравления с блистательной коллекцией — ни с кем не здоровается первой, отмечает Лия, это к ней все подходят сами. Представляет дочь горделиво; “лучший твой проект, Калла?” — улыбается высокая брюнетка с хриплым голосом и каким-то таким же хриплым звоном браслетов на запястьях. “Вы похожи. По твоим стопам пойдёт?” “Лия, милая, не молчи, люди подумают, что тебе запрещено говорить.”
Лия говорит. И улыбается точь-в-точь так, как репетировала, и кивает, и — смотрит во все глаза на гостей приёма, замирая от изумления: художники, актёры и актрисы, которых Лия видела только на экранах, а вот это кто, неужели самый первый модельер Полиса…
А ещё здесь же, в нарядах из коллекции, мелькают лучшие из моделей Каллисты, воздушные, неслышные и абсолютно, завораживающе прекрасные, так, что больно смотреть… Бесконечно длинноногие, стройные, двигающиеся так легко и без усилий, что в толпе, что на подиуме. Рядом с ними Лия внезапно чувствует себя маленькой и смешной: всё, что она так долго учила, в их исполнении кажется чем-то запредельным, а в её — неуклюжим.
— Не завидуй, — тихо хмыкает Каллиста совсем рядом, и Лия, вздрогнув, оборачивается на неё. — Смотри, запоминай, в чём они лучше тебя. Думай, чего у них нет, чем ты можешь их победить. Тебе надо будет превзойти их не в два раза — в десять. У тебя для этого всё есть.
Лия аккуратно и медленно кивает, стараясь, чтобы не навернулись внезапно слёзы. Но ведь…
Она должна была быть сегодня самой идеальной, и для мамы тоже. Она.
— Каллиста, сокровище моё! — к ним приближается тот самый модельер, Аполлон, и широко улыбается. — Девочка, ты божественно выглядишь. Принимай от старика самые искренние поздравления. Ученица давно обошла учителя, а?
— Прекратите, никто не превзойдёт вас, — негромко смеётся Каллиста, чуть салютуя ему бокалом в руке с совершенным маникюром. Но это условность: она и правда уже много успешнее и знаменитее и прекрасно знает это. И Аполлон знает.
Такие правила. Это она уже выучила. Очень важно уметь говорить так, что всем всё будет понятно, но никто не посмеет тебя в чём-то упрекнуть.
Лия отходит в сторону столов фуршета, резко почувствовав, как будто потухло за окном золотое сияние. Она… она же так потрясающе сегодня выглядит, и так старалась, так готовилась… но собственное платье вдруг кажется нелепым и неудобным, а усилия глупыми. И смешными.
Воздух вечера наполнен, как пузырьками, нежнейшей лёгкой музыкой, и всё вокруг такое… Правильное, неожиданно понимает Лия. Все эти невероятные, идеальные платья, нежные, едва слышно шелестящие ткани, улыбки, хрупкие высокие бокалы синтетического игристого вина с высоким чистым звоном, шпильки ещё выше бокалов…
Это её мир. Это должен быть её мир, к которому не она, Лия, будет принадлежать — а он ей. И она это всем ещё докажет.
Она делает глубокий вдох и заставляет себя успокоиться. Глупо разволновалась, только и всего. Совсем скоро она получит браслет, и с такими эмоциями станет справляться совсем просто. А сейчас ей нужно это сделать самой, она сможет, это не так уж сложно, ничего нового она сейчас не услышала, нич…
Всё происходит слишком быстро.
Лия даже не успевает понять, что именно — сильный толчок, тихий вскрик, и бокал, который она сжимала, подпрыгивает в руке, чудом не разбиваясь — и всё его искрящееся золотистое содержимое выплескивается на её платье, мгновенно заливая тонкую ткань, и течёт по коже, стекает по ногам в туфли, нет, нет-нет-нет, этого не может быть, нет…
— О боже мой. — Чей-то голос, низкий, мелодичный, как сквозь туман, доносится до Лии. — Прости, прости, прости, это из-за меня. Какая неприятность…
И она узнаёт этот голос. Она слышала его тысячу раз.
И этого тоже не может быть.
Но перед Лией в самом деле стоит с растерянным видом самая молодая и известная звезда медиа Полиса, и это действительно она сейчас с Лией столкнулась… и это все видят. Их все видят. Лию, облитую вином с головы до ног.
Все. Видят. Её. Унижение.
Нет. Нет, только не это, только не этот кошмар, это…
— Так. — Из её дрожащих пальцев быстро и аккуратно выхватывают пустой бокал и куда-то отставляют. — Пойдём-ка отсюда, сейчас со всем справимся.
И Деметра — это невозможно, невообразимо просто — берёт её за руку и быстро выводит из залитого солнцем зала в полумрак коридоров за ним. Звук их шагов скрадывает мягкий ковёр, Лия абсолютно не понимает, куда они идут — но очень скоро Деметра, приложив браслет к сканеру у одной из дверей, открывает перед ней небольшую комнату — от входа Лия сразу видит раковину с большим зеркалом.
Уборная, как хорошо. Лия бросается к раковине, включает воду и в панике хватается за большой рулон мягких салфеток. Салфетки рвутся в руках, комкаются, но хотя бы с ног стереть, платье наверняка испорчено… что же ей теперь делать…
— Тише, тише, ты что, — Деметра подходит к ней снова и мягко перехватывает дрожащие руки с куском впитывающей бумаги. — Не торопись, всё в порядке, ну.
— А если кто-то… — Лия с подступающей паникой оглядывается на дверь.
— Во-первых, — она улыбается, — ты очень зря думаешь, что никто из присутствующих здесь никогда на себя ничего не проливал и это кого-то шокирует. А во-вторых — я в любом случае не стала бы тебя вести туда, где ты будешь переживать, что кто-то вломится. По крайней мере, я уж надеюсь, что к моей личной гримёрке подходит только мой личный код браслета. Давай я тебе помогу всё смыть, м?
Деметра отходит куда-то в сторону, а Лия так и стоит перед зеркалом, глядя на своё отражение и застыв в полном оцепенении.
Это не с ней. Это что-то нереальное. Не может быть, чтобы звезда экрана, Деметра, Де-мет-ра — решила сейчас вот так просто пойти смывать пятна с её платья, как будто это вообще ничего не значит.
Крошечной части этих впечатлений хватило бы на то, чтобы стать потрясающей историей, от которой поумирают от зависти все её одногруппницы… но сейчас Лия не справляется с тем, чтобы воспринимать это как историю, в которой она оказывается один на один с телезвездой в её личной гримёрке, сейчас ей стыдно, и неловко, и если кто-то ещё видел, как она облилась, это будет худшее унижение на свете, и…
— Лия, — негромко произносит Деметра, глядя прямо ей в лицо.
Внезапно Лия понимает, что она не спрашивает. Она знает, как её зовут.
Не “дочка Каллисты”, не вычурное старокамелотовское “маленькая леди”, не “а девочка с кем? не слишком ли юна для таких вечеринок?” (слышала она и такое сегодня краем уха). Деметра точно знает, с кем она разговаривает, и смотрит чётко на неё — внимательно, цепко.
Лия молча кивает, растеряв весь свой отрепетированный образ. Улыбки, кивки, уверенные взгляды — всё словно рассыпается, как будто ожерелье порвалось и жемчужные бусины попадали в мягкий ковёр.
Только бы не расплакаться.
Не перед ней, не сейчас, ну пожалуйста.
— Милая, — Деметра быстро сокращает дистанцию между ними и быстро, коротко обнимает, сжимает её плечи и заставляет удержать свой взгляд. — Посмотри на меня, пожалуйста. Всё хорошо. Слышишь меня? Всё хорошо. Ничего страшного не произошло, вообще ничего, что нельзя было бы исправить. Если уж позволишь, ты великолепно держишься. И так хорошо справляешься. Я помню, как я на одном из первых приёмов облилась шоколадом — и ладно бы сама, я его ещё и на Тесея вывернула.
Лия неожиданно фыркает в ладони, представив это.
— Ты подожди. Нас ещё и снимали на видео.
— О нет.
— И я выругалась.
Напряжение, сковывавшее Лию, резко лопается, как мыльный пузырь, и она смеётся, наконец-то чувствуя, что расслабляется.
А Деметра… Деметра смеётся тоже, и от звука её смеха — низкого, грудного — Лия чувствует что-то странное. Словно щекочут внутри игристые пузырьки, и вот это тёплое золотое солнце, гладящее затемнённые окна длинными лучами — оно тоже там, внутри неё. И внутри Деметры.
— Я потом пришлю тебе это видео, оно в моём личном золотом архиве, никогда не забуду. Дашь твой код?
Деметра легонько прикасается к правой руке Лии, ожидая обмена кодами для связи — и осекается, не увидев там браслета.
И солнце внутри Лии гаснет.
Она чувствует, как на лице проступает стыдный, неловкий румянец, и отчаянная обида на всё — на себя, на маму, на всех этих красивых взрослых моделей, на себя ещё раз, за то, что родилась так поздно, чего стоило хотя бы на год раньше!.. — затапливает, переливается через край, и ресницы дрожат, пытаясь её запереть внутри.
— Ещё… пара месяцев, — тихо говорит она, не глядя на Деметру и отнимая руку, чтобы спрятать пустое, голое запястье маленькой девочки. И ведёт она себя сейчас как маленькая девочка, пытающаяся не расплакаться в чужой гримёрке, и Деметра это сейчас поймёт и не захочет больше связываться… и всё это закончится.
“Первый взрослый приём”. Конечно.
Как насчёт “нет”.
— Ни за что бы не подумала, — такой же тихий голос Деметры вплетается в её мысли, мягко расталкивая их по углам. — Абсолютно. Ты производишь совершенно другое впечатление, Лия.
Вдох. Выдох. Дышать, дышать, дышать, несмотря на то, как ей неловко.
— Тогда… электронная почта подойдёт? — ещё раз выдохнув, Лия с силой загоняет смущение внутри себя.
— Прекрасно, — Деметра вытаскивает из своего клатча мягко поблескивающий коммуникатор и снимает блокировку. — Вводи!
Лия быстро набирает свой адрес, по-прежнему не веря, что хотя бы что-то здесь и сейчас происходит на самом деле. Но следующий момент бросает ей новый вызов, когда Деметра прячет коммуникатор обратно и смотрит на неё:
— Теперь давай всё-таки займёмся твоим платьем. Не переживай, это быстро, нам повезло, что я облила тебя просто вином. Можешь даже не переодеваться ни во что, я всё сделаю прямо на тебе.
Она отходит на несколько секунд, хлопает какой-то дверцей — и возвращается с небольшим белым контейнером.
— Лёд? — озадаченно смотрит Лия.
— Вообрази! Всё настолько просто. Замывать мылом или чем-то ещё было бы долго, ещё и сушить пришлось бы вечность… кстати, мой совет, если приём важный, всегда, вообще всегда готовь второе платье. Плюс один небольшой пакет, если оно немнущееся, зато нервы целы. А так — сама сейчас увидишь. Встань только на свет, чтобы видно было лучше? Вот можно просто спиной к раковине, да, супер.
Лия осторожно опирается на гладкую плиту. Плечи как-то сразу отводятся назад, и это почему-то ужасно… смущающе.
Но не так, как то, что делает дальше Деметра: берёт из контейнера кубик льда и прижимает его к потёкам вина на нежном молочном шёлке.
Прямо на Лие. Как обещала.
Ещё и ещё раз.
Потом Лия понимает, что не помнит, как дышать.
Деметра.
Та, которую она раньше видела только на экранах.
Деметра делает это с ней. Склонившись над Лией, прикасается сквозь тонкую ткань платья холодным кусочком льда, тающим под пальцами. Аккуратно, не пропуская ни одного пятна.
Платье местами уже промокает совсем насквозь, липнет холодной тканью к телу. Лия буквально заставляет себя сделать выдох, потом вдох… но от того, как колотится сердце, не слышит даже своего дыхания, и лицу от румянца горячо, и ей почему-то странно сводит бёдра под платьем…
От очередного прикосновения где-то под рёбрами её резко пробивает дрожь. В ушах стучит.
Лия распахивает глаза — когда она успела их закрыть?.. — и сталкивается со взглядом Деметры, сверху вниз, невыносимо, смущающе близко, так, что чувствует запах её духов и видит, какие у неё зелёные глаза.
— Нда, я недооценила масштаб трагедии, конечно… — негромко произносит Деметра, задумчиво качая головой. — Так ты совсем замёрзнешь. Вот что, давай-ка завернись быстро в полотенце, а потом высушим тебя теплопушкой, у меня тут есть. Ткань не испортится, не переживай, мы аккуратно.
Испортится ли ткань — последнее, о чём переживает Лия, когда Деметра набрасывает ей на плечи большое мягкое полотенце. В голове шумит так, что она сейчас, кажется, упадёт.
— Вот так, да, промокни… а теперь иди сюда ко мне. — Деметра щёлкает кнопкой какого-то прибора, и тот начинает тихо гудеть, согревая воздух. — И сейчас на тебе всё высохнет.
— Деметра… — голос не слушается и хриплый, но сказать надо что-то просто чтобы не молчать. — Спасибо огромное за помощь.
— Дорогая, о чём вообще речь. Моя вина, в конце концов, неужели я могла не помочь тебе. О, ну вот и всё! Можем возвращаться к гостям, платье как новое. А Тесей тогда явно весь костюм выкинул. Или хочешь ещё тут побыть?
— Я… — хочет, ужасающе хочет, но можно ли в таком признаться, — Думаю, поправлю немного макияж.
— На мой взгляд, у тебя всё прекрасно, — Деметра пожимает плечами, — но я понимаю, для уверенности — лучшее средство. Ну, одно из… но напомни мне рассказать тебе про остальные через два месяца.
Лия не краснеет только потому, что как раз прикасается к щекам пуховкой с пудрой.
— Готова? Идём?
Возвращаются они в ничуть не изменившийся зал: всё та же негромкая струящаяся музыка, всё те же журчащие голоса, смех и тонкий звон бокалов. Лия делает вдох — и, выдыхая, чувствует, что, кажется, всё-таки смогла прийти в себя и успокоиться.
Что-это-всё-только-что-с-ней-было.
— Пойду пройдусь и поздороваюсь со всеми, — Деметра улыбается. — Очень рада была тебя встретить, дорогая. Напишу вечером!
Лия кивает. Внутри неё словно снова пузырится искрящееся вино… но на этом и хватит, пожалуй, до конца вечера её подружка — газированная вода.
— Деметра? Неплохо.
Лия оборачивается на голос мамы. Каллиста стоит совсем рядом, чуть приподняв брови и глядя на неё, оказывается, Лия и не заметила, как та подошла…
— Хорошее знакомство, — кивает она словно бы своим мыслям. — Полезное для тебя, связи с прессой и медиа нужны всегда. Она ещё молода, конечно, сколько ей, двадцать пять, кажется… но быстро поднимается, не отнимешь. Пойдём, поговоришь ещё кое с кем, кстати. Хочу тебя представить…
— Да, — отвечает Лия, не особенно слушая. А потом ей хочется кое-что попробовать… и она немного понижает голос, повторяя: — Да.
Получается почти похоже.
***
В какой-то момент вечер всё же заканчивается. Затихают голоса, прощаются гости, музыка понемногу сходит на нет. В машине Лия, получив возможность наконец немного расслабиться, прикрывает глаза, всё ещё переживая каждую прошедшую секунду — и беспрестанно возвращается мыслями в светлую гримёрку, которую она теперь знает как найти.
Румянец снова прокрадывается на кожу, и голову кружит — хотя сколько она выпила того вина, всё вылилось на неё… Но одно воспоминание о том, как Деметра склонялась над ней — тёплые пальцы с кусочком льда, внимательный взгляд зелёных, как трава, глаз…
Хочется почему-то всхлипнуть. Хочется рассмеяться. Хочется уткнуться разгорячённым лбом в стекло машины, чтобы стало хотя бы немножко легче.
Благо, мама не смотрит на неё сейчас… а если смотрит, то пусть лучше думает, что дочь устала с непривычки после приёма, чем…
Лия сама не знает, чем что. Что с ней такое.
Дома она аккуратно снимает туфли — ступни звенят от напряжения — со вздохом удовольствия встаёт на пушистый длинный ворс ковра и переодевается из платья в пижаму.
И слышит тихий звук коммуникатора.
Ладони резко холодеют, а внутри что-то вздрагивает. Она… не забыла?
И — да. На экране светится незнакомый номер. Непрочитанное сообщение со вложением.
Прикусив губы и пряча сияющий взгляд под ресницами, Лия забирается в кровать и, задержав дыхание, открывает сообщение. Голосовое.
“Привет! А вот и обещанное видео того позорища с шоколадом. Не то чтобы я хотела попросить тебя им больше ни с кем не делиться, в конце концов, эта запись до сих пор где-то в медиаархивах лежит… Но всё же. Не поверишь, пересмотрела сейчас сама и до сих пор стыдно.”
Деметра смеётся снова, и Лия роняет лицо в ладони, чувствуя, как возвращается заливающий её целиком румянец.
“Но я всё настаиваю, что ты держалась чудесно. Поздравляю с первым событием, Лия. Расслабляйся как следует, ты заслужила. Доброй ночи!”
Записать голосовое в ответ ей сейчас не хватит ни смелости… ни, честно говоря, уверенности в том, что голос не подведёт, и Лия проводит добрых минут пятнадцать, вертя и переставляя слова, чтобы сочинить наконец-то: “Обещаю, никому не покажу. Спасибо за всё, Деметра. Я так рада, что ты оказалась рядом. Доброй ночи!”
Над “ты” или “вы” она думает десять минут из этих пятнадцати, стирая, меняя, возвращая… и отправляет, наконец, с “ты”, прежде чем снова передумает и отступит.
В ответ приходит подмигивающий смайлик. И следом — оповещение “контакт не в сети”.
Ох.
Помедлив, Лия открывает видео во вложении и узнаёт сегодняшний зал. Те же огромные окна, такое же разодетое общество… Она даже понимает, что тут, кажется, много на ком работы как раз ещё аполлоновские, видела их на других видео и фото. А вот и Деметра… по виду едва старше самой Лии, но вряд ли, конечно.
Лия следит за каждым её движением. За горделивой осанкой, за смазанными, но запоминающимися, яркими жестами. На видео играет какая-то музыка, из-за которой не очень хорошо слышно, что именно Деметра говорит… зато хорошо видно, как к ней подходит архонт. Торжественный, серьёзный, в мантии цвета белого золота. Говорит что-то, протягивает Деметре руку для пожатия… Замешкавшись, Деметра вместо свободной руки делает какой-то неловкий жест той, что держит высокую чашку, передумав, отводит её назад…
…и всё её содержимое выворачивается на костюм Деметры и на светлую мантию Тесея, заливая её ужасающими коричневыми потёками, что живописнейшим образом растекаются во все стороны. Вокруг почти хором ахают, и музыка резко смолкает… и в повисшей тишине чётко-чётко слышится звонкое, чистое “Блядь… простите, архонт”.
Кажется, Тесея спасает только то, что мантия, судя по всему, из чего-то очень плотного. А Деметру — то, что он, опешив на несколько секунд, первым смеётся.
Чудовищно… Широко открыв глаза, Лия смотрит на жуткую картину, на смесь растерянности, шока и досады на лице Деметры…
Ей и впрямь невероятно сегодня повезло, оказывается. И уж совсем не факт, что её тогда успокаивал Тесей — это ему надо было срочно искать, что сделать с мантией и во что переодеться…
“Катастрофа, правда?” — её коммуникатор снова оживает, на этот раз обычным сообщением.
“Абсолютная”, — честно набивает в ответ Лия. — “А как после такого вообще выжить?..”
“Память вытесняет. Зато байка на века. Когда Тесей в следующий раз где-то увидел меня снова с каким-то кофе в руках, лицо у него было неописуемое.”
Лия отправляет закрывающий лицо руками смайлик. В общем-то, он её сейчас идеально описывает.
“Ладно, пойду всё же посплю, завтра с утра съёмка. И тебе советую. Увидимся!”
“Увидимся!”
Глядя на строчки на экране, Лия прижимает ладони к пылающему лицу. Это на самом деле всё? Это с ней сейчас болтала так запросто та, которая каждое утро сияет со всех экранов? С ней, с Лией — Деметра?
Всего этого для неё сейчас так ужасно… много. И без всех потрясений день был бы невероятно интенсивным и выматывающим, но это… Лия снова кусает губы и открывает видео с начала. А потом закрывает, не дойдя до жуткой сцены с пролитым на архонта шоколадом.
Интересно, есть ли ещё что-то с того времени… Лия открывает экстранет и задумчиво вбивает в поиск предполагаемый год и имя, переходит по ссылке… ещё одной… На неизвестно какой по счёту она сдаётся и сохраняет себе фото, одно за другим, говоря себе, что хочет запомнить эффектные позы и взгляды…
Вот только она может себе не врать: ей не нужно прилагать и малейшего усилия, чтобы запомнить то, что уже отпечаталось на сетчатке глаза. Она сохранила уже полсотни фото, наверное, и тех, где Деметра выглядит её ровесницей, и постарше… но уже минут пять, кажется, смотрит, не отрываясь, на последнее из них, явно совсем недавнее. Деметра на нём стоит, опершись спиной и локтями на гладкий гранатовый бок “Гермеса” — недавней успешной разработки завода автомобилей. И её, и машину заливает яркое солнце, скользящее по металлу обшивки — Лия почти представляет, какой он горячий на ощупь — и по обнажённым рукам Деметры, одетой в белый кожаный комбинезон без рукавов. Судя по расстоянию, на которое расстёгнута молния (и по тому, как он облегает, отмечает разум), просто на голое тело.
И Лия за-ли-па-ет. Ей хочется смотреть, разглядывать всё — и вместе с тем отвернуться, потому что всё это почему-то — снова как там, в гримёрке — смущающе, как будто так нельзя…
Как будто это всё за какой-то гранью, которую ей так хочется перейти.
Ещё один взгляд на фото — и она резко убирает коммуникатор в сторону и блокирует экран, потому что, кажется, у неё жар. Тело горит. Словно реально поднялась температура, словно ей тесно внутри себя, и даже случайные прикосновения — кожи к коже, кожи к белью постели, к чему угодно — заставляют ёрзать, и уже знакомо сводит бёдра…
Сбитая с толку ощущениями, Лия неожиданно для себя тихонько всхлипывает. Но глаза сухие, она не плачет, нет, но…
Ещё один такой всхлип без слёз она прячет в подушку, боясь, что её услышат.
Нет, это что-то невозможное. Может быть, правда, встать за термометром, взять жаропонижающее… или хотя бы умыться…
Встав с кровати, Лия спускается к ванной комнате, но та оказывается заперта, и за дверью шумит вода — значит, папа, он всегда поздно принимает душ, а если уж уходит туда, то надолго… Не страшно, на кухне тоже есть раковина.
Стоя на прохладном полу и абсолютно не чувствуя никакого холода от гладких плиток, она совсем немного откручивает кран, чтобы вода не слишком шумела, и плещет себе в горящее лицо — вот только жар не утихает. Можно ещё налить себе воды в стакан, забрать с собой…
Она замирает.
Внезапная, ужасная мысль, с которой Лия абсолютно не знает, что делать, прошивает её как иглой. Капли воды на лице нисколько его не остужают — напротив, кажется, сейчас вскипят.
Что она делает, что, что, это же всё просто какой-то бред, да? Она перегрелась или просто сошла с ума там, на приёме?
Но кажется, сегодня решает не разум, а тело. И прежде чем Лия скажет себе снова, что надо просто пойти к себе и попытаться уснуть… она шагает к холодильнику и, неслышно открыв дверь морозильной камеры, кладёт в стакан несколько кубиков льда.
Она потом разберётся с тем, что происходит. Правда. Наверное.
Почти бегом Лия возвращается в свою комнату и закрывает дверь. Лицо горит ещё хуже, чем раньше, но разум, похоже, действительно ушёл на перезагрузку.
Зажмурившись от смущения, забившись под одеяло, она достаёт из стакана один кубик, тут же тающий в ладони — маленькие быстрые струйки стекают по запястью и ниже, на предплечье — и дотрагивается им до шеи.
Резкий выдох, вырывающийся у неё в момент соприкосновения льда с горячей кожей, кажется последним. Но Лия продолжает.
Струйки талой воды стекают вниз, впитываются в тонкую ткань пижамы. Сердце стучит так сильно, что она не слышит ничего за этим стуком… но продолжает, и когда первый кубик исчезает полностью — Лия берёт второй.
Я всё сделаю прямо на тебе.
Эхо голоса Деметры вплетается в её сознание, и Лия едва не роняет кубик — таким живым и чётким он кажется. И невозможно, невозможно не вспо-ми-нать…
Она сначала коснулась вот здесь. Почти у сердца. Льдинка, попавшая в сердце… Лия смутно помнит какую-то такую сказку, которую пересказывал ей ещё папа, услышавший от кого-то другого… сюжета она не помнила, но фраза про льдинку в сердце сейчас как нельзя лучше описывает всё происходящее.
Теперь здесь. А теперь ниже. А теперь… вот здесь она задержалась, а потом провела снова…
Холод растекается от льдинки по телу, пижама намокает и липнет к телу… точно как платье тогда. Пальцы, однако, немеют — Лия перехватывает кубик льда другой рукой, а замёрзшую подносит ко рту, согревая дыханием. Во рту пересыхает, и второй кубик тает, тает, тает на ней…
Третий Лия прикладывает к губам и зажмуривается ещё сильнее, когда разум подсовывает ей образ Деметры… которая сделала бы с ней так же. Вот так, тающим кубиком льда по губам… и потом вот так вниз по шее…
Лия утыкается лицом в подушку, дрожа и роняя кубик в кровать. Вытаскивает его из складок одеяла… и снова прижимает к полыхающей коже, уже не через ткань пижамы, а прижав ладонь к животу между брюками и задравшейся кофтой. Дыхание сбивается, выталкивается из горла рваными выдохами.
Вторая ладонь замерзает тоже. Лия тянется за ещё одним кубиком, не желая прекращать то, что она делает, каким бы безумием это ни было… и инстинктивно прячет замёрзшую руку там, где явно сейчас всего теплее — между коленей.
И бёдра снова резко сводит — мучительно, тянуще, невыносимо, и почему-то внизу живота становится тяжело почти до боли, тоже тянущей, пульсирующей…
А теперь иди сюда. Ко мне.
Голос Деметры в её памяти снова звучит совсем как настоящий, и Лия всхлипывает, продолжая проводить по коже кусочком льда. Тело само подаётся навстречу рукам… той, что держит лёд, и той, что зажата между ног. Это ужасно, ужасно, она не должна это представлять, она не должна думать так…
Но как же она хочет вернуться сейчас назад. Чтобы это всё снова… чтобы это были руки Деметры. Чтобы это она делала все эти невыносимые, смущающие вещи, и вот так прикасалась, и смотрела своими зелёными глазами…
Снова всхлипнув, Лия разжимает бёдра и поднимает ладонь выше — туда, где так тянет и пульсирует — и топит новый стон во взбитом одеяле, зарываясь в него лицом… и не может, не может уже остановиться, пальцы обжигает жаром даже сквозь ткань. Иди ко мне, слышит она снова и снова низкий негромкий голос, и вздрагивает, сильно, длинно. Посмотри на меня.
И Лия горит, вся, целиком, ей и ванны со льдом не хватило бы, чтобы унять этот жар, когда она представляет так ярко, так остро, что это сейчас пальцы Деметры скользят по её телу и сжимают — легко, на пробу, словно разведывая территорию, проверяя — можно ли (можно, прошивает Лию очередная мысль, вырывающаяся у неё почти вслух, так, как она сама бы и сказала, если бы Деметра спросила…), проверяя, как далеко можно зайти… Она выгибается под собственными прикосновениями, прикусывая изо всех сил губы, чтобы не стонать, и память тут же подбрасывает ей снова этот голос, зовущий её по имени, имеющий на над ней какую-то пугающую, абсолютную власть — ты великолепно держишься.
Ты так хорошо справляешься.
Ещё. Ещё.
Зажмуриваясь так, что из глаз готовы посыпаться искры, Лия осмеливается наконец-то на то, на что ещё в своих мыслях не решалась… но на что сейчас… если бы её спросили… сказала бы “да”, останься у неё ещё силы говорить.
И проникает пальцами между складками кожи, где так нестерпимо горячо, и скользко, и её обжигает как огнём — и хватает всего нескольких движений внутрь, чтобы сжаться, содрогаясь, на собственной руке, стискивая её бёдрами, зарываясь в одеяло…
Тело долго ещё звенит струной, подрагивая. В ушах шумит, словно море, которого она никогда не видела, и ресницы, кажется, мокрые…
Лия натягивает на себя одеяло, прячась в него с головой. Сердце стучит так сильно, что кажется, весь их дом сотрясается от грохота. Во всё пережитое, кажется, по-прежнему не совсем верится… но в ней поселяется такая сладкая, расслабленная леность, будто вся Лия, снаружи и изнутри — нежное взбитое суфле, сливочный крем, тающее под солнцем мороженое. И, кажется, сейчас ей совсем-совсем всё равно.
Единственная мысль, посещающая её на грани сна — разве что при родителях она какое-то время ещё точно новости смотреть не будет.