Work Text:
— Ты сааребас? Бас-сааребас?
Хоук едва успел спросить у Арвараада, что это значит, как тот уже замахивался боевым топором, целясь прямо ему в голову. Откатившись назад, Хоук выпустил в серокожих великанов несколько волн холода: лёд по меньшей мере скуёт их движения, а если повезёт — расколет на куски.
Вскоре гиганты валялись у его ног, точно груды мусора. Кроме Арвараада, который оказался на удивление устойчив к магии.
— Сааребас... — прохрипел он. — Твоя ложь не отравит мои уши... Ты будешь укрощён и приведён... К Кун...
А вот сам Хоук не смог бы надолго затягивать этот бой: он исчерпал свои силы до донышка, при каждом движении тело пронзала боль от многочисленных ран.
Боль.
Знающий маг способен обратить боль в силу. Многие боятся этого. И они — глупцы. Он может управлять этим. И ему хватит самоконтроля, чтобы чтобы не отдать этой силе всего себя.
Зрение заволокло красной дымкой от льющегося в его тело потока магии, способного расколоть мир в мелкое крошево, и затем он приказал Тени вывернуть этого кунари наизнанку.
А маг Кетоджан после всего этого взял и предался пламени. Петрис — та сестра, что поручила ему сопроводить Кетоджана, могла бы и догадаться, чем всё закончится.
Но Хоук так и не заметил в её серо-стальных глазах ни страха, ни раскаяния.
— Я выбрала бродягу из Нижнего города, потому что никто не стал бы по тебе скучать, но ты всё же выжил. И я бы не задумываясь поступила так снова. Я пойду на что угодно, чтобы пресечь бездействие Церкви по отношению к этим еретикам. Я сделаю всё для защиты своей веры.
— И каким же образом кунари ей угрожают?
Сестра шагнула к нему и привстала на цыпочки, едва не касаясь губами его уха.
— На этот вопрос тебе ответят раны на твоём теле... Малефикар.
В жизни Хоука было много женщин. Эту церковницу даже красивой-то назвать было нельзя, но от стали в её голосе и глазах у него по спине побежали мурашки. И это не имело никакого отношения к страху.
***
— И вот наши пути пересеклись снова, сестра Петрис.
— Мать Петрис, серра Хоук.
Всё тот же неизменно надменный тон. Всё тот же стальной взгляд без тени страха.
— Кто-то незаконно воспользовался именем Верховной жрицы, серра Хоук. Сер Варнелл понесёт наказание за этот проступок.
Хоук фыркнул.
— Я что, должен поверить, будто этот бронированный ручной пёсик действовал без оглядки на твои приказы?
И снова её дыхание касается его уха, и снова слышится низкий, бритвенно-острый шёпот:
— Меня не касается, во что ты веришь. Но поверь, без меня ты никогда не найдёшь так обожаемых тобой еретиков.
Она повернулась, чтобы уйти, но Хоук безотчётно схватил её за запястье, желая удержать. Она посмотрела на него — губы изогнуты в усмешке, в глазах сверкает вызов.
Он со вздохом разочарования разжал пальцы, и тогда она проронила своим невероятным резким шёпотом:
— Катакомбы, серра Хоук. Не затягивайте.
***
Хоук так и не смог понять, почему Аришок не попытался покинуть город, если ему здесь так не нравится, что того гляди, лопнет от ярости. Впрочем, возможно, Аришок ищет предлог, чтобы превратить Киркволл в руины. Ну, так или иначе он его найдёт.
Но всё-таки Хоуку хотелось хоть разок увидеть в этих холодных самоуверенных глазах вспышку удивления. И поэтому он вонзил нож в череп посланника-кунари.
Трещина в её стальной сдержанности стала бы его победой. Но одного потрясённого взгляда ему будет недостаточно. Он не остановится, пока это выражение её глаз станет для него привычным.
Потом он находит в Соборе мёртвого Сеймуса.
И узнаёт руку, его убившую.
Сеймус мечтал о примирении и взаимопонимании. Но ни Киркволл, ни кунари мира не желали. В своей смерти Сеймус Думар мог винить только себя.
— Присоединяйтесь к моим людям, серра Хоук, и мы покажем добрым людям Киркволла, как должно испытывать свою веру.
И вот Хоук снова сражается с волной серокожих гигантов.
Снова перед глазами красноватая дымка, снова тело переполнено болью, наслаждением и мощью.
Тела кунари превратились в красное месиво на соборном полу, и не разобрать, где пролита его кровь, где — чужая.
Когда мать Церкви подошла к нему что-то сказать, красный туман в голове ещё не рассеялся. Хоук крутанулся, хватая её за талию, и прижимая к сверкающей золотом статуе Андрасте.
Но в её проклятых глазах всё равно сияла непоколебимая уверенность, даже когда он прижался к её губам своим окровавленным ртом, даже когда их языки сплелись в поцелуе со вкусом железа.
Он подался назад, но замер, почувствовав как пальцы с острыми ногтями впиваются в предплечье.
— Уже закончили, серра Хоук? — спросила она идеально ровным тоном.
Зарычав, он задрал подол её робы, обнажая бледные бёдра.
— Последний шанс, — предупредил он.
Она лишь ухмыльнулась в ответ, и в глазах сверкнул вызов.
Тогда он расстегнул пояс и взял её прямо там, у подножия статуи.
— Ты фанатичная сука, Петрис, — прорычал он, сжимая зубами её ключицу.
— А вы, серра Хоук, озверелый головорез, кому дано больше, чем он того заслуживает, — прошептала она в ответ, обхватывая бёдрами его талию и привлекая ближе к себе.
Он повиновался и толкнулся в неё, глубоко и яростно.
— Каково это, когда тебя берёт малефикар, прямо у ног Невесты Создателя?
— Моя душа принадлежит Ему. Всё, что я делаю, я делаю во имя Его славы. Ты не взял... О-о-о... не взял ничего, серра Хоук.
И на его, и на её коже заблестел пот — пик наслаждения был уже близок. Они кончили одновременно и через мгновение рухнули на скользкий от крови пол, пачкая одежду, оставляя багровые отпечатки на обнажённой коже.
— Моя... — прошептал Хоук, слабея, прежде чем поддаться изнеможению и бессильно уронить голову ей на грудь.
— Нет, серра Хоук... — Петрис обвила его руками, придерживая и прижимая к себе. — Теперь ты — мой.