Work Text:
1.
Сынмин понятия не имеет, что с ним творится в последнее время. Все было нормально. Абсолютно. Еще никогда он настолько глупо не вел себя рядом с Чанбином, а теперь сам себе напоминает все дурацкие мемы про влюбленных.
Да, да, он влюблен, но это же не повод.
Он заходит в будку записи, сосредотачиваясь на том, что нужно будет сделать. Проговаривает замечания с прошлой сессии, смотрит на листы с текстом в руках, вспоминая мелодию. Все знакомо настолько, что места — и оправдания — ошибкам просто нет.
Но когда он надевает наушники и смахивает челку со лба, а Чанбин начинает говорить, все внутри обрывается.
— Давай начнем со второго куплета? — предлагает Чанбин. Сынмин кивает, ставя пометку карандашом. — В конце второй строчки пой помягче, постарайся передать такое настроение, когда…
Сынмин растворяется в его голосе, половину слов пропуская мимо. Он едва не закрывает глаза, чтобы только слушать и слушать, и слушать, что Чанбин говорит. Как описывает нужную эмоцию, как подкрепляет какими-то примерами. Сынмин понял еще в прошлый раз, совсем не обязательно напоминать ему снова, но он молчит, продолжая впитывать голос Чанбина, и представляет, как тот сейчас, чуть нахмурившись, сам скользит взглядом по строчкам и, объясняя, водит рукой в воздухе.
— Сынминни, ты меня слушаешь?
Голос звучит тише, ниже. Проникновеннее. Настолько, что Сынмин вздрагивает — и бьется лбом о микрофон перед собой.
Не больно. Просто унизительно.
Чанбин фыркает в наушниках, а после — звонко смеется. И вообще-то, ну, мог бы отжать кнопку, Сынмину хватает своих ощущений от этого позора.
— Все в порядке? — спрашивает Чанбин немного погодя.
Сынмин поправляет наушники, выравнивает микрофон и, поймав взгляд Чанбина за стеклом, кивает.
Какой же кошмар.
2.
Первые репетиции новой хореографии всегда даются Сынмину не особо-то легко. Он не может так же быстро, как Минхо, уловить рисунок движений, не может так же быстро подстроиться. Он старается, правда, но ему просто нужно больше времени.
И меньше взаимодействий с Чанбином.
Стоило бы догадаться, что будет сложно, когда хореографы только показали им номер. Сынмин смотрел на экран, на ленту с надписью «Чанбин» на одном из танцоров и мысленно морщился каждый раз, когда другой танцор, уже с лентой «Сынмин», оказывался рядом.
За что ему все это?
— Давайте еще раз. — Чан хлопает в ладони, и все расходятся по своим позициям.
Сынмин сжимает зубы, настраиваясь на работу, и старательно повторяет заученные движения.
Вот только бросать взгляды на Чанбина ему не мешает ни сложность шагов, которую он до сих пор до конца не запомнил, ни их трек, звучащий из колонок на полной громкости, ни то, как спотыкается на очередном перестроении Джисон.
И именно поэтому, оказавшись у Чанбина за спиной, Сынмин пялится на его плечи в свободной черной футболке, на то, как рукава то задираются, обнажая крепкие руки, то опускаются, и благополучно упускает момент, когда им нужно меняться. Но врезается в Чанбина, кажется, бьет его коленом и прижимает к себе, схватившись за Чанбина, чтобы не упасть.
Падают они в итоге вместе.
И от того, как все откровенно над ними ржут, Сынмину хочется провалиться под землю.
— Ну слезь с меня, — ворчит Чанбин. Каким образом Сынмин оказался сверху, он не помнит, но лежать на Чанбине удобно, мягко — и до горящих ушей стыдно.
Он подлетает, отскакивая чуть ли не на другой конец зала. Все снова взрываются смехом.
— Попробуй смотреть не только перед собой, — дразнит его Минхо, хлопая по плечу. Сынмин кивает.
В следующий прогон он на Чанбина от греха подальше не смотрит — даже когда нужно по рисунку.
Когда это уже кончится?
3.
В гримерке шумно и тошнотворно пахнет лаком для волос — на прическе Чонина его столько, что Сынмин, сидящий за три стола от него, морщит нос. Хочется спать и есть, но ложиться голодным нет смысла, все равно не уснет, поэтому Сынмин поднимается со своего места и плетется к уголку, где сложена вся еда.
— Сынминни, сделай мне тоже, — просит Чанбин, и Сынмин замирает посреди комнаты истуканом. Кивает, обернувшись.
Ладно. С этим-то он в состоянии справиться. Сколько уже раз такое было.
Найти кипяток и налить его в упаковку у него получается без приключений — потому что никого рядом нет. Сначала он заваривает рамен Чанбину, четко по выдавленной риске на стенке, накрывает пластиковой крышкой, давая настояться. Потом берется за свой и относит его в гримерку.
Вдох-выдох. Пока что все идет хорошо.
Рамен Чанбин он тоже доносит, не споткнувшись и не расплескав бульон. Уже повод для гордости.
И даже дойти до столика, за которым сидит Чанбин, он умудряется.
— Спасибо, — искренне благодарит Чанбин и накрывает запястье Сынмина своим.
Руки дрожат. Пальцы слабеют.
Сынмин успевает поймать рамен до того, как он весь окажется на полу, — ну просто чудеса реакции, — но горячий бульон все равно выплескивается за край и льется Чанбину на колени.
Да сколько можно?
— Айщ-щ, — шипит Чанбин, потирая обоженное колено.
Сынмин таращится на него, вцепившись в упаковку изо всех сил. Хорошо, что они уже сняли костюмы — как раз на такой случай. Плохо, что обычно такие случаи устраивает вообще не Сынмин.
— Ну, спасибо, что в лицо не плеснул, — хихикает сбоку Джисон.
Сынмин морщится. Какого они вообще о нем мнения?
— Извини, хён, — бормочет он, стараясь успокоиться. Еще раз. Вдох-выдох. Поставить рамен на стол. Достать Чанбину салфетку. Прижать ее к мокрому пятну — и не задохнуться к чертям от прикосновения.
Чанбин хмурит брови, но не ругается. Только вздыхает:
— Устал так, что руки не слушаются?
Да не в этом дело, хочется сказать Сынмину, но он только кивает, цепляясь за дурацкую отмазку. Пусть лучше Чанбин думает, что он вымотался. А не то, что он просто перед Чанбином теряет здравый смысл, координацию и — раз за разом — гордость.
Когда-нибудь терять будет нечего. И что Сынмин будет делать, он понятия не имеет.
4.
Они снова в танцзале, отдыхают после очередного прогона. Сынмин бесстыдно сливается со стеной, привалившись к ней лопатками, и старается не смотреть в сторону Чанбина, потому что это чревато и без того участившимся после репетиции дыханием. Сердце заходится в ребрах просто оттого, что тот что-то в красках рассказывает Чану.
Сынмин закрывает глаза, откидываясь на стену затылком. Как же он устал. Позориться уже сил нет — он всегда отличался аккуратностью и сдержанностью, просто Чанбин делает с ним что-то страшное, честно; а признаваться Чанбину — вообще не вариант.
Они близки. Сынмин бесконечно ему доверяет и знает, что это взаимно, но это не та взаимность, которой хочется.
Даже если ему иногда кажется, что стоит хотя бы попробовать, эту мысль он очень быстро выкидывает из головы. Не стоит. Это он еще понимает.
— Киньте воду! — просит Чанбин, и Сынмин, как по команде, распахивает глаза. Осматривает зал.
Он сидит ближе всего к бутылкам, но он заранее может представить, чем это закончится — он обольется; он обольет Чанбина; он кинет бутылку так, что она, провернувшись в воздухе, приземлится обратно ему на макушку.
Нет уж, спасибо.
Кто-то ворчит сбоку, кто-то устало посылает Чанбина самому сходить за водой.
Сынмин надеется, что они разберутся без него, и снова прижимается к стене.
— Хей, Сынминни. Будь другом.
Да почему…
Сынмин выдыхает. Как можно аккуратнее берется за бутылку. Примеривается.
И попадает Чанбину прямо донышком в лоб.
Чан задыхается от смеха. Чанбин матерится себе под нос, ощупывая ушибленное место.
Сынмин жмурится, отчаянно желая, чтобы прямо сейчас в полу образовалась огромная дыра и он просто исчез где-нибудь в подвалах компании.
— Прекрати пытаться меня убить, — воет Чанбин. Сынмин осторожно приоткрывает один глаз, видит, как Чан сочувствующе гладит Чанбина по макушке, а Минхо, чуть в стороне от них, хитро ухмыляется.
Сынмин показывает ему язык и тянется за бутылкой для себя.
Однажды это закончится. Ну или он просто убьет Чанбина. В принципе, так уже тоже можно.
Сынмин устал.
5.
— Сделаешь кофе? — спросит Чанбин, легко тыча Сынмина в бок. — Усну сейчас.
— Ночью спать надо, — ворчит Сынмин, но все равно поднимается с диванчика и идет к кофемашине, стоящей в углу комнаты.
Что Чанбин ему отвечает — и отвечает ли вообще — он уже не слышит. Он сосредотачивается на привычных действиях, хотя… Заваривать рамен тоже привычно, и чем это кончилось?
Кофемашина гудит, перемалывая зерна. Сынмин вертит в руках рожок, повторяя выученный назубок алгоритм. Просто на всякий случай. Мало ли.
Руки не дрожат, но уверенности он не чувствует. Кажется, он все делает не так: засыпает мало кофе, льет много воды, неровно вставляет рожок. Все вроде бы нормально, пахнет вкусно, как положено. Но у Сынмина все внутри сжимается, когда он отдает чашку Чанбину.
Ну пожалуйста. Ну это-то у него всегда получается!
Чанбин отпивает осторожно, потому что горячо.
И, сделав глоток, кривится.
Сынмин промаргивается, надеясь, что не бледнеет.
Прокашлявшись — видимо, подбирая вежливые слова, — Чанбин выдавливает:
— Ты мог бы просто отказать.
Сынмин присаживается рядом, неверяще пялясь на чашку.
— Ты меня дразнишь, да? — вздыхает он. — Нормально же вышло.
Чанбин молча протягивает кофе ему. Сынмин старательно сдерживает желание развернуть ее другим краем, чтобы не касаться там, где касались губы Чанбина, и пробует.
И едва не плюется.
У него, кажется, даже в самый первый раз получилось не так плохо.
— Я переделаю.
Чанбин кладет руку ему на колено — Сынмин чуть не обливает кофе, потому что кто так делает вообще, — и легко надавливает.
— Сиди уже. Я закажу.
Сынмин подавленно кивает, отставляя чашку.
Пусть будет так. Он смутно догадывается, что в попытках показать себя с лучшей стороны он каким-нибудь дурацким образом умудрится еще что-нибудь испортить, поэтому — нет уж. Лучше так.
1
Они снова в танцзале. Сынмин задержался, потому что ему все никак не дается связка шагов, а Чанбин — потому что Сынмину нет смысла отрабатывать момент их перестроения одному.
— Давай еще раз, — говорит Чанбин, возвращаясь на нужную точку.
Сынмин кивает, подтягивая резинку штанов.
Его бесит, что он едва ли может сосредоточиться. Эта влюбленность никогда настолько откровенно ему не мешала, как сейчас, и он носится по этому кругу как бешеная собака, не в силах остановиться. Это раздражает. И выматывает.
И как закончить, он не знает.
Чанбин громко отсчитывает ритм. Сынмин ведет руками, смотря прямо перед собой.
Когда их много, все проще. Сынмин не думает о Чанбине, и даже после того падения больше так не косячил. Они всего-то не попадают в такт, это можно исправить.
Вот только для этого надо заставить себя поднять на Чанбина взгляд, а у Сынмина просто нет на такое сил — не сейчас, когда, кроме них, здесь больше никого нет.
Три-четыре-пять-шесть…
Сынмин переступает с ноги на ногу, делает выпад в сторону. Готовится поменяться с Чанбином местами.
И в момент, когда ему нужно оказаться перед Чанбином, он спотыкается, Чанбин ловит его, придерживая за локоть, и…
Сынмин думал, такое только в дорамах бывает. Но нет — он пытается устоять на месте, хватается за Чанбина.
И в итоге мажет губами ему по щеке.
Занавес.
Завтра выходной — Сынмин не выйдет из комнаты, пока через день Минхо не придет выносить его дверь, потому что они опаздывают.
Он дергается, стараясь вывернуться из хватки, и становится только хуже — Чанбин слишком близко, Сынмин чувствует тепло его кожи кончиком носа, и ноги не держат, и вообще это все Чанбин виноват.
Чанбин виноват в том, что Сынмина ведет и он прижимается губами к его губам.
На целое мгновение, кажущееся вечностью, Сынмин просто замирает, боясь даже дышать. Чанбин не отталкивает его сразу, и губы у него мягкие-мягкие, чуть сухие. Сынмин тает.
Кто подается навстречу, Сынмин не улавливает совершенно. Мысли носятся в голове на такой скорости, что Сынмин даже обрывки не разбирает. А потом, когда на него накатывает осознание, остается только одна — Чанбин его целует.
Целует.
По-настоящему.
Держит за плечо, ласково стискивая в пальцах футболку, касается его губ своими.
Целует.
Сынмин не падает только чудом.
Его пробирает мурашками, кончики пальцев покалывает, уши горят. Это просто невыносимо — и невероятно, и, может, это все ему только чудится, он просто заснул, пока они едут после какой-нибудь съемки домой.
Но Чанбин прикусывает его нижнюю губу и отстраняется.
— Если все это время, — тихо говорит он, — это был твой план, чтобы меня поцеловать, то план у тебя говно.
Сынмин пихает его в плечо и сгибается пополам от смеха.
Его все еще потряхивает. И губы жжет от поцелуя.
Но Чанбин смотрит на него, улыбаясь, и, может быть, вся эта неловкость того стоила.
Или…
Чанбин обнимает его крепче, ероша волосы на затылке.
Нет, думает Сынмин и тычется носом Чанбину в шею. Оно правда того стоило.