Chapter Text
Дикон безнадёжно пришпорил коня. Стены Окделла были уже так близки, что у него заходилось сердце. Он видел их только во снах, так долго, что даже сейчас ему казалось, будто ему снится сон.
Именно поэтому они с эром Эччеверией скачут и никак не могут добраться. Именно поэтому внутри всё сводит от ужаса, от осознания, что они уже — опоздали.
— Тише, дор, — хрипло окликнул эр Эччеверия. — Если конь тут ногу сломает, никому лучше не станет.
Да как же тише! Как можно тише?!
Две недели они мчались из самой Олларии, загоняя лошадей, почти не спали, и Дикон молился всем, кому только мог, чтобы успеть, чтобы на очередном постоялом дворе увидеть усталого дядю Шарля, остановить его, сказать, что Франциск Оллар мёртв, что приказы его можно не исполнять…
Хорошо, что Дикон встретил кэналлийцев во дворце. Там, конечно, была та ещё свалка, и эр Кальявера зарезал Франциска, которого уже прозвали Сумасшедшим Королём, и Дикон пытался выяснить, что тот сделал с дядей Шарлем, которого вызвали посреди ночи, и не дали даже обьяснить, в чём дело.
Пока эру Кальявере связывали руки, Дикон держал на коленях голову умирающего короля, а тот захлёбывался своей кровью, хрипел и хватал его за руки.
Дик смог разобрать “Октавия”. И “Гвидо”.
И хоть убей, не мог бы объяснить, как понял, что именно приказал в припадке безумия Франциск.
Но, кажется, он вскочил, забыв о том, кого именно держит, и кинулся к выходу, чуть не наступив на эра Кальяверу. Как-то смог растолковать схватившим его кэналлийцам, и те, почему-то, согласились помочь, дали мориска, а эр Эччеверия так вообще поехал с ним…
Уже потом Дик понял: они думали, что Франциск отдал принца Октавия дяде Шарлю. На первом же постоялом дворе это предположение было опровергнуто, но отступать эр Эччеверия не стал.
Так и мчались они вместе до самого Надора.
И вот — подъёмный мост! Ворота! Сейчас стражники окликнут их, и…
Копыта грохотали по дубовым доскам, со двора накатывался шум, крики, кто-то голосил, как по покойнику.
Нет. Нет, ну пожалуйста! Не надо!
Дик всхлипнул, пришпоривая коня.
Гвидо был добр к нему. В каждый свой приезд он сидел рядом с ним, двигался и говорил осторожно, словно огромный волкодав с котёнком. Рассказывал о матушке. Передавал тайком неумелые письма от Эдди. На прощание обнимал — осторожно, будто закрывал от всего мира.
“Не волнуйся, Дубок, — сказал он в их последнюю встречу. — Дубовый лес так просто не истребить”.
Он подарил ему доспех. Он всегда брал в руки тренировочный меч и выходил с Диком на площадку. Он…
— Тан Алан! — ахнул кто-то. Дикон скатился со взмыленного мориска и на негнущихся ногах зашагал в центр двора. Там, где была толпа, там, где пахло кровью.
В груди нарастал горестный вой.
Его нагнал Эччеверия, крепко обхватил за плечи, помогая устоять на ногах.
— Ох, дор Рикардо, — вздохнул он горестно. — Побре гатито!..
Дядя Шарль вышел из раступающейся толпы, и остановился, глядя на Дика безумными глазами. Его губы дрогнули.
— Дикон, что ты тут делаешь? Ты не должен быть здесь. Ты…
Он подошёл к нему, положил тяжёлую руку на плечо, и Дик всхлипнул.
Дядя Шарль был совершенно седым.
Вскрикнула женщина.
— Папа! — радостно позвала она. — Папа, ты приехал!
Какой ещё папа? Герцог мёртв, второй раз за столь короткое время, разве можно этому радоваться?..
Женщина вдруг оказывается так рядом, что Дик невольно вздрагивает. Они оба вздрагивают, он и дядя Шарль.
— Папа, ты привёз Алана, — радостно говорит женщина. Она сияет. Она счастлива.
Её лицо залито слезами.
Она обнимает Дика, как родственница, как возлюбленная.
Как мать.
— Женевьев?.. — мёртво спрашивает дядя Шарль.
Матушка?!
Дик отстраняется, разглядывая незнакомое лицо в сеточке мелких морщин, высохшее, с запавшими глазами.
Матушка?..
— Да, да, папа! — смеётся матушка. — Я так рада тебя видеть! Теперь всё будет хорошо!
Она снова обнимает Дикона; она ниже его почти на голову, это странно. Она же должна быть выше!.. Она должна быть…
Эр Эччеверия что-то резко бормочет на кэнналийском, мучительно прикрывая глаза.
— Женевьев, прекрати! — стонет дядя Шарль. — Приди в себя, Женевьев! Это я, Шарль! А это — Ричард!
— А! — матушка отстраняется, и в её тёмных глазах будто бы проскальзывает узнавание. — Ричард!
Она хватает Дика за руку и прижимает её себе к животу.
— Ричард скоро родится, — говорит она полушёпотом. — А потом родится Эдди! А потом… потом я не знаю. Мы же назовём его вместе, да, Алан? Мой темноволосый Алан!..
Она хватает Ричарда за лицо, притягивает к себе, прижимается лбом; от неё пахнет благовониями, ладаном. Безумием.
— Матушка! — Дик шарахается, и между ним и матерью встаёт эр Эччеверия.
— Где служанки? — рычит он. — Отчего герцогиня в таком состоянии находится на людях?!
Дядя Шарль обнимает Ричарда, и тот дрожит, вжимаясь лицом в жёсткий кожаный нагрудник. От дяди Шарля пахнет кровью.
— Дядя Шарль, король мёртв, — сломано шепчет Дик. — И королева тоже… А принц пропал.
Он будто упал в мешок с шерстью. Вокруг него глухо, и мягко, и тепло.
Матушка плачет, когда её заботливо уводят в её покои. Новости текут мимо Ричарда, как отравленная вода.
Эдди мёртв. Эр Гвидо мёртв. Матушка… Матушка мертва?
— Что же теперь будет? — тихо бормочет Дик.
Эр Эччеверия подходит к нему и смотрит с сочувствием.
— Теперь вы будете тверды и незыблемы, дор герцог, — говорит он тяжело.
Да.
Твёрд и незыблем, Ричард.
