Плюс два

Что ж, — заявил господин Одо, — теперь я, если не возражаете, отвезу вас в жилой блок лабораторий Киира. Там у вас будут оптимальные условия и для отдыха, и для работы, и, кроме того, завтра господин Ам сам планировал быть в Киира почти весь день. Полагаю, и встретиться с ним будет удобнее всего именно там. После бесед о блондинках с болонками я просто обязан считать вас личными гостями шефа, — господин Одо улыбнулся. — Вы его развеселили. Это хорошо.
«Остерегайтесь блондинок!»

— На двое суток, омони.

Мелкий Ким был не здесь — мысли его, к гадалке не ходи, так и остались промеж спиралей «синтетической ДНК с управляемыми параметрами дезинтеграции», но в официальном разговоре с матерью он, как всегда, транслировал полное внимание и повиновение. Привычно, безупречно. Навык, отполированный годами практики. Инге Хаузер столь же традиционно замер у мелкого за левым плечом, ему снова разрешалось быть бессловесной тенью, ведь с его отчетом мадам генералиссимус уже ознакомилась: обстановка рабочая, наследник в очередной раз преумножил семейное достояние и твердо намерен вернуться в родные края.

О том, что господин Ильмар, как оказалось, «наравне с родителями» чтит танагурского блонди, Хаузер столь же твердо решил умолчать: мелкий давно не дитя, и где зачерпнуть той воды, что гуще крови, решает сам.

Качество дальней связи в высоконаучном и свирепо охраняемом (уж об этом-то Хаузер мог судить наверняка!) местечке оказалось отменным: в Киира ловился роскошный сигнал хоть из каверны пещерного монастыря на Новом Афоне, хоть с полюса Старой Земли. А из рабочей зоны лабораторий, надо полагать, и из-за горизонта событий достанут? В амойцев Хаузер с некоторых пор склонен был верить: ребята конкретные, правильные, даром что не совсем люди.

— Не люди, омони, — кивнул матери и Ким, их беседа тоже скруглилась в общие вопросы, а стало быть, близилась к завершению. — Однако же именно этой амбициозной технократии человечество обязано большинством сколь-нибудь значительных открытий вот уже больше двухсот лет. И заметь, стоит она за нашими победами почти незримо: для обывателей Амои — помесь борделя с кабинетом косметолога. Именно сюда средний по галактике толстосум гонит яхту, когда ему надо убедиться, что он еще ого-го, и убрать морщины на ушах. Такому мастерству, — Ильмар почтительно улыбнулся, — предстать тенью, когда в тебе тысяча солнц, непременно следует учиться. Что мне, собственно, и предлагают: от Амойского Государства целых два призовых дня.

Шутку ожидаемо оценили, чувство юмора передавалось в семье по прямой линии вместе с состоянием, и вот уже они склонились перед матушкой в прощальном поклоне. Инфосфера погасла, аудиенция завершена, и, надо надеяться, до рассвета новых не предусмотрено.

— Иди-ка ты спать, дядя Хаузер, — вздохнул мелкий. Вокруг него радостно воздвигался уже новый кокон, минимум в пять слоев, и в каждом, можно было спорить и выиграть, крутились генетические матрицы мемуара Рауля Ама. М-да, не пишут блонди кратких записочек. Не пишут!

— Ты тоже давай не засиживайся, не железный. В отличие от здешних хозяев.

Блики у Ильмара на лбу, белые с алым и фиолетовым, станцевали фокстрот, а выражение лица не изменилось. Хаузер совсем было уверился, что мелкий не слышит, но ответ таки догнал, у самых дверей:

— Я не железный… я привычный.

Ну-у, это всё меняет, конечно. Балбес. Советы, тем не менее, дает дельные: курс надо держать на койку, хотя бы у одного должна быть утром ясная голова. Периметры безопасности мирно дремали, чуйка помалкивала, и Хаузер, как и рассчитывал, нырнул в сон, едва коснувшись подушки. Пробуждение тоже порадовало, будто в детстве — или, подумалось с привычною грустью, точно так, как они пробуждались с Ингой, когда служба позволяла заночевать вместе, — получилось легко выскользнуть в новый день из счастливого сна, тут же, впрочем, исчезнувшего из памяти.

Параметры прозрачности позволяли любоваться рассветом, не вылезая из постели, «личным гостям» господина Ама апартаменты достались что надо — пентхаус, панорамный вид! — но Хаузер, во-первых, не привык разлёживаться, а во-вторых, на широкой террасе мерцал деликатной подсветкой бассейн. И пока мелкий досыпает (его кабинет, все-таки переименовавшийся в спальню где-то глубоко в ночи, оставался пока затемнен наглухо и висел в стереометрическом центре апартаментов черной кляксой), можно было успеть поплавать. Он быстро сполоснулся под душем, испробовал из любопытства местную версию тоника-массажа-ионизации (весьма неплохо, бодрит!) и вышел на террасу.

Что ж, в стратегическом плане ничего нового, расположение апартаментов и всех возможных окон-дверей и защитных экранов Хаузеру предоставили еще вчера. С эстетической же точки зрения вид открывался примечательный — изысканная вязь скоростных трасс, золотая с пурпуром, и панорама Танагуры на восточном горизонте. Светало, небо теряло фиалковый тон стремительно, будто по секундомеру на норматив. Если не сдаст, Хаузер ухмыльнулся, тогда применят санкции, и в следующий раз амойские небеса уложатся всенепременно… А вот уложимся ли в норматив мы? Это тебе, старая гвардия (он сиганул в воду и пошел баттерфляем), не в Парфии рассиживать за пятой переменой блюд. И не о блондинках-болонках с танагурской элитой трепаться.

К тому времени, как клякса кабинета мигнула и растворилась в стеклянном блеске прочих комнат, всё возможное было уже доказано: догнал, перегнал, личный рекорд побил. Амойский климат, видимо, располагает, да и водичка в бассейне, шелковая-лавандовая, оказалась весьма в помощь.

— Давай, лежебока, разомнись на короткой воде, — приветствие Ильмару тоже вышло благодушное, нестрогое. Этакий приказ выходного дня. — На вторую дорожку, вольным стилем четыре по пятьдесят.

У мелкого Кима был взгляд совы в полуденный зной и прическа ежа, которому загорелось отрастить локоны. В воду он, однако, полез без возражений и сосредоточенно заплюхал кролем. И даже время в итоге показал неплохое; форму, стало быть, держит.

— Что там твои высокоумные матрицы? — поинтересовался Хаузер, когда тот, оттолкнувшись от бортика, занырнул к нему в самый центр и раскинулся рядом. — Заслужили высочайшее одобрение? Что пишет, — он усмехнулся, — доктор Рауль? Ты, надеюсь, ознакомился, вник?

— Вник. И поник, когда просёк, скольких нюансов сам не увидел, но это-то при работе с блонди обычное дело, мне ли пугаться. Сегодня он меня, как обещал в своем мемуаре, доругает лично. — Ильмар нарочито неуклюже забарахтался, изобразил, с грацией болотной коряги, кувырок назад, долженствующий, очевидно, изображать эффект от блондячьей выволочки, отфыркался и продолжил: — Затем найдет за что похвалить, потому что Рауль Ам живой классик, а классики, чтоб ты знал, разрешают в мажор, а потом, надеюсь, напустит меня первым с конца ассистентом на опытные образцы. Это же Киира, тут уже должны быть в сборке первые экспериментальные серии.

Хаузер зевнул, глянул мельком на восточный горизонт, украсившийся крупной золотистой искрой шаттла, брата-близнеца того, что вез их сюда вчера, и показал мелкому, что пора на выход. Пока они стояли на обозначенных у бассейна искусной мозаикой кругах кондиционеров, и их уже почти что досушили, и умастили, и причесали (и Ким даже начал утрачивать сходство с ежом), Инге не утерпел:

— Что, юный господин Ильмар, ученичество? Версия два-ноль?

— Да, дядя Хаузер, — мелкий заразительно, по-мальчишечьи улыбнулся. — Очень на то рассчитываю. Как я уже имел честь доложить матушке, многое можно успеть в Амойском Государстве за два призовых дня! А вообще, — продолжил он, сделав вид, что посерьезнел, — чего это ты, служба безопасности, на приближение объекта ухом не ведешь? Нюх потерял?

Хаузер пожал плечами.

— Вот охота мне зря шевелить чем бы то ни было. О текущей обстановке я всегда имею полную информацию, а если бы вдруг нет, то глаза мои при мне, и блонди за штурвалом точно опознаю. Хоть и не стажировался я у них, как некоторые, и на дебрифингах им нервы не тратил!

Шаттл лихо зашел на стыковку с посадочным слотом, и действительно, сомнений в том, кто к ним пожаловал, не оставалось. Приветствовать господина Ама вышли плечом к плечу — свежие, бодрые, облаченные в то, что им предложили после водных процедур Лаборатории Киира: в мягких комбинезонах, у Ильмара светло-серый, у него самого в тонах vegetata, и как минимум у его одежды, решил Хаузер, наскоро учинив инспекцию, начинка была более чем серьезная. Впрочем, Ильмара тоже вряд ли здесь в чем-либо ущемят. Вон, уже и научный руководитель собственной персоной явился — как там мелкий сформулировал, доругивать?

Шаттл с гербами Генетического Контроля на крутых боках, высадив блонди, отстыковался, свечкой взмыл, заложил вираж и отбыл туда, куда было угодно автопилоту.

— Спал или полуночничал? — размениваться на приветствия доктор Рауль не счел нужным, и Ильмара сей факт, со всей очевидностью, не удивил.

— До трех тридцати, — невозмутимо ответил он, — дальше гипногенератор.

Господин Ам одобрил.

— Годится. На первые две очереди идешь со мной, после второго дебрифинга снова под генератор, сорок минут, дальше расписываем сетку по результатам.

Ильмар коротко кивнул в ответ — тот самый кивок, что был в обычае у здешней элиты, походная версия глубокого поклона, — а Рауль Ам развернулся к Хаузеру.

— Надеюсь, господин Хаузер, наши гипнотехнологии и вам обеспечили качественный ночной отдых. И, поскольку тот род досуга, которому собирается предаваться доктор Ильмар, вряд ли покажется вам увлекательным, я передам вас в ведение моего ассистента. Господин Минори Одо уже прибыл в Киира и свяжется с вами… — пауза была едва уловима, но Хаузер ее засек, как и мимолетную тень улыбки, — через десять минут. Вашу развлекательную программу разрабатывал не я, но со мною согласованы все детали, будьте уверены. Гости Амои, — а вот это была самая настоящая усмешка, глаза же господина Ама и вовсе смеялись, — ни в чем не должны испытывать недостатка!

Высказавшись таким образом, блонди в сопровождении Ильмара отбыл прямо с террасы, маршрутом, что обозначался на планах как «технический коридор, специальная авторизация». Итак, десять минут? Хаузер решительно прошествовал к шезлонгу и растянулся во весь рост, благо при производстве здешней мебели точно рассчитывали на амойскую элиту. От восточного горизонта к зениту уже тянулись пурпурные «персты зари», и отливающий нежным перламутром силуэт Эос всеми башнями своими и башенками тянулся им навстречу, переплетал пальцы земные с небесными. Да уж, мало кому из внешних удавалось узреть Рассветную Башню в таком ракурсе! Утро начиналось с вида совершенно не туристического и обещало, устами Рауля Ама, еще менее туристическое продолжение. И кстати! Что там блонди говорил про амойские гипнотехнологии? Он же вчера, то есть уже сегодня, заснул сам, едва коснувшись головой подушки, и не было там никакого гипногенератора! Или был?

— И всё-таки, зачем ты это затеял?

Ответа не последовало, но Ясона Минка подобные мелочи волновали нечасто.

— Рауль! — Снова ничего. Ясон покачал головой и подошел ближе. — Придется действовать твоими методами: через три секунды усядусь на рабочую консоль. Инфосфера вряд ли обрадуется, но я ведь предупредил, так?

На сей раз повезло больше, его удостоили кивком. Рассеянным. И, не отрываясь от дел, взмахнули рукой — валяй мол, садись. Минк фыркнул, проследовал к издавна украшавшему этот кабинет дивану цвета сливок и демонстративно улегся. Кожа, забранная в каретную стяжку, проскрипела ему свое сочувствие.

Инфосфера погасла через сто семьдесят две секунды.

— Ну? — раздалось сверху. — Кто тут грозился парализовать работу трех институтов единовременно? И чем он теперь, спрашивается, занят?

Ясон, не открывая глаз, скинул туфли, и те повстречали паркет с очень выразительным грохотом.

— Исчерпывающе. Хотя как-то, знаешь, не по-твоему. Скучновато мстит господин Минк, без огонька.

Ясон рассмеялся и сел, подтянув под себя ноги. Рауль хмыкнул и устроился точно так же на другом конце дивана.

— Так чего ты от меня хотел, артист легкого жанра? Каких разъяснений?

— Да так, ничего глобального. Думал выяснить, что за исключительные достоинства обнаружились вдруг у внешников, если Генетический Контроль возобновил собственную выдачу виз.

— Продление, — уточнил Ам. — Продление визы, выданной обычным порядком. Но ты прав, эти двое впредь будут оформлять въезд именно через мой департамент.

— Сеть редка, да никого не пропускает? — Ясон склонил голову к плечу. — Обоих закогтил, только зачем? Рассказывай.

Рауль вздохнул.

— Что именно тебя интересует? Резюме по работе Генетического Контроля на последнем внешторге в Парфии ты видел, визы мои на договорах тоже. Если взлетит разработка, что предложила нам та самая делегация с Силлы, которой я подписал плюс два дня, — а она взлетит, теперь уж точно! — это будет науке благо, Амои престиж и бюджету прибыль. А еще, —он задумчиво потеребил локон, выбившийся из небрежной домашней косы, — у гостей весьма достойный генетический материал. Пополнили банк и, вероятно, внедрим кое-что на модели хомо уже в текущей генерации. Наверное, в Айнис, там для индивидуалистов и интеллектуалов как раз подходящая среда.

— Индивидуалистов и интеллектуалов, говоришь? Так, господин мой Ам, ты и до бунтарей доберешься.

— Брось выворачивать мне реальность, ты, казуист. Бунтари другом районе, и с ними всё давно разъяснилось.

— Всё ли?

— Ясон, не начинай! — Рауль поморщился и одним движением оказался на ногах. — А то слово за слово погубим еще одну добрую беседу. Маршрут-то известен: ты свернешь на своего монгрела, я выскажусь, ты ощетинишься, я не сочту нужным останавливаться. А поскольку слушать правду ты не любитель, то снова надуешься, разобидишься, прыг в аэрокар и по газам. Или прыг в лифт, или шмыг в дверь. Мне вот только любопытно, от себя самого ты так же резво бегаешь, нет?

Ясон криво усмехнулся. Гневом, вопреки ожиданиям, не приморозило. Неужели привык?

— Может, и стоило бы, — сказал он. Прозвучало бесцветно, как раз под стать признанию. — Но в конструкции блонди подобной возможности не предусмотрено. Сам ведь всё знаешь.

Рауль помолчал. Заложил руки за спину, прошелся по комнате раз-другой.

— В конструкции блонди, — заговорил он наконец, — заложен потенциал несчетного множества функций, и именно поэтому я до хрипоты стёр об тебя голос, призывая быть осторожнее с разверткой. Да, Создатель терпелив, а к тебе еще и ласково-снисходителен, и пока что он смотрит за экспериментом, который ты ставишь на себе и обществе, с интересом. Но земля под тобой уже тлеет, Ясон. Например, недавно у меня случились в Зале Аудиенций весьма неприятные полчаса, когда я толковал, будто какой-то богослов, смысл твоего высказывания о «неправомочности вмешательства Создателя в твои личные дела, пока ты безупречен на своем посту как блонди». Знаешь, было непросто. Ведь ты почти дословно воспроизвел максиму, погубившую группу Абисс, почти что въехал в примат личного над общественным. Но Юпитер был, о чудо, благодушен, и мы вырулили.

— С тобой, — отозвался Ясон меланхолично, — Создатель благодушен всегда. Шахматы?

Ам кивнул.

— Да. Курьерские.

— Да ну! — Минк оживился. — Я хочу запись!

— Попроси. Тебе даст. И, кстати, об играх, тихих и не очень: бильярд не предлагаю, за шахматами ты тоже не разомнешься, а организм блонди должен ежедневно получать дозу физической активности, не связанной с имитацией репродуктивного поведения… Что смешного в моих словах, Ясон? Иногда я искренне сомневаюсь в твоих умственных способностях. Вставай давай. Вставай, говорю! Нас ждут великие дела. Не поднимешься сам, транспортирую в бассейн как есть, — Ам ухмыльнулся, — босым и лохматым.

— Что ж, тогда выгул моего пэта на поводке точно не окажется главной темой завтрашних сплетен. Ты обеспечишь им достойную замену.

Минори Одо приветствовал его поклоном почти таким же церемонным, какой адресовал вчера своему шефу. Однако! Хаузер привычно примечал, ум столь же привычно терзал детали. Господин Одо не стал, как Рауль Ам, сходить к гостям с небес, а прозаически нарисовался перед дверью ровно через десять минут, как обещано — периметр нежно прозвенел, экран инфосферы развернулся, являя элитника во всем великолепии. Одет тот был, правда, скромнее, чем вчера, сменил парадную форму на такой же, в каком щеголял сейчас сам Хаузер, легкий камуфляжный комбинезон.

Встретить оникса он решил прямо здесь, на террасе, и, поднявшись с шезлонга, отвесил ответный поклон.

— Ваш вид красноречив, господин Одо. Мне рассчитывать на разговор без предисловий?

Тот коротко кивнул. Снова амойский кивок-салют.

— Да, господин Хаузер. На выбор: тур по Аллее Казино и посещение любого дома удовольствий из Золотого списка, или же мы с вами, опустив удовольствия разрекламированные, сразу перейдем к пункту повестки «Разное», а о прилежном, крайне обстоятельном выполнении вами первых двух позиций отчитаются записи с камер и банковские транзакции. Абсолютное сходство с вами андроида-дубля, равно как и отсутствие финансового и репутационного ущерба я гарантирую.

— Умеете убеждать, — Хаузер заулыбался. — Беру «Разное».

— Прекрасно. — Одо прикоснулся к браслету, и диафрагма служебного коридора, за которой скрылись недавно Рауль Ам с Ильмаром, выпустила на террасу двоих, еще одного оникса и — тут Инге Хаузер развеселился окончательно, — точную копию его самого. Копия, облаченная в родной полупарадный мундир СБ корпорации «Ариран», небрежно отсалютовала и приняла стойку «вольно». Хаузер поймал себя на желании позу отзеркалить. Ониксы обменялись поклонами.

— Связь в стандартном режиме, господин Гланис. С учетом личного контроля случая господами Амом и Лагатом.

Второй оникс снова отдал поклон. Похож он был на Минори Одо, будто родной брат (да и вообще всю элиту здесь, кажется, кроили по одним и тем же сверкающим лекалам), но Хаузера не оставляло чувство, что этот Гланис много младше, и не только по званию. Пару секунд спустя к посадочному слоту спикировал и пришвартовался еще один юркий аэрокар, на сей раз нежно-серебристого цвета; на корме у него красовалось стилизованное, зернистое и объемное, будто вышитое, изображение золотой арки и двух дев — Врата Мидаса, опознал Хаузер. С привратницами-вейлами. Гланис и Дубль-Хаузер деловито погрузились в кар и отчалили.

— Пора и нам, — заявил Минори Одо.

В служебном коридоре, куда диафрагма впустила гостя, сопровождаемого ониксом, без всяких возражений, стоял пасмурный зимний день — облачно светились сами стены, воздух был по-снежному свеж, под ноги ложилась, указывая путь, льдистая сияющая дорожка. Хотелось надеть коньки.

— Тоже вспомнили про каток, да? — оникс улыбнулся. — Комплекс Киира проектировал тот же архитектор, что и Хрустальные авеню Танагуры. Не удивлюсь, если кто-нибудь из собратьев подарит-таки ему комплект нетающих льдинок, складывать их в слова. Жаль, господин Хаузер, у меня недостаточно полномочий, чтобы поднять вас над Танагурой на пешеходные магистрали, привести туда гостя может только блонди, но, поверьте на слово, они прекрасны. А пока будем любоваться техническими коридорами, а я за это время дам вам вводную. На повестке у нас, — Одо остановился, развернулся, провел ладонью по совершенно гладкой стене перед собою, и ней проступил контур раздвижных дверей, — дело русалок.

— Звучит как начало классического детектива, — заметил Хаузер, входя в лифт вслед за ониксом.

— Соглашусь, — кивнул тот. — История остросюжетная.

А еще, решил Хаузер, дослушивая последние детали, история была темной. Русалок предстояло ловить в очень мутной воде.

Дело началось с прихоти одного небедного и видного, имя часто в новостях мелькает, федерального деятеля. Члена Федерального Конгресса, ни больше ни меньше! Много лет конгрессмен заседал, выступал и богател, занимался то законотворчеством, то бизнесом, то благотворительностью, а от бионики, генетики или нейронаук его жизнь до недавней поры была далека просто астрономически. Но однажды у него под патронажем оказывается фонд помощи жертвам политравмы — тем, кого, например, угораздило не справиться с управлением аэрокара или стратосферника, да еще и убиться при этом не насмерть, — но помогать тот фонд стал крайне своеобразно. По мнению Хаузера, там всего лишь задорого и крайне высокотехнологично ублажали совесть родственникам жертв, а самим бедолагам с той помощи было ни жарко ни холодно.

«Продлить жизнь» пострадавшему родственнику фонд предлагал, разобрав его на запчасти и раздав их тем, кто в том нуждается. И это в наши-то дни, когда заменить забарахливший орган собственным, новёхоньким-клонированным не составляет труда, а если Ильмар с тем гениальным кудрявым блонди доработают свои «матрицы», то вчерашним днем окажется и классическое клонирование. Но, тем не менее, запудрили умельцы народу мозги, подняли волну и оседлали ее! По Центральным Мирам прокатилась волна отказов от клонирования собственных органов, пациенты ведущих клиник принялись настаивать на неродственной трансплантации. Целое движение развернулось, под лозунгом «Спряди нить!», и куртки им пошили с седыми Мойрами на шевронах (у Атропы, что характерно, художник ножницы изъял), и сотни добровольцев встали в лист ожидания, чтобы утереть родне слезы, что-то там спрясть и что-то продлить. И комитеты по биоэтике почему-то хранили молчание. Дело-то, видите ли, благое… Пусть даже творится оно криво-косо, через седую историю давних времен.

Но заставить замолчать генетику с прочей биологией — тут на одной этике не уедешь. Для того, чтобы не началось отторжение, нужно было пожизненно лечиться, да и сама жизнь после столь варварских операций предстояла недолгая и невеселая. Как ни тщились энтузиасты старую метóду улучшить, всё тщетно. Когда ведущий федеральный институт экспериментальной медицины уперся в свой потолок, обратились к амойцам. На Амои вежливо удивились, но за дело взялись; Лаборатории Киира подрихтовали тканевую совместимость, велели молчать особо горластым генам, и дело пошло — с сердцем, почками и прочими потрохами и конечностями. Федеральные Мойры приободрились, но вот с мозгом обстояло хуже.

Насчет мозга тамошняя этика стояла нерушимо: трансплантация запрещена, и даже та невнятная субстанция, что оставалась в черепе после авиакосмической травмы, не могла быть объектом пересадки, а именно этого граждане с шевронами видели венцом всего своего начинания. В конце концов стая юристов конгрессмена-благотворителя нашла в законе лазейку: использовать мозговую ткань человека в научном эксперименте, в условиях аккредитованных лабораторий Национальных Институтов Здоровья (Федерация Миров всегда любила прописные буквы!) разрешалось.

И завертелись жернова: в одном из загородных поместий конгрессмена учредили филиал федерального НИИ, отстроили пару внушительных корпусов и, кто бы мог подумать, океанариум. А затем снова отправились на Амои, обсудить следующую сделку.

— Сперва господин федерал, — объяснил Одо, — желал обрести гибридных русалоподобных пэтов, подсадить им мозговую ткань пострадавших и приставить руководить дельфинами и прочей водоплавающей живностью. Но сначала мы, а после и его собственные юристы втолковали ему, что идея провальна: пэты — существа другого вида с человекоподобным, но не человеческим геномом, и выпускать в Федерацию водоплавающее шимпанзе с фрагментами человечьего мозга в черепной коробке… Конгрессмена линчевала бы разгневанная общественность. А вот бионика, киборгизация — дело другое, здесь и предрассудки не столь сильны, и лазеек в законодательстве больше. В итоге на Центральные Миры ушло девять русалов-киборгов. От мозга хомо сапиенс там осталось, конечно, одно название, мы все перепрошивали заново и замыкали на высшую бионику, но в качестве водоплавающей пастушьей собаки конструкт годился и клиента устраивал. То федеральное сообщество прядильщиков жизни тоже пребывало в довольстве, родственникам жертв выписали пожизненный пропуск в океанариум, и те любовались и умилялись, ведь в прекрасных русалах и русалках продолжала жить частичка их родственников. Пусть даже о сохранности личности речь не шла: невосстановимость сознания была conditio sine qua non для собственно поступления препаратов в эксперимент Самый же ироничный, на мой взгляд, аспект ситуации в том, — оникс усмехнулся, — что сделка была официальной, поставки законны, и нам даже не пришлось задействовать местный черный рынок: спецрейсом на Амои мозговой препарат хомо сапиенс, спецрейсом из грузового терминала Киира контейнер с бионическим конструктом. А на очередной партии случилась осечка.

Господин Одо посерьезнел и глянул на него остро, пронзительно.

— Начиная с этого момента придется тщательно фильтровать информацию, приношу свои извинения. Дело в том, что я могу невзначай контаминировать данные собственным мнением, а этого мне бы не хотелось. Для нас будет ценна именно ваша интерпретация и ваши выводы из услышанного — и, в ближайшем времени, увиденного.

Хаузер коротко кивнул. Кивок, кажется, вышел почти тем самым, амойским.

— Итак. При досмотре груза на Даарсе — как вы знаете, это, по сути, станция Амои-Сортировочная, дальний тамбур перед отправкой на планету, — сапфир Ика Эбони отметил некое несоответствие в параметрах одного из присланных из Федерации мозговых препаратов. Более того, по его мнению, в материале прослеживались явные следы попыток это несоответствие скрыть. Он оповестил Генетический Контроль со смежными службами и получил указания пропустить груз на Амои. Мы вступили в игру. Еще два русала были готовы точно в оговоренный срок и уже готовились к отправке заказчику, когда у одного из экземпляров проявились признаки активизации латентной нейроинфекции. Груз, разумеется, встал в карантин, и несмотря на то, что нам удалось проблему чудесным образом разрешить, мы настаивали на официальной выбраковке всей партии. По данным нашей внешней разведки, господин федерал воспринял это известие с неадекватной эмоциональностью, а его юридической службе, с нами солидарной, стоило больших усилий убедить его принять нашу правоту вместе с внушительной финансовой компенсацией. С тех самых пор амойский черный рынок стал чувствовать пристальное внимание к определенной категории лотов, к модификантам, пэтам-экзотам и прочим подобным созданиям, и именно сегодня один из списанных русалов, проданный нелегально, будет передан анонимному покупателю. Я, со своей стороны, — Одо пожал плечами, — желаю с ним познакомиться и анонимности лишить.

— На живца ловите, — сказал Хаузер.

— Да, так, — подтвердил оникс. — И выясняем мотивы, поскольку они с высокой вероятностью могут представлять угрозу для Амойского Государства. Вы, господин Хаузер, — Минори Одо встал, прошелся по бункеру и взял из шкафчика, одного в бесконечном ряду неразличимых серых собратьев, маленькую укладку, — неординарный специалист, и вы в превосходной физической форме. Именно поэтому я предлагаю вам то, что предлагаю, и именно в таком виде.

В пакете оказалась небольшая бутылка воды, блистер с парой разноцветных капсул (нейропротекторы, господин Хаузер) и бесцветный, сверкающий, выглядевший тяжелым и полновесным, будто хрустальным, гелевый шар величиной с небольшое яблоко.

Капсулы ему предложили проглотить, запивая водой — медленно, маленькими глотками выпить всю, — а хрустальный шар господин Одо подержал, согревая, между ладонями, и он разошелся по ним, не стекая и не собираясь в капли, все такой же сияющий и основательный. Запахло резедой и ракетным топливом.

— Это для волос, — сказал оникс и попросил наклонить голову.

Хаузер ожидал чего угодно, а не почувствовал ровно ничего. Зато Одо удовлетворенно кивнул и, дотронувшись до наруча, поставил перед ним экран-зеркало. Из зеркала смотрел смутно знакомый человек (та самая невнятность узнавания, будто бы в детстве могли быть дружны, но не виделись лет этак сорок), светлоглазый, с длинными, ниже плеч волосами цвета красного дерева.

— Не в блонди же было его камуфлировать, Ясон! Хотя… — Рауль Ам перевернулся на спину и блаженно зажмурился, пригреваясь на искусственном желтом солнце, — Хотя признаю, идея жизнеспособна: у внешника хороший, золотисто-русый базовый тон. Можно было просто убрать седину.

Минк, отмахнувшись от режима сушки, вытянулся рядом как был, весь мокрый после купания, и ловко высвободил гриву из невесомого водонепроницаемого протектора.

— Или добавить седины и сделать сильвером. Хотя нет, ты прав, не выйдет из человека старшей элиты никогда. Что ты вообще хотел добиться своей эскападой? Если требовалось услышать независимое мнение, показали бы ему на следующее утро запись, расспросили. Вы же уже к полуночи с операцией разобрались. Тащить с собою этого внешника было зачем? Еще убился бы, волокиты бы было у твоего ведомства.

— Исключено, — пробормотал Рауль, и сквозь дремотный тон проступила извечная его назидательная манера. — И сам внешник профессионал, и вокруг него элита из элит. Мы бы эксцессов не допустили. А с каузальностью и целеполаганием там, на самом деле, всё прозрачно. Напряги понятийный аппарат, Ясон, — он приоткрыл один глаз, — я же знаю, где-то он у тебя есть, даже если ты редко им пользуешься.

Минк рассмеялся.

— А давай ты представишь, что уже выругал меня, и сразу перейдешь к сути?

Ам хмыкнул.

— И терпение, я уверен, у тебя тоже припрятано, но с ним та же история: не применяется... Ладно. Расскажу, как я это понимаю. Пересмотри материалы по внешторгу, и рабочую часть, и итоговый банкет.

Ясон скользнул в аналитический модус. Потоки данных привычно обняли и затеребили восприятие.

— Сфокусируйся на поведенческих маркерах. Кто из гостей, по-твоему, вышел из парадного зала Парфии с мнением об Амои и амойцах, полярно противоположным тому, с каким он прибыл к нам в космопорт?

Минк помолчал, уже вернувшись в присутствие.

— А ведь ты прав.

— Не сомневаюсь в этом.

— Пф-ф! Причем никогда!

— Язва. — Рауль закинул руки за голову и продолжил: — Инге Хаузер во время своего визита к нам пережил вираж мировоззрения. Явление исчезающе редкое, но иногда, при выполнении множества условий, это все-таки происходит; еще за ланчем первого дня мысль о том, что мы «нелюди», можно было прочитать у этого внешника прямо сквозь лобовую кость, а к тому моменту, как мой ассистент усаживал делегацию Силлы в аэрокар и отправился с ними в Киира, все признаки указывали на полную смену парадигмы. Неудивительно, что мы заинтересовались и пожелали тщательно исследовать этот феномен, тем более что зародился он в среде, исходно нам дружественной — ты ведь помнишь, что Силла была среди тех, кто выслал помощь Амои-изначальной, когда Федерация сформулировала официальный отказ?

— Любовь твоя к риторическим вопросам, — проворчал Ясон. — Оратор! У твоего Хаузера, кстати, в среде элиты наметились примечательные знакомства, я оценил. С удовольствием пронаблюдаю, что будет дальше. А пока не хочешь ли окунуться еще раз?

— Что, вошел во вкус? — Рауль приподнялся на локте, глянул насмешливо. — Адепт самой разнообразной физической активности.

Минк в ответ взмахнул рукой — подъем, мол, подъем! — и направился к воде. Бассейн верхнего этажа Эос был великолепен. Наверное, и вправду стоит проводить здесь больше времени. Хотя бы еще эти двадцать пять минут, пока его фурнитур выгуливает на поводке его пэта. Его Рики.

Рыжеволосую элиту здесь называли рубинами, «руби». От знакомых федералов Хаузеру приходилось слышать вариант «рэд», а начальник орбитальной СБ у них на Силле, к которому лет пять назад прикомандировали на месяц двух руби-советников, именовал их «эти инфракрасные» — и отзывался одобрительно, орбитальным элита помогла как доктор прописал. А теперь кто-то инфракрасный, молодой и смутно знакомый с интересом смотрел на Хаузера из зеркала.

Минори Одо одобрительно кивнул.

— Как я и ожидал, господин Хаузер, — он отключил зеркальный слой, инфосфера ушла в модус ожидания, — вы демонстрируете высокие показатели соответствия модели. Пока к нам не присоединилась компания — в операции будет участвовать сапфир и стандартное звено руби, в котором вы замените четвертого, — логичным будет ознакомиться с оружием и экипировкой.

И то, и другое нашлось в соседнем зале за очередными нарисовавшимися прямо посреди стены дверьми. Двери были серьезны и основательны, стены основательны не менее. Хороши Лаборатории Киира, от пентхауса до глубоких подвалов! Хаузер облачился в легкую амойскую полуброню, и чувствовал себя презабавно: он интуитивно понимал незнакомое, будто уже пользовался им когда-то давно, и радостно припоминал то, чего никак не мог знать раньше.

— Эффект комбинации нейропротекторов, что составил для вас господин Ам, — Одо предвосхитил вопрос. — Если в двух словах, то мозгу ставится на службу феномен дежавю: мы склонны предпочитать известное неизвестному и вспоминаем охотнее, чем обучаемся с нуля. Новизна, поданная как «уже виденное», усваивается быстрее, причем происходит это тем лучше, чем богаче собственный опыт испытуемого в смежных областях. И позитивная окраска происходящего — тоже ваша заслуга, господин Хаузер. Именно ваш энтузиазм помогает раскрутить нейротрансмиссию до самых высоких оборотов, здесь прямая зависимость. Да, — кивнул он, — это прочитывается.

Оникс отошел к противоположной стене — и пропал, а вместе с ним пропал и весь светлый, высокотехнологичный лабораторный зал. Вокруг шумели, подпирая небо, исполинские деревья с ржаво-красными стволами, по стволам стлался изумрудный мох. Узловатые корни, тут и там перечеркнувшие тропу, советовали передвигаться осторожно. Ну конечно! Вот и пригодился комбез в тонах vegetata. Значит, нам сюда дорога, старина Инге Хаузер, где-то тут и будем приваживать господ контрабандистов на русалочью чешую, а пока попрыгаем. Потренируемся!

То ли благодаря амойским нейропротекторам, то ли еще отчего, но и броня здешняя, и обвес, и оружие уже казались своими, будто отслужили с ним срочную, а шлем и вовсе сразу лег как родной. В сотне метров к западу просматривалось какое-то промышленного вида строение, шлем подсказал, что это законсервированный комплекс метеослужбы, и Хаузер пошел на разведку. Технологии голографической развертки справлялись на отлично, симулятору можно было ставить десять из десяти, и когда кто-то, недовольный его приближением, принялся его с метеорологической крыши выцеливать, ощущения были те самые, настоящие: и чуйка возопила привычно, и сенсоры на высокоумной сбруе предупредили вовремя. Оставить вместо себя контур-обманку, в камуфляжном режиме уйти вниз и влево в перекат, замереть, выбрать позицию для контратаки. В процесс выбора ненавязчиво скользнул информационный щуп — в разведку с ним шел свой и предлагал вещь весьма дельную. Через две с половиной минуты, каждую секунду из которых Хаузер водил засевшего на верхотуре спеца то за собой, то за качественными обманками, напарник снайпера снял, и, судя по полному отсутствию шума и пыли, а также магнитных возмущений, снял анестезирующей иглой. Молодчина, Одо. На то, что в команде с ним идет именно он, а не андроид или порождение игровой среды, Хаузер был готов поставить свою репутацию.

Они с ониксом уже добрались до цели и принялись обследовать периметр, когда слева и чуть сзади, на восьми часах, мелькнуло нечто неклассифицируемое; чутье осторожничало, среда возмущения не заметила вовсе. Инге развернулся так, чтобы прикрыть своего, и замер, выжидая.

В ответ симуляция начала бледнеть, и вскоре вокруг снова была стерильно-белая лаборатория, а посредь белизны расположилась живописная группа. Слева, прислонившись к стене, стоял… наверное, «сапфир». Их Хаузеру еще видеть не приходилось, но высокий и справный товарищ с миндалевидными, как на древних иконах, глазами цвета индиго и такой же синей шевелюрой никем иным оказаться не мог. Волосы у него были лишь немногим короче, чем у Минори Одо — тоже большой, стало быть, чин. Рядом расположилась стайка рубинов, с этими все было ясно, равны как на подбор, головы рдеют, будто кетчупом облиты, паприкой присыпаны. Хаузер вспомнил, что и сам рдеет теперь точно так же, усмехнулся, снял шлем и пошел знакомиться.

— Господин Инге Хаузер, на сегодня наш гость и собрат, — представил его оникс, и элита именование проглотила не моргнув глазом. Что ж, братья так братья, кто б спорил, боевые всякую кровь смешивают. Сапфира звали Ика Эбони — оказался тот самый, со станции Даарс, что первым заметил неладное в мозговом препарате. Глянул безмятежно, невозмутимо кивнул. Трое руби предпочли представиться позывными, Хаузеру понравилось. Первый, очевидно старший из трех, назвался Си, и «с» было мягким, шелестящим. Ну надо же. Тринадцать блонди у них, и четверки они тоже не боятся? Или старший руби меломан и любит, скажем, мессу си минор? А может, действительно он «лейтенант Смерть» в синитической традиции, с амойцев-то станется. Шарада. Младшие звались Децим и Глухой, и, назвавшись, поглядели на него выжидательно.

Что ж, логично. Тоже надо быть при своем сигнале, и домашние позывные не годились. Может, старый «Мыш», еще из учебки, когда ему прилетело за единственную светлую, мышастую шевелюру на целый курс черноголовых однокашников? Но нет, Мыш был давно, быльем порос, и чутье такому именованию воспротивилось категорически. Вот разве что… «Иди-ка ты спать, дядя Хаузер». А ведь хорошо. Соответствует. Он давненько всем всеобщий дядюшка, и даже тонкого-звонкого высокопоставленного господина Одо норовил уже тащить под крыло, прикрыть и обезопасить. Смешно, конечно, оникс может оказаться раза в два его старше. А то и в три, но сути это не меняет.

— Дядя, — представился он, трое руби синхронно кивнули, соглашаясь, а кроме того — Хаузер не смог бы объяснить внятно, но ощутил отчетливо, — его услышало и согласилось еще что-то неуловимое, огромное, присутствующее повсеместно и незримо.

— Все в сборе, — подытожил Минори Одо, — все знакомы. Предлагаю отправляться, и без чинов.

Ого, а вот это хорошо, подумал Хаузер. На «без чинов» в исполнении амойской элиты он поглядит с удовольствием.

— Нет возражений, — отозвался сапфир за всех вновь прибывших.

И они отправились.

Маршрут выбрали не то чтоб неожиданный (Хаузер и сам питал уважение к подземным коммуникациям), но интересный. Живописный. Сперва весь отряд с полкилометра петлял по все тем же ледяным, под замерзшие озера стилизованным коридорам, а затем возглавлявший колонну сапфир подал знак, и все разобрались в цепь по левому борту. «Лёд» у них под ногами моргнул, вспыхнул ярко и разошелся диафрагмой, а из-под пола выросла молочно-белая с серебром транспортная капсула. Двери бесшумно растворились.

— Добро пожаловать в Халаза, — пояснил из-за его плеча Минори Одо. Руби с позывным Децим, что рысил с Хаузером в паре, а теперь оказался на шаг впереди, согласно кивнул. — Еще один не туристический пункт в вашем сегодняшнем меню.

Хаузер хмыкнул. Степень нетуристичности происходящего продолжала крепнуть и асимптотически приближалась к гостайне.

Они загрузились и устроились на удивление удобно, как если бы вагончик изнутри оказался больше, чем снаружи, капсула герметизировалась, ухнула вниз (на сколько, интересно бы знать, этажей?) и понеслась. Одо развернул вокруг отряда кокон инфосферы.

— Давайте-ка брифинг, времени достаточно.

Хаузер, как ни странно, считывать успевал, то ли элита адаптировала развертку лично под него, то ли следовало благодарить господина Ама за то, что выкрутил ему скорость восприятия на максимум. Многое было знакомым: вот федеральная эпидемия отказов от аутотрансплантации, вот движение «Спряди нить» и институт-океанариум в поместье сенатора, Эфраима Векерле — несколько голографий и видеофрагментов с ним, высоким и сухопарым, с узким лицом, ни дать ни взять морда борзой хороших кровей. А вот и русалы-киборги, на которых с умилением взирает общественность, рванувшая гулять в океанариум, ведь в черепе у русалов фрагменты мозговой ткани трагически погибших граждан Федерации. Чему тут умиляться, Хаузеру никак не удавалось взять в толк. Элите, кажется тоже.

— Странная у них система ценностей, — заметил руби с позывным Си. — И шаблоны не меняются которую сотню лет: сперва строжат и объявляют аморальным все сколько-нибудь отличное от трафарета, потом вдруг сами инициируют сборку таких вот… монстров Франкенштейна. А когда одумаются, спешат приписать своих кадавров нам.

— Сон разума, — отозвался сапфир, — всегда рождал чудовищ. Насчет приписки идея хороша.

— Вполне, — Хаузеру тоже было что сказать. — Еще одна деталь: форма русалки для киборгизации останков — идея далеко не очевидная. Как на нее вышли? Если не брать в расчет сказочки про явь и навь (пусть ими балуется общество прядильщиков), единственной привязкой вижу недавнюю моду на аквариумных пэтов-экзотов. Амойского, разумеется, производства.

— И при любом скандале легко переключить народный гнев на Амои. Простейшая политтехнология, — согласился Одо. — Однако это всё варианты на случай провала проекта или естественный его финал в перспективе отдаленной. А что считать кульминацией? Ради чего затеял русалов сам автор?

Хаузер почувствовал, что оказался в перекрестье прицела у пяти элитных взглядов. Очень пристальных.

— Если принять гипотезу, что автор сенатор Векерле, — рассудил он, — то вижу намек в его бурной реакции на списание последней партии. Чан с бессловесными тварями, которые еще и вызывают слепое поклонение публики — остроумный эквивалент безымянной могилы. А вот если в препарате обнаружили некондицию, а продукт уходит на черный рынок... Могила может оказаться неглубокой. Я бы поискал среди кровных врагов, заклятых друзей или любимых родственников сенатора. Никто там не отправлен в дальний рейс или творческий отпуск?

Одо кивнул.

— Искали. И продолжаем. Возможно, ответ получим в ходе сегодняшней операции, и теперь непосредственно о ней.

Про операцию Хаузеру все было яснее ясного. Вот гнездо амойских контрабандистов, которые здесь (кто б этому удивился) играют за левую руку амойской власти, и правая официально не ведает, чем левая занимается, засели те контрабандисты в амойском Зеленом поясе, что показывала ему симуляция, а вот покупатели, которых следовало взять в момент передачи товара. Детали «чего, где и сколько» привычно впечатывались в память. Идти предстояло в паре с руби Децимом, Глухой со старшим Си становились во вторую двойку. А оникс и сапфир, понятное дело, обеспечат сохранность объекта, они ж эту рыбину нянчили с этапа препарата.

Время прибытия Одо рассчитал ювелирно: как только он свернул, обозначив окончание брифинга, инфосферу, капсула начала тормозить, затем рванула вверх, замерла и открыла двери.

Высадились на платформу, которая прозрачно намекала, чтó пассажир может найти на поверхности: здешняя станция сверхсекретной подземки щеголяла отделкой в цветах хвойного леса, в красноватого тона янтарях и зелени. Даже, кажется, смолистый аромат витал, не иначе как от янтарей. Туннели, по которым команда отправилась все в неизменном бодром темпе, тоже вид имели природный-жизнерадостный, как и лифтовые кабины, что подхватывали их — и бесшумно, почти мгновенно переносили парой горизонтов выше.

С напарником, Децимом, контакт налаживался неплохой, Хаузер приловчился предугадывать его шаги даже без подсказки умной электроники, и по интеркому внутренняя связь тоже откалибровалась идеально; здесь, как и положено в боевых шлемах такого класса, ничего не требовалось проговаривать вслух, достаточно было «подумать внятно», и слова считывались с потенциалов мимических мышц и аппарата гортани. Амойская разработка, недавно вышла на общий рынок, на Силле ею пользовались, Хаузер со своей службой в первых рядах. Тембр у Децима, по версии динамиков шлема, оказался богатейший, бархатный, хотя наяву у всех троих руби голоса были… так себе. Стандартные, невыразительные. Интересно, от чего это зависит, подумал Хаузер. От того, какой именно голос будет комфортнее слышать обладателю боевой брони? Значит, еще повезло, что шлем не заговорил серебряным сопрано! А то мало ли каковы предпочтения.

Эфир оживился — последнюю мысль Хаузер, оказывается, проговорил в том самом «внятном режиме». Что ж, повеселить товарищей не грех.

— Колоратурой изъясняться не пробовал, — раздалось в ответ раздумчивое, тем самым баритоном, — но идея интересная. Обещаю поэкспериментировать.

— Ну всё, Дядя, — судя по тону, старший Си сдерживал смех, — ты гарантировал нам нескучную жизнь вперед года на два, пока Децим будет развлекаться. То есть, разумеется, «всесторонне исследовать проблему». На третьем году, надеюсь, ему надоест.

— Надежды, как известно, юношей питают, — подал голос и Одо. — А ты, почтенный Си, разве не в годах?

— В годах он, — подтвердил Децим, который угрозу про сопрано исполнять не спешил, — но в голове с самого эмбриофора всякая дребедень.

— Умеете припечатать, боевое братство, — похвалил сапфир Эбони с головы колонны. — А теперь всем приготовиться. Выходим.

Вышли красиво, на аккуратную тенистую полянку. Вокруг хороводили многочисленные сосны, пара елей и лиственниц и еще какое-то мощное, сурового вида дерево с рыжеватой хвоей и гладким иссиня-черным стволом, видимо, местный эндемик.

— Зеленый пояс Амои, — тихо, почти благоговейно пояснил Одо, — старейшая зона истинного терраформирования. Первая задача, поставленная перед новорожденным Юпитером, только-только переставшим быть просто «системой Лямбда-3000».

Ого. Всемогущее цифровое божество начинало с должности садовника? Нельзя не признать, впечатление производит. Да и сам лес внушает уважение. Контрабандистам на госслужбе, вероятно, помогает здесь каждый куст. Вокруг зашуршало, и хотя, кажется, не шелохнулась ни единая былинка, из травы подняли треугольные головы змеи, в сапоги Децима ткнулось и, фырча, тщательно их обнюхало нечто деловитое и колючее вроде ежа, а с ближних стволов свесились плети лиан — и принялись раскачиваться с интонацией вежливого вопроса.

— Фауна интересуется «чего изволите»? — догадку следовало подтвердить.

— Именно, — отозвался Децим, — только это не совсем фауна. И не флора, — он нагнулся, опустил руку в траву, вокруг его запястья тут же обвилась изумрудного цвета змейка. — Это бионические боевые конструкты. Когорта андроидов нам бы сейчас только помешала, они хороши на паркете да в приключенческих фильмах, а вот с таким усилением можно идти куда угодно.

— Это Амои, — Ика Эбони, стоявший по другую руку от Хаузера, обзавелся уже двумя змеиными браслетами, — территория биомиметики. Вряд ли где-либо понимают ограничения антропоморфизма глубже, чем здесь у нас. Знакомьтесь с боевыми товарищами, — он кивнул на траву у их ног, — они ждут.

В итоге, на оба запястья Хаузера легло по паре браслетов; змейки повозились и замерли, неразличимые на легкой камуфляжной броне. Амойский ёж, обозначив вокруг Децима самый настоящий круг почета, потрусил в лес.

— Пора и нам, — сказал Минори Одо. — Рассредоточимся.

Они рассыпались. Старший Си с Глухим утекли на запад, почти сразу нырнули в овражек и пропали с глаз. Одо и Эбони двигались параллельным курсом. Идти получалось быстро для такого ландшафта, будто сам лес гостеприимно расстилал перед ними тропинки. Но нет, не мог же этот их юный Юпитер настолько глубоко внедрить сюда свою биомиметику. Или мог? Снова шарада.

— Вон они, красавчики, — заявил Децим.

Хаузер пригляделся. Зрение вычленило из картинки контур строения, один этаж над землей и кто его знает сколько вглубь земли; блок-схема на визоре шлема тут же подсказала, сколько именно. На площадке перед зданием (назовем, решил Хаузер, ангаром), скрывалось маскировочной травянистой голограммой добротное покрытие, такое любой груз выдержит, даже гиперзвук-гибрид класса «Галактика» прокатится влёгкую; тем более, от погрузочной площадки рулежная дорожка уходила к западу, а там за деревьями просматривалась уже настоящая взлетка, хоть вертикально взлетай-садись, хоть горизонтально, контрабандистский космодром приветствует и приглашает корабли любой конструкции.

На этот раз, правда, сам корабль к ангару не попер: от космодрома по проявлявшемуся прямо на глазах сквозь зеленку серебристому покрытию спешил антиграв, парила в полуметре от земли внушительная транспортная платформа, а на платформе, будто дома у себя на диване, развалились четыре вооруженных мордоворота. Вознамерились, ишь, подышать амойским лесным воздухом… Дорого им обойдется, решил Хаузер и отчего-то вспомнил сияющее острие витого кортика с герба Генетического Контроля. Транспорт завис перед воротами, припарковавшись точно по светящейся зеленым разметке, и ворота немедленно ожили, поползли по старинке, тяжелой шторой вверх, затем из ворот показался огромный угольно-черный куб — тоже плыл по воздуху, но не на платформе, а «на крючке», на антиграве-подвесе с верхним креплением. Ангар был пуст и гулок, нигде ни души, одна молчаливая автоматика.

Мордовороты с лежанки своей убрались и даже попытались оценить обстановку, пробежать периметр, но амойских биотехнологий, понятно, не переиграли и ни притаившихся амойцев, ни Хаузера не заметили.

— Чисто, — рапортовали они один за другим, и тот, что был за главного, согласился, да, не должно тут быть никого, на планете вообще человеков раз-два и обчелся. Одни нелюди и зверский суперкомпьютер.

Мордоворот, что был ростом повыше других, неодобрительно покачал головой.

— Линять надо. Пока этот супер по головам нас пересчитывать не начал.

— Щас, погоди. Банку на полку поставим и поедем, делов-то.

Груз скорректировал позицию и завис над платформой неподвижно. Ролл-штора столь же неспешно, как открывалась, пустилась в обратный путь.

— Эх, тормоза они тут, — вздохнул главный.

— Не то слово, — согласился длинный и длинно выругался.

Повисла тишина, в которой щелчок ангарного замка грянул оглушительно, как выстрел. В ответ антиграв-подвес бесшумно опустил контейнер и, описав порожняком высокую дугу, запарковался на крыше ангара.

— Ну, и? — рявкнул главный, обращаясь к пульту у себя на запястье, — кого ждем?

Платформа, будто нехотя, переместилась на пару метров, но не от ворот, а обратно, и встала намертво; на обращенном к ангару краю развернулась и замигала красным голо-панель рабочей среды.

— Ты ж, недоделанная… — в речи мордоворота звонче зазвенел выговор Центральных Миров. Он махнул товарищам, подгребайте, мол, чинить будем, и один действительно пошел к нему на помощь. Длинный сплюнул, покачал головой и жестом велел оставшемуся заново осмотреться, и они отправились, и шли хорошо, только вот слишком близко подходили к деревьям.

— Мне главного, — пророкотал Децим у Хаузера в шлеме. — Начали!

И началось.

Сперва обезвредили разведчиков: ни длинный, ни его спутник не успели и пикнуть, как их уже спеленали выхлестнувшие с ближайших елей лианы. Ни шума, ни пыли, да. Затем Хаузер с Децимом подобрались к ремонтной бригаде, и оказалось тоже до смешного просто взять «своего» в захват, а конструкты-змейки, понятливо оживившись, метнулись у него с запястий к шее противника; одна без церемоний придушила, чтобы не вздумал подать голос, а вторая, очевидно, применила ядовитые зубы, потому что и обмяк гражданин как-то уж очень охотно.

— Пакуем, — распорядился Децим. Он обезвредил главного и уже высвобождал из креплений у себя на рукаве полоску портативного антиграва-носилок. Хаузер последовал его примеру, приметив краем глаза, что внешников, спеленутых лианой, конвоируют к ним на таких же носилках Одо и Эбони. Их пленники тоже лежали смирно, как если бы лианы, змеи или сами элитники тоже вкатили им уже какой-то успокоин.

Перед Минори Одо ангарная дверь спектакль устраивать не стала — растворилась мгновенно, бесшумно и радостно, фирменной амойской диафрагмой. Высокие технологии только для своих, как мило. В ангаре пленников уже ждали транспортные камеры, не криокапсулы, а что-то принципиально иное, непонятное. Может, Хаузер снова подумал вслух, а может, просто вид его был слишком красноречивым, потому что руби счел нужным пояснить:

— Транспортировка в ведомство Генетического Контроля, никакой крионики. Если Рауль прознает, что мы баловались криокапсулами, а прознает он непременно, — из-под глухого шлема явственно послышалась улыбка, — перекодирует мне при встрече пару хромосом в полную абракадабру и скажет, что так и было.

Контейнеры с бесчувственными арестованными задраились, погрузились на грузовую платформу, что выросла посреди ангара так же, как являлись многими горизонтами ниже транспорты Халаза, и грянули в какой-то очередной подпол. Там, куда они приедут, отмолчаться точно не получится.

— Теперь возвращаемся, — распорядился Одо, — на исходную. И ждем особо важных гостей.

— Таки явятся? — протянул Децим и, можно было спорить, под шлемом прищурился хищно.

— Куда ж они денутся. Только, — оникс повеселел, — не совсем ясно, кто именно к нам пожалует. Разберемся в процессе.

Ждать пришлось долго. Шумел лес, гудели стрекозы — настоящие, или тоже биомиметика? — издалека, с востока что-то стрекотало, перекликалось, может, боевые амойские бéлки. Ну благодать! Но чего-то в этом лесу хватало. Птиц не слышно, решил Хаузер, совсем нету птиц. Или молчаливые они, как рыбы. А с рыбой что, интересно? Океан вон какой здоровый, добрая половина карты, и моря есть, и речки-озера.

Посреди лесной благодати идеальным черным телом висел контейнер. С русалом, надо полагать, внутри. Интересно, каково ему, бедняге. Впрочем, с «фрагментами человеческого мозга» в черепе о превратностях судьбы особо ведь не поразмыслишь, так? Он там, как те мордовороты в капсулах, плавает довольный и сонный. И навсегда увязший коготком в куделях и ниточках. Колыбелька для кошки, ха! При каждом новом взгляде на черный куб все федеральные мойры, плетельщики силков становились Хаузеру все более отвратительны. Амойцы хотя бы ведают, что творят, и готовы отвечать за каждое из творений, по пунктам.

По рабочей среде шлема пробежала легкая рябь — «внимание!»

— Получилось, — тут же отозвался Децим, — подняли зверя. На нас выгонят. Хотя… Этого и гнать-то не надо, если расчеты верны. Здесь у него магнит подвешен, ему только дорогу к нему подсказать.

Подсказали качественно, гость явился, не прошло и четырех минут. Явился в одиночестве, и по походке ясно: без охраны ходить не приучен. Ага, старшая двойка и должна была стараться, чтобы охрана с тебя, красавец, ссыпалась шелухой. Голенькими приходят к своему магниту, голенькими! До наготы, правда, малость не дотягивало, мешал серьезный ствол, и пускай держал его федерал, как принцесса швабру, армейский гранатомет оставался гранатометом.

Мешал бы еще и шлем, но гость повозился, шлем убрал (видно было, что вздохнул судорожно — то ли клаустрофобия, то ли настройки ни к черту), и вокруг замерцала дымка персонального поля. Понятненько. Еще один оптовик, любитель натягивать контрацептив на весь организм сразу. Дурашка.

— Дилетант, — согласился Децим. — Или притворяется. Хотя морду засветил непоправимо, и генетический код тоже, куда притворяться.

В том, что нелегально гостить в амойском Зеленом поясе изволит господин федеральный сенатор Векерле, сомнений быть не могло. Что ж, оставалось доиграть, не сфальшивив.

Векерле между тем остановился прямо перед контейнером и замер, а постояв немного, решился и начал медленно поднимать оружие. Будто в ответ на это, матово-черные грани дрогнули и принялись стремительно… таять? Терять черноту. Полсекунды спустя на ярком амойском солнце сверкал и переливался, рассыпая слепящие блики, огромный кубический аквариум. Внутри, прямо посреди сияющей пустоты висел изящный трехногий столик, а на нем — величественная, высокая и стройная бронзовая ваза с остролистом и еловыми ветками. На иголках, шишках и ярко-алых ягодах поблескивал иней.

Пышным рождественским букетом любовался русал.

Хаузеру, как и самому Векерле, виден был только профиль существа, но даже в таком ракурсе было очевидно, что русал молод и на букет он смотрит не просто «осмысленно» или «разумно», а с пронзительной тоской. Так смотрят на то, что навсегда потеряли — или на то единственное, что в жизни удерживает. То, что ты ухватил, обдирая пальцы и твердя, что уж это-то никогда не отпустишь.

Сенатора проняло. Он отскочил, едва не упал и выронил бы пушку, если бы, как у шибанутого хорошим разрядом тока, у него не замкнуло руки. Психику, кажется, замкнуло тоже. И голосовые связки — во всяком случае, утробное «Ты-ы-ы!» вырвалось у Векерле явно непроизвольно. Русал медленно повернул голову и встретился с ним взглядом. С минуту ничего не происходило, только колыхался пышный багрово-золотой русалий хвост, а Векерле смотрел в существу в глаза как завороженный. Потом вдруг на лице русала проявилось узнавание, и было оно явно не радостным, а затем — непередаваемое, бесконечное презрение. А еще мгновение спустя он, словно потеряв всякий интерес, отвернулся и снова принялся любоваться остролистом.

—Сенатора забери, — распорядился Децим и, более не скрываясь, пошел к аквариуму, — а я своё доработаю.

На ходу он — черт, у Векерле, что ли, подхватил заразу? — принялся стягивать шлем, а с другой стороны к аквариуму шли, тоже с непокрытой головой оба, Одо и Эбони. Демонстрация на камеру, для протокола? Тогда логично.

На Амои почти всегда ветреная погода, во всех широтах, это годами переписывают из путеводителя в путеводитель. Сегодняшний день правило подтверждал, и три длинные элитные шевелюры реяли на ветру, пряди сверкали и смешивались в единое полотнище — как в знамя, золотое с черным и синим… Та-ак. Золотое. Придется тебе, Инге Хаузер, пересматривать собственную профпригодность, а еще ведь хвалился сегодня перед мелким, блонди, мол, завсегда опознаю. Не опознаешь, старая гвардия, так-то. Но сути это не меняет: сказано подхватить сенатора — подхватил, веду.

— Господин Эфраим Векерле, — говорил тем временем Минори Одо, и голос разносился по Зеленому Поясу столь зычно, что если где-то там все-таки были боевые амойские белки, каждая обязана была встать навытяжку и взять под козырек, — ваше пребывание на территории Амойского Государства незаконно. Кроме того, у нас есть основания обвинить вас еще по нескольким статьям амойского и галактического права, обвинения будут предъявлены вам в ближайшее время. От имени Службы Генетического Контроля информирую, что сотрудничество с властями Амои может смягчить вашу участь. Лично от себя, — оникс улыбнулся арктически-холодной элитной полуулыбкой, — сотрудничать настоятельно рекомендую, поскольку статьи, по которым вы обвиняетесь, предполагают весьма суровые наказания.

— Исчерпывающе, — заметил блонди. — Мне остается только спросить, отчего вы, уважаемый человек, полезли в неудобосказуемое контрабандистское корыто? Я бы подписал визу без всяких проблем, честное слово. И арестовал бы, — он глянул снисходительно, по-барски, — с куда бóльшим комфортом. Зачем было устраивать вот это вот… военно-полевое безобразие?

— За безобразие, — сенатор наконец отыскал где-то свой голос, — вы еще мне ответите, сполна. Вся ваша мерзкая шайка вивисекторов и убийц!

— Знакомая фразировка, — заметил сапфир. — Ничего нового ни для меня, ни для господина Одо, ни для господина Домины. Да и господин Дьюла Герцег, — он кивнул на аквариум и русала, — полагаю, не удивлен: вы знаете, чтó вы собирались с ним сделать и на что обрекли, мы это знаем, он это знает. А вот когда этим запестрят новостные ленты, оно, пожалуй, будет занятно. Как вы полагаете?

Левую руку Хаузера уже с минуту назад деликатно пощекотали — нечто, напоминающее наощупь рукоять в кожаной оплетке, удобно легло в ладонь. Он скосил глаза: в напарники просилась лиана, на глазах свивавшаяся во внушительного вида хлыст. Подсказка внятная, только не слишком ли полагается на него амойская миметика? Они, конечно, по молодости маялись дурью, сбивали длинным хлыстом пепел с сигареты. Сигарету, раскачиваясь на качелях, прикуривала Ли, отчаянная девчонка и смельчак редкий, никто бы в учебке больше так не смог. Ли, которая познакомила его с Ингой… Хаузер поудобнее перехватил рукоять, и принялся дышать неглубоко. Мышцы привычно запели, будто бы только и ждали, чтоб вспомнить ту старую песню.

А у господина сенатора наконец сдали нервы, на «новостных лентах» он взвился — и вспомнил, что за штуку держит в руках.

Не то чтобы оно ему сильно помогло, скорее наоборот: теперь амойцы, кроме всех прочих доказательств, будут располагать еще и записью, где федеральный сенатор направляет боевое оружие на явного и очевидного танагурского блонди. А заодно и на двух представителей младшей элиты Амои. И не просто направляет, а пускает в ход, выстрел тоже запечатлеться должен был очень отчетливо.

Попасть он, конечно, не попал — трудно взять цель, когда тебе подсекает колени удар хлыста, выстрел ушел далеко поверх голов… Хаузер выдохнул: получилось.

Дальнейшее увиделось, да и потом вспоминалось отчетливо, в мельчайших подробностях, и за это тоже, видно, следовало благодарить амойскую нейрохимию. Вот Эбони делает что-то с аквариумом, на фронтальной грани появляется узкая щель, и хлынувший оттуда поток, настоящее «водяное лезвие», выхватывает тело сенатора, которого только-только подсекли хлыстом под коленки, прямо из воздуха и отшвыривает к ангару. Прореха в стеклянной стене тут же зарастает. Векерле, с глазами безумными совершенно, прижимается к воротам спиной и выкручивает генератор на максимум… Ох. Ну что ж все гражданские так на него надеются-то! Игрушка ведь это их поле, причем одноразовая. Децим-Домина того же мнения: в руке блонди оказывается простейший лучевик, и луч он направляет — правильно, не в прикрывшегося полем идиота, а рядышком, в землю. И всё, шипит-искрит экран, впустую тратит энергию, а емкость у портативных генераторов, мягко говоря, невеликая. Одноразовая, одно слово.

Что и требовалось доказать. Едва поле гаснет, господин Одо (и он в этот момент ну совершенно не похож на мальчика из службы протокола, который развлекал их на вчерашнем мероприятии) делает бросок с обеих рук, в противника летят два кинжала и пригвождают его к воротам, распяливают за лапки, как лабораторную крысу… Ха! Кинжалы? Как бы не так. Если амойские лианы могут поиграть в лассо и в хлыст, то змеи, оказывается, работают холодным оружием. В струнку вытянулись — их метнули, они пригвоздили. А затем, кажется, еще цапнули, дали наркоз, вон обмякает уже сенатор, готовенький… Хаузер вздохнул, поднялся со своей лежки и пошел к напарнику… Дециму, да. Вдруг чем еще помочь надо.

Тот как раз встал над спящим Векерле и наблюдал, как Одо умело обрабатывает тому раны на ладонях. Раны бледнели и послушно затягивались.

— Вот почему люблю, — заметил блонди, — работать с Генетическим Контролем: сами продырявили, сами заштопают, никаких проблем.

— Вы, господин мой Децим, — отбрил оникс, тоном совершенно непередаваемым, — пока что прикомандированы к моему ведомству, и я, хотя и душевно рад, что вы нас любите и что у вас отсутствуют проблемы, вынужден указать, что у вас имеется дело. Во-он в том аквариуме. Будьте любезны приступить, время дорого. Эбони ассистирует, я присоединюсь позже.

— Позёр, — в голосе Децима-Домины прозвучало глубочайшее одобрение, — зажигатель огней рампы! Шефу твоему лично занесу в кабинет соболезнования по поводу такой занозы. Хотя, подозреваю, с соболезнованиями придется встать в очередь.

Блонди бросил взгляд через плечо, на подошедшего Хаузера.

— Вот так и живем, Дядя, так и живем. Сейчас мне придется искупнуться: результаты ментоскопии поверхностных слоев нужны немедленно, процессуальная необходимость, а блонди это сделать проще всего. И безопаснее всего для объекта. Затем Генетический Контроль с русалом отправятся в Киира, глубокая ментоскопия — прерогатива ведомства Рауля, такое я точно не потяну, а посему руби Децим, а с ним заодно и Жильбер Домина могут взять тайм-аут и показать господину Хаузеру наш Лунный Рынок. Возражений нет?

— А Жильбер, как я вижу, развлекся по полному протоколу.

Прислушавшись к себе, Ясон с некоторым удивлением понял, что не лукавит, ему была понятна радость и от бала-маскарада, и от идущего в комплекте с маской сеанса прикладного человековедения. Правда, на дне бокала с пониманием притаился осадок: сегодняшней понятливостью он был обязан не столько своему статусу блонди, сколько общению с одним печально известным в Эос монгрелом. И ведь Рауль не промедлит на это указать.

Тот, однако, возможностью не воспользовался.

— Жильбер сыграл красиво, да. И тонко. Построил платформу, на которой можно общаться глаза в глаза, именно как коллеги. С какой-то точки зрения так и есть, глава СБ с главой СБ, — Ам усмехнулся, — но Домина контакт укрепил и нашел способ позолотить, молодец. У нас с «Ариран», да и с Силлой в целом, вырисовываются хорошие перспективы.

— Согласен.

Они стояли рядом, плечо к плечу, и это живо напомнило первые часы после эмбриофора и постпроцессинга. Тогда, много лет назад, тоже была краткая адаптация дзинкотаи в водной среде, инсоляция под рефлектором солнечного спектра, а затем, вот как сейчас, разделенный на двоих панорамный вид ночной Танагуры. И два бокала с рубиновым вином на высоком столике.

— Мне тоже вспомнилось, — сказал Рауль.

Ясон кивнул, покрутил бокал и отпил, почти не почувствовав вкуса.

— Федерация вряд ли проглотит историю с Векерле, не поперхнувшись, — сменил он тему.

Рауль хмыкнул.

— Да, кашлять они будут долго. И лечить выпадет в основном тебе, Ясон, соболезную. Со своей стороны, обещаю отговаривать Герцега от впадения в экстремумы юношеского максимализма. Но главная дилемма остается: он обладатель огромного состояния, старшая ветвь одной из самых влиятельных семей, а для тамошней общественности молодой человек теперь в любом случае «проклятый модификант». Даже если я, после окончания судебного процесса, отсоветую выполнять повторную киборгизацию и выпущу из Киира без редактуры генома и без единого следа вмешательства в породистый федеральный фенотип.

— Будем ожидать от внешников новую затейливую мерзость, — согласился Минк. — Не привыкать.

— Да уж, — легко рассмеялись ему в ответ, — знаем, что прилетит, но не знаем, когда и как. Совершенно типовая для нас ситуация!

Рауль сегодня вообще был легок и весел, и, кроме той краткой выволочки на белом диване, никакого морализаторства. Занятно. Решил сменить тактику?

Воздух в зале словно всколыхнулся, и с ним вместе оживилось присутствие в модифицированной части мозга, Создатель призывал к себе. Ясон бросил быстрый взгляд — да, Рауля тоже. Общий вызов. Несрочный, тон призыва звучал вполне мирно.

— Пойдем-ка пешком, — предложил Ам, — по старшей хрустальной, раз спешки нет. Там точно встретим Жильбера с Юбером, оба любители прогулок, а нам бы с ними согласовать и детали по Векерле, и еще кое-что. Идем, Ясон! Что ж я тебя сегодня тащу, то с дивана, то из-за стола?

На рынок отправились вдвоем.

Домина-Децим играючи вернул себе маскировку руби, с грузовой платформы на минус-шестом этаже ангара они проводили Одо и Эбони, сопровождавших пленного сенатора и аквариум с русалом по имени Герцег, сами же бодро прошагали по туннелям на станцию, куда их отряд прибывал пару часов назад. Си и Глухой, кратко отчитавшись по интеркому, уводили в штрафной док контрабандистское «корыто».

— Темнеет у нас быстро, — пояснил Домина, — так что Лунный Рынок увидишь уже во всей красе. Это в Сасане, на самом побережье, где морской порт, зона траулеров и всяческая складская логистика с рыбоконсервными линиями.

— Вот кстати, — Хаузер ухмыльнулся, — как раз размышлял, пока ждали господина сенатора, как тут насчет рыбалки.

— Насчет рыбалки тут своеобразно. В основном малый промысловый лов, и тот с особенностями, издержки терраформирования. Но кое-что изловить можем, и даже съесть с удовольствием. А если для банкета в Парфии, или если еще кому требуется стейк радужной форели или севрюжья икра, тут ведомство Рауля богато технологиями, выдадут биоматериал так, что не пострадает ни одна форель и не осиротеет ни одна севрюга.

— Знатно, — оценил Хаузер, — заинтриговал. Почему рынок «лунный» спрашивать не буду, вижу же, хочешь показать всё и сразу. Я бы спросил про русалку сегодняшнюю, честно интересно, как та тварь с борзой мордой парнишку в чан заманила; понимаю, что здесь тоже всего не расскажешь, но все-таки, кто ему вообще этот бедолага, чем помешал?

Блонди кивнул.

— Расскажу. Тайн в этой истории осталось мало, а если все пойдет по плану, и те скоро разлетятся по выпускам новостей.

На станции сверхсекретной подземки по их души прибыла капсула, на этот раз поменьше, двухместная, бледно-золотого цвета.

— Дьюла Герцег, — начал Домина, устроившись в кресле и рассеянно провожая взглядом бегущие снаружи огни разметки, — приходился сенатору троюродным братом, бабка Векерле была младшей сестрой деда этого юнца. Семейство небедное, денег и власти теоретически должно было хватать и старшим, и младшим, и до какого-то момента так и обстояли дела. Младшие в роду оказались более плодовиты, штамповали детей от разных браков всеми возможными способами, от естественных до игр на грани модификации эмбриона, чем заслужили репутацию семейства прогрессивных взглядов на биоэтику. Старшая ветвь размножалась неохотно и вдумчиво, как редкая орхидея, они практиковали поздних детей, в каждом поколении только один наследник, и оказались помешаны на идее per vias naturalis; очевидно, именно этим объясняется разница в возрасте между сенатором и его кузеном из старшей ветви. А дальше было вот что: редкой орхидее жизнь надломила стебелек. Ты, наверное, слышал об аварии орбитального лифта в Центральных Мирах, там федералы небо с землей свели, пытались найти следы диверсии. Не нашли.

Хаузер помнил эту историю и согласился, не нашли. Да и не было, скорее всего. Была безалаберность и неуёмная жажда наживы, все как обычно.

— В той аварии гибнут родители юного Герцега. Векерле опекуном не был, о мальчишке заботилась пожилая пара из материной родни, и позаботилась, надо сказать, хорошо: вырастили не барчука и не сволочь, склонность к науке-технике заметили вовремя и отдали по нужному профилю учиться. А дальше Дьюла Герцег входит в возраст, и накануне совершеннолетия у него умирает последний из опекунов, престарелый дядюшка. Видимо, с ним парень был близок, и именно его смерть сработала как триггер для закрутившегося дальше безобразия. А главное безобразие знаешь в чем? — блонди оживился, весело сверкнул глазами. — В том, что молокосос сам срежиссировал свое исчезновение, технический гений же! И поэтому мы так непозволительно долго искали, cui bono.

Домина глянул на подлокотник своего кресла, выразительно так посмотрел, требовательно, и тот послушно развернулся в форме широкого двухлопастного листа, дотянулся до кресла Хаузера и замер. Сквозь столешницу проросли чашки, над ними заструился пар.

— В амойской подземке подают чай, — одобрил Хаузер.

— В амойской подземке чего только не случается, — согласился Домина и продолжил: — По сути дела, Герцег технически грамотно сделал вид, что никуда не исчезал. Но обо всем по порядку. Знаешь, что было самым главным из того, что я недавно высмотрел в русалочьей его голове? То, что он лет с десяти мечтал подняться на орбиту без скафандра, в теле киборга, причем об антропоморфизме речи не шло даже близко, с сознания считывался образ какого-то инсектоида или арахнида с восемью лапами. Или руками — короче, манипуляторами. Юный технофил бредил космической верфью и, очевидно, пытался постфактум переиграть случившееся с родителями, не желал зависеть от человеческой оболочки. Только вот в Федерации он вряд ли бы мог рассчитывать на понимание. Обратись он с этим к нам напрямую, кто знает, как бы все обернулось. Скорее всего, им бы заинтересовался Рауль Ам, и сюжет мог стать менее детективным, но куда интереснее, чем теперь. Но уж как сложилось, Герцег вляпался в своего кузена Векерле. Раньше они почти не общались, а теперь юноша искал родственную душу, а сенатор узрел возможность слопать наивную дальнюю родню и толстый ее кошелек. Я проверил: проект общества «Спряди нить» появился именно в это время. Арахнидом из братьев оказался совсем не Герцег.

Идею общества прядильщиков и, дальше, аквариума, Дьюла воспринял на ура, добрый брат объяснил ему, что налаживает надежные контакты с амойцами, а те запросто превратят его в космического восьмилапа, вот только не надо с этим спешить. И никто не спешил: Герцег чертил чертежи, сенатор плел паутину. Когда у него в океанариуме заплескалось девять русалов, он решил, что пора, и заявил брату, что надо лететь на Амои, инкогнито. Дальнейшее юноша представлял себе так: он оставит на родине техническую иллюзию собственного присутствия, месяца на три-четыре (и, надо сказать, справился безупречно, понадобилась вся мощь Юпитера и нашей внешней разведки, чтобы заподозрить неладное), мы за это время превращаем его в киборга, затем он триумфально возвращается, проходит подтверждение личности, соотечественники рады признать, что он полноправный гражданин Федерации, соглашаются, что он вправе работать на орбите на принадлежащих ему же верфях, и массово раскаиваются в своем неверном отношении к киборгизации и модификантам. Тем более, что умиляются же они русалам-киборгам в братушкином океанариуме. Всё, фанфары.

— Наивняк, — сказал Хаузер.

— Еще какой, — вздохнул Домина. — Не совсем понятно, как именно кузен превратил его в мозговой препарат, но одно могу сказать с уверенностью: действовал он лично.

— Это и я сказать могу. Достаточно вспомнить, как бедолага глядел на родню из своей банки.

— На это мы и сделали ставку. Восстановление сознания, особенно из препарата с критическим повреждением, все это материи тонкие, и насадить ложных воспоминаний, закрепить чуждые ассоциации — главная опасность. Но русал очень хотел вспомнить, мы заручились его согласием и содействием и провернули ту операцию, что ты видел. Риск, разумеется, был, но победитель получает всё. Что ты так на меня смотришь?

— Спросить хочу. Зачем Векерле понадобился кузен-русал? Точнее, русал с фрагментами родственного мозга в черепушке. Зачем погребать жертву так изощренно и так вызывающе? На сохранность личности он точно не рассчитывал, это-то я видел своими глазами.

— А это, — блонди торжествующе улыбнулся и тряхнул гривой цвета красного дерева, — главный вопрос! Можно, разумеется, списать все целиком на самоуверенность и желание рискнуть, доказать себе, что обдурил Амои, самую известную в галактике технократию. Но, боюсь, надо рыть глубже. Вероятно, русала бы обнаружили в ходе масштабных поисков пропавшего Дьюлы Герцега, и сенатор бы громогласно обвинил вероломных амойских партнеров, и доказательства бы нашел обязательно — такие, каким поверили бы на его родине. А дальше добро пожаловать в политический кризис.

— Витиевато, — оценил Хаузер, — но жизнеспособно, не спорю. Хорошо, что не вышло, как задумал этот паук.

Капсула прибыла на нужную станцию, поднялась и выпустила на платформу, на сей раз черную мраморную с белыми прожилками, и лифт уже поднимал их с Доминой на поверхность, а Хаузер все вспоминал, с каким отчаянием парень глядел на букет из остролиста и еловых лап. Теперь лапы эти казались едва ли не ритуальными, заметающими следы похорон, хотя, конечно, все проще: авария, в которой погибли родители Герцега, случилась как раз после Рождества, и букет мог быть последним воспоминанием мальчишки о семье и о празднике.

— Пришли, — заявил Домина, — добро пожаловать в Сасан. Нам с тобой не хватило везения на то, чтобы оказаться здесь в ясную ночь, но зато ты сразу поймешь, отчего рынок назвали Лунным.

Хаузер огляделся.

Они стояли в циклопических размеров зале с прозрачной крышей, и небо успело, во-первых потемнеть, а во-вторых, чернильно-фиолетовый ночной тон надежно укрыла облачность. Однако, вряд ли здесь кто-то этому огорчился: в центре, под самой крышей, висели две огромные луны, серебристая и золотая, обе в фазе второй четверти, и свет их придавал залу, где творились вещи весьма приземленные и неромантичные, разгружали здесь, паковали и торговали, вид почти романтический.

— В лунные ночи их здесь получается по четыре штуки, и это действительно зрелище! Но и так хорошо. А в новолуния здешние луны всегда светят пепельным светом, тоже приятно бывает на них взглянуть. Но давай-ка, — предложил блонди, — пройдемся. Проверим, от чего у тебя глаз загорится, и нам тут же выбранное приготовят.

Рыбы было много, и разной, и незнакомой по большей части. На периферии зала, кажется, больше занимались отгрузкой и отправкой на переработку, а в центре сосредоточились торговые ряды и полевые кухни с примкнувшими стайками столиков. Вдруг Хаузер учуял знакомый запах.

— Да быть того не может, — сказал он. — Минога?

— Ну да, — блонди пожал плечами, — как раз идет, её время. У нас она, кстати, едва ли не героиня терраформирования морей: быстро адаптировалась к местным акулоподобным тварям, подъедала им бока и терраформировала зубастых, как уж умела. И численность им подрегулировала качественно. На экспорт не уходит, объемы не те, но в Мидасе в сезон к столу подают часто. Ну что, миногу?

— А давай. Интересно, как приготовят. Инга у меня маринует… — Хаузер запнулся. Да, давненько он не оговаривался так. — Мариновала.

Блонди глянул пристально, но не прокомментировал.

— Вот тут маринуют запеченную, — решил он, — давай здесь и сядем.

Едва они направились к столам, к ним тенью скользнул тонкого, легкого сложения парень, изящно, как в танце, поклонился и пригласил следовать за собой.

— Как обычно, Симон.

Юноша исчез, будто растаял, а блонди подработал что-то у себя на браслете, и вокруг их столика дождем зашумела полупрозрачная, серебристая с фиолетовым завеса. Хорошего такого уровня конфиданс, оценил Хаузер. Для внешнего мира они двое все равно что исчезли, если только господин Жильбер Домина сам не пожелает кого-нибудь из этого мира к себе пригласить.

— В продолжение беседы, — проговорил он раздумчиво, — о политическом кризисе и ловушках, которые сейчас расставлены для Амои. Вижу, что «Ариран» с нами всерьез и надолго, Рауль кого попало в ученики не берет, а доктора Ильмара, — блонди усмехнулся, — он выделил сразу. Таким образом, у нас с тобой появляется очередная общая задача, не попасть в капкан.

— Появляется, — трудно было не согласиться. — Будем решать, — просто сказал Хаузер и прибавил: — Спасибо.

— Да ладно тебе, — Домина беспечно махнул рукой, — было бы за что, одно дело делаем. Но если ты так ставишь вопрос, то спасибо ответное. Честно говоря, лично взглянуть и пообщаться с «виражом мировоззрения» мне было любопытно до степени чесотки. Термин авторства Рауля Ама, — пояснил он в ответ на вопросительно изогнутую бровь, — как «вираж пробы» в лаборатории, разворот на сто восемьдесят и смена знака.

— Ну да, — подтвердил Хаузер, — было дело. Сначала сам глядел, держал глаза и уши открытыми, а там уж мелкий убедил окончательно, с этим своим эскулаповским «чтить наравне с родителями и помогать в его нуждах».

Блонди коротко кивнул в ответ.

Завеса мигнула фиолетовым и пропустила двоих, официанта Симона с многоэтажной конструкцией на подносе и незнакомого мужчину, молодого, худющего, с породистым умным лицом. Жуткого вида шрам на щеке то ли маскировала, то ли подчеркивала рыжая челка.

Рыжий отвесил блонди глубокий поклон. Садиться он не стал, а Домина не стал предлагать — глядел спокойно и строго, без единой эмоции на лице.

— Мы закончили, господин. Взяли всех, все переданы вашим ассистентам в условленном порядке с сопроводительной информацией. Архив я уничтожил согласно инструкции.

— Добро, — блонди едва заметно склонил голову. — Свободен.

Рыжий исчез, струи завесы сомкнулись за ним, как проглотили, и вслед за ним исчез Симон. Единственным свидетельством, что он вообще здесь появлялся, оказался просто, но изысканно сервированный стол.

— Сейчас ты, Дядя, — усмехнулся блонди и вооружился золотистой двузубой вилкой, — видел человека, благодаря которому в руках у сенатора Векерле оказался гранатомет, отнюдь не пышущий здоровьем. Не мощности водяного пистолета, конечно, но близко к тому.

— Ух ты, — Хаузер оценил. — Хорошее решение!

Видимо, из тех самых чернорыночных дельцов, что прикормила левая рука амойской власти. Запомнить надо эту физиономию, благо, она приметная.

— Как рыбка? — сам Домина уже уполовинил свою порцию. — Соответствует?

Хаузер убежденно кивнул.

— Не то слово! Классический семидыр, и желируется в точности так, как нужно. Слаще, пожалуй, чем я привык, но так даже поинтересней, со вкусом здешней морской соли срифмовалось.

Блонди усмехнулся.

— Да ты гурман. Буду знать. Оставшееся давай-ка вот так, на лепешку, видишь, с местным жемчужным луком только что испекли. Как раз для ценителей изыска.

Изыски, как и было обещано, таяли во рту. Хороша кухня на Лунном Рынке, решил Хаузер. Интересно, как часто сам Домина-Децим появляется здесь, жареных миног откушать?

— Раз или два в месяц приходится, служба, — ответил блонди, и Хаузер снова изогнул бровь: он точно не произносил свой вопрос вслух. — Не произносил, да. Но ты ведь понимаешь, что технология считывания речи в шлемах рассчитана именно на людей? И что элите надевать для этого шлем может быть необязательно?

И в самом деле. Хаузер присвистнул.

— Хорошо вас тут запроектировали.

— Не жалуемся. Эффект, кстати, всегда сильнее после совместных боевых или после увлекательной совместной работы. Или после выполнения ментоскопии, например. «Читать мысли» русала Герцега я бы смог еще дней пять.

Да уж. Ментоскопию эту Хаузер вряд ли когда-нибудь забудет; чертовы блонди, кажется, вообще все делают красиво, даже вот лепешку с луком лопают, а уж то зрелище… Бликует вода в гигантском кубе, сверкает русалья чешуя, колышется багрово-золотой хвост — а напротив, небрежно подвернув под себя одну ногу, сидит Домина в простом камуфляжном комбезе. И понятно оно, что сидит на чем-то вроде прозрачного висячего табурета, но кажется-то, что парит, а пепельно-золотая грива с едва заметным рассветным отливом, колышется у блонди за спиной, разливается полотнищем. И все, никакой машинерии, сидит и глядит. Одо, помнится, пояснил, что блонди никакая машинерия и не нужна…

— А знаешь, какой эффект меня поразил в самую печень? — Хаузер встряхнулся, — То, как мальчишка рванулся из банки своей вас прикрыть, едва ж в стекло не впечатался! Когда та погань на него самого пушку наставляла, хоть бы хны, хвостом плеснул и отвернулся. А когда на вас! Совсем, как говорят, другой прогноз погоды.

— Да, — блонди кивнул, — я оценил. Надеюсь, Рауль со свитой вправит ему мозги насчет превращения в орбитального кибера. В конце концов, есть в арсенале Генетического Контроля уйма куда более разумных модификаций, если уж человеку припекло. А в виде кибера вряд ли посидишь, например, здесь, на Лунном Рынке.

— Сидим хорошо, — вздохнул Хаузер, соглашаясь, — и это я, чтоб ты знал, оценил по достоинству. Ваш Рауль Ам вчера смеялся, что у Ильмара нет достаточного пиетета перед блонди, а вот у меня, похоже, пиетет отрастает, полноразмерный.

На этот раз присвистнул Домина, причем явно передразнивая, с той же интонацией.

— Вот это номер. Модификации тела и духа посредством жареной миноги. Полноразмерные! Рауль будет в восторге.

— Ну, — рассудил Хаузер, — я отказался лететь в бордель, послал за себя железку. Должна же мне быть положена компенсация? Мне, правда, и без того достаточно: вот, например, по коридорам с красивым ледяным полом погулял. Говорят, почти таким же, как на хрустальных авеню.

— Верно, — блонди положил подбородок на сплетенные пальцы и прищурился, — пролетел ты мимо борделя. А хрустальную авеню я покажу, не вопрос, времени с избытком. Видовых пешеходных у нас две, — пояснил он, — старшая и младшая, как луны. Прогуляемся по младшей, оттуда как раз удобно отправляться в Киира, сам тебя в природный блонд верну. Заодно и договорим, чего не договорили по текущим делам.

Домина встал, и Хаузер снова пропустил момент, когда элитная грива превратилась из рыжей в золотую.

— А по делам будущим, ты там у себя не сильно удивляйся, если прилетит из ноосферы что-нибудь неожиданное. От Десятого.

Notes:

---оооОооо---
Примечания:
«Омони» — почтительное корейское обращение к матери.
«Целое движение развернулось, под лозунгом «Спряди нить!», и куртки им пошили с седыми Мойрами на шевронах (у Атропы, что характерно, художник ножницы изъял)…»
Мойры (в римском варианте Парки) три сестры, три богини судьбы. Первая выбирает жребий, вторая прядет из выбранной пряжи нить, а третья, Атропа, вооружена ножницами, и в нужный момент пускает их в ход.
«Первый, очевидно старший из трех, назвался Си, и «с» было мягким, шелестящим. Ну надо же. Тринадцать блонди у них, и четверки они тоже не боятся? Или старший руби меломан и любит, скажем, мессу си минор? А может, действительно он «лейтенант Смерть» в синитической традиции…»
В синитических (родственных китайской) культурах, так или иначе использующих наследие иероглифического письма, распространено суеверие про «несчастливость» числа четыре, поскольку произношение у четверки в синитических числительных («си/щи») схоже с омофоничным словом «смерть».
«Per vias naturalis»
Через естественные пути (лат.)
«Qui bono»
Кто (от этого) выигрывает (лат.), кому это выгодно.
«Классический семидыр…»
У миноги функцию жаберных щелей выполняют семь круглых дырочек по обеим сторонам головы, отсюда и это просторечие.

Actions

Kudos

Arwen_diosa and aena_anubis as well as 1 guest left kudos on this work!

Comments

Sorry, this work doesn't allow non-Archive users to comment. You can however still leave Kudos!

Archive of Our Own^beta

Actions

Work Header

Плюс два

Jedith

Summary:

Notes:

Work Text:

Notes:

Actions

Kudos

Comments

Footer

About the Archive

Contact Us

Development