Work Text:
От подготовки к приезду делегации Эгмонт сбежал. Его дело было маленьким: встретить гостей, отвести в Колыбель к драконьим яйцам, чтобы выбрали одно — для новорожденного принца Карла, — и пригласить на праздничный ужин по такому счастливому поводу. Но делегация была ещё в пути, а за прислугой внимательно следила Мирабелла, так что Эгмонту срочных дел не нашлось. Поэтому он тихо ускользнул на Драконью площадку.
Путь на нее, долгий и крутой, был сглажен десятками ног его предков. Тропинка петляла, поднимаясь все выше и выше, и выводила на большую плоскую площадку чуть подальше южной башни. Почти черный от огня камень тут и там расчерчивали следы огромных когтей. С площадки открывался ни с чем не сравнимый вид на все предгорье, вплоть до чернеющего на западе леса. Внизу можно было проследить светлые нитки дорог и серые острова деревень. Эгмонт обожал это место.
Сейчас на площадке никого, кроме него, не было. Молодняк ещё кипел энергией, и на плоском камне юным драконам было скучно; старые уже не всегда помещались. Эгмонтов Вепрь не мог даже приземлиться. Драконы растут и набираются сил до конца жизни, равной трем-четырем человеческим. Самые старые, как Вепрь, могут седлать целые горы.
Эгмонт устроился на оплавленном и изрытом краю, свесив ноги в пропасть, и прищурился в слабой надежде рассмотреть королевскую делегацию из Олларии. Искушение разбудить Вепря и воспользоваться его острым зрением было велико, но по здравом размышлении того не стоило. Дракон спал крепко; ему снились тягучие сны о прошлом и будущем. Иногда по связи Эгмонт улавливал обрывки этих пестрых видений, но найти что-то понятное человеческому разуму получалось редко. Последний раз чёткую вероятность будущего он увидел перед восстанием и успел остановиться до того, как сделал непоправимое.
Драконы были удивительными созданиями. Когда предок Эгмонта только приехал в эти земли, они уже обитали в горах и доставляли местным жителям немало проблем. Тогда ни о каком приручении не было и мысли. Понадобилось много времени, крови, сноровки и сил, чтобы дикие огнедышащие животные дали первым всадникам надеть на себя седло. Юлиан Надорэа писал, что это удалось только благодаря крови Лита в жилах Повелителей Скал. Драконы чувствовали близость с плотью от плоти камня. Поздние историки ставили под сомнение это утверждение, ссылаясь на труды эсператистов. Сам Эгмонт, изучивший обе точки зрения, не видел смысла искать первопричину. Важнее было то, что Надорэа-Окделлы верхом на могучих животных стали грозной силой, с которой приходилось считаться всем Золотым Землям. Оллары в первые годы правления пытались это изменить, вывозя кладки в Ноймар, однако у них так ничего и не вышло. Поколение за поколением драконы возвращались в Надор, чтобы отложить новые яйца или отдохнуть, когда из-за размеров теряли былую проворность и гибкость. Со временем Олларам пришлось смириться.
В голубом безоблачном небе Эгмонт заметил черную точку и прищурился. Она стремительно увеличивалась, пока не превратилась в длинную поблескивающую тень. Раздался протяжный свист, спугнувший с далеких деревьев стайку ворон. К замку летел дракон.
Поднявшись на ноги, Эгмонт отошёл подальше от края, давая пространство для приземления. Судя по голосу, дракон был довольно молодым. Когда он приблизился ещё больше, то стали различимы темно-синяя чешуя и маленькая фигурка всадника. Эгмонт не смог сдержать широкую улыбку. Его сердце забилось чаще.
Большой дракон с гулом пронесся над площадкой и круто развернулся на кончике левого крыла, показывая свое несравненное мастерство. Ветер, поднятый его крыльями, погнал во все стороны каменную крошку и сброшенные чешуйки. Дракон сделал ещё один, более медленный круг, а затем с грохотом и скрежетом наконец опустился. Из-за не самого мягкой посадки всадника сильно тряхнуло, и над площадкой разнеслась певучая кэналлийская брань. Встревоженный тоном дракон издал жалобный скрежет и медленно лег на брюхо. Эгмонт вошел в его поле зрения и начал приближаться, однако тут же остановился, предупрежденный дымом из ноздрей и пугающим оскалом. Тем временем Рокэ отстегнул все ремни и легко спрыгнул на землю, игнорируя подставленную для спуска лапу.
— На подлете к Надорам он стал почти неуправляемым, — проворчал Рокэ, бросив косой взгляд на шумно понюхавшего воздух Моро.
Вместо слов Эгмонт отвел Рокэ подальше и заключил в крепкие объятья. От него пахло морисскими благовониями, кожей и драконом — покоем. На спину легли теплые ладони. Как же Эгмонт скучал! Они не виделись почти полгода, с самого суда над Штанцлером.
— Мне нечем дышать, Эгмонт, — сдавленно сказал Рокэ ему в ключицу.
— Прости.
Эгмонт разжал объятья и сделал шаг назад. После перелёта и крепкого приветствия Рокэ смахивал на растрепанную ворону. Из туго заплетенной косы выбилось несколько вьющихся прядей, полетный колет немного задрался, а на высоких сапогах все ещё виднелись следы от тугих седельных ремней. Наскоро пригладив волосы и одежду, Рокэ поднял синие, как драконья чешуя, глаза и ухмыльнулся.
— Сидел и ждал моего прилета или сбежал из замка?
— Всего по чуть-чуть, — не стал скрывать Эгмонт. — Позже у нас может не случиться времени наедине.
Ухмылка Рокэ превратилась в красивую улыбку.
— Хорошо, что мы подумали об одном и том же.
Сердце Эгмонта забилось ещё быстрее, и в порыве чувств он вновь притянул Рокэ к груди. Руки в плотных перчатках сначала уперлись в живот, а затем желанно обвили тело. Рокэ шумно вздохнул — совсем как его дракон — и потянулся за поцелуем.
Они целовались, как и всегда при встрече, долго и с упоением, перехватывая друг у друга верховенство, отстраняясь и опять приникая. Когда Рокэ откинул голову, чтобы глотнуть воздуха, Эгмонт обнял его бледное лицо ладонями и снова подался к порозовевшим губам. Как жаль, что они на каменной площадке под открытым небом. Хотелось не только поцелуев.
Из уютного мирка на двоих их выдернул протяжный рокот Моро, быстро превратившийся в тонкий свист. Отстранившись, Эгмонт немного пьяно мотнул головой. До чего же у выводков Грозящей были пронзительные голоса.
— Твой отец говорил, что со временем Моро перестанет свистеть, — сказал Рокэ. — Но пока незаметно.
— Ближе к сотне лет перестанет, — ответил Эгмонт. — У детенышей Грозящей звуковые косточки долго остаются в «детском» месте и медленно опускаются.
Рокэ поморщился.
— Я не проживу столько, чтобы услышать грозный рык.
Эгмонт тихо посмеялся. Драконам были безразличны звуки, которые они издают, а вот люди любили меряться даже этим. Хотя по его мнению, пронзительный крик, от которого мгновенно закладывало уши, в бою был действеннее утробного рычания. К тому же Моро с лихвой компенсировал «детские» звуки острейшими когтями, зубами и игольчатым хвостом. Настолько шипастые особи были редкостью.
— У Моро есть много других достоинств.
Рокэ с гордостью посмотрел на своего дракона, раскинувшего крылья под солнечными лучами. Затем его взгляд потемнел.
— Мы прибудем в замок на закате. Его величество, а точнее кардинал, настаивал на белом или черном яйце и обязательно крупном.
Эгмонт задумчиво почесал бороду. Оллары выбрали самые неудачные родовые цвета. Новые кронпринцы рождались чаще, чем появлялись требуемые яйца; выживаемость детенышей в таких, ко всему прочему, была ниже остальных. У белых скорлупа обычно оказывалась слишком тонкой и легко раскалывалась, в то время как чёрные, наоборот, были чересчур плотными. Все тот же Юлиан Надорэа настоятельно рекомендовал дожидаться вылупления дракончиков, чтобы не тратить силы на пустые яйца. Но глупая мода, появившаяся в позапрошлом круге, все никак не желала уходить. Ей поддавались даже некоторые северяне, сотнями лет жившие бок о бок с драконами. Предок также рекомендовал не соединяться со старыми особями, чтобы не сталкиваться с их сонливостью и неповоротливостью. Это наставление не слушали уже герцоги Окделлы. Иногда Эгмонт, застигнутый тягучей дремой Вепря и сам втянутый в нее, жалел, что не внял предупреждению. Однако ужас, который наводило исполинское бордовое чудовище с короной изогнутых рогов, того стоил.
— В кладке одного дикаря есть чёрное, но няньки не знают, живое ли оно.
Рокэ кивнул, а после махнул рукой.
— Если оно не проклюнется, то так даже лучше.
Эгмонт не стал спрашивать. Все знали о паническом страхе Фердинанда и перед самыми маленькими детенышами. Когда его белое яйцо треснуло раньше срока, он только обрадовался. Королям, привязанным к своим дворцам, драконы — только обуза. На задворках сознания шевельнулся Вепрь. Ему снился предок, живший в те времена, когда горы извергали пламя, а людей еще никто не видел.
— Эгмонт, ты засыпаешь, — сказали ему громко прямо в ухо.
Невольно он дернулся и наткнулся на беспечную улыбку Рокэ. Щеки подозрительно потеплели.
— Вепрю снится прошлое, — хрипловато, как будто и правда спросонья, сказал Эгмонт.
— О-о-о? — нарочито небрежно, скрывая любопытство, протянул Рокэ. — И что же он видит?
— Извержение вулкана и драконов, купающихся в лаве.
— Вот как.
Эгмонт улыбнулся. Ему нравилась не угасающая с годами живость возлюбленного. Что в семнадцать, что в тридцать три Рокэ интересовался всем редким и необычным, о чем не узнаешь из книг. Он научился скрывать это любопытство за словами и жестами, однако Эгмонт знал, куда смотреть.
— Со временем и Моро начнет сновидеть прошлое, — заверил он.
Рокэ скептически посмотрел на своего синего красавца, который принялся с упоением чесать голову о стену. Эгмонт же любовался прекрасным профилем Рокэ и чувствовал, что ему всегда будет мало. Поддавшись порыву, он снял с изящной руки перчатку и прижался губами к центру ладони. Мир вновь наполнился запахом кожи и благовоний. Эгмонт, чувствуя на себя жгучий взгляд, так же долго поцеловал тонкое запястье с темной вязью вен. На щеку легла другая свободная от перчатки ладонь. Эгмонт выпрямился.
— Прости. Очень хотелось, — сказал он.
Рокэ смотрел на него широко раскрытыми глазами, блестевшими ярче, чем чешуя Моро. В этот миг он, застигнутый врасплох, был ослепительно прекрасен. Эгмонт чувствовал себя последним влюбленным дураком.
— Мы слишком давно не виделись, — наконец тихо сказал Рокэ. — Я и забыл, каким ты бываешь.
— Влюбленным глупцом?
Рокэ приподнялся на носках и одарил Эгмонта новым пылким поцелуем. Вместе они как будто заново переживали свою весну жизни, когда хочется только поцелуев, ласк и сонетов. Рядом с ним Эгмонт чувствовал себя бодрым и полным сил, как будто не было груза герцогской цепи и драконьего когтя.
— Не закрывай на ночь окно, — сказал Рокэ, переведя после поцелуя дыхание. Его глаза все еще блестели.
— Думаешь, сумеешь перелезть с дракона на подоконник?
— Вот и узнаем.
Рокэ одарил Эгмонта широкой, немного безумной от вседозволенности улыбкой, развернулся на пятках и пошел к своему дракону. При приближении хозяина Моро подобрал крылья и выгнул шею. Сине-голубой огонь пробежал по крупным чешуйкам. Рокэ стал на согнутую лапу и одним прыжком вскочил в высокое седло. Затянув все ремни, он выпрямился и с игривым превосходством посмотрел вниз, где с безопасного далека за ним наблюдал Эгмонт.
— И разбудите свое чудовище, герцог Окделл! — крикнул Рокэ сквозь шум крыльев. — Завтра вместе полетаем! Вверх, Моро!
Синий дракон сделал прыжок, другой, оттолкнулся от края площадки и в два мощных взмаха устремился в летнее безбрежное небо, унося на спине лучшего всадника Золотых Земель. Эгмонт смотрел им вслед до тех пор, пока они не превратились в далекую черную точку.
Перед ним вновь расстилался необъятный простор Надора. Леса, возделанные квадраты полей, светлые ручейки дорог и большое озеро. Солнце медленно опускалось к темному горизонту, отсчитывая часы до новой встречи. Эгмонт ждал.