Work Text:
Открывая дверь в ванную комнату, Неро грезит мыслями о том, как от его тела перестанет вонять бензином и гарью, пусть для этого придётся воспользоваться пахучими и более стойкими средствами гигиены Кирие. И замирает, не успев переступить за порог, и с недоумением (а может и с самой настоящей паникой) смотрит на полуобнажённую Вирджинию, что не оборачивается, когда её уединение так нагло нарушают.
— Я… — Неро неловко мнётся, сжимая до треска ручку двери, и хочет так же поспешно закрыть дверь, как её и открыл, но Вирджиния, стянув с длинных волос резинку, поворачивается к нему лицом, и его ноги прирастают к полу, а щёки, до того порозовевшие, начинают пылать.
— Заходи, раз пришёл, — она не предлагает, а приказывает, и Неро, в обычное время взбесившийся, послушно делает пару шагов вперёд и закрывает дверь, всеми силами стараясь удержать своё зрение на бесстрастном, но от этого не менее красивом лице своей не так давно объявившейся матери.
Но, непроизвольно, его взгляд всё время норовит соскользнуть ниже, по тонкой шее к острым ключицам и мерно, спокойно приподнимающейся при каждом вдохе груди. Светло-коричневые соски выделяются на фоне бледной кожи и пепельных прядей, лежащих на плечах.
Неро тяжело сглатывает вязкую слюну и отводит взгляд в сторону, стараясь не думать о том, что округлая, чуть свисающая от собственной тяжести грудь идеально ляжет в его ладони. Потому что он не должен думать в таком ключе о своей матери.
И пусть, что он узнал о её существовании всего несколько месяцев назад. Между ними нет ничего, кроме кровной связи, но именно эта связь и делает подобные мысли греховными, мерзкими и неправильными.
— Тебе стоит закрывать двери, когда ты собираешься раздеваться, — Неро хочет возмутиться, но и эти слова он еле выдавливает из своих сухих губ. Он ведёт по ним языком, готовый поклясться, что от сухости они треснут и закровоточат.
Тело сковывает жар, проникающий в кровь при каждом вдохе пара, исходящего из наполненной до краёв ванны. Запах Вирджинии усиливается, обвивая тонкими, но прочными щупальцами шею, отчего дышать становится тяжелее. Без последствий в виде постыдной эрекции, вызванной родной матерью.
Неро стоит выскочить за дверь, а после делать вид, что этого момента попросту не было в их жизни. Как Вирджиния делает вид, словно никогда не отрывала Неро руку. Или, как сейчас, она делает вид, что не видит, как именно на неё реагирует сын, и продолжает вести себя как обычно.
Нагло и бесцеремонно, без всякого намёка на стыд или совесть.
— В наготе нет ничего постыдного. Я никогда не боялась того, что меня увидят без вещей, — она говорит тихо и вкрадчиво, но Неро и сквозь гул в ушах слышит каждое слово, и при всём желании не может понять, для чего она всё это говорит. — Ты ведь хотел искупаться? В ванне хватит места для нас двоих, — и она, нисколько не смущаясь ни своих слов, ни своих действий, обнажается полностью, одним лёгким, плавным движением снимая расстёгнутые брюки с трусами и откладывая их к остальным вещам.
В ушах уже не гудит, а звенит, и Неро в панике зажмуривается, боясь увидеть то, что видеть не должен. Он не понимает, что происходит в голове его нерадивой матери — она всё ещё считает его маленьким ребёнком, с которым можно принимать совместные ванны или же она на неведомом Неро языке предлагает сдвинуть невидимые рамки их отношений (разбить их вдребезги) и перескочить с нижних ступенек на самый верх, пропустив момент с самым элементарным долгим и нудным притиранием друг к другу, мгновенно став в разы более близкими, чем только узнавшие друг друга мать и сын.
Неро, не задумываясь, стоит уйти — он уже вырос из того возраста, когда нуждался в материнской заботе (и он искренне хочет верить в то, что не врёт сам себе), — но руками стягивает кофту, кидая её на влажный пол, и открывает глаза, страшась встретиться взглядом с Вирджинией. Но, словно чуя и понимая неловкость сына, она лежит, откинув голову на бортик ванной, и глубоко, ровно дышит, отчего по воде идут лёгкие волны.
Неро спешно стягивает штаны — и его резкие, дёрганные движения не идут ни в какие сравнения с лёгкостью и грацией матери, — и, смущённо прикрывая наливающийся кровью член, подходит к ванной, пытаясь убедить себя, что если Вирджинию всё устраивает, то и ему нет причин строить из себя жертву и праведника.
Ко всему, всё ещё есть вероятность, что Вирджиния лишь хочет укрепить их семейную связь — без намёка на интимную близость, а похоть Неро она воспринимает за пубертат у подростков. Неро, к своему стыду, надеется на первый вариант в разы больше, чем на второй.
Когда он собирается залезть в противоположную сторону ванны, Вирджиния открывает глаза, выжигая на теле следы одним лишь взглядом, и Неро останавливается на полпути, пристыженно опуская голову. Красные у него не только щёки — пылает уже всё тело, внутренности обжигает лавой, и они собираются в тошнотворный ком, а после летят в вакуумную воронку, спешащую вслед за органами поглотить и душу.
Неро на краткий миг даже забывает, как дышать, пока из воды Вирджиния не вытаскивает руку и манит его указательным пальцем к себе.
Неро, словно под гипнозом, подходит ближе.
— Садись сюда, — она указывает ладонью на свои ноги, и Неро давится попавшим в лёгкие воздухом, когда сквозь прозрачную воду видит, как раздвигаются обнажённые ноги. С его тела градом льётся пот, его запах, и без того неприятный, становится невыносимым. — Живо, — требует она, как самая настоящая строгая мать, и Неро не успевает дать отчёт своим действиям, когда забирается в воду, осторожно опускаясь туда, куда велено. — Ближе, — в её голосе впервые за всё время слышится раздражение, но Неро не успевает ничего предпринять, как ему на живот ложится ладонь и дёргает его назад, заставляя спиной упереться в грудь, а задницей в промежность. — Вот так, — довольно произносит она, и воздух, выдыхаемый ею, щекочет шею, а длинные пальцы нежно, полюбовно оглаживают его живот.
Вирджиния в росте ничуть не уступает своему брату-близнецу, и Неро впервые за долгие года чувствует себя под своеобразной защитой, оказавшись прижатым к матери. К женщине, что и в плачевном состоянии смогла причинить Неро много неприятностей. Кто ж знал, что оторванная рука не худшее, что может сотворить Вирджиния.
Неро сидит, боясь пошевелиться, и каждый вдох матери чувствует всем телом. В обычное время неприступная и твёрдая, как скала, сейчас она ощущается совершенно иначе. Мягкая и нежная, она аккуратно водит ладонями по его торсу, неизвестно когда успев взять в них губку и нанести на неё гель. И, стоит пройтись по телу губкой, как следом она прикасается к нему рукой, оставляя ещё более горячие, чем окружающая их вода, следы.
Неро старается сидеть неподвижно, страшась спугнуть столь волшебный, неожиданный момент заботы (если бы не похоть и стыд, Неро бы вполне мог представить себя маленьким мальчишкой, за которым решила привычно поухаживать мать), но Вирджиния ничего не стесняется. И в момент, когда возбуждение Неро достигает своего пика — а горячее тело за спиной, нежные прикосновения, и редкие ласковые слова возбуждают ничуть не меньше, чем более явные манипуляции, — Вирджиния прижимается мягкими, влажными губами к его шее, а ладонью обхватывает член, поведя по нему несколько раз, прежде чем Неро, содрогнувшись, кончает, окончательно растеряв возможность связно мыслить.
И, не дав ему возможности прийти в себя, толкает вперёд, вылезая из ванны. Вещи она надевает так же быстро и плавно, как и сняла. Неро, пытающийся прийти в себя и отдышаться, кидает взгляд на сухое полотенце, ждущее своего часа на раковине.
Возможно, он поспешил со своими выводами, и Вирджиния, талантливо скрывающая свои чувства и мысли не один десяток лет, и впрямь смутилась от произошедшего и собственной выходки, иначе Неро не может понять, почему она не обтёрлась полотенцем, забыла лифчик и надела блузку наизнанку.
Неро, слишком расслабившийся и изнеженный, не может (не хочет) пошевелить и рукой, не то что кинуться в погоню, и чуть сдвинувшись назад, вжимается спиной в куда менее приятную на ощупь, нежели мать, ванну.
Неужто это было временное помешательство, а не осознанный выбор?
Неро прикрывает глаза, тяжело вздыхая.
Ему ещё предстоит многое выяснить.
***
Вирджиния не спускается к ужину, и Неро не должен испытывать столько радости от этого факта, но его корёжит от одной мысли о том, как ему придётся сидеть за одним столом с матерью, Кирие, Нико и детьми, и делать вид, словно они ранее не столкнулись в ванной комнате. Неро, если честно, хуёвый актёр. Да и вряд ли у него хватит выдержки, чтобы не вытащить Вирджинию из-за стола, желая обсудить всё тет-а-тет.
И потому, вместо того, чтобы позвать решившею остаться у него на ночь Вирджинию к столу, он после ужина разогревает часть еды на тарелке и заваривает чай, собираясь наведаться к ней в комнату. Сначала он хочет попросить это сделать Кирие, но в последний момент отдёргивает себя.
Он не трус и уж если не побоялся выступить против Уризена, то и здесь не спасует. Вряд ли Вирджиния попытается его убить за то, что сделала сама.
От напряжения голова начинает ныть, и Неро, крайне редко сталкивающийся с такими проблемами, ругает и себя, и мать, и, самую малость звёзды и планеты, что столь дурно повлияли на них обоих. Смогли бы они без влияния из вне сотворить нечто подобное?
Неро наверх идёт медленно, почти неохотно, и его спину покрывает липкий, холодный пот от мысли, что в ванной их мог застать кто угодно. Неро, подобно матери, не закрыл дверь. Он не представляет, как бы смог смотреть в глаза домочадцам после подобного.
Неро предложил Вирджинии свою комнату на то время, что она решит провести у них — она не уточняла, как долго собирается ночевать под крышей у сына. В общем-то, она даже не спрашивала у него разрешения, а поставила перед фактом, и Неро, то ли слишком сердобольный, то ли слишком растерявшийся от подобной наглости, не смог сказать нет.
Или же не захотел.
Сейчас это не имеет какого-либо значения.
Он стучит в дверь мыском тапочка — обе руки заняты и стучать он мог либо ногами, либо головой, — и переводит дыхание, чуть склоняясь вперёд, желая услышать, что происходит в комнате. Внутри его комнаты был хаус в момент «заселения» Вирджинии, Неро спешно, смущённо собирал разбросанные вещи, меля какую-то чепуху под нос, что насвинячил не он, а дети, и сгорал под пристальным взглядом серо-голубых глаз. Он не умел читать по лицам — особенно по лицу матери, — но на тот момент ему казалось, что она смотрит на него с разочарованием.
Теперь он сомневается в своих изначальных выводах.
— Я не… — Вирджиния резко, с раздражением открывает дверь, собираясь оскалиться, но мгновенно сменяет гнев на милость, когда видит перед собой Неро, а не кого-то из домочадцев.
Неро стоило бы разозлиться на то пренебрежение, с которым мать относилась к его близким людям, но он почему-то не может этого сделать. Когда дело касается Вирджинии он часто что-то не может.
С тех пор, как она вновь вернулась в его жизнь — с таким невозмутимым видом, словно никогда и не покидала его, — он не мог ей дать достойный отпор, отчего она искренне бесилась и сплёвывала унизительное «слабак» или «трус», разворачиваясь на каблуках и устраивая взбучку тем, кто оказывался рядом, не пытаясь ни добить Неро, ни подать ему руку, чтоб он поднялся с земли. Он не мог ей высказать все свои возмущения, потому что стоило ей оказаться рядом, как они враз забывались, оставляя после себя смутное чувство неудовлетворения, легко перекрываемое внеземной эйфорией, когда Вирджиния обращала на него внимание или — крайне редко, — хвалила. От последнего его внутренности вечно сжимало, подкашивались колени и пылали щёки.
Не так часто Неро хвалили в прошлом. Ещё реже это делали его кровные родственники. При условии, что их всего было двое, а Данте был настоящим говнюком, из уст которого даже похвала звучала, как насмешка.
— Заходи, — Вирджиния легко улыбается, отодвигаясь в сторону, позволяя Неро пройти вглубь комнаты, и закрывает дверь.
От щелчка замка и полумрака в комнате у Неро по спине ползут мурашки и ему требуется всё мужество, чтобы не дёрнуться к выходу.
Он явно поспешил с выводами, решив, что Вирджиния засмущалась и сбежала из ванной, позабыв свои вещи. Лифчик она оставила целенаправленно. Должно быть знала, что её правильный сынок рано или поздно придёт к ней, чтоб вернуть «забытую» вещь.
Должно быть ему следует взбеситься из-за подобных махинаций, а не наслаждаться этой игрой в «кошки-мышки». Но, к вещему ужасу всех, кто считал его чуть ли не святошей, он наслаждается. И плавится (почти буквально) от одной мысли, что Вирджиния уделяла ему столь много времени, внимания и мыслей. Она должна была изучить его достаточно хорошо, чтобы так легко им манипулировать.
— Ты ведь не голодна, — Неро решает играть по её же правилам. Возможно, она готовила для него что-то большее, чем ласки в ванной.
Неро вновь хочет почувствовать тепло, нежность и мягкость её тела. Точнее, некоторых его частей. Вирджинию сложно сравнить в комплекции с Кирие, Нико, Леди или же Триш. Она в разы более накачана и сильна, её твёрдые мышцы легко прощупывались под кожей и, если бы она перевязала грудь, её в комплекции легко можно было бы спутать с мужчиной. Но это делало её лишь более привлекательной в глазах Неро.
Хоть долгое время он старался не думать о том, что его мать привлекательна не просто как любая иная женщина. Но сегодняшний случай в ванной разбил все его попытки и табу вдребезги, оставив после себя лишь жажду обладания.
Днём Неро боялся признаться себе в том, что жаждет от Вирджинии материнской заботы и ласки, сейчас же он понимает, что лишь материнской заботы и ласки ему бы никогда не было достаточно.
— Я — не голодна, но ты… — за спиной раздаётся тихий шелест ткани, и Неро, опустив тарелку с кружкой на стол, настороженно оборачивается, давясь слишком резко и обильно проступившей слюной, когда видит обнажившую грудь Вирджинию. — Ты ведь ещё голоден, не так ли? — она спрашивает его с такой невозмутимостью, что Неро почти не коробит от подобной вульгарщины.
Возможно, у них слишком разнятся понятия о вульгарности, но Неро не хочет, чтоб Вирджиния вела себя иначе. Не сейчас, когда так открыто и маняще себя предлагает.
— Ты ведь понимаешь, что я не ребёнок, да? — и всё же Неро не может смолчать.
Он хочет дёрнуться вперёд, вжать Вирджинию в стену или же кинуть её на кровать и обхватить губами призывно вставший сосок, что, как ему кажется — просто кажется, не так ли? — блестит от влаги. Он хочет сосать его, дразня Вирджинию. Раздвинуть её крепкие, сильные, чарующие бёдра, оглаживать их и целовать. Ему хочется столь многого — но в первую очередь он хочет знать, что Вирджиния хочет того же, а не чтобы он вёл себя как младенец, которому и надо всего ничего: сиську в рот, баюканье на ручках и поцелуй перед сном.
Вирджиния, скинув на пол блузку, придвигается к нему и хватает за вспотевшую от волнения ладонь, прижимая её к своей горячей груди, и довольно прикрывает глаза и сладко выдыхает, когда Неро рефлекторно сжимает пальцы, теряя голову и связные мысли от того, как приятно, как правильно ощущается упругая плоть.
Он и не знает, как сообщить матери, что к своим двадцати пяти продолжает быть девственником, что впервые в жизни сжимает женскую грудь.
Действительно впервые — и она, и он знают, что и в младенчестве он был лишён подобной возможности. Она его бросила сразу после родов. И, возможно, старается наверстать упущенное.
— На Клипоте ты мне дал ясно понять, что уже давно повзрослел,— она открывает глаза, что начинают мерцать в полумраке комнаты дьявольским голубым, и Неро вновь сглатывает слюну, чувствуя огонь, побежавший по венам.
Они редко вспоминают моменты до полноценного возвращения Вирджинии в его жизнь — это их общее негласное правило, — и Неро, до того уверенный, что произошедшая на Клипоте схватка раздражает или же злит Вирджинию, понимает, что она испытывала к ней совершенно иные чувства.
Гордость за сына? Похоть? Или всё вместе?
— Но разве знание, что мой ребёнок вырос, должно меня остановить в желании накормить его? — Вирджиния не позволяет ему заговорить — к их общему благу, потому что Неро вечно несёт всё портящую ерунду, — и сама толкает его к кровати, принуждая сесть на неё, и забирается к нему на колени, бесстыдно обтираясь о его пах, показывая свои далеко не целомудренные намерения. И сквозь брюки, натянувшиеся на члене, Неро ощущает жар, исходящий от промежности матери. Он хочет заскулить в нетерпении, но его голову тянут ниже, вжимая губами в грудь.
Неро и впрямь ощущает себя младенцем, послушно размыкая губы, обхватывая ими сосок. Хватка на затылке становится крепче — словно добравшись до столь желанного деликатеса Неро добровольно захочет от него отказаться вдоволь не насытившись, — а из губ Вирджинии раздаётся тихий стон. Она вновь пытается дёрнуться — ей хочется стимулировать не только грудь, — но Неро обхватывает её за талию, не позволяя делать лишних движений и мешать наслаждаться процессом.
А уж наслаждаться тут можно многим. Оказавшись к Вирджинии столь близко, Неро тонет в запахе её кожи, переплетённым с ароматом её духов. От неё сладко пахнет шоколадом и мятой, и чем-то менее узнаваемым, но не менее приятным при вдохе. Губам тепло — почти горячо — от температуры её тела, а на язык начинают попадать сладковатые капли, вытекающие из соска. Неро, одурманенный, не сразу понимает, что именно он глотает, но когда жидкости становится больше, когда его пальцы, сминающие вторую грудь, увлажняются, он поражёно отстраняется, облизывая мокрые губы.
— Неужто… — он смущается — после всего произошедшего он способен это сделать, — одной мысли о том, что из груди его матери течёт молоко.
Это кажется настоящим бредом — но что в его жизни в последнее время (когда-либо вообще) было нормальным?
— Моё тело отзывается на твоё присутствие, — Вирджиния склоняется к нему, выдыхая слова в губы. Её ладонь с затылка плавно перетекает на щеку, нежно, с доселе невиданной любовью оглаживая кожу. — Всё во мне кричит о том, что мы должны быть ближе. Как мать и сын, как женщина и мужчина, — ладонью она скользит всё ниже, по шее и груди, задерживаясь лишь на паху, сжимая его член сквозь ткань брюк. — Ты ведь тоже чувствуешь этот зов, Неро, — она целует его губы легко и поверхностно, словно проверяет его на прочность. Ладонь всё настойчивее трёт его член, и Неро готов поклясться, что ещё немного и он вновь кончит в одиночку, так и не дав возможности матери получить свою порцию удовольствия, которого она заслуживает.
Он отдёргивает её ладонь, крепко сжимая, и видит в ныне синих глазах жажду. Вирджиния стонет сквозь зубы, когда свободной рукой он скользит по шву её брюк, ощущая влагу, остающуюся на пальцах. Из её щели течёт ничуть не меньше — если не больше, — чем из её грудей, и Неро знает, теперь знает, что должен делать.
Его никто никогда не учил, как это — быть хорошим ребёнком. Да и вряд ли то, что он собирается сделать, делают обычные дети со своими матерями, но Неро давно вбили в голову, что он обычным никогда не был. И это как никогда играло ему на руку.
— Я слышу, — Неро сцеловывает тяжёлые вздохи с губ матери и насколько может осторожно опускает её на кровать, словно она не всесильная полудьяволица, а хрупкая дева, что сломается от неосторожного, слишком грубого, варварского прикосновения. Её грудь тяжело вздымается из-за возбуждения, её пухлые губы открыты, с них срывается сиплое дыхание. Её ноги раздвинуты для Неро, и она нетерпеливо ёрзает задницей, желая как можно скорее насытиться им. Насытить его.
— Возьми меня, — в этот раз в её тоне мольба, а не приказ, но Неро собирается подчиняться ему ещё более беспрекословно. Он расстёгивает её брюки, стягивая их вниз, и громко сглатывает, словно соки, вытекающие из неё, уже попали ему на язык. Он жаждет попробовать всё, что может дать её тело.
Вирджиния обхватывает одной ладонью грудь, сминая между пальцами сосок, отчего из него вытекает струя молока, а второй залезает под резинку трусов, бесстыдно лаская себя пальцами. Её волосы, размётанные по тёмной ткани подушки, бросаются в глаза ничуть не меньше, чем её бледная кожа, покрытая испариной.
Неро тянет вниз и кружевные трусы, с вожделением смотря на то, как Вирджиния, приподнимая бёдра, вонзает в себя пальцы, что становятся скользкими, блестящими от её выделений. Неро перехватывает её ладонь и тянет к губам, облизывая сначала кончики пальцев, ощущая слабый кисловатый привкус, и берёт их в рот целиком. Мать под ним дрожит — её бёдра, раздвинутые почти в шпагат (с её пластичностью ей не сложно поддерживать и более сложные позы, Неро уверен в этом) мелко трясутся от желания, её влагалище, не сокрытое половыми губами, сокращается от жажды наполниться, и Неро заменяет её пальцы своими, чувствуя жар, нежность и влажность её трепещущих, судорожно сжимающихся стенок.
Протяжный, томный стон наполняет комнату и, должно быть, выходит дальше, за двери, и Неро спешно закрывает Вирджинии губы, не желая, чтобы кто-нибудь прибежал к ним в столь интимный момент и начал колотить в дверь. Как бы не было сильно желание не думать о том, что в мире есть кто-то ещё, кроме них двоих, Неро должен контролировать и себя, и мать, которую не заботит мнение близких для Неро людей.
Мать всегда лучше знает, что нужно её ребёнку. Даже если до этого она более двадцати лет не объявлялась в его жизни.
— Вставь в меня свой член, — ёрзая на его пальцах, желая насадиться на них глубже, она умоляет сквозь прижатую к её губам ладонь. Возможно, Неро лишь мерещатся её слова. Возможно, они стали столь близки, что он слышит её мысли — ему нет дела до этого.
Он вытаскивает пальцы из влагалища, недовольный тем, как им резко становится холодно без жара её тела, и расстёгивает свои брюки, вытаскивая изнывающий, текущий член. Неро размазывает смазку матери по стволу, смешивая её со своей, и проводит кончиком от набухшего клитора к дырке, толкая в неё головку, и вытаскивает её под разочарованный, захлёбывающийся стон Вирджинии.
Не только её грудь и пизда истекают влагой — из её глаз катятся настоящие слёзы неудовлетворённости, и Неро теряется, впервые сталкиваясь с подобным проявлением её эмоций. Для него всё происходящее впервые, но именно слёзы матери выбивают опору из-под ног и лёгкие из воздуха.
Со слезами, бегущими по вискам, она столь красива и печальна одновременно, что Неро не понимает, чего жаждет больше: сцеловать её слёзы и вставить в её нутро член, даруя ей столь желанное успокоение, или же поддразнить её сильнее, вызвав больший поток слёз.
Сможет ли он ещё увидеть свою мать столь слабой и нуждающейся?
Не решившись заигрывать с удачей, Неро толкается членом в жаждущую его дырку, что жадно принимает его внутрь, сжимая так крепко, что и у Неро готовы проступить слёзы. Вой Вирджинии, наполненный ликованием, не способна заглушить ладонь, и Неро приходится смириться с тем, что совсем скоро ему придётся стыдливо отводить взгляд от яростных лиц Нико и Кирие.
Но, если честно, сейчас и ему становится на это плевать, потому что, то, что он ощущает, соединившись с Вирджинией, стоит всего, что он переживал до и переживёт после. Он словно наконец-то становится цельным. Он наконец-то в полной мере ощущает свою нужность и важность. Он чувствует, впитывает как губка все эмоции и чувства Вирджинии, что она не может — не хочет, — от него более скрывать, оказавшись на его члене. Она тянет руки вверх, обвивая его шею, и резко дёргает на себя, заставляя опуститься ниже, проникнуть так глубоко, как это только возможно.
— Моё дитя, — она одновременно хнычет, рычит и стонет это, её голос то срывается в стон, то обретает силу и твёрдость, когда она шепчет ему в лицо. — Я так давно жажду тебя. С тех пор, как мы встретились, моё тело, мой разум сходили с ума, — она целует его влажные от пота волосы, и этот жест кажется удивительно нежным, родительским, невинным для всего, что сейчас происходит между ними, и Неро не отдаёт себе отчёт в том, что начинает плакать.
Ребёнок, так давно забытый (забитый до полусмерти им) за ненадобностью, просыпается от материнской ласки и любви. Неро хнычет, как неразумное дитя, замирая внутри Вирджинии, и трётся о неё носом, вдыхая успокаивающий и будоражущий одновременно запах её тела. Он так давно нуждался в ней — долгие одинокие годы, когда весь мир был против него, когда ему отказывали в тепле и заботе, и теперь, получив всё это в гораздо больших размерах, он знает, что никогда не сможет насытится. Ему всегда будет мало её. Он чувствовал боль утраты, когда она бросила его во второй раз, прыгнув с Клипота в Ад, не зная, что погружает его в Ад вслед за собой, пусть и не настоящий, пусть и бушующий лишь в его душе, но больше он не позволит ей ускользнуть сквозь пальцы. Он не позволит ей оставить его, потому что знает, что они одинаково сильно нужны друг другу.
Она его родила, она его бросила и вновь привязала к себе — Неро не допустит того, чтобы она передумала и решила, что в очередной раз поступила неверно.
— Я люблю тебя, — без сомнения или намёка на смущение выдыхает он, вновь начиная движение, вкалачиваясь в её тело с агрессией, которую она принимает не менее жадно, чем нежность. Она царапает его плечи, раздирая их до крови, и обхватывает его бёдра ногами, словно сама страшится того, что он её бросит. Но её опасения всегда были и будут беспочвенными. В отличие от неё он всегда протягивал ей руку, несмотря на то, что она руки его однажды лишила. — Так сильно люблю тебя, мама, — он впервые так зовёт её без насмешки, а потому что хочет, чтобы она слышала, чтобы она чувствовала то, как значима для него.
Сейчас, когда они так близки друг к другу — не столько физически, сколько душевно, — все их чувства обнаженны куда сильнее, чем тела. И всё, что они не могли сказать вслух, они чувствуют. В запахе друг друга, в дыхании, в звуках, что издают их соприкасающиеся тела. Неро толкается всё сильнее, желая достигнуть пика их единения, и когда в их мирок пробирается звук из вне — кто-то настырно стучит в дверь, — он изливается вглубь тела Вирджинии, перехватывая её крик губами.
Он вновь чувствует это небывалое чувство расслабления, словно скинул так давно терзающий его душу груз, и скользит ладонями по влажному, липкому от пота телу матери, останавливая их на расслабившихся бёдрах. Они оба дрожат, задыхаясь от прилива чувств, и не готовы встретиться с реальностью, что стучит по двери всё настойчивее, словно собирается её вот-вот проломить.
— Немедленно откройте дверь, пока я её не выбила! — Нико подаёт голос, возмущённая всем услышанным до глубин души — Неро искренне надеется, что дети ещё слишком малы, чтобы понять, что за звуки исходили из его комнаты, — и стучит в дверь вновь. В этот раз уже ногой, готовая воплотить угрозу в жизнь. Уж она найдёт способ, как до них добраться.
— Думаю, нам следует уйти, — Вирджиния шепчет так тихо, словно боится, что её услышат — Неро бы мог в это поверить, если бы секунды назад она не пыталась взбудоражить своими стонами всю Фортуну, — но на её губах появляется слишком наглая, слишком самодовольная улыбка.
И пазлы, как и их тела, сходятся.
Вирджиния когда угодно могла поманить Неро пальцем, и он не то что пошёл бы за ней — он побежал, высунув язык и встав на четвереньки, радостно виляя хвостом. Но она это сделала в его доме, когда всё семейство находилось в сборе. Когда все могли услышать их стоны и скрип кровати. Когда все всё поняли правильно, а не стали бы убеждать себя в том, что им кажется.
— Ты знала, что рассоришь меня со всеми, — Неро пытается отдёрнуться, на самый миг всё очарование Вирджинии спадает, он вновь видит перед собой ту женщину, что, не задумываясь, готова была его растерзать ради своих целей, а не заботливую мать, готовую защищать своего ребёнка до последней капли крови и вздоха.
— Ты моё дитя, Неро, — она говорит с нажимом, не позволяя ему отодвинуться, и болезненно кусает за нижнюю губу, когда он пытается ей что-то возразить. — Мне надоело, что ты вечно выбираешь их, а не меня, — она тянет его на себя, заставляя вновь улечься на своё тело, и в противовес крепкой хватки, начинает успокаивающе наглаживать его по спине.
Его член всё ещё внутри её влагалища, царапины обжигает изредка попадающие на них капли пота, а лёгкие наполнены их смешанными запахами, от которых он против воли наполняется торжеством, а весь негатив отходит на задний план.
— Ты никогда не звала меня… — пытается он возразить, хоть и всё его естество кричит о том, что он обязан подчиняться воли своей матери, и если она говорит, что он не прав — то так оно и есть. Но дверь толкают с новой силой, словно Нико раздобыла что-то более тяжёлое, нежели кулаки и ноги, и Вирджиния неохотно отталкивает от себя Неро и берёт в ладонь Ямато. — Ты же не собираешься…
«Никого убивать» виснет в воздухе, как и открытый лёгким взмахом Ямато портал в неизвестность.
Единственное, что хоть как-то прикрывает наготу Вирджинии — это её длинные волосы, лежащие на груди. Неро обводит жадным взглядом её тело, чувствуя прилив тепла к члену, когда видит стекающую по внутренним сторонам бёдер сперму. Должно быть её проход ещё не успел полностью закрыться после того, как в ней побывал его член. Ему хочется вновь оказаться меж её ног и увидеть эту картину собственными глазами.
— Ты идёшь со мной, своей матерью, или остаёшься с ними? — она спрашивает твёрдым голосом, ни в её взгляде, ни на её лице нет ни смущения из-за собственной наготы и следов их соития, ни намёка на мягкость или снисхождение. Сейчас он решает свою судьбу, и ему и впрямь больно отказываться от кого-либо. Даже если он знает — всегда знал, с момента, как Вирджиния появилась в его жизни, он всегда знал, что, стоит ей позвать, он пойдёт за ней, — это не делает выбор более лёгким.
И он хватает мать за руку, ступая с ней в портал, когда дверь распахивается и в комнату вваливается разгневанная Нико, за спиной которой стоит Кирие, на лице которой легко прочесть неверие и разочарование.
Крепкие, но нежные руки матери обнимают его, прижимая к телу, и горячие губы касаются его виска в знак поддержки, в знак одобрения и любви.
— Я всегда буду на твоей стороне, мой мальчик, — она нежно шепчет, вытягивая его из портала в светлый, огромный холл незнакомой Неро квартиры. — Я люблю тебя, моё дитя, — она ласкает пальцами его щёки, затягивая его всё дальше и дальше, не позволяя разорвать зрительный контакт.
Словно боится, что он передумает и убежит. Оставит её одну в огромной квартире, слишком большой для неё одной. Слишком пустой, когда в ней нет её возлюбленного ребёнка.
Неро продолжает ощущать чувства и мысли Вирджинии, и знает, что она так же легко считывает всё, что происходит у него в душе.
И это к лучшему.
Она должна знать и помнить, чем он ради неё согласился пожертвовать.
— Спасибо, — в подтверждении его мыслей шепчет она и склоняется к Неро, оставляя сладкий поцелуй на его губах. — Я никогда этого не забуду.
И Неро, смотря в её серо-голубые глаза, ни на миг не сомневается в её словах. Раньше между ними было много недосказанности и недопонимания, но теперь они прекрасно, без лишних слов понимают друг друга.