Work Text:
— Verschlimmbessern, — прошипел Валентин, с наслаждением растянув “с”, — nutzloser, mieser Tag!
Какой-то старичок в пуховике, нервно ежащийся рядом в ожидании зеленого сигнала светофора, с недоумением покосился на него: видимо, язык Гете и Шиллера на фоне унылых советских панелек звучал несколько неуместно. Валентин не отреагировал. Он тоже предпочел бы звучать где-нибудь в теплой Баварии, а не посреди бескрайних, как серое февральское небо, и таких же холодных отечественных луж.
Jedem, как говорится, das seine.
Зеленый наконец загорелся. Валентин перебрался через очередной ручей, пытаясь придерживать одновременно сумку, полы пальто и задорно шуршащий на ветру пакет, и вздохнул, представив свой дальнейший путь. Десять минут до остановки, двадцать на троллейбусе и еще пять — по раскисшим от дождя дворам. Если повезет, конечно: “тройка”, которой из-за потопа поменяли маршрут, вела себя так, как будто принадлежала не “ГорТрансу”, а гоголевскому Чичикову — то есть все время терялась, опаздывала и в одном случае из пяти вообще не доезжала до точки назначения.
— Wetter, wetter… donnerwetter!
Валентин замер в нерешительности, глядя на вывеску ближайшей кофейни. Любимые перчатки без пальцев не спасали от холода, и телефон отказался признавать хозяина еще на прошлом светофоре. Но не тратить же теперь остатки незавидной учительской зарплаты на кисловатый латте, только чтобы согреться?
Взгляд зацепился за соседнюю вывеску, на которой большими готическими буквами было написано “Манифест”. Некто попытался нарисовать рядом на стене портрет Пушкина — на это намекали характерные кудри, хотя больше великого поэта ничего не выдавало. Доверившись дружелюбно-желтой табличке “открыто”, Валентин толкнул тяжелую дверь.
Пахнуло болью, усталостью и недосыпом — в общем, университетской библиотекой. То есть, конечно, книжным — это Валентин понял, когда глаза привыкли к полумраку достаточно, чтобы рассмотреть огромные полки, уходящие к потолку. А еще в “Манифесте”, хвала всем филологическим богам, было тепло, и он наконец смог снять осточертевшую шляпу и расстегнуть пальто.
— Добрый день, — вежливо сообщил Валентин полкам, надеясь, что между ними найдется какой-нибудь местный сотрудник. Ответом ему стала тишина.
Напротив входа стоял низкий деревянный стол, на котором скромными стопочками лежали букинистические издания. Гору разнообразной литературы венчал десяток изданий Уголовного Кодекса под лаконичным “Выбор читателей”. Валентин хмыкнул — местные читатели, как и владельцы магазинчика, начинали ему нравиться.
Бестолково потыкавшись в ближайшие шкафы, набитые отталкивающего вида учебниками по физике и биологии, он обнаружил кассу. А за ней — лестницу на антресольный этаж: деревянную площадку с перилами, кажется, сколоченными вручную.
— Ой! Здравствуйте, Из-за кассы высунулась светловолосая голова, обладатель которой на ходу попытался стряхнуть с себя огромные наушники, но не смог и они криво повисли у него на ушах — Я вас не услышал.
Валентин против воли улыбнулся.
— Я могу вам чем-то помочь? — блондин ответил ему тем же, продемонстрировав ямочки на щеках.
— Да, я ищу… — Валентин замялся, потому что вообще-то он ничего, кроме тепла, не искал, — Оскара Уайльда. Только не “Портрет”, пожалуйста.
“Его я почти наизусть знаю”, — чуть не добавил он, но вовремя закрыл рот. Камингаутиться перед незнакомым парнем, даже при помощи Уайльда, он был не готов.
Наугад выбранная тема озадачила кассира, и он нахмурился. Валентин отстраненно подумал, что ему нечасто доводилось встречать настолько черноглазых людей — это было одновременно жутковато и очень красиво.
— Дайте подумать, — блондин оглядел шкафы, как охотник — лесную чащу, — Он точно есть в английской литературе. Литературоведение там, — он махнул рукой на антресоль, — могу еще поискать в биографиях, хотя я не уверен, что у нас есть что-то…
Валентину стало неловко: он ничего не имел против Уайльда, но и совершенно в нем не нуждался. Его даже не было в списке “прочитать когда-нибудь”, который в последние годы разросся до неприличия и посылал волны стыда куда-то в область совести. И ведь не купит же, только зря отвлек человека…
Но тот уже нырнул в пыльно пахнущие дебри, продолжая что-то говорить.
— Простите, эм.. — начал Валентин, чье внимание было поглощено попытками ничего не задеть пакетом, и замялся. Называть кассира вслух “молодым человеком”, изображая собственную бабушку, не хотелось, а был ли у него бейджик, он заметить не успел.
Тот высунулся из-за высокой стопки Толкинов и, видимо, считал затруднения Валентина по лицу.
— Меня зовут Арно, — и пояснил, не дожидаясь вопросов, — это сокращение от Арнольда. Да, в честь Шварцнеггера. По сравнению с братьями мне еще повезло.
— Валентин, — он хмыкнул, — и моим братьям тоже повезло меньше.
Молодые люди понимающе переглянулись. Толкин опасно покачнулся, и на всякий случай пришлось от него отойти.
— Вы подарок ищете? — глаза Арно блестели любопытством, — на День Святого, кхм…
— Нет, просто, — быстро отозвался Валентин, пока шутки про имена не успели зайти на новый круг.
— Простите, вы так уверенно вошли, я и подумал…— Арно виновато склонил голову, и светлая челка упала на глаза, — Обычно так спрашивают те, кто покупает не себе.
Его дружелюбная манера явно плохо влияла на способность Валентина соображать, потому что он немедленно выдал:
— Мне больше некому.
Тут же захотелось откусить себе язык. Арно как-то уж очень понимающе на него посмотрел, но, к счастью, как раз в этот момент их настигла долгожданная английская литература. Валентин отстраненно заметил, что секция сделала бы, пожалуй, честь даже библиотеке Хогвартса.
— Вот, — Арно жестом неуверенного фокусника указал на один из шкафов, — если ничего не найдете, поищите на втором этаже.
— Спасибо. Не беспокойтесь, я сам…
— Никакого беспокойства, — снова ямочки на щеках, — если понадобится что-то с верхних полок, зовите меня. У нас лестница шатается.
Стремянка, скромно притаившаяся в углу, выглядела ровесницей Уайльда, и Валентин мысленно пообещал себе, что звать никого не будет, даже если ему и впрямь что-то приглянется. Под потолком издевательски заблестел лаковыми корешками Вудхаус, которого он уже лет пять собирался прочитать.
Валентин прильнул к полкам, начерно присматриваясь к названиям. С каждой знакомой фамилией внутри становилось спокойнее, как будто кто-то большой и мудрый ему одобрительно улыбался. В черных глазах, которые следили за загипнотизированным Валентином с расстояния в пару шагов, тоже было что-то, похожее на насмешливое одобрение. Оно делало Арно непохожим на студента, и вдруг показалось, что парень едва ли сильно младше него. Интересно, он давно тут работает?
Раздалось шуршание: шляпа, кое-как пристроенная на пакете, соскользнула на пол. Валентин дернулся ее спасать, но опоздал.
— Я подниму, — Арно потянулся поправить конструкцию и удивленно выдохнул, — Ого! Вы что, готовитесь к сессии?
Валентин почувствовал, что краснеет: пакет был набит пачками с кофе, которые его уговорила купить по скидке знакомая продавщица. Этих запасов должно было хватить до весны, но Арно, наверное, счел его бешеным кофеманом. Почему-то стало обидно, хотя это предположение было не то чтобы далеко от реальности.
— Все сессии в своей жизни я уже сдал, — ответил он резче, чем собирался.
— Вы, наверное, филолог? — не отставал Арно. В оленьих глазах снова светилось лестное любопытство.
— Лингвист. Я преподаю немецкий. Просто… — он замялся и вдруг неожиданно для самого себя выдал — Захотелось зайти, а когда зашел и увидел вас — захотелось спросить про Уайльда. Простите.
— Я всегда твердил, что судьба — игра… — кивнул Арно, у которого вдруг стало очень сложное выражение лица, — Все в порядке, не стоит извиняться.
В секции как будто стало темнее. Арно задумчиво смотрел на полки, но вряд ли их видел — взгляд его был обращен куда-то внутрь. Валентин следил, как на его на чуть покрасневших скулах появляются веснушки, и думал о том, что зря раньше не заходил в “Манифест”, а еще — о том, что любовь, как акт, лишена глагола.
— Извините…
— Я буду на кассе.
Они заговорили одновременно, надвое помножив и так осязаемую неловкость. Арно, чуть задев не по-филологически широким плечом один из шкафов, ушел. Валентин подавил дурацкое желание догнать его и снова уставился на разноцветные корешки. Наваждение не пропало, но как будто притаилось в тени шкафов, и он счел, что это к лучшему.
Сборник пьес Уайльда нашелся в трех экземплярах, и один все же решено было взять — Валентин выбрал самый старый, исчерканный чьими-то пометками на полях.
Вудхауса ему удалось достать без лестницы, рядом нашелся потрепанный, вкусно пахнущий старыми газетами Ивлин Во.
Валентин нежно перебирал страницы, выхватывая взглядом отдельные предложения. Ему ничего здесь не было нужно, и все-таки выпустить из рук одну, вторую, третью обложку не доставало сил. В завораживающей тишине, царившей в “Манифесте”, внутри что-то дрожало, и он не понимал, связано ли это с книгами или чем-то другим. Наплевав на пальто, Валентин уселся с томиком прямо на ступеньку, отделявшую старую Англию от, предположительно, современной фантастики.
Британцев он пролистал скоро, скрепя сердце уговорив себя больше ничего не покупать, и ожидаемо оказался в соседней немецкой секции. Где-то между Клаусом и Томасом Маннами, окончательно согревшись, Валентин уговорил себя вернуться на кассу и, возможно, попробовать починить сломавшийся разговор. Он успел сделать несколько шагов, и хлопнула дверь.
— Арно, блин! Ты где? — раздалось со стороны входа, и Валентин, обнимающий обеими руками весь свой скарб, выполз к кассе как раз вовремя, чтобы встретиться с высоким юношей, без обиняков запрыгнувшим на стойку.
— Привет, Ричард, — меланхолично отозвался Арно, снова в наушниках.
Судя по всему, такая реакция была для него нетипична: Ричард нахмурился и задумчиво посмотрел сначала на приятеля, потом на Валентина. Тот вежливо поздоровался и на всякий случай ретировался на антресоль — изучать литературоведение и ждать, пока кассир освободится.
— Там у вас какой-то чел прямо напротив крыльца въехал в яму, — сообщил Ричард, покачивая ногой, — Спорим, сейчас закончит орать на дворника и придет сюда?
— А сюда-то зачем? — Валентин не видел Арно, но был уверен, что тот комично поднял брови, — Я ему только посочувствовать могу.
— Можешь попробовать, — Ричард фыркнул, — Вряд ли его это удовлетворит. Хотя, судя по тому, как этот хрен материт дворника, его настигла карма.
Валентин улыбнулся и спрятался за ближайшую обложку. Это было излишне: снизу парни могли видеть только его прислоненный к перилам пакет и, возможно, кудрявую макушку, но точно не выражение лица. Пакет, кстати, стоял неустойчиво: создатель перил сделал их слишком высокими, и часть кофейных пачек опасно торчала над кассой. Валентин хотел подойти поправить, но снова не успел.
— А что это за чувак? — спросил Ричард, попытавшись понизить голос, но все равно прозвучал как Иерихонская труба.
Кроме них троих в “Манифесте” никого не было. Валентин сделал блестящее дедуктивное заключение, что “чувак” — это он, и замер, чтобы не спугнуть.
— Тихо ты! — шикнул Арно, впрочем, почти на той же громкости.
— У него глаза красивые, — заметил Ричард и звонко получил по лбу, — ай!
Собеседники все-таки приглушили голоса, а может, перешли на пантомиму — слышать их Валентин перестал. Он стоял у самого края перил, усердно делая вид, что изучает томик “Записок библиофила”, и пытался слиться со стеной. Худощавость, темное пальто и слабый свет ему немало в этом помогали.
Агрессивнее, чем прежде, хлопнула входная дверь, и что-то зашуршало — это разлетелся по полу “Выбор читателей”. Мужчина, устроивший этот локальный погром, как ни в чем не бывало протопал к кассе. Ричарда моментально сдуло со стойки куда-то, насколько Валентин мог рассмотреть, в район комиксов.
— Здравствуйте! — чересчур доброжелательно рявкнул Арно, — Могу я чем-нибудь…
— Пидораствуйте! — перебил его мужчина, тяжело дыша. Это был довольно высокий человек лет сорока, с красным лицом обжоры и маленькими водянистыми глазками, — Вы что, совсем уже тут охуели?
Валентин в раздражении поджал губы: он не любил хамов, особенно таких неизобретательных. В отделе комиксов что-то упало — наверное, Ричард разделял его негодование.
— Простите? — холодно отозвался Арно, но не произвел на дебошира никакого впечатления.
— У вас там перед крыльцом ебаный пиздец, я чуть машину не угробил, — пропыхтел мужчина.
— Мне очень жаль.
Повисло напряженное молчание. Валентин нервно поковырял пальцем страницу, но успокоиться это, конечно, не помогло.
— Ты че, охуел? — первым не выдержал мужчина.
— За состояние дороги отвечают городские службы.
— Какие, блять, службы? Возле твоего магазина люди машины ломают!
— Успокойтесь, пожалуйста.
— Да я тебя!..
Диалог окончательно покинул конструктивное русло. Русая макушка Ричарда мелькнула между полками: юноша решил подойти к дебоширу с тыла.
— Сказано же вам: претензии не по адресу! — вклинился он.
— Ты еще кто, блять?
— А с чего это вы мне тыкаете?
Мужчина, едва закончивший с речь о противоестественном происхождении Арно, охотно переключился на маму Ричарда. Тот покраснел, как шестиклассница от матерных стихов Маяковского, и схватил из коробки тубус с постерами, держа его на манер меча. Хватка у него соответствовала имени — в смысле, смотрелось внушительно.
— Ричард, ну-ка успокойся! — рявкнул Арно, но остановить праведный гнев приятеля уже не мог. Скандалиста вид разозленного юноши только раззадорил.
— Ричард? — он рассмеялся, — Эй, сопляк, а своим именем представиться слабо?
— Не ваше дело, — обиделся тот.
— Педики малолетние! Вас бы обоих на завод, вытряхнуть эту дурь...
Валентин на всякий случай отложил “Записки”, потому что заметил, что мнет страницы судорожно сведенными пальцами. Арно молчал, сжав челюсти, и явно склонялся к тому, чтобы схватиться за второй тубус. Оба приятеля были в отличной форме, и Валентин на месте мужика опасался бы им хамить, но того, похоже, понесло всерьез.
— Эй, ну подойди, сука! Вас обоих нахуй уволят!
— Я тут не работаю! — ответил Ричард.
— У тебя уже есть административка, — тихо заметил Арно. Валентин почему-то не удивился, а мужик состроил издевательскую рожу.
Ричард пыхтел, как перегревшийся котел, из которого вот-вот с шипением брызнет вода. Валентин сжал зубы: он был в шаге от того, чтобы начать швыряться книгами. Какими-нибудь не очень хорошими, по возможности.
Взгляд вдруг зацепился за пакет с кофе, очень удачно стоящий прямо у мужика над головой.
— Mit Gott, — прошептал Валентин и носком сапога аккуратно подпихнул пакет ближе к краю.
Время замедлилось, но не так, как это обычно бывает в книжных. Просто Валентину показалось, что он смотрел на медленно развязывающийся пакет не меньше пяти минут. Мужик должен был уже давно поднять голову, заметить что-то, состариться и уйти, а тонкий целлофан все торчал неровным краем над пыльными полками. Наконец он с шуршанием сдался, и шесть полукилограммовых брикетов кофе поочередно спикировали противнику на голову.
— Какого? — завопил тот.
Ричард и Арно, переглянувшись, расхохотались. Ошарашенный дебошир больше не вызывал страха — тяжело кого-то напугать, если выглядишь, как только что разбуженная сова. Валентин облегченно отметил, что все упаковки, кажется, остались целы, и чинно спустился по лестнице.
— Ты еще кто? — возмутился мужик, но уже менее яростно: наверное, начал уставать. Валентин только сейчас смог нормально его рассмотреть и не сильно этому обрадовался. Интересно, было бы ему стыдно, окажись хам писаным красавцем? И что бы сказал обо всем этом Оскар Уайльд?
— Кажется, на вас упал мой пакет. Извините, мне очень жаль.
Друзья часто говорили, что у него безэмоциональное лицо, поэтому неудивительно, что это заявление не вызвало у жертвы кофейной бомбардировки доверия. А может, потому, что Валентину совершенно не было жаль.
— Сука, а поаккуратнее нельзя? Ты ж мне чуть голову не разбил.
— Не переживайте, они мягкие. Сейчас пройдет.
Он остановился, не дойдя несколько ступенек до первого этажа. Они с мужиком были примерно одного роста, и сухощавому Валентину нужно было хоть какое-то преимущество.
— Ебанутые, — заключил мужик. Арно, отчаянно кусавший губы у него за спиной, пихал в бок Ричарда, которому явно не терпелось что-то сказать. Тот с мученическим видом покосился в ответ, но рта не раскрыл.
— Чтоб я еще хоть раз зашел в вашу эту хуету! — мужик даже чуть-чуть подпрыгнул на месте от возмущения, но выглядел уже каким-то съежившимся и нестрашным.
Завсегдатаем книжных он определенно не был, и Валентин счел, что это небольшая потеря. Арно, кажется, подумал так же, а мужик, раздраженно пнув один из брикетов, вымелся из магазина. Ричард с победным видом всунул тубус обратно и снова запрыгнул на кассу. Валентин незаметно выдохнул: он до последнего не был уверен, что не получит в нос. Дождавшись, пока хлопнет дверь, Арно улыбнулся:
— Спасибо! Ты это специально устроил?
— Это я не, — притворно вздохнул Валентин, — это гравитация.
— Я испугался, что он тебе врежет.
Валентин помолчал, делая вид, что увлечен сбором своего имущества. Где, черт возьми, шляпа?
— Не врезал бы, — легко быть уверенным постфактум, — такие, как он, бывают смелыми только до первого брикета.
— А такие, как ты?
Арно хитро посмотрел на него из-под ресниц. Он был чуть ниже и несоизмеримо прекраснее, и это очень позитивно действовало на смелость Валентина.
— Когда есть, ради кого. Тебе теперь ничего не будет?
— Вряд ли, — Арно пожал плечами, — хотя насчет ямы надо бы сказать хозяину.
— Жаль, Алвы тут не было, — хихикнул Ричард, — попробовал бы он на него наехать.
Валентин фыркнул: не книжный, а какой-то клуб обладателей редких имен. Кофе был собран, шляпа, в суматохе улетевшая за стеллажи, возвращена хозяину, а томик Уайльда где-то забыт, и, наверное, стоило бы уйти, но ужасно не хотелось. Арно вертел в руках какую-то книгу в мягкой обложке и то открывал, то закрывал рот, порываясь что-то сказать.
— Ура нам, — торжественно сообщил Ричард, прервав неловкое молчание, — мы победили зло. Я считаю, что это нужно отпраздновать.
— Тебе на работу через полчаса, герой, — отозвался Арно.
— А тебе через полчаса домой, — не смутился Ричард, — Значит, праздновать будете вы вдвоем.
От такой топорности Валентин едва не рассмеялся. Внутри было легко и весело, как будто кто-то открыл окна и вымел всю накопившуюся за зиму муть. Арно не скрываясь снова пихнул приятеля локтем, а потом спросил, глядя в сторону:
— Я не против. Что скажешь?
— Es ist alles sehr seltsam, — тихо заметил Валентин, — но я согласен.
Был ли кисловатым латте в кофейне, соседствующей с “Манифестом”, Валентин не запомнил: он был слишком занят.