Chapter Text
Вечность — это много или мало?
Для подростка, чья жизнь состоит из промежутков, в которых мама самый любящий человек на свете, а потом — пьяное месиво, длинной в целую вечность становятся именно вторые эпизоды.
Вся жизнь Чонхуна состояла из счёта: сколько бутылок он найдёт на кухонном столе с утра, сколько из оставшихся денег можно потратить на еду, сколько ругательств на своей парте он найдёт в этот раз и насколько быстро надо бежать со школы домой, чтобы не нарваться на плохую компанию. А с тех пор, как старшего брата посадили за потасовку, ко всему этому прибавился ещё и отсчет до его возвращения.
Наверное, вечность — это всё-таки много, когда тебе всего лишь семнадцать.
Впрочем, в любых расчетах легко ошибиться, если в них возникает совсем неожиданная и непонятно откуда взявшаяся переменная. Такой переменной стал для Чонхуна Хёну.
Нельзя сказать точно, когда именно ниточки их судеб переплелись в цельную верёвку. Их связь даже нельзя назвать одним определенным словом: это нечто большее, нежели дружба, но всё еще что-то не слишком глубокое, как любовь. Всё куда сложнее и проще одновременно: каждый из них нашёл спасение в другом.
Когда в грудине разрастается черная бездна, с ней куда легче справляться, если находишь кого-то с точно такой же.
Возможно именно поэтому их притянуло друг другу. Параллельные, которые никогда не должны были пересечься, всё же сошлись в одной отправной точке. Баскетболист и заучка. Популярный парень и изгой. Сын из обеспеченной семьи и сын прослывшей пьяницы. Контраст, на котором строится любая хорошая история. Тогда Чонхун еще не подозревал о том, что именно их история закончится чьей-то смертью.
Никто из них не вопил друг о друге на всеобщее обозрение. Что-то вроде не озвученной условности: «Мы никто, если кто-то поблизости». Поэтому они не пересекались взглядами в коридорах, поэтому никогда не заговаривали, когда кто-то был рядом. Это окупалось чем-то другим, более тёплым и важным. Если на парте Чонхуна появлялись вредоносные надписи, то к следующему дню они чудесным образом исчезали. Если Хёну не успевал перекусить в обеденный перерыв, то он всегда находил в своей сумке дешевый, но самый вкусный батончик на свете.
Самая лучшая заплатка — это та, которую не видно другим.
Главной частью дня для Чонхуна теперь стало не ожидание возвращения матери домой, а их с Хёну тайные встречи в лесу. Впервые это место он нашёл еще будучи мальцом, когда сбежал из дома после первой попойки матери. Блуждая среди деревьев, Чонхун набрёл на забытую богом лачугу — что-то вроде домика лесника, навсегда покинутого своим хозяином. С тех пор он стал его секретным пристанищем, бережно укрытым среди всевозможной растительности от чужого зоркого глаза. Именно здесь, вдали от прочей суеты, Чонхун и Хёну могли быть друг с другом настоящими.
— Что ты делаешь? — со смешком спрашивает Хёну, сидя на крыльце и с интересом поглядывая на то, что вытворяет Чонхун.
— Заземляюсь. Я прочитал в книге, что это помогает выпустить из себя всю накопившуюся энергию и установить прочную связь «галактика-человек-земля», — без тени стеснения отвечает Чонхун.
В начале апреля еще слишком холодно, чтобы выбираться на улицу без верхней одежды и уж тем более снимать обувь. Но, кажется, это не слишком-то его беспокоит: кроссовки Чонхуна аккуратно отложены в сторону, а сам он зарывается голыми ступнями в только-только проклюнувшуюся траву и раскидывает руки в стороны, словно цветок, вбирающий в себя солнечные лучи.
— Приём, база? Кажется, я только что вступил в контакт с инопланетным созданием! — восклицает Хёну, вскочив на ноги.
Чонхун разворачивается, чтобы запустить в него кроссовкой.
— Капут! Марсиане атакуют!
Хёну весело хохочет, когда Чонхун шутливо набрасывается на него. Завязывается игривая потасовка, в ходе которой оба заваливаются на скрипучие половицы. Точнее, Чонхун заваливается, а Хёну с ликом победителя нависает сверху.
— Тебе стоит поменьше читать книжки и заняться прокачкой тела, если хочешь меня одолеть, — самодовольно заключает он.
— Умные люди берут не силой, а хитростью, — возражает ему Чонхун и ловко берет чужие щеки в ладони, притягивая к себе.
Губы Хёну сухие и шершавые на ощупь в противовес мягким губам Чонхуна. Даже здесь они умудряются играть на контрасте. Таком сладком, по-детски светлом и приятном контрасте. Проходит пару секунд, прежде чем незамысловатый поцелуй прекращается, но как только это происходит, то Хёну ошарашенно хлопает ресницами, превращаясь в податливую краснющую кашицу. Только Чонхун способен по-настоящему выбить его из колеи.
— Ну всё. По законам Марса, теперь ты обязан сыграть со мной свадьбу и навсегда покинуть Землю, — хихикает Чонхун, выскальзывая из-под Хёну.
Может, это и не спасёт их от тьмы внешнего мира, но хотя бы сделает черную дыру в сердце на миллиметр меньше.
— Кстати, у меня есть для тебя кое-что! — воскликнул Чонхун, потянувшись куда-то в сторону.
Сумка, в которую он ныряет с головой, похожа скорее на заношенный мешок, что уже несколько раз подшит в самых разных местах. Когда-то она принадлежала отцу Чонхуна, и это — последнее оставшееся напоминание о нём, которое перешло сначала к старшему брату, а потом уже и к Чонхуну. Удивительно, как вещи, которые мы используем в быту ежедневно и не придаём им особого значения, могут хранить в себе многолетнюю историю.
Из нее Чонхун достаёт сложенный в несколько раз кусочек ткани и протягивает его Хёну. Изначально Хёну не понимает, что это, и лишь аккуратно развернув, видит собственный галстук. На днях он порвал его, зацепившись за торчавший гвоздь, и подумывал сразу выбросить, но Чонхун упросил отдать вещицу ему. Теперь на месте дырки красовалась вырвиглазная красная заплатка, пришитая так, что сразу становится понятно: человек, сделавший это, не в ладах с иголкой и нитками. Больше всего привлекает внимание крошечная надпись, вышитая немного неровно, но достаточно для того, чтобы разобрать: «Хёну-я, файтин!»
— Тебе нравится? — нетерпеливо интересуется Чонхун, нервно теребя края рукавов на своём свитере.
Без лишних слов Хёну стягивает с себя свой новый галстук и повязывает тот, что вручил ему Чонхун. На его лице играет самая счастливая улыбка на свете. Несмотря на то, что надеть такое в школу он не сможет по понятным причинам, никто не запретит ему носить это здесь, в укромной лесной чаще.
— Это вместо обручального кольца? — усмехается Хёну и тянется, чтобы оставить на губах Чонхуна короткий поцелуй. — Спасибо. Когда у нас будет матч, ты обязан болеть в первых рядах! Я заброшу решающий мяч для тебя!
Теперь и у Хёну есть что-то со своей особой историей, а значит положено начало ещё одной крохотной вечности.
Дни протекали незаметно, но каждый из них был наполнен чем-то тёплым с запахом сосновых шишек, земляники и можжевельника. Но стоит держать в голове, что и вечности когда-нибудь кончаются. Чтобы почувствовать счастье достаточно даже секунды. Сколько нужно, чтобы жизнь превратилась в кромешный ад? Если вы спросите Чонхуна, то он ответит, что хватит всего одной проклятой фотографии.
Никто из них не думал, что всё обернётся вот так. Стоило быть куда более осмотрительными. К сожалению, когда голову застилают чувства, люди начинают творить самые настоящие глупости. Один поцелуй в школьной раздевалке, где, казалось, не было никого, кроме них.
Один поцелуй и щелчок камеры.
На фотоснимке, который пулей разлетится по школе, все увидят Чонхуна, отчаянно целующего какого-то парня. Второго разобрать не вышло: такая прическа и униформа были почти у каждого ученика. Тогда-то и началась семь кругов преисподни по Данте.
Если раньше Чонхуну приходилось терпеть безобидные насмешки лишь от небольшой кучки парней, считающей его нищим отпрыском пьяницы, то теперь каждый школьник не упускает возможности в открытую предъявить ему свою ненависть. Каждую секунду телефон Чонхуна разрывался от анонимных сообщений.
«Умри, чертов гомик»
«Пососешь за 1000 вон? Слышал, с деньгами у тебя беда»
«Таким ублюдкам, как ты, не место на планете»
«Вонючий пидор»
«Спорим, что твоё любимое блюда голубцы? ахаххаха гомосек сраный»
Простые слова. Всего лишь набор букв. Позже к ним прибавились шуточки поострее: кто-то набил сумку Чонхуна упаковками дешёвого вазелина, приложив записку: «С заботой о твоей пидорской заднице!» Когда народ не видит реакции на свои действия, то они готовы придумывать всё более и более изощренные методы, дабы ударить побольнее.
— Эй, Ким Чонхун, я наконец понял, что есть положительного у геев! — окрикивает его один из парней. Чонхун ускоряет шаг, надеясь слиться с толпой и исчезнуть, но широкая рука хватает его за шиворот. — Знаешь, что? ВИЧ тесты!
Одобрительный гогот пронесся по всему коридору. Может быть, среди людей вокруг были и те, кто не находил в этой травле ничего смешного, но никто не предпринимал попыток остановить затянувшееся безумие. Каждый считает, что если это не его проблема, то и нечего строить из себя героя. Среди них и учителя, которым куда легче закрыть на всё это глаза и отмахнуться со словами о том, что дети просто дурачатся.
Никто не имел ничего плохого! Просто игра! Ребята в этом возрасте всегда отпускают несносные шутки, и ничего, никто же не умер? Стоит перестать видеть проблему там, где ее нет! Мы же живём в век толерантности, всё это ни в коем случае не всерьез!
Но для Чонхуна всё было более, чем серьезно. Слово, может, и не убьёт, а вот тяжелые кулаки на это очень даже способны. Порой его избивали так сильно, что Чонхун был готов умолять о смерти, лишь бы всё это прекратилось. Однако одна причина продолжать жить ещё есть, она там, в маленьком лесном домике среди деревьев. Поэтому он продолжает бороться, зная, что еще есть место, где его будут любить несмотря ни на что.
Вот только… правда ли будут?
Сколько бы раз Чонхун не приходил в их укрытие, с того дня, как фотография просочилась в интернет, Хёну там не появлялся. Он стал избегать его всюду: в школе и после нее. Словно Чонхун по-настоящему стал пустым местом.
Бой выигрывают хитростью, так ведь? В один из вечеров Чонхун приходит на лесную тропинку, точно зная, что Хёну каждый день устраивает здесь пробежку, чтобы поддерживать форму перед грядущим матчем. Тогда-то они, наконец, и встречаются.
Увидев его, Хёну хочет мигом пронестись мимо, но Чонхун успевает схватить за локоть, чтобы остановить. Тогда Хёну дёргается, чтобы вырваться из хватки и Чонхун, не удержавший равновесие, больно падает на бок, украшенный множеством синяков. Осознав, какую ошибку он совершил, Хёну порывается помочь, но одёргивает себя, лишь оставаясь стоять рядом.
— Хёну-я, мне плевать, что говорят другие. Пусть хоть наизнанку вывернут! Только ты не отворачивайся от меня. Пожалуйста, — тихо сипит Чонхун, глотая собственные слёзы.
Это должно было заставить Хёну одуматься и осознать, что он натворил. Если бы только он протянул ему руку, Чонхун простил бы всё то равнодушие с его стороны, из-за которого приходилось проходить через множество унижений каждый день.
Если бы только Хёну не испугался ответственности, всё сложилось бы иначе. Когда-то он рассказывал, что будь у него возможность вернуться в прошлое, он во что бы то ни стало ринулся к проруби на замерзшем озере и либо вытащил, либо утонул бы вместе с братом. Этот случай, по его словам, научил тому, что никогда нельзя бросать другого в беде.
Лжец.
На землю рядом с Чонхуном опускается смятый галстук, пачкаясь в грязи. Непонятно, почему Хёну постоянно таскал его с собой. Может, только и ждал момента, когда сможет сломать Чонхуна окончательно?
— Не связывайся со мной больше, — выплёвывает Хёну, сжав в кулаки ладони. — Я не такой как ты, ясно? Я нормальный.
Воткнув в уши наушники, он разворачивается на пятках и устремляется вперёд по тропинке, оставляя Чонхуна лежать в чувстве собственного отвращения. Захлёбываясь в слезах, он стягивает с себя кроссовки, некогда подаренные ему Хёну, и швыряет их от себя куда подальше. Ему не нужно ничего от человека, который смог так легко от него отказаться. Это конец.
Возвращаясь, Чонхун не обращает внимания ни на кровоточащие стопы, ни на то, как болит рука, крепко сжимающая галстук. Дома он запихивает его подальше под кровать и достает две вещи: верёвку, а ещё что-то тяжелое и опасное.
Перед тем, как старшего брата упекли в тюрьму, он подарил это Чонхуну, чтобы в случае чего он смог защитить себя в его отсутствие. Теперь защищаться уже слишком поздно: броня пробита одним точечным ударом того, кого Чонхун считал самым близким. Завернув пистолет в найденную тряпку, он сует его вместе с верёвкой в сумку и уже навсегда покидает родные стены.
Как бы Чонхун ни пытался возненавидеть Хёну, у него этого не вышло. Перед тем, как отправится в лесную чащу, он оставляет тяжелый свёрток в его почтовом ящике, точно зная, что после того, что случится сегодня, защита потребуется кому-то другому.
Травма не всегда представляет из себя одно ужасное событие. Иногда — это тысячи мелких порезов, образующих одну огромную пробоину. Такую не заштопаешь и не залатаешь никакой на свете заплаткой. Что делает эта черная как уголь дыра, если вовремя с ней разобраться? Она затягивает.
Для Чонхуна всё оборвётся в месте, где когда-то и зародилось.
***
БАХ!
Именно с таким звуком сердце раздрабливается на куски.
По воде пробегается тревожная рябь, когда выпущенная пуля рассекает смазанное в ней отражение. Всю жизнь нам вбивают в голову, что нужно держаться подальше от людей, которые больше походят на монстров. Но что делать, если монстра ты видишь каждый раз, глядя на свое собственное лицо?
Хёну нужно было пережить две смерти близких, чтобы понять простую истину: самое страшное надо искать не в других, а в в самом себе.
Можно ли винить его в произошедшем? Наверное, так будет проще всего. Правда в том, что на плечи Хёну действительно возлёг груз ответственности, от которой он бежит уже долгие годы. Хотел ли он этого? Нет.
Хёну испугался.
Что такое страх? Прежде всего, это эмоция, которая возникает в ситуации угрозы биологическому или социальному существованию человека. Защитный механизм, оберегающий нас от непоправимых последствий. По большему счёту, он нацелен именно на заботу о человеке. Исходя из благих намерений в детстве родители пугают детей тем, что ночью в лесу просыпаются чудовища, поэтому лучше туда не соваться, или что если сунуть пальцы в розетку, то по телу обязательно пробежится убийственный удар тока. Учителя пытаются вбить в голову, что если не прикладывать достаточно усилий, то сулит бедная и тяжелая жизнь.
Страх таится повсюду, важно лишь помнить о том, где проходит та тонкая грань, которая всё перечеркивает.
Больше всего на свете Хёну боялся стать не таким, как все. Он видел, что происходит с подобными людьми. Так виноват ли он в том, что не был чуточку смелее всех остальных? Можно сколько угодно говорить о его непосредственной причастности, и Хёну согласится с каждым обвинением. Но если бы на его месте оказался другие, точно зная, что если протянешь руку помощи, то разделишь свою жизнь на «до» и «после», как много из них решились бы на это? Как много согласились бы променять спокойный устой жизни на пустоту?
Винить кого-то — самое простое, что может быть, но так ли сильно обвинители отличаются от того, кого делают козлом отпущения?
— Я не знал, что Чонхун убил себя. Я лишь думал, что он прячется ото всех в том домике, где мы часто проводили время вместе, — признаётся Хёну, опуская руку с пистолетом, направленную в озеро.
— Хёну… — выдыхает Хонджун, забирая у него оружие.
— Я снова всё испортил. Сранный слабак, — плечи Хёну начинают подрагивать от тихих всхлипов. Жгучие слезы обжигать его щеки, когда он подносит руку к лицу, чтобы скрыть свою слабость. — Думал… Я думал, что если покончу с собой, то смогу извиниться перед ним за всё, что сделал… Что смогу… Попросить у него и Сумина прощения лично. И даже этого не смог. Слабак-слабак-слабак!
Не в силах совладать с чувствами, Хёну истошно бьет себя по груди, пока крепкие руки Хонджуна не притягивают его в объятия. Сначала он пытается вырваться, но после безуспешных попыток всё же позволяет окутать себя теплом. Грань пройдена. Хёну заливисто плачет, как самый настоящий ребёнок, всхлипывает и размазывает сопли по чужой рабочей рубашке.
— Я не… Не заслуживаю… Жить после всего этого, — заикаясь лепечет он.
— Только что мы получили отчёт о вскрытии, — неожиданно произносит Хонджун, замечая, как при этих словах Хёну ошеломленно затихает. — Судя по следам на шее, когда всё произошло, он пытался выбраться из петли. Он хотел жить, Хёну, но когда шагаешь в пропасть, уже сложно из нее выкарабкаться.
Хонджун отстраняет его от себя, крепко берет за плечи и серьезно смотрит в лицо.
— То, что произошло, уже никак не исправишь. Я не скажу, что в этом нет твоей вины, потому что это будет ложью. Но ложью будет и то, что я сам никак не причастен к этой трагедии. И остальные школьники. И даже его собственная мать. В случившемся виноват абсолютно каждый человек, который отнесся к этому безразлично, — Хонджун утирает большими пальцами рук слёзы с лица Хёну. — Но кто-то должен взять ответственность. Если ты правда хочешь извиниться, то живи, Хёну. Живи за себя, за брата и за Чонхуна. Потому что именно этого они хотели в свои последние минуты.
— Я не могу, — задыхаясь сипит Хёну.
— Можешь. И будешь. Ты гораздо сильнее, чем тебе кажется, — Хонджун грустно улыбается и поворачивается в сторону леса. — Твоя мама наверняка уже стёрла полицейский участок с лица земли, когда узнала, что ты пропал. Давай вернёмся, пока хотя бы город всё еще цел?
И Хёну соглашается.
Когда полицейская машина останавливается у входа в участок, Хёну приходится собрать все силы духа, чтобы из нее выйти. Неизвестность пугает похуже всякой ответственности. Улыбка, которую Хёну видит на лице Хонджуна, немного приободряет и позволяет сделать свой первый шаг вперёд.
К нему тут же слетается толпа офицеров, желающая задержать беглеца, но все они оказываются остановлены строгим взглядом Хонджуна. За их спинами Хёну видит единственного всё ещё живого человека, перед которым ему чертовски стыдно. Самый востребованный юрист в городе… Нет. Мама. Хёну видит свою маму.
Достаточно хрупкая на вид женщина расталкивает грузных на вид мужчин, будто ей этого ничего не стоит, и подходит к своему сыну. Хёну ждёт удара, ждёт криков о своей безрассудности, но те руки, что ранее причиняли боль, теперь крепко прижимают его к себе.
— Прости меня, — единственное, что она шепчет ему на ухо, нежно перебирая волосы на затылке. — Прости, что из меня вышла такая плохая мать.
— Мам…
Хёну требуется несколько секунд, чтобы осознать происходящее. Впервые спустя десять лет он видит, как его мама плачет. Не из-за Сумина, не из-за ушедшего отца. Мама плачет из-за него.
В этот раз на парковке стояло слишком много людей, но только двое из них наконец начнут бороться за своё будущее рука об руку. Так, как и должны делать в самой настоящей семье.
Ни в тот день, ни днями позже Хёну больше не предпринимает попыток всё оборвать. Умереть с чувством вины сложно, но жить — еще сложнее. И он будет пытаться. Пора прекращать быть трусом и искать лёгкие выходы.
Когда-нибудь много-много лет спустя, когда жизнь наконец-то наладится, Хёну вернётся в родной город и забредёт в чащу леса. От старой лачуги не останется и следа, но на её месте найдётся что-то другое.
Большое дерево вишни, распустившееся буйством розовых красок, которое они посадили с Хонджуном после всего случившегося. А на одной из веток будет висеть уже потрёпанный временем, но всё еще целый и узнаваемый по красному пятну галстук.
Иногда самая лучшая заплатка — это вовсе не та, что не видно, а та, что вшита неровными стежками и совсем не подходит по цвету. Потому что быть не таким, как все, еще не означает быть неправильным.