Work Text:
Чжэнь Янь смеется, дразнит младших, выпрашивает ленты у шинян — яркие, красные, на другой день ими играет ветер, путая с ними длинные волосы. Чжэнь Янь пахнет травами и разогретой на солнце землей — опять валялся где-нибудь на солнцепеке. Чжэнь Янь смотрит насмешливо, в его глазах сотня демонов, когда он поднимает взгляд на Цзышу — шутник, у него в запасе куча историй, которые заставят покраснеть учеников, но всегда такое ощущение, что именно его реакции он ждет. Цзышу не помнит, таким ли он был в детстве? Кажется, нет. В памяти обожающий играть мальчишка, верящий каждому его слову, заглядывающий в рот, глядящий как на божество. Нет уж, и к лучшему, что на Цзышу он больше так не смотрит, и уже давно.
Чжэнь Янь, первый шиди, хотя в школе он провел не так уж много времени. Почему все мысли Цзышу так или иначе все время сворачивают на него?
Им давно не десять и восемь. И даже не восемнадцать и шестнадцать. Цзышу взял на себя все фактические обязанности руководителя школы, хотя Цинь Хуайчжан по-прежнему остается главой. Чжэнь Янь похоронил отца всего пару лет назад и унаследовал всех его пациентов, хоть и не очень хотел, но взваливать все на мать не хватило совести. Они оба взрослые и занятые люди, пусть кто хочет сочиняет байки про ленивую задницу из Новой Долины целителей, но Цзышу отлично знает, что Чжэнь Янь, точнее, Вэнь Кэсин — так он зовется в Долине, — крутится как белка, чтобы все успеть. И если пару-тройку раз в год он объявляется в Сезонах с видом прожигателя жизни, то кто в это поверил — сам дурак.
— А-Шу, не убегай, освободи завтра полдня, сходим на ярмарку в город? Повеселимся как следует, покажешь, где можно подарки купить…
— Мне некогда, — Цзышу выдергивает запястье из пальцев Чжэнь Яня, словно они раскаленные.
— А я помогу разобраться с делами, — улыбается тот и умоляюще поднимает брови. — Твой шиди я или где?
— Вот именно, где! Пользы от тебя, — бурчит Цзышу, давя старую обиду.
— Я весь твой, а-Шу, с потрохами! Приказывай! — от сочетания больших, кажущихся невинными глаз и лисьей улыбки Цзышу ведет, вот только он не очень понимает, куда. — Я помогу с работой и даже от головной боли избавлю, — Чжэнь Янь наклоняется к нему, словно собирается потянуть за кожаный ремешок и распустить волосы, и опять получает по рукам.
Чжэнь Янь игривый и ласковый, хотя и кажется иногда, что эту роль он уже перерос и просто бессовестно пользуется тем, что в поместье многие все еще видят его ребенком. Он ласковый — и Цзышу не понимает, почему это так тяжело пережить. Почему улыбки, которые он рассыпает вокруг, так бесят его самого.
На следующий день он так и не может выкроить время на прогулку и наблюдает, как на несколько мгновений улыбка с этого лица исчезает, когда объявляет Чжэнь Яню об этом. Тот только вздыхает и уходит, подхватив Цзюсяо для компании. А мог бы остаться, думает Цзышу, отпинывая с дороги ни в чем не повинный камешек.
— Что же ты не пошел? — неожиданно спрашивает учитель. Цзышу так погрузился в мысли, что и не заметил, что тот греется на солнце, присев на ступеньку лестницы ведущей в дом.
— Шифу, — он, не задумываясь, кланяется. — У меня дела. Цзюсяо отлично развлекает гостя. К тому же… что мне там делать? Смотреть, как он флиртует направо и налево?
— Тебе не нравится, что он флиртует? — учитель смотрит с чем-то, похожим на сочувствие или насмешку. — Цзышу, вы так и не поговорили?
— Мы все время говорим, — жмет он плечами. — Точнее, Янь-эр не затыкается, не уверен, нужен ли ему вообще собеседник.
Учитель качает головой.
— Цзышу, пять лет назад я бы порадовался твоей твердолобости, но сейчас мне уже не смешно. Если тебе это не надо, просто скажи. Если надо — тоже скажи, а не прячься от него по углам.
— Не лезь, — возникает за спиной учителя его жена и шутливо шлепает того по плечу. — Сами разберутся. Ты уже однажды вмешался, хватит…
— Ну вот по-этому… Ладно, молчу, молчу, — учитель прикрывает лицо рукой, так что только глаза задорно блестят. Цзышу хмурится и откланивается, у него и вправду дела, а ворошить ком, связанный с мыслями о Чжэнь Яне почти страшно, особенно в присутствии других людей.
Вечером Цзюсяо со вкусом рассказывает, как весело было в компании Чжэнь Яня, сколько лавок они обошли, в какие таверны заглянули, кого из знакомых встретили.
— Хозяйка лавки с тканями на него молиться готова, и, зуб даю, не только из-за количества заказов, — смеется он, падая на постель, даже не скинув пыльного плаща. От него чуть несет вином, а взгляд мечтательный. — А уж сколько вина мы перепробовали, выбирая! Сколько он всего понакупал — придется завтра с повозкой возвращаться, чтобы все подарки забрать. Приданое собирает, что ли? Ох уж эта его любовь к красному цвету! — Цзюсяо фыркает, скидывает сапоги неловкими, пьяными движениями, подгребает под щеку подушку, пытаясь устроиться на неудобном валике. — Там еще был торговец, шарлатан наверняка, но Янь-эр полчаса перед лавкой простоял, но все-таки купил эти красные нити с бусиной. “Нити судьбы”, представь. Вместе навсегда. И не знал, что в нем такое есть, хотя вся эта поэзия… пожалуй…
— Подарки, говоришь?
— Ну да.
— И кому столько подарков?
— Много чего для тетушки Мяо, ну а браслеты — сам знаешь кому.
— Понятия не имею, — скрипит Цзышу зубами.
— В смысле? — Цзюсяо отрывается от валика и удивленно поднимает брови. — Кому знать, как не тебе.
— И почему это я должен знать? — прищуривается Цзышу, пытаясь не звучать слишком холодно.
Цзюсяо смотрит долго, моргает, потом начинает хихикать и падает обратно на валик.
— Ты меня разыгрываешь. Ну ладно, ладно. Пусть.
Цзышу мысленно чертыхается, но удерживает себя, чтобы продолжить. Цзюсяо в некоторых вопросах ужасно наивен, если до сих пор верит, что друзья должны делиться друг с другом всем, что у Чжэнь Яня нет от Цзышу секретов, что тот к нему первому прибежит, чтобы поделиться сердечной радостью или болью. Цзышу сжимает зубы снова: он не знает, как отреагировал бы, если бы тот действительно рассказал ему, кому отвезет отрезы красной ткани, с кем разопьет дорогое вино, под цвет чьих волос подбирал украшения. Но Чжэнь Янь не рассказал, и это тоже боль, только другая — значит, его мнение не важно, значит, не хочет говорить, они друзья, но не настолько, чтобы открыть свое сердце.
Цзышу расталкивает Цзюсяо, не слишком деликатничая. Если тот так и заснет в верхней одежде, то утром помятой будет не только она.
Ночью надо спать, но сна нет ни в одном глазу. Цзышу зажигает огонь и достатает тушечницу и кисти: надо написать пару писем. У него обширная переписка, дела школы требуют много внимания, вот только мысли так и норовят соскочить в сторону, туда, где лукаво улыбается Чжэнь Янь. Где тихо подкрадывается сзади, скользит руками по плечам, смешно фыркает в макушку, чтобы потом будто случайно коснуться губами уха. Чернила сохнут на кисти, Цзышу заставляет себя собраться и написать несколько строк. Предпоследний иероглиф тот же, что и в имени Вэнь Кэсина, и он опять замирает, наблюдая, как высыхают черты.
Стук в окно вырывает его из этого состояния. И вроде бы ничего мистического в том, что стучащим оказывается Чжэнь Янь, можно было даже догадаться, что он появится раньше или позже, но Цзышу чувствует, как краска заливает уши и шею, словно попался на чем-то непотребном. Чжэнь Янь красноречиво показывает пару запечатанных кувшинов с вином и намекающе кивает в сторону ближайшей крыши.
— Шисюн, ночь так прекрасна, воздух пьянит. Так давай позаботимся о балансе внешнего и внутреннего? Ты все равно не спишь.
Цзышу молча гасит огни и выскальзывает через это же окно.
Ночь действительно прекрасна. Остророгий месяц цепляет краем пробегающее облако, а в остальном небо чистое, глубокое, в воздухе запах цветов и влаги. Чжэнь Янь словно язык проглотил, ни привычных шуток, ни поэзии уместной и не очень. Он продолжает улыбаться, но Цзышу все равно настороженно ждет, куда приведет это молчание. Крыша жесткая, вино великолепное. В игре “кто кого перемолчит” Цзышу всегда выходил победителем.
— Хорошее вино… — сдается Чжэнь Янь. Цзышу согласно кивает, не собираясь помогать. — А-Шу, я хотел тебе кое-что рассказать. Цзюсяо точно не умеет держать язык за зубами, а значит…
— Не рассказывай, — обрывает его Цзышу. Слова сами слетают с губ, будто их кто-то другой произносит, не спросив его, и судя по выражению лица Чжэнь Яня, он их тоже не ждал. Чжэнь Янь делает долгий глоток вина и только после этого осторожно спрашивает:
— Почему?
— Потому что… — можно было бы промолчать, Цзышу знает, что этот непутевый недо-шиди не станет его допытывать… — Я не хочу знать. Я хочу, чтобы все было, как раньше. Понимаю, что так не бывает, что все меняется, что у тебя своя жизнь. От того, что ты мне скажешь, все равно не убежать…
— Ну почему же… — странно тянет Чжэнь Янь, снова пьет и закашливается.
Цзышу приканчивает вино в своем кувшине и требовательно протягивает руку.
— Никогда не поверю, что ты не позаботился о продолжении.
Шиди не подводит: вытаскивает кувшинчик откуда-то из рукава и подает ему. На долю секунды кажется, что Чжэнь Янь отпустит раньше, чем Цзышу успеет перехватить, но нет — их пальцы встречаются на горлышке, и ни один не убирает руку.
— А-Шу, — выдыхает Чжэнь Янь, а у Цзышу от этого голоса волоски на шее встают дыбом, а по пальцам словно бежит огонь. — Я все равно скажу.
Цзышу другой рукой зажимает ему рот и смотрит в эти большие, удивленные глаза, не зная, чего ему больше хочется, сбежать на другую крышу или поцеловать этого человека.
— Не раньше, чем я прикончу вторую. Для таких новостей я возмутительно трезв.
Губы под его ладонью мягкие, и у него уходят все силы, чтобы не позволить себе провести по ним пальцами, запоминая ощущение. Он просто откупоривает кувшин и пьет, не зная, что будет делать, когда вино закончится.
— А-Шу, — снова пытается тот.
— Я рад за тебя, правда, но честно, мне не хочется знать, ни когда, ни на ком и почему вдруг ты собираешься жениться. Я и так тебя вижу раз в полгода, если повезет, а теперь распрощаться надолго? Один раз ты уже уехал из поместья, не сказав, когда вернешься.
Лицо у Чжэнь Яня становится сложным, а может, уже давно такое, просто Цзышу только сейчас смотрит на него и не может понять, что это за улыбка: виноватая, сомневающаяся, неловкая? Почему он растерянно хмурится и хлопает глазами, как не так давно Цзюсяо.
— Я же вернулся, — бормочет он, берет себя в руки, прищуривается и заглядывает Цзышу прямо в душу. — А-Шу, а с чего ты взял, что я собрался жениться?
— А что, если не это? Цзюсяо и вправду болтун. Подарки, украшения… Да и девицы на тебе виснут…
— Как и всегда висли, — Чжэнь Янь склоняет голову набок. Его взгляд становится спокойным и ровным, как море в штиль — до горизонта! — Что же с того, посмотри, шисюн, рядом со мной только ты и ни одной девицы… А не приходило ли многоумному шисюну в голову, что у меня есть сестра, и что подарки могут оказаться просто приданым для нее?
Пару мгновений Цзышу молчит и смотрит. Затем допивает кувшин. В голове уже слегка шумит, но еще недостаточно, чтобы заглушить позорные мысли. Наверное он покраснел — это вино, что же еще?
— Она же мелкая совсем… — говорит он, отводя взгляд.
— Была. Пять лет назад, — кивает Чжэнь Янь. — Но я согласен, что ей рано. Только она твердит, что когда я решу, что не рано, будет поздно.
— В этом есть смысл… — Цзышу снова тянет руку за новым кувшином. Облегчение внутри шире и глубже, чем океан. — Значит, это ты хотел мне рассказать?
— Нет.
В этом “нет” много чего, Цзышу так и замирает с протянутой рукой.
— Я хотел тебе сказать, что… если захочешь, у меня всегда найдется для тебя вино. И свободная крыша. И свободная жизнь. Мне есть что предложить, А-Шу, если тебе это нужно. Если нет, не буду докучать, — то есть, буду, конечно, куда ты от меня денешься, — но реже. Хотя, ты все равно успеешь от меня устать, — он смеется, но в смехе угадываются нервные нотки. — Если бы я решил жениться, то принес бы подарки тебе. А ты бы посмеялся. Или сделал вид, что не понял. Как сейчас…
Цзышу считает собственный пульс, который волнами разбивается о барабанные перепонки. Конечно же он не понял, он не может понять, ведь не существует вероятности, что Чжэнь Янь хочет сказать то, что, Цзышу кажется, он хочет сказать?
— Ты…— выдавливает он хрипло, недовольно рыкает и сверлит шиди взглядом. — Ты так и оставишь меня с протянутой рукой? Мне послышалось, или “у меня всегда найдется для тебя вино” прозвучало?
Чжэнь Янь передергивает плечами, еле заметно закатывает глаза и достает еще кувшин. В другое время Цзышу было бы интересно узнать, сколько может уместиться в рукавах шиди, но сегодня другие вопросы куда важнее. Он забирает вино, но пить не торопится.
— Что еще у тебя для меня есть? Давай выкладывай. Или ты только языком горазд болтать?
— Языком я много чего горазд, — не моргнув глазом, отвечает Чжэнь Янь. — А для тебя… Да что там выкладывать, бери вместе с дарящим.
— А если заберу? Все заберу, и вино, и свободную жизнь, и остальное, что там у тебя в рукавах припрятано… Опять по крышам будешь от меня удирать?
Чжэнь Янь удивленно распахивает глаза и опять становится таким, как много лет назад.
— Ты помнишь?.. Это же было лет десять назад?
— Восемь! — не жалеет Цзышу, придвигается ближе, и это выглядит, как угроза. — Так где мои подарки? Зажал?
Чжэнь Янь заторможенно вытаскивает из-за пазухи какой-то мешочек, достает что-то красное — Цзышу только краем глаза замечает, не сводит устрашающего взгляда с шиди. А может, уже не устрашающего, потому что Чжэнь Янь тоже не может отцепиться от его взгляда, смотрит — как пьет. Секунды трещат между ними новогодними фейерверками.
— Если ты продолжишь смотреть и ничего не делать, я сбегу от тебя по крышам, — почему-то шепотом говорит Чжэнь Янь, и все катится в тартарары, точнее не все: кувшин с вином — по черепице вниз и с оглушительным в ночи звуком разбивается о каменную плитку дорожки, мешочек с чем-то красным с шуршанием скользит вниз, теряясь в темноте, Цзышу обхватывает это лицо ладонями, притягивает к себе, так что два дыхания смешиваются, а потом… потом они оба все-таки катятся к краю крыши, сбив пару черепиц. Позорище, мастера цингуна! Цзышу удается остановить их обоих буквально в паре чи от края, прижав тело под собой всем своим весом, распластавшись на шиди, словно медуза, вцепившись пальцами в черепицу. Рядом с ухом раздается тихий смешок и ласковое “а-Шу” возвращает его к жизни.
А потом в спину прилетает веник, и слышатся голоса, шаги…
— Что это было? — спрашивает кто-то.
— Кошаки по крыше скачут, совсем разум потеряли, — говорит шинян откуда-то снизу, — сейчас я им хвосты пооткручиваю!
Лежать и делать вид, что ты мох на крыше, становится совсем сложно, когда мягкие губы прихватывают мочку его уха.
— Сейчас принесу что-нибудь потяжелее, — обещает шинян и уходит в дом. Цзышу чуть приподнимается, заглядывает Чжэнь Яню в глаза. Тот понимает без слов. Двумя бесшумными птицами они вспархивают с крыши и летят прочь, лишь время от времени отталкиваясь от ветвей деревьев.
Цзышу кажется, что его начинают раздевать еще в воздухе. И не только глазами. Они приземляются где-то далеко от человеческого жилья, вокруг шумят ветвями деревья да редкие ночные птицы подают голос — и это все, что он успевает заметить. Губы у Чжэнь Яня мягкие, поцелуи жадные, а взгляд — от него плавится все внутри.
— А-Шу, — шепчет он, оплетая Цзышу руками, и роняет в траву, на себя, одновременно спуская с плеч верхний слой ханьфу. Цзышу только и успевает подложить ладонь ему под затылок, чтобы этот идиот не разбил себе голову. Цзышу понятия не имел, что поцелуи могут быть настолько сладкими, что так сложно оторваться от другого. Чжэнь Янь громко стонет, когда Цзышу долго и с упоением ставит метку ему на шее, не замечая, как его выпутывают из нижнего ханьфу. Это нечестно, он тоже хочет касаться пальцами открытой кожи, от этого желания почти сводит зубы.
— Да сколько же на тебе слоев! — бормочет Цзышу, садясь, пытаясь высвободить Чжэнь Яня из одежды, не порвав ее.
— Поверь, мы оба будем благодарны их количеству к рассвету, — негромко смеется тот и совершенно безжалостно раздирает запутавшийся в ткани пояс, еще какую-то ткань, разделяющую их, пытается снова прижать Цзышу к себе, но тот разводит его руки в стороны, крепко удерживая запястья.
— Дай посмотреть.
— Что там смотреть…
Видно и вправду мало, но и того, что можно разглядеть, достаточно, чтобы закружило голову. Кожа такая светлая, что, кажется светится в скудном свете луны, волосы ореолом лежат вокруг головы — возможно, завтра они будут похожи на паклю, но сегодня Цзышу уверен, что не видел ничего красивее. Хочется быть ласковым, хочется быть резким, страшно сделать что-то не так.
— А-Шу, — мягко просит Чжэнь Янь, — отпусти, здесь нет крыш, я не сбегу.
Нет, не сбежит. Попробовал бы он! Чжэнь Янь свободен, но не пытается помешать, перехватить инициативу, просто осторожно гладит его плечи, чуть царапая ногтями, пока Цзышу целует его шею. Кожа чуть соленая под языком— Цзышу ведет дорожку от ключицы вниз, иногда прихватывая губами, сжимает пальцами ребра, забирается ладонью под спину, оглаживает позвоночник, оставляет синяки-отметины на бедрах. Внизу тяжело и твердо — у них обоих. Когда Цзышу прижимается губами к горячей даже через тонкую ткань нижних штанов плоти, Чжэнь Янь не сдерживает вздоха. Слюна смачивает ткань, Цзышу целует, лижет, ему хочется не торопиться, но сил на это уже совсем нет, да и короткие бесстыдные стоны сверху доводят возбуждение до края. Приходится сжать свой член у основания, чтобы вернуть хоть часть контроля.
Он тянет вниз промокшую ткань, высвобождая член, обхватывает пальцами упругий, горячий ствол, невольно оценивая и сравнивая, коротко касается языком. Сверху слышится что-то неразборчивое.
— Ты что-то сказал?
Чжэнь Янь сверкает глазами, прикусив собственное запястье, и мотает головой.
Цзышу на пробу обводит языком вокруг головки — раз, другой.
— Ты на удивление молчалив сегодня, — замечает он как бы между делом.
Чжэнь Янь бьет его по плечу. Больно.
— Смерти моей хочешь? — жалуется он, когда Цзышу со смешком берет в рот, насколько может, и неторопливо начинает двигаться. Чтобы удержать такой ритм приходится силой прижать бедра Чжэнь Яня к земле, тот ерзает, пытается получить больше, быстрее. Цзышу поднимает голову.
— Мы так и не поговорили, — произносит он, едва выпустив член изо рта.
— А-а-а! — Чжэнь Янь вцепляется в него пальцами как когтями, переводит дух. — Чудовище, а-Шу, ты чудовище.
Цзышу довольно улыбается и скользит вверх — кожа к коже, — размазывая между ним собственную слюну и выступившую смазку.
— Я злопамятное чудовище, — шепчет он ему в губы, медленно притираясь, так чтобы их члены скользили друг по другу.
— Я злопамятнее, я отомщу, — обещает Чжэнь Янь, сжимая его ягодицы обеими руками, прижимая к себе ближе и пытаясь остановить движение — его бедра мелко подрагивают, и Цзышу подозревает, что праздник может кончиться, толком не начавшись, если он продолжит. Цзышу целует — жестко, позволяет так же поцеловать себя в ответ и отстраняется — падает в сторону. Внезапный холод окатывает грудь и живот, и это к лучшему, возбуждение спадает самую малость. Рядом возмущенно дышит Чжэнь Янь, пытается вытащить свои волосы из-под его руки.
— И о чем ты хочешь поговорить? — он шипит от боли, смеется, утыкается носом ему в шею. — О самых удобных прическах для секса? О том, почему я уехал в тот раз? О подарках и браке? О том, как сильно я тебя люблю? — Чжэнь Янь безошибочно накрывает ладонью его естество и Цзышу приходится перехватить его руку, не давая двигаться. Слова застревают, он никогда не считал себя особенно красноречивым, а уж сейчас и подавно.
— И давно? — он ласково гладит тыльную сторону ладони Чжэнь Яня большим пальцем.
— Очень, — признается тот. — Никогда не думал, что скажу это, шисюн, ты слишком много говоришь. Ночь коротка и не повторится…
— С чего это, не повторится? Если ты опять решишь куда-нибудь сбежать, я…
— Нет, я больше никуда не сбегу, — искренне обещает тот.
— Значит, все ночи, что задолжал, будешь возмещать с процентами.
— Шисюн коварен, — фыркает ему в ухо Чжэнь Янь, — я подозревал. — Его голос меняется, в нем больше нет игривости, только мольба. — А-Шу…
Цзышу снова поворачивается и накрывает его губы своими. Рука скользит по груди, цепляет сосок открытой ладонью, обводит по кругу, уходит и возвращается снова, спускается ниже, по напряженным мускулам живота, к подрагивающему от нетерпения члену.
— У меня… только… один вопрос, — вставляет Цзышу между короткими дразнящими поцелуями. — Практичный. У тебя есть что-нибудь… вроде масла в безразмерных рукавах?
— Шисюн вгоняет меня в краску — своими познаниями в вопросе.
Какие же длинные у Чжэнь Яня ресницы, замечает не в первый раз Цзышу. Как же он красив, когда его выгибает от легких, мягких поглаживаний.
— Так есть или нет? — настаивает Цзышу, чуть сжимая в горсти тяжелые яички. — Ты позволишь мне?..
— Да, да, есть, да, что угодно, — торопливо бормочет Чжэнь Янь, ему приходится сесть, чтобы дрожащими пальцами найти в своих сверхзапасниках хоть что-то. Цзышу любуется, как напрягаются в повороте мускулы спины, как темные волосы сбившимися прядями скользят по белоснежному плечу. Он не сдерживается, перехватывает Чжэнь Яня за талию, перекидывает ему волосы на другое плечо и цепляет зубами нежную кожу над ключицей. В пальцы, что удерживают шиди за талию, тыкается что-то маленькое и холодное, флакон с маслом. Чжэнь Янь рвано выдыхает и выворачивается из хватки, чтобы снова лечь на спину, разведя ноги. В его позе и провокация, и неуверенность. Цзышу делает долгий вдох. Он справится.
Масло на пальцах пахнет так же, как волосы Чжэнь Яня, от каждого легкого толчка пальцами, сперва одним, потом двумя, тремя — он тихо выдыхает на грани стона. Цзышу не дает ему потеряться в эйфории, с силой сжимает сосок, надеясь охладить, но что-то идет не так — Чжэнь Янь начинает биться под ним как рыба. Цзышу испуганно отстраняется, его хватают за руку, заставляя остаться, где он есть.
— Только попробуй! — тяжело дышит Чжэнь Янь, сжимая запястье до синяков. — Я не знал… что… Еще! Сделай же что-нибудь! А-Шу! Пожалуйста, я не могу больше!
Цзышу тоже больше не может. Разумных мыслей совсем не остается — только желание.
Наверное, он слишком торопится, как бы ни старался быть осторожным. Подхватить шиди под колени — хватает одного движения. Это слишком хорошо, слишком ярко. Член входит почти до конца с первого же движения, и только приглушенный то ли вздох, то ли всхлип заставляет его замереть. Чжэнь Янь под ним мелко дрожит.
— Больно?
— Нет, — выдавливает тот, и очевиднее лжи трудно придумать. — Просто подожди… сейчас…
Чжэнь Янь словно вслушивается в свои ощущения, и Цзышу нежно целует коленку, так удачно оказавшуюся под губами, стоило лишь повернуть голову. Он готов ждать, хотя внутри все разрывает от желания толкнуться глубже и сильнее. Чжэнь Янь тянет его к себе за шею, не думая об удобстве — похоже, что ему до смерти нужно это прикосновение. Он сам приподнимается, прижимается губами к губам, проталкивает язык и сам начинает двигаться, самую малость, на пробу. Цзышу не нужно другого приглашения. Он начинает вбиваться длинными размашистыми движениями, все больше ускоряясь. Перед глазами мелькают искры-светлячки, сердце стучит где-то в горле. Чжэнь Янь стонет уже в голос, распугивая лесную живность.
Цзышу накрывает его член ладонью и шиди выгибает дугой.
— А-Шу-у-у!
Пальцы заливает теплым и мускусным, и Цзышу догоняет его буквально через пару толчков, позабыв абсолютно, что не собирался проливать семя внутрь. Оргазм прошивает молнией насквозь, на несколько мгновений ночь становится белее дня, все кажется кристально простым, ясным, красивым, а потом Цзышу падает рядом с Чжэнь Янем, тяжело дыша. Тот бездумно водит ладонью у него по спине, тянет к себе ближе.
— Люблю тебя, — бормочет он куда-то в волосы. Это так просто и потрясающе. Что-то внутри Цзышу сжимается от этих слов — до звезд под веками, до боли хорошо.
— Больше никаких крыш, — требует Цзышу, целуя, куда попадет. Больше никаких побегов, никаких недоговорок, домыслов.
— Да, никаких крыш, — стонет Чжэнь Янь, — и нормальная кровать, мне уже не шестнадцать. А-Шу, в следующий раз ты будешь снизу!
Чжэнь Янь что-то говорит про то, как они будут возвращаться, про испачканную и порванную одежду, а Цзышу просто купается в его голосе, интонациях, его накрывает осознанием, что все это правда, и действительно будет и следующий раз, и кровать, и все, что они захотят. Человек, которого ему не хватало рядом, останется с ним.
Он натягивает на них сверху свое ханьфу. Они взрослые занятые люди, у них у каждого куча обязанностей, они как-то справлялись по-отдельности со всеми делами, неужели не придумают, как больше не расставаться?
— Если ты не сможешь остаться в Сезонах, я поеду с тобой, — говорит Цзышу невпопад, и Чжэнь Янь умолкает на мгновение, затем целует легко, почти целомудренно. И это безусловное “да”.