Chapter Text
Утром Каминари просыпается без одежды, но в тепле, в коконе рук и крыльев, сначала решая, что всё ещё спит.
Он теснее забивается в перья — раз уж такой сон, кто он, чтобы сопротивляться?
Ястреб обнимает крепче.
— Чего проснулся так рано? Спи.
Где-то тут Каминари понимает, что в этом странном сне и Ястреб без футболки.
Но почему-то в штанах. Что за херня тебе снится, Денки?
Он медленно моргает. Ястреб тёплый, сильный, пахнет сном. Очень настоящий на вид.
И шрамы на его груди. Очень настоящие.
Ястреб, кажется, замечает, что Каминари дышит слишком тихо и тоже приоткрывает один глаз.
— Ты чего?
До того медленно доходит, что на нём самом нет даже банального белья. Понимает он это потому, что Ястреб неторопливо и сонно опускает руку ему на ягодицу.
Осознание прошедшей ночи обрушивается на него каскадом — эти воспоминания слишком яркие и графичные, чтобы ему могло такое присниться.
Каминари краснеет и пытается закрыться от Ястреба его же крылом. Тот смеётся, подлец такой, убирает крыло и целует его в переносицу, спрашивает в третий раз:
— Какого хрена ты не спишь, электрическая штуковина?
Каминари паникует и прячет лицо, уткнувшись носом Ястребу в грудь за неимением лучших вариантов.
— Каминари, что происходит? Кризис веры? Для кризиса ориентации вроде как поздновато… Эй, посмотри на меня, что случилось, расскажи дядюшке Ястребу, что не так!
Каминари неразличимо жалуется ему в грудь.
— Громче, штуковина, я тебя не слышу.
Каминари бессильно стонет.
— Не буду я громче!
Ястреб осторожно поднимает его голову за подбородок, сначала целует лоб и переносицу, потом веки, потому что Каминари жмурится.
— Ну же, посмотри на меня.
И тот смотрит мутными от слёз глазами. Его переполняют чувства, но в итоге он лишь выдавливает невнятно:
— Почему ты здесь?
— Где ещё мне быть? — Каминари кусает губы, медленно вспоминая вчерашний вечер, восстанавливая цепочку событий. Он уверен, что облажался и не понимает, почему Ястреб целует и обнимает его теперь. Ястреб берёт его ладонь, укрывая крылом. — Поговори со мной.
И Каминари наконец говорит именно то, что обо всём этом думает.
— Я накосячил, я не должен был.
Ястреб молчит пару минут и сухо спрашивает:
— Ты не хотел?
Каминари закусывает губу.
— Безумно хотел.
— Значит всё в порядке, Денки.
Ему до смерти хочется в это поверить.
— И как нам. Дальше.
— А как ты хочешь?
Каминари смотрит на него больными глазами.
— Я хочу не навредить тебе.
Ястреб поднимает брови.
— Как ты можешь навредить мне, деля со мной постель, о чём ты вообще?
Каминари глубоко вздыхает. Этот вопрос затрагивает много лет его жизни. Много лет, когда он пытался держаться от своей огромной боли и огромной любви подальше.
Но он уже давно так близко к ней.
Он варился, как лягушка в кипятке, а после такой ночи трудно не осознать, как далеко они зашли.
Ястреб просил лишь о разговоре, конечно.
Но связь слишком крепка, он слишком безнадёжно и давно влюблён, и всё это… обречено.
И он прекрасно понимает, что, если ситуация так обернётся, он разденется снова.
Он может только одеться и уйти прямо сейчас, и никогда не возвращаться, но... на самом деле нет, не может. Не хватит сил вернуться к тому, как он провёл все эти годы. Да и не хочет он снова так жить, если уж не врать себе.
Ошибка уже совершена, он может только идти дальше.
Это подразумевалось само собой, но лишь сейчас Каминари рассказывает, как все эти годы держался и сдерживал себя, и думал, что всё не зря, а теперь всё просто покатилось. А потом молчит. Долго. Жмурится, кусает губы, ждёт ответа, любого, хоть какого-нибудь. Ястреб мягко спрашивает, почему он считает, что именно эта ночь столкнула его усилия в пропасть, и Каминари ещё более пространно рассказывает про лягушку.
Ястреб не выпускает его из рук, а Каминари больше не вырывается. И после ещё одной долгой паузы Ястреб тихо и медленно спрашивает:
— Но Денки… когда мы стали проводить друг с другом буквально всё свободное время — разве не сделало это наши жизни безопаснее? — И его слова звучат так сладко и логично, что не различить: это действительно вот так просто, или Каминари слышит то, что хочет слышать. Не обманывает ли он себя, думая, что так и правда надёжнее. — Ты взял на себя ответственность однажды. Позволь теперь мне.
***
Ястреб едва удерживается от крайне манипулятивного вопроса — «Ты мне доверяешь?».
Он знает, что Каминари не смог бы ответить «нет», так что Ястреб сдерживается и продолжает мягко гладить его по волосам. Он просто надеется, что Каминари правда доверяет ему.
Тот моргает и расслабляется наконец в его руках.
— Я устал и хочу спать. Ты прав, слишком рано для магии утра.
Ястреб фыркает:
— Конечно. И чтоб ты знал, твои сожаления о том, что кончил мне в горло — довольно оскорбительны.
Каминари немедленно вспыхивает и широко распахивает глаза.
— Шутник хренов.
Шутник хренов хочет любви с утра, а не экзистенциальных мук. Но вслух жаловаться не рискует, только очень красноречиво целует Каминари в скулы. Тот вяло отбивается и краснеет, а Ястреб всё ещё страшно переживает, что делает что-то против его воли, так что в какой-то момент между всё более жаркими поцелуями он осторожно говорит:
— Я могу перестать, если ты не хочешь.
К счастью, в ответ он слышит очень простое и искреннее:
— Дурак, что ли?
Кажется, наконец пришёл в себя.
Каминари настойчиво льнёт к нему, поминутно смущаясь собственной наготы. А ведь Ястреб отлично помнит, каким бесстыдным он был не далее, чем шесть часов назад, и абсолютно трезвым.
Он ждёт искр, потому что Каминари искрит, только расслабившись.
И добивается их неожиданно быстро, когда проводит кончиками пальцев между его ягодиц. Ястреб спрашивает:
— Что не так? — И, зацеловывая горящие щёки, проводит ещё раз.
Каминари в безумном порыве новообретенного бесстыдства закидывает лодыжку ему на бедро.
— Всё так. Чего тупишь?
— Вот ты как заговорил! — смеётся Ястреб.
— Чего ты смеёшься надо мной постоянно! — Вскипает Каминари. — Нет, чтобы…
— Чтобы что, Денки? — Ястреб не может сдержать улыбку, когда тот очень злобно кусает его за нижнюю губу. Он облизывает место укуса и упрямо повторяет: — Так чтобы что? Расскажи мне.
И снова ведёт пальцами, сжимает их на ягодице, и Каминари задыхается и шипит:
— Нет чтобы трахнуть меня.
На самом деле от такой прямоты даже у Ястреба слегка горят уши. Он не ожидал, когда решил его подразнить.
Каминари начинает заикаться, пытаясь ещё что-то сказать, но не успевает, потому что Ястреб просто вжимает его в постель, между поцелуями извиняясь:
— Прости, но, увы, не сейчас. Но я очень ценю твою искренность.
Каминари слабо спрашивает, пока он целует его горло:
— Почему не сейчас?
Ястреб хмыкает, касаясь губами ключицы.
— Мне стоило долететь до аптеки ночью, но я просто не смог тебя оставить.
Каминари кое-как отвечает на поцелуи и задыхается:
— Ну, я не сбегу. Кажется. — Пока Ястреб выписывает языком узоры на его плече, тот безнадёжно спрашивает: — Неужели… ох. Неужели совсем ничего.
Ястреб утыкается лбом ему куда-то в солнечное сплетение и вздыхает:
— Прости, Денки, но ты точно заслуживаешь чего-то получше, чем оливковое масло из кухонного шкафчика.
Каминари горько вторит его вздоху.
— Разденься хотя бы.
Ястреб немедленно послушно поднимается на колени и возится с молнией, а Каминари тяжело дышит и жадно пялится, даже не пытаясь это скрыть. В самом Ястребе смущения ни капли, он расслаблен. Хочешь смотреть — смотри, я тебе всё-всё покажу. Лучшее зрелище из первого ряда.
Он совершенно не стеснительный, и это тянется из детства. Каким его только не видели другие люди — с совсем нежного возраста.
Когда он выбирается из одежды, Каминари всем телом подаётся навстречу, прижимаясь к нему, и Ястреб задыхается на мгновение. Слишком уж много ощущений за раз.
До сих пор собственное возбуждение не очень интриговало его, мысль про масло ему самому начинает агрессивно колотить в мозг. Он искренне немного жалеет, что Каминари так рано проснулся; уже десять раз успел бы слетать за всем необходимым.
Ястребу остаётся только приласкать Каминари как следует и отнести уже свою задницу за едой и заказом.
Через голову маршируют безумные идеи: просто не выпускать его из постели, кормить с рук, обложиться коробками с пиццей и не вставать все выходные.
Откуда-то он знает, что Каминари устроит любая из этих идей. Каждая.
Ястреб аккуратно опускается на спину и тянет его за собой, разглядывая живот. А потом толкает под бёдра выше и мурлычет:
— Держись за спинку кровати.
***
Когда Каминари уходит в душ, Ястреб наконец летит за завтраком.
У него мысли разбегаются при попытке решить, за что хвататься и с чего начинать.
Пытается сосредоточиться, но выходит хреново, задумчиво смотрит на полку с винами. Что с Каминари сделают слегка затуманенные мозги, ему, конечно, отдельно интересно. Сам он пьёт очень редко, так что раньше это и не приходило в голову.
Когда Ястреб возвращается, Каминари уже в кухне: чахнет с мокрыми волосами над кофе. Кажется, не пытается опять удариться в сожаления о прошлой ночи, но сначала это всё равно ужасно неловко, а потом он получает крылом по голове и снова начинает вовсю возмущаться. Ястреб не специально, он хотел просто пощекотать перьями, а не заехать по затылку, но не жалеет ни о чём, потому что Каминари, этот оголённый нерв, случайно выдаёт полную репрезентацию Динамайта.
Нервная штука орёт и машет руками, пока Ястреб не затыкает его глубоким нежным поцелуем. Каминари отстраняется минутой позже со слегка осоловевшим лицом и задумчиво роняет:
— Интересно, Мидория тоже так делает?..
Ястреб сперва не понимает, а потом до него доходит, и он смеётся.
— Там довольно безумный союз, да?
— Ты даже не представляешь.
Ястреб с широкой улыбкой покачивает пакетом с джанком, а Каминари смотрит почти одинаково голодно на него и на еду.
Судя по болезненно нахмуренным бровям, он натурально не знает, за что хвататься, пока Ястреб не ставит тарелку с огромным бургером прямо у него перед носом.
— Ешь давай.
— Мх-мфх.
У Ястреба есть привычка забираться с ногами: на стулья, на фонарные столбы, на края крыш. Вот и теперь он забирается на табурет, свесив крылья, и влюблённо смотрит на то, как Каминари ест. На середине бургера, впрочем, вспоминает, что тоже хотел в душ.
— Я быстро.
У Ястреба просто огромная ванная комната, в которой нет ничего, кроме душа, зеркала и полочки с зубными щётками над умывальником в углу. Даже если не мыть крылья каждый день, ему нужно чертовски много места, чтобы отряхивать их и давать стечь воде.
Ничего удивительного, что «быстро» он не успевает.
От струй воды Ястреб теряет возможность чувствовать оперением чужое приближение, но вот то, как сразу становится жарко и спокойно... связь не подводит. Он понимает, что Каминари здесь, раньше, чем слышит шаги, раньше, чем чувствует, как тот встаёт под воду и обнимает его со спины.
Ястреб поднимает крылья, чтобы Каминари было удобно, и накрывает его пальцы на своей груди. Тот даже ничего толком не делает, просто обнимает, дышит паром влажной комнаты. А потом мелко целует основание шеи, и напряжение покидает Ястреба.
Он откидывается затылком на острое плечо, прикрыв глаза, и улыбается.
— Надеюсь, ты не додумался войти сюда в одежде.
И Ястреб прекрасно чувствует, что Каминари обнажён, но как тут не подразниться?
Он осторожно поворачивается к нему лицом и тянется поцеловать, чуть не сбивая Каминари крылом с ног. Тот совсем не жалуется, буквально виснет на нём, несмотря на то, что сам выше, послушно отвечает, перебирает верхние перья пальцами.
Ястреб просто наслаждается тем, как они близко, кладёт ладони ему на талию, мягко подталкивая к стене.
Душно не только от пара.
Ястреб тихо шепчет, заправляя прядь Каминари за ухо:
— Ну вот, высох же уже.
Он смеётся:
— А ты меня оботри.
Ястреб молча тянется выключить воду.
Ещё с десять минут он вдумчиво обтирает Каминари, дожидаясь, пока с перьев стекут самые крупные капли, а потом прямо в полотенце подхватывает его на руки и, шлёпая босыми ступнями по кафелю, несёт из ванной в спальню.
Ястреб наконец готов дать ему всё, что Каминари попросит.
***
Ястреб буквально раскрывает его, опускаясь поцелуями по груди. Он не говорил Каминари, что полетел не только за завтраком, но тот догадывается и предвкушает. В нём столько покоя и любви в этот момент.
С Шинсо было очень хорошо, но не было так.
Он обожает Шинсо, но никогда не было момента, в котором он был бы до краёв просто полон всем этим. Им было замечательно. Он бы прекрасно жил, не зная разницы. Но теперь знает.
На мгновение сжимается сердце — что, если это лишь на время.
Ястреб быстро опускается поцелуями к паху, нащупывая в складках простыней флакон, пока Каминари выгибается с закрытыми глазами.
Сперва между ягодиц скользят сухие пальцы, и Каминари дёргается немного, уверенный, что его сейчас опять будут долго дразнить, но пальцы исчезают и возвращаются буквально через секунды — скользкие и прохладные от смазки.
И Каминари дёргается совсем иначе. Ястреб отвлекает его, посасывая головку, но Каминари всё равно весь — напряжённый нерв в ожидании того, что будет дальше.
Будто это Ястреб пускает через него ток — прямо сейчас.
Он всегда был отличным проводником.
Каминари зарывается пальцами в его волосы, гладит, сжимает, а Ястреб подчиняется ладони и наклоняется ниже, ведёт языком по стволу и медленно опускается, смотря прямо в глаза. Этот взгляд держит, не отпуская, Каминари низко стонет, запрокидывает голову до хруста, жадно насаживаясь на пальцы.
Ястреб убирает руки и поднимается выше, кладёт ладонь под колено Каминари, вынуждая раскрыться перед ним, закидывая его лодыжку себе на плечо.
— Обожаю, какой ты гибкий, — шепчет он в самое ухо Каминари, а у того нет сил на слова. — Податливый — свихнуться можно.
Ястреб медленно давит головкой, и Каминари нетерпеливо возмущается:
— Если я такой замечательный, почему ты…
И вскрикивает — потому что в ответ на его жалобу Ястреб просто входит рывком.
У Каминари закрыты глаза, искусаны губы, он откидывает голову на подушки: не потому что не хочет смотреть на Ястреба, просто он уже чертовски плохо контролирует своё тело.
Он глухо нежно стонет на каждый толчок, доверчиво раскрываясь.
— Расскажи ещё, — выдавливает он между стонами, едва успевая глотнуть воздуха, — какой я.
Ястреб хрипло смеётся, и этот звук прокатывается по позвоночнику.
— Горячий, как сам ад. С тобой хочется грешить. Твоя спина — это искусство. У тебя удивительное лицо, такое живое. Ты такой… сильный. Весь направлен в одну точку. Непоколебимый.
Каминари замечает, как в его словах внешнее сменяется внутренним, и у него начинают дрожать ресницы. Ястреб притормаживает — совсем немного — гладит скулы большими пальцами. Каминари на немой вопрос мотает головой.
— Поцелуй меня. И ещё что-нибудь скажи.
Его голос срывается на каждом толчке, а Каминари ловит слова, полные его любви. В какой-то момент Ястреб слегка тянет его к себе, гладит плечи, ищет его губы своими, а потом Каминари больше не может думать, потому что его накрывает раскалённой волной. Он скулит, а Ястреб прикусывает его губу, крупно вздрагивая, и падает в его руки совершенно обессиленный.
***
Следующим утром сонный Каминари находит на крыле Ястреба жука. Долго моргает, потом всматривается внимательнее и находит ещё парочку. Вздрагивает и треплет Ястреба за плечо.
— Это ещё что?
Ястреб приоткрывает один глаз и смотрит на жуков на его ладони.
— Ну, туда много чего в полёте набивается.
— Так не пойдёт. Идём тебя мыть.
— Ты же не умеешь ухаживать за перьями, душа моя.
— Погуглю. Вставай давай.
Каминари спрашивает, есть ли у него щётки, и Ястреб рассеянно машет рукой в сторону чулана. В душе он утыкается лбом в прохладный кафель стены и едва не засыпает снова, пока Каминари водит мыльной щёткой по его крыльям.
— Я вообще могу их просто, — он шумно зевает, — сбросить… Я только где лопатки не достаю. До основания крыльев.
— А ну не мешай мне за тобой ухаживать, — шипит Каминари. Но через паузу смягчается: — Но перья можешь сбросить, так и быть.
Остаток утра Ястреб лежит на кровати на животе, сквозь открытую дверь наблюдая, как Каминари увлечённо моет его перья. Один раз он робко пытается напомнить, что это оружие, ему не нужно пахнуть лавандой и так сиять, но Каминари непреклонен.
Когда он начинает просушивать перья феном, Ястреб роняет голову на сложенные руки и стонет.
В этой прихоти столько неприкрытой заботы, и он не знает, чем её заслужил.
***
Через месяц, когда Каминари начинает постоянно искрить во сне и, заговорившись, катать между пальцами маленькие молнии, то есть, когда он расслабляется окончательно, и новая парадигма их отношений становится привычной, Ястреб решается напроситься на знакомство с Шинсо.
— Бакубро совершенно офигел, когда вчера я положил голову ему на колени. Я так с Академии не делал. Ты дурно на меня влияешь.
Ястреб тянется потрепать его по волосам и ловит болезненный разряд тока — Каминари всё ещё пытается найти естественный баланс между своим природным электричеством и выучкой, которая не то чтобы нивелируется присутствием Ястреба, скорее просто меняется и адаптируется.
Он пытается пригладить вставшие дыбом волосы и ворчит:
— Ну вот, у меня новая укладка прямо перед знакомством с человеком, который заботился о тебе, пока меня не было.
— Ты и так всё время растрёпанный. К тому же у Шинсо такая укладка без всякого электричества.
Всё это время Каминари по-прежнему никому не рассказывал о Ястребе. И не потому что действительно не мог рассказать. Наоборот, он нашёл совершенно новое понимание покоя и безопасности; он, пожалуй, может об этом поговорить. Просто это что-то такое личное. Почти сакральное. Что хочется оставить для себя. Но скрыть то, что он постоянно пропадает, невозможно, и беспокойство его друзей становится вполне серьёзным.
Раньше он всегда соглашался встретиться, теперь — даже не через раз.
Близок тот день, когда Шинсо просто прижмёт его к стенке и устроит допрос в стиле Айзавы-сенсея.
Так что на очередное приглашение Каминари отвечает согласием и уточняет, что хочет познакомить его кое с кем.
***
Поначалу Шинсо решает, что Каминари заработался или кого-то нашёл. Но тот выглядит настолько более расслабленным, что это не успокаивает, а странным образом заставляет переживать только больше.
Когда Каминари солнечно улыбается и говорит, что, должно быть, просто выспался, Шинсо по-настоящему в ужасе. Не то чтобы он думает, что Каминари подсел на что-то, но… ладно, на самом деле думает.
Он издалека замечает огромные крылья номера пять в рейтинге, и по мере их приближения видит нервозность Каминари, напряжение в плечах Ястреба, а потом и ответ на свои вопросы.
Цепочку, которую Каминари носит со школы, тот всегда снимал и прятал перед тем, как раздеться. Тонкая вязь над воротником так долго, сколько Шинсо его помнит.
И впервые за годы знакомства, включая то время, что они были парой, Каминари держит её снаружи.
И даже если бы он не был наблюдательным, у Ястреба красные крылья, у Каминари на цепочке алое перо.
— Привет, — Каминари быстро нервно обнимает застывшего Шинсо за шею и отстраняется, неловко топчется, но всё же указывает на своего соулмейта. — Это… ну, ты и так знаешь, это Ястреб. Ястреб, это Шинсо Хитоши, мой лучший друг.
— Приятно познакомиться, Шинсо Хитоши. — Ястреб церемонно кланяется, и на добрые полминуты опускается полная тишина.
А потом Шинсо отвешивает Каминари подзатыльник.
Тот обиженно вскрикивает:
— Эй, за что!
— Идиота кусок, ты меня чуть с ума не свёл своими выходками! Я волновался, на стену лез от беспокойства, а ты!..
***
В принципе Ястреб понимает его возмущение. Кроме того, у него вьетнамские флэшбеки в каждый разговор с Сотриголовой о Каминари. Шинсо ругается точно как их классный руководитель. В какой-то момент он напоминает себе, что это ещё и бывший его электрической штуковины, и смотрит с интересом, потому что не понимает, как это произошло. Он непосредственно вклинивается с вопросом в поток ругани:
— Как вы вообще сошлись?
Шинсо осекается.
Каминари возмущённо искрит.
Вопрос со всех сторон неудачный, Ястреб сам понимает и беспомощно поднимает открытые ладони.
— Я не хотел никого обидеть! Тихо, тихо, не надо насилия.
Шинсо абсолютно серьёзно начинает:
— Если ты разобьёшь ему сердце…
Ястреб перебивает, разводя руками:
— Каков отец, таков и сын.
— Я… В смысле?
— С Сотриголовой, говорю, имел подобный диалог неоднократно.
У Шинсо на лице мелькает такая отчётливая гордость, что даже посмеяться не получается.
***
Когда позже этим днём они наносят визит Айзаве и Ямаде в сопровождении Шинсо, флэшбеки становятся реальностью.
— Не прошло и двадцати лет. Наконец ты вынул голову из песка и взял на себя ответственность за своего соулмейта вместо того, чтобы портить жизнь и себе, и ему.
У Ястреба на лице отражается мучительная работа мысли, и он уточняет:
— Ты меня что, похвалил только что?
Айзава отмахивается. У него никакого желания разжёвывать, насколько он не одобряет, что столько лет Ястреб изводил и подвергал опасности его ученика, вместо того чтобы защитить от своего психопата.
Ну. Хорошо, что одумался.
— Я прикончу тебя, если ты накосячишь снова.
— А я говорил, — обращается Ястреб к Шинсо, который наблюдает за ними с нескрываемо хищной улыбкой.
«Когда я успел так нагрешить», — спрашивает себя Айзава каждый раз при виде своих выпускников.
Вслух в том, что он обожает их всех, он не признается никогда и никому, конечно.
***
При выборе квартиры Ястреба вообще не занимал вопрос лифта. Теперь же он иногда пользуется им с Каминари, и неожиданно запоздало оценивает то, как медленно он движется.
У Каминари каждый нерв перегружен током, что делает его напряжённым, подвижным, слегка пугливым; это просто его природа — зато как моментально он реагирует на прикосновения.
Больше всего Ястребу нравится толкать его к стенке лифта, успевая показать немного звёзд, пока они едут на нужный этаж.
Никогда ещё он так не радовался необходимости занимать пентхаус.
Каминари шумно жалуется, пытаясь отдышаться и хоть как-то пригладить растрепавшиеся волосы:
— Ты используешь побочку моей причуды!
***
Они не патрулируют вместе, но, как будто судьбе было недостаточно замкнуть их друг на друге, однажды их обоих вызывают на место одной крупной заварушки. Что тоже не должно удивлять: туда стянули всех героев первой десятки, и, чёрт, давно Каминари не бился плечом к плечу с Бакуго, Тодороки и Мидорией. Честно говоря, радости в этом мало, потому что сражение по-настоящему тяжёлое, совсем как во времена Лиги.
Отдельные отряды всё ещё терроризируют Японию, но впервые понадобилась вся верхушка сразу.
К счастью, никто не пострадал.
Каминари настолько отчаянно трясёт, что Ястреб плюёт на камеры и то, сколько журналистов перед ними стоит — и обнимает его за плечи. Каминари вздрагивает, слишком привыкший скрывать их связь и отношения. Ястреб закрывается крылом от фотографов, и Каминари косится на алые перья. Ожоги очень медленно сходят с них, и он пытается сосредоточиться на оставшихся пятнах. От одного только объятия ему сразу становится легче, и он утыкается лицом Ястребу в плечо. Даже если бы их было видно за крылом — прятаться уже поздно.
Ястреб тянется к его уху и шепчет:
— Я горжусь тобой.