Work Text:
― Письмо! Госпожа Уокер!
Вики не оглядывается: зал Совета не терпит сомнений, даже если ты пока что провожаешь всех пришедших. Даже строгая, отстроенная Цитадель кажется расхлябанней ― теперь на улицах торгуют в основном демоны, не боясь почти ничего — разве что голод лишит их способности не додавать на сдачу медяки. Разумеется, Уокер может вмешаться. Её небесные крылья ― теперь на Земле пара лет, как с ней ― больше не нужно рвать.
Она ведь слишком занята для Водоворота: совещания, расписания, свиток за свитком, которые доверяют лишь молчаливым драконам с уздечкой, смазанной настойкой для временного ослепления ― у Цитадели огромные площадки, те не разобьются, разнося кипы документов во имя конфиденциальности. Теперь слишком многие в «общей столице» научились видеть сквозь эти подобные красивым стекляшкам глаза.
― Это приглашение!
Три раза. Вики чуть приостанавливается на последнем, но поворачивается настолько, чтобы можно было узреть сиреневую серьгу в ухе.
Посыльный неловко запыхивается, Вики вспоминает: в пятом классе ненавидела свои кудри, поэтому мама покрасила их со светлым мелированием. А у посыльного те пшеничные. Схватить бы, дёрнуть ― как бы расширились его зрачки? Нужно спросить Мими как-нибудь. Она не смутилась бы такому её порыву. Разве что разрез глаз... На Земле она ходила к девочке, которая хотела бы стать белой: у неё был выбор, носить ли ей учебники или просто дать денег. Вики сделала обе вещи с разницей в два года.
― Это на послезавтра! ― что ж, он хотя бы знаком с той, кому несёт письма. — Будет бал полётов на драконах!
Вики почти готова выгнуть бровь: она уже неплохо справляется, указывая этим на абсурдные заявления. Красноречие ― тоже важно, особенно ей, сопровождаемой одобрительными кивками в Совете. Или наоборот, лучше бы отвернуться, не теряя времени: тем, кто появляется здесь не больше семи раз, нельзя считаться достаточно опытными, если они не познают это безразличие в качестве отказа.
И вот знакомый почерк: Мисселина. Мими ни за что не будет донимать её чем-либо посерьезнеё посвящения, как и она её ― бессчетными докладами. Посмеяться над содержимым? Вики хмуро берет письмо и отмахивается: свободен.
Мисселина хотела её видеть? Ту, кто была для них ни во грош? Нет, явно личное. И она какая-нибудь тридцатая из тех, кто не страшатся напоминаний в письмах. Знала бы мать, как быстро ей это прискучит...
Но пальцы сами прячут письмо поглубже, под воздушные слои, под складки одеяния, почти к коже. Мисселина пишет на такой же мягкой бумаге, как и она сама.
Вики поплотнее запахивает полы расшитого плаща, осторожно перетягивает завязку на разрезе между крыльев: впереди открыто окно и лучше сказать, как неприятно она озябла.
***
― Вина? ― по щелчку пальцев Мими поднимает в воздух графин, наливая им по бокалу. ― Помнишь, как переводится?
Теперь Вики легко распознать их все: никто не запретит любой хороший алкоголь, даже если он не берёт их, подобно глифту.
И легко понимать язык Ада ― год назад у них было больше времени. Но молчит дольше, за сгибом локтя прикрыв глаза.
― «Забвение тешит». Смертная, создавшая его, попала в рай ― её завистливый, заработавший на этом деле супруг обвинил её в колдовстве.
Мими задумывается:
― Ну почти. Он просто запер её, а вот демоны приняли облик его братьев, уговаривая отдать ключи Инквизиции. Он боялся, что те найдут у него гороскоп, а не доказательства против жены. Но ему, кажется, было не нужно ― он бы сам…
Вики кивает.
И раскидывает ноги по ложу: в душном саду ей хочется лишь спать.
Спать…
Сны…
Она вспоминает про письмо: прочла до прихода Мими.
«Знаешь, дорогая Вики, мне снилось, как ты обманула меня. Но мне стало легче. Извини, если тревожу ― это был излишне чёткий в пророчестве сон. Я буду завтра у...
Ты знаешь, где это».
Надо же, не вымарано.
Вики почти усмехается.
И наконец-таки засыпает.
Она знает, какой увидит Мисселину.
И не ошибается: та молчит, но смерть Геральда правда иногда делала её похожей на статую, замершую так, словно при планировке ступеней Источника она там всегда и была ― изваяние как оно есть.
Только перья на крыльях, волосы и одеяние ― вот что остается напоминаем: живая ангелица. Теперь уже правда ― древняя.
Настолько, чтобы не взирать с интересом на склоки.
Три покорёженные статуи не покрыты мхом, но Мисселина им пахнет: убирала.
Источник так и журчит, словно вода в нём такая же, как и с каждого парящего островка.
― Здравствуйте, ― Вики осторожно садится на нижние ступеньки, но расшитый плащ теперь всегда свернут: узнаваемый, а значит, должен быть чист. ― Вы хотели бы что-нибудь добавить?
«Переписать заявку», «перенести встречу», «получить допуск на заседание» ― это могло бы звучать так же вежливо и холодно.
Вики пытается справляться с этими нотками в голосе ― как ни давила на неё работа, но она так и не погребла что-то мягкое, беззащитное, что ворочается из тысячи сочувственных слов, которые подошли бы той, кто утешала много больше всего будущего выпуска.
Мисселина не смотрит на неё ― явно бережёт даже сейчас. Всё же это море глаз с шелковым взглядом, это трепетное сострадание — тоже оружие. Особое. Тот, кого оно прошило первее клешней субантр был не первым. Увы, она явно берегла эти глаза для смертных: сквозь них в тебя пропитывает вера.
— Во сне у тебя были мои глаза. Ты знаешь, что они могут?
Вики перебирает десяток вариантов, но все ответы слишком едкие.
― Нет.
― И во сне... Ах нет, прости. Я... я не должна…
Вики подпирает подбородок кулаком, глядя вниз, в черно-болотные глубины пещеры.
― Говорить или напоминать?
Сейчас она вспоминает, что этот день вообще-то свободен: для всех она занята лишь по поручению Совета, а тот... Удивительно, но теперь они также могут отдыхать.
Странно, непривычно, словно Цитадель вся залечила все сломанные кости зданий или выкашляла весь гной грязи из этого уже не столь величественного нутра.
А весь её отдых, тем не менее: заметки, долгий облет знакомых мест, банкет, недолгий сон вдали ото всех да вот, попытка соблюсти такт с чужим горем.
Или ходячей совестью?... Это всё же Мисселина, ходя и он бы… впрочем, неважно. Здесь будет вернее оставить место не для кома в горле, который сошел лишь после долгой-долгой столичной рутины.
― Нет, это лишнее, дорогая, ― судя по голосу, Мисселина наклоняется к ней, Вики раздраженно дергает крылом, упреждая тёплый, но фамильярный жест. ― Мне наверняка показалось, Виктория. Всё-таки в одном крыле был пожар, а ты предпочитаешь облетать всё... наедине.
С каждым словом голос Мисселины становится всё мягче, воздушней, словно её обдувает успокаивающий ветерок. Если Мисселина говорит всё мягче — значит, совладала с собой.
С усилием? И это «Виктория»…
Уокер резко втягивает носом воздух и оборачивается:
― Вы. Ангелица, что древнее Кроули. И вы теперь хотите лебезить? Или что за намёки? Восстанавливать школу приходится Мими. А она не посмеет вас подчинить.
Мисселина охает и отнимает кулак от груди.
Моргает: но без слёз.
Как говорится, молодец, Вики, что не оказалась демоницей, ты была близка. Кажется будь жив Мамон, ей пора было бы его послушать ― сразу бы осознала всё выгорание, хотя здесь его так не назовут. Но ничего, словечки те самые, чтобы нахвататься и не уподобиться кому-то навроде Эрагона.
Вики злится за свою же резкость.
― Прости, что не говорю столь прямо. Но у тебя пепел на крыльях. Словно ты... Или нет?
Мисселина ждёт и Вики раскрывает оба крыла, мягко окутывая себя: и правда. Пепел мажется, особенно за плечами. Вики отгибает крыло, но тут же отнимает руку: тот втирается в смуглую кожу.
― Я не могла сегодня запачкаться.
Мисселина вздыхает и наконец-таки встаёт, высясь над ней: теперь уже не онемело-скорбящая, а в бликах на раскрытых крыльях ― над своей, над её головой ― трепетно глядящая, но мудро взирающая на некогда смертную. Теперь правда: древняя, знающая.
Вики поднимает голову, видя её полную вернувшихся сил улыбку и пытается улыбнуться помягче в ответ: Мисселине бы меч да весы. Все бы поверили, что она покарает справедливее всех.
Ответ и правда кажется стилетом в сердце:
— Это твой новый дар. Ты меняешься, Виктория. Тебе пора отдохнуть здесь, прежде чем идти к водовороту. Это... это срежет корку с твоих ран.
***
Вики не верит, ворочаясь на ложе: Мими зевает и кивает, думая, что она ещё о чём-то рассказывает.
Она почти переспросила.
Но Мисселина махнула рукой, словно указывая направление и от одного её взгляда стало ясно: такой отблеск в глазах означает, что она должна всё испробовать сама.
Пепел на крыльях.
Возможно, способность, знак.
Но чего? Прошлого?
Пепел войны? Нет, конечно, можно поверить, что Шепфамалум взял бы себе хоть Люцифера, но тот... Виктории, как она иногда к себе обращается, уже не очень в это верится: в нём оказалось лишь ― как же сложно было лгать первое время ― огромное уязвлённое эго и ноль понимания, что за власть нужно платить. Вики вот носит ритуальный кинжал с излишне огромной рукоятью и почему именно он, а не другой ― не позволяет узнать ни Мими, ни матери. Мими теряет время, проверяя занятия и учебные планы, видятся они лишь вечерами каждые три дня, а ещё отвечает «о, несомненно» с приклеенной улыбкой ― и разумеется, множеством бодрящих снадобий, которые прячет кто-нибудь ото всех. Теперь в школе иные преподавательницы, может быть, ищущая себе место Лилу?
Мисселина всё равно не сдержала бы свою нравоучительную натуру, но увы, даже она не справляется.
Мисселина, что же такого ты говоришь? Сад…
Мими сползает на подушки, Вики расправляет её волосы по краям: она едва успевает оставаться или наоборот, успевать за ней, наскоро чмокающей на прощание.
И наскоро подхватывает плащ и подушку.
Лететь предстоит недолго, наверное, проще дойти и сделать с десяток взмахов на задний двор школы, но она очень торопится.
Ночь забирается под ткань теплым ветром, и Вики вздыхает. Наверное, здесь есть аналог курения. С видениями или чем-либо ещё, что дают ощущения поярче тех, что она испытывала бы раньше.
Но пепел здесь не спутаешь. Вики показала то, что осталось и Мими даже отвлеклась от планшета с кучей листовок. И задумавшись, кликнула ― всё же теперь было можно ― своих принявших людской облик слуг, повелев стелить под открытым небом.
Вики торопится: увы, Мими ошиблась, и они обязательно поговорят, но не сейчас.
Изваяние в белом круге колет контур единственным рогом ― Мальбонте условно проколол небо, но не грудь Шепфа.
Теперь эту статую зовут статуей Нового Закона, а на них с Мими смотрят как на реформаторок, но сейчас там лежат цветы ― те, кто ушли вслед за Мальбонте, тоже были чьими-то сестрами, братьями, возлюбленными и детинями. Казнить оставалось почти некого ― и странно, что пока без покушений. Даже пока что не глядят на неё с немым укором. Мать как раз говорила, что ждет подобного из-за её повышения.
И добавила с невыносимой улыбкой, что они всё более похожи.
Вики нарезает круг и вдыхает воздух: не ходить? Что ж, здесь вечно всё цветёт, а она при случае заявит, что летела вполне высоко.
Коротко замахав крыльями, она падает на траву перед входом, ожидая ветерка.
Страшнее ли это место того, где был рог? Вики быстро успокаивает себя: сопоставимо.
Мысленно вымарывает прицепившееся, канцелярское «с фактами».
И подумав, снимает цепочку для амулетов, бережно заворачивает их в плащ.
Вставляет в застёжку вырванное с лопаток, у не такого болезненного основания на ребрах, перо.
Лишь бы без посторонних глаз.
И раскачивая цепочку, идёт вдоль изгороди.
Пепел? Что ж, на этом перышке она его не оттирала.
Пеплом не тянет ниоткуда, хотя школу атаковали буквально везде, как бы вся пропитанная скорбью зелень ни пыталась зарасти, прикрыть за считанные минуты собой получившиеся воронки.
Вики отмечает лишь одну обгоревшую ветку. И выверенным движением замахивается в сторону того, что несёт в себе энергию боли. Касание даёт ощущение крови везде: да, Эрагон, твоя сестра умерла в муках.
Вики кашляет, но проводит пером по листочкам.
И... возвращается к статуе, практически падая за ней без сил.
Глаза закрываются сами, но Уокер пальцами нащупывает перо: знание. Вот чего не решается дополучить Мисселина.
Сжав в очин пера в кулаке, она выдыхает: что-то будет.
Больше подумать не удаётся.
Вики снова в доспехах, пепел теперь почти весь на ней, а не только на крыльях вокруг месиво, вокруг раздробленные кучки плоти, лязг, субантры и смерть.
Судя по мягкости, она наступила кому-то на волосы. Возможно, эта или этот «кто-то» пока не мертвы.
И вместо оружия ― перо в её руке.
Вики замахивается.
И всё... застывает.
Мальбонте замирает.
Мисселина не успевает спасти Геральда, но субантра катится вниз, так и не долетая до него.
Люцифер не успевает принять демоническую форму.
Дино рвётся к Энди.
А взмах не запускает ничего заново.
Просто... Вики не понимает, как одинаково смотрят ещё миг назад такие полные боли-гнева-ярости лица.
Она оборачивается: Мамон, извечно хитрый одним обликом, Мамон, блаженно смотрит вверх. Мать улыбается нежнее, чем в самых нежных воспоминаниях и на снимках.
Мальбонте над нею…
На ладонь Вики срывается слеза.
А затем шипящее от огня небо гаснет.
И во мраке Вики слышит непонятный шёпот, сливающийся в теплый, согревающий каждой каплей дождь.
И во мраке ей становится иллюзорно тепло и легко.
Вики просыпается на рассвете.
Подбирает ― наверное, теперь это так ― амулет.
Оглядывается на сад, поднявшись повыше.
Стирает со свалявшихся за ночь кудрей росу.
И резко перерезает дорогу зевающей Мими.
— Нет ли почты?
Мими мотает головой: глядя за спину, где уже разобрана её почта, перевязаны тесьмой свитки для сбора преподавателей и прикрыто черновиками вновь нуждающееся в уборке пятно от фарфоровой кружки. Кажется, за что-то такое они должны ревновать подруга подругу к работе.
― И посыльных тоже.
Целует чуть медленней, но убегает быстрей.
Вики хмыкает.
И идёт к Водовороту пешком.
Кое-что нужно сделать без официальных прошений.
Теперь она лучше разбирается, что за задания ей нужно выполнять.
Мать спокойно кивает на такие отлучки на Землю: всё же Вики пытается возвращаться туда не для развлечений. Хотя отдых там заметно отвлекает.
Если, конечно, она не оказывается в офисах и иных пропитанных духом канцелярита местах.
Ей сложно удержаться от параллелей.
***
Ангелица и демоница у Водоворота стоят чуть поодаль.
Тени под их глазами показались бы Вики зловещими, стеклянно-серые и багрово-алые глаза, когти, не втянувшиеся явно после горячего спора — угрожающими, нездешними.
Но вчера она видела трех таких же: одна обмахивалась крыльями, разгоняя жар вокруг себя, ибо мерзла после долгих лет в Аду, вторая смаковала подробности сплетен на демоническом с ангелицей с небесными крыльями в серых разводах, которая отчего-то ёё понимала, а третья пыталась втянуть роговые челюсти, но неизбежно сердилась и оттого шепелявила так, что на неё смотрели со скучающим видом ― ну хоть бы попробовали в простейший облик. Последняя как раз была ростом с два размаха крыльев.
Вики удерживается от усмешек и просто ждёт.
Демоница оборачивается первой, её когти на глазах становятся смуглыми руками, а глаза ― маленькими, светло карими, почти солнечными. Идеально, чтобы довериться. Ангелица же напротив, юна, но величаво смотрит на неё сухим бледным лицом.
― Мисселина велела передать, что вы уже знаете, кто это.
Ангелица мягҡо шепчет, но этот шепот ― сразу ясно, чья ученица: та же манера добить с дрожащими губами и не вздумать дрогнуть.
― От вашего решения зависит, стоит ли эта смертная милосердия.
Вики вдумчиво кивает.
И складывает крылья.
Водоворот всё равно не притормозит, как их ни раскрывай ― только ноют маховые перья. Виктория задумчиво, позволяя себе такое лишь с Мими, приподнимает близко сложенные крылья за спиной: у Геральда было много тех, кто ему весьма заслуженно доверялись.
Эти двое тоже не удерживают её от параллелей.
Возможно, уже не таких трагичных.
На Земле они с Мими ходят максимум на драмы со счастливым концом.
Никому не нужны зловещие видения о том, как погибали те, кто могли бы сидеть рядом с ними.
***
В руках у Латики ― таблетки.
Школьный туалет ― не столь надежное место, но здесь они специально появляется редко, так же специально держится за сари и вообще притворяется, что не знает английский. Всё через переводчик, пожалуйста, я знаю лишь диалект соседнего штата, он прекрасно подходит для гугла, не понимать, мисс, эта просьба, не понимать!
Разумеется, смартфона нет ― тот спрятан дома, чтобы не возмущались ни мать, ни дядя: брат болен, более, да посмотрите на неё, да что за глупые фонды, сбор не помог, этого мало, мало!
Латика после этого достает телефон ночью: в мессенджере она удалила это сообщение, но дядя уже вызвал её на разговор — сидел, кривил губы.
― Тут тебя даже не пристроить. Нет, я ведь не скажу матери, но ты... Я давно закрываю глаза на то, в чём ты ходишь, с кем болтаешь, даже инстаграм твой не выдал. Посмотри, ― жестом он указывает на счета, ― увы, ты не дура, ещё и эгоистка. Но я не могу даже нарушить закон, чтобы всего хватало. А вот ты... Я видел комментарии. Я знаю, сколько они заплатят ― если ты никому не скажешь.
Латика тогда кивнула.
И молчит-молчит-молчит о ссылке: дядя её удалил.
Дал понять, что не осудит, если она не попадётся.
Латика смотрит на аккаунт.
Чистит историю.
Видит утром брата.
Смотрит на дешевую помаду.
Ей не нужно показывать лицо ― и вообще, это будет приятней, чем парень, который в том клубе обещал одно, а на деле чуть не придушил и буркнул, что она такое бревно, а все от его шипков ещё были мокрые! Текли всегда, не то что она!
Он что-то рявкнул и про прыщи, но Латика уже убегала: тот запутался в штанине.
Помада дешёвая, а комментарии не равны реальным синякам на бедрах, да?
Брат пьёт ещё больше таблеток.
Дядя всё реже с ней заговаривает.
Мать всё чаще надрывает всхлипами свой крик.
Латика сейчас смотрит на таблетки: вчера кто-то лайкнул все выложенные фото. Без лица.
Даже родинки замазаны.
Если что ― дядю не посадят, скажет, что это от бедности, что она сама, всё сама!
В этом штате будут судить лишь распространявших и хранивших.
Латика слушала весь вечер мать, как сквозь толщу воды: пока был жив папа, они не продавали дом, бизнес, не ждали очередь на переливание крови, даже бассейн в доме был.
Но да, здесь лучше, ибо на родине их бабушки и дедушки не все торопятся, узнав о том, что девушка, которую раньше рассматривали как выгодную невесту, живет по законам иного континента.
Особенно когда у неё нет приданого.
Зато есть дядя, который покажет все фото в купальнике, если при случае Латика вздумает отказать.
Таблетки. Начинать сейчас и так целый месяц. Хотя бы встреч пять. Чтобы точно хватило ― дядя обещает прикрыть.
Латика слышит скрип двери.
И слишком поздно понимает, как выглядит зарёванная она с таблетками в руках.
***
Вики ловит взгляд: по заданию — одноклассница или просто виделась несколько раз.
Толстовка, топ с какой-то глупой, но дружелюбной надписью, кроссовки с переливом шнурков от синего в фиолетовый, а затем ― в лиловый.
Так, одна таблетка крошится под подошвой.
Виктория просто и да, без обиняков дергает ручку на себя, запираясь со встревоженным видом:
― Он идёт! А у меня первый день! Он снимет и покажет всем! И тебя тоже!
Один глоток. И ещё три таблетки ― в ладони.
— О, обезболивающие! Ещё и три! Две ― мне, за знакомство!
Латика, вот как её зовут. Ну уж нет, девочка, обойдешься без мучений, решает Вики.
— Ты... Они же…
Вики оборачивается ― вовремя наступила на улику, не зря ждала чего-то подобного — и дергано прижимает Латику к себе.
― Тш-ш! Я не хочу, чтобы нас слышали!
Да-да, ей не просто придётся жить. Но ещё и сделать всё, чтобы забыть о причине, по которой Вики знает её ближайшее будущее. И невидимый плен из условного сутенера туда точно не входит.
Латика пытается увернуться, но Вики уже её опередила: никаких таблеток! Да и остального тоже ― у неё есть работа и дальше…
— Я приду ещё в больницу. Брат ведь в госпитале у сквера, не так ли?
Обескураженная, Латика лишь кивает.
И приходит к стойке ресепшена за полчаса до окончания посещений. Одна.
Вики, доселе гулявшая в облике двенадцатого размера и ― Земля всё же просит не слишком вольничать с причёской — двумя пушистыми косичками, машет ей рукой.
Неплохо.
Под видом медсестры да, оказывается всё ясно: реанимация. Вздохи врачей, которые недовольно хмыкают в срочной операционной, «сатурация нестабильная», «дышит не самостоятельно». Она вовремя.
По-своему.
Латику не пускают, Латика ― да, Вики теперь может и такое ― подталкивает экран телефона сугубо в сторону острого края столешницы, рыдает, не сумев вспомнить дядин номер.
Ослабшая, притихшая, она виснет на Вики.
― Он скоро окажется без боли, ― осторожно начинает Вики, ― и если ты будешь жить не для родных, то всё сложится хорошо.
Латика рвётся дальше, Вики шепчет ей в ухо:
― Иди сюда. Ему не будет больно, если ты позволишь ему уйти. Дядя не будет над тобою властен.
Туз из рукава на месте.
Да, Вики близка к демоническому, вот уж точно.
И потому умеет уговаривать, увещевать, угрожать.
Пускай последнее настигнет дядю Латики не так, как она о том мечтает.
Вики осторожно отходит в сторону. Латика не двигается, тупо моргая.
А Вики теперь в срочной операционной, но всё та же медсестра: держит шприц, глядит на улегающиеся волны сердцебиения, пульса, кардиограммы.
И вот, невидимые крылья наконец-таки раскрываются.
Да, Латика поймёт позже.
Выплачет, осознает эгоизм родных, расскажет полиции про шантаж дяди и да, вернется к дизайнерским курсам ― быть может, с лучшим рендерингом проектов любой школы и больницы, чем когда-то она. Таким правда полагается грант.
Брат Латики шевелит глазами под веками: боль, злость, беспомощность ― не с таким попадают в Рай, но в этом и её суть. Решать. Возможно, на нём лишь печать долгой болезни, которая корёжит душу.
А Вики со своими пепельными крыльями остается уже в истинной форме: теперь пепел, незримый, парит по палате, покрывая всё вокруг.
— Латика! ― мычит мальчишка. ― Латика, иди! Живи!
Доктор понимает его, понимает одна ассистентка анестезиолога ― они из того же штата, что и Латика. Вики коротко дергает углом рта и медленно склоняется над умирающим.
Глядит сквозь его веки и показывает, вся вдыхая новую способность и выдыхая её заново вокруг, пачкая видимой ей лишь сажей лицо.
― Там будет лишь облако, там будет лишь счастье, я новое воплощение Тары, иди ко мне.
Эта ложь о несуществующей богине точно будет во благо.
Светлые облака, уютнее и прекраснее дома, любовь, много блаженства, все неизведанные принятие, любовь сквозь каждый листочек — ей, узревшей даже краешек владений Шепфа, уже всё известно, уже прекрасно удаётся ходить на такие дела.
― Не будет тоски, ибо будут лишь достойные тебя, любимые, нужные. Там и папа, он давно ждёт, видишь?
Наяву он хрипит, дёргается в агонии. Вики пытается отсчитать: минута? Наверное. Ещё минута усилий, он, кажется, уже поддаётся.
Сквозь живот Вики проходит рука, сияет Водоворот, вторая рука проходит сквозь сердце: откачивают уже немало? Никто даже не кричит, забыв, куда она пропала.
Вики берёт лицо смертного в ладони: не бойся, иди, ты узреешь всё, что любил, Латика не будет долго плакать.
Разумеется, о том, что она первое время ― три земных года, не меньше ― будет на него зла чуть меньше, чем на дядю, Вики умалчивает.
Милосердная ложь ― чтобы ускорить упокоение мятущейся в страхе души.
Та наконец-таки возносится: гораздо быстрее Вики, медленным взмахом пепельных крыльев, обозначающих готовность к полёту.
Увы, она слишком заскучала на Земле ― хотя задание да, требует смекалки и мастерства: про отговоривших от смерти и утешивших безнадёжных в один день иногда говорят ещё целых три небесных рассвета.
Увы, ей порой нужно что-нибудь опасное: больше пепла на крыльях, мягче слова, хоть всё это и выматывает ― добрые слова, иллюзии, множество воспоминаний.
Хотя сначала ― пара формальных благодарностей.
Мисселина в своей безутешности оказалась по-прежнему прозорлива.
И Вики обязательно покажет ей этот пепел, эту пачкающую всё отметину новой способности.
***
В сапфировом небе, в остывающих светильниках и мерцании глаз кажется, что всё также: и ночь, подобная прежним, и тепло тела, и сонно моргающие тёмные глаза: Мими ещё не зевает.
Она уже ответила на все отчёты, сверилась с полсотней расписаний и смыла с лица эту яркую, но вежливую и властную улыбку. Кажется вообще, что это первые их такие ночи без усталости, с попытками Вики говорить на демоническом без акцента. С надеждой, что у них хватит времени между расписаниями ибо вечны не только их годы, но и время вместе. С незнанием, что отстроить разрушенное больше некому и тех, кто подсказали бы, тоже мало.
Вики снится канцелярия, ворох бумаг, и мать, просящая пересказать ей разговор с Мисселиной.
Проморгавшись, Уокер чуть хмурится: нет, мать подождёт. У той хватает дел. Даже сейчас она бы требовала явиться к ней, оспаривая решения очередных делегаций из Ада и Рая.
Утром, всё утром — даже мать и её совпадающие с устремлениями Вики амбиции.
Канцелярия спит, пока Вики отдыхает под крылом Мими.
Новости разносятся по школе, часть — горит в сиренево-зелёном пламени светильника, в котором Мими сжигает документы: Вики это кажется милее всех каминов и шредеров, но что взять со смертных?
В её отсутствие Мими наотбирала записок на занятиях, которые да, правда выходят в эдакий фон для сплетен.
В одной из них говорится о двух новых Непризнанных, парне и девушке, что обращаются друг к другу, ещё не понимая, что в мире ангелов и демонов не существует понятия языка, как бы давно они друг друга ни знали.
Они из разных земных народов и прадеды их, как успела хихикнуть на это Мими, убили бы и своих детей за простое общение их потомков — чтобы даже не смели иметь в душах никакой иной, кроме их “праведной”, веры.
Глупо, глупо.
Вики закрывает глаза.
Записка горела медленно, хотя Вики да, не собирается ничего скрывать.
Её интересуют лишь те, кто попадаются на более грандиозных задумках.
Непризнанные, при жизни даже самые верующие или веру отрицающие —какая разница, если им предстоит пройти нечто большее, чем ответы на вопросы о высших силах.
По правде говоря, разбираться в том, кто они такие, эти новые Непризнанные, ей совсем не интересно. И почему те помнят свою жизнь с детскими воспоминаниями о воплощениях зеленой Тары — тоже.
