Work Text:
От миски поднимался густой горячий пар. Осторожно, чтобы не обжечься, Мемфис втянул носом воздух — пахло непривычно, то ли рыбой, то ли морским водорослями, варёным жиром, смолой, чем-то горьковатым. Не противно... просто непривычно. Не то чтобы Мемфис был переборчив в еде, так что, зажмурившись, он набрал в рот побольше варева и поспешил сглотнуть.
Не просто горячо — раскалённый ком опалил горло, провалился в живот и расплескался бодрящим теплом по всему телу, так что Мемфис под тяжёлым меховым одеялом невольно вздрогнул.
Мелкий ассасин, соорудивший себе целое гнездо из тряпок, шкур и тёплых накидок, выразительно скривился, а высокий имучаковец (кажется, Хинахохо, но Мемфис не был до конца уверен — все имучаковцы походили друг на друга, нечеловечески сильные, синеголовые и просто неприлично длинные) добродушно усмехнулся:
— Ну, как?
— Горячо, — честно ответил Мемфис. Осторожно отпил ещё и кивнул: — Вкусно. Хотя я бы добавил соли.
— Пипирика варит лучший в племени суп из морского короля! — просиял Хинахохо, а затем нахмурился. — Погоди, что добавил?..
— Соль, — повторил Мемфис и не нашёл в лице собеседника признаков понимания. — Такая... такой белый порошок, который добавляют в еду, чтобы она была вкуснее.
— Вот как, — Хинахохо выглядел заинтересованным. — И на что она похожа?
— На... морскую воду? Только менее горькая, и вкус в несколько раз сильнее.
— Но если сварить суп на морской воде, получится невкусно.
Вместо ответа Мемфис пожал плечами. Как готовить пищу, он себе представлял неплохо, но совершенно не мог объяснить, почему она становится вкусной. В конце концов, он был химерой, а не аристократом — а если бы генерал Барбаросса когда-то не взялся за его образование лично, вероятно, до сих пор бы писал «нож» через «ш», — откуда бы ему было знать, как работает соль? Вот сам Барбаросса, наверное, мог бы рассказать. Он знал если не всё на свете, то уж точно больше половины, и не брезговал делиться этим знанием со всяким, кто готов был слышать и слушать… Однако он застудил спину и теперь лежал лицом в подушку, сцепив зубы, чтобы не издавать вообще никаких звуков, способных превратиться в тихий предательский скулёж.
Если бы кто-то спросил Мемфиса, тот бы ответил, что генералу, вероятно, стоило не задирать нос и тащиться от самого подземелья Валефора до стоянки племени в полном партевийском боевом облачении, а одолжить у имучаковцев тёплую одежду, как только стало понятно, что согревающие чары Фалан развеялись без следа. Глядя на Синдбада, без зазрений совести выпросившего меховой плащ себе и накидки ассасинам, Мемфис осторожно уточнил, не найдётся ли пары лишних курток и для них с Барбароссой.
Куртки нашлись, и, вдобавок, перекинувшись друг с другом парой громогласных шуток, северяне откуда-то вытащили для него большую тёплую шапку. В ней было почти ничего не слышно, зато начавшие отмерзать уши мгновенно согрелись, за что Мемфис испытывал неожиданно сильную благодарность. Раньше он гордился своей холодостойкостью, как и всеми возможностями, полученными после экспериментов — оказалось, что она очень относительна. Это был полезный опыт.
Барбаросса ничего не сказал, только посмотрел так, с презрением, и демонстративно запахнулся в свой плащ.
Теперь он лежал под тяжёлой мохнатой шкурой, придавленный сверху прогретыми в костре камнями, и глубоко дышал, стараясь ничем не выдать боли, а улыбчивый Хинахохо собирался лечить его каким-то местным способом. Это Мемфис тоже находил в целом полезным опытом.
Огонь тихо потрескивал. Мемфис пытался вспомнить, когда ему в последний раз было так спокойно, как здесь — на краю света, в королевстве вьюги и льдов, один на один с осознанием, что Паучья принцесса Партевии переиграла их с генералом Барбароссой на два хода вперёд и открыто вернуться на родину не получится, что их отправили сюда не ловить преступника, их отправили сюда умирать, — и не мог. Под бурчание бывшего шамлашского ассасина он дышал влажным нагретым воздухом, пил горячий бульон без соли, смотрел, как Хинахохо сменяет остывшие гладкие камни на спине Барбароссы вновь нагретыми, и чувствовал себя настолько живым впервые с тех пор, как покинул стены лаборатории.
Хинахохо в очередной раз составил камни и задумчиво потёр подбородок:
— Ладно, дальше надо разогнать кровь, что думаешь? Слышишь меня, Барбаросса?
Он аккуратно похлопал своего вынужденного пациента по плечу, но добился только выдохнутого сквозь зубы:
— Слышу.
— Ладно. Что ж, я натру твою спину мазью. Шкуру придётся снять*, — Барбаросса тихо и зло фыркнул в подушку, — потом верну, но пока будь готов, что станет немного прохладнее. Вы, южане, такие странные, честное слово.
— Кто ещё тут странный, морда желтоглазая, — буркнул ассасин из своего угла, но Хинахохо то ли не услышал, то ли не счёл нужным отвечать.
Наверное, Мемфису стоило ожидать, что кроме шкуры на Барбароссе нет вообще ничего, но почему-то он всё равно удивился. Зрелище не было смущающим, он много раз видел эту спину, эти шрамы, этот напряжённый рельеф сухих мышц, длинные ноги, на которые сдвинули шкуру… но было что-то неуловимо завораживающее в том, как Хинахохо распределил едко пахнущую мазь от позвоночника в стороны и от шеи — вниз, как неторопливо растёр и принялся медленно сминать и поглаживать.
Барбаросса лежал молча и напряжённо, глубоко вдыхая через нос и выдыхая через рот. Мемфис дёрнул ухом раз, другой, но, не сумев убедить себя в том, что генералу виднее, вздохнул и позвал:
— Хинахохо! Я не силён в лекарском деле, но, смею надеяться, от лечения пациент не должен испытывать нестерпимые муки. Господину Барбароссе очень больно, поэтому, прошу, будьте мягче.
Злобный взгляд исподлобья, обещавший страшную кару, Мемфис счёл за лучшее проигнорировать. Всё равно в его нынешнем состоянии Барбаросса даже головы толком не мог повернуть, а потом... Что ж, это будет потом.
— А? Ох, — отчего-то смутился Хинахохо, — простите. Стыдно-то как. Я забылся и не соизмерил силу. Вы просто такие маленькие... Но скажи мне в следующий раз, когда станет слишком больно, ладно?
После некоторого молчания Барбаросса тихо выдохнул сквозь зубы:
— Делай, что должен.
Полог гостевого шатра отдёрнулся, пахнуло морозным воздухом, и в проёме показалась растрёпанная синяя макушка, а следом и вся остальная Пипирика.
— Я принесла одежду, вот здесь положу. Тут куртка, штаны и плащ, и если будет холодно, то поищу ещё сапоги, хотя такой маленький размер будет сложновато достать. И ещё еда, ой, вы уже всё съели, ну как?..
Разомлевшим от тепла разумом Мемфис едва поспевал за смыслом её слов, но всё же смог вовремя смутиться, обнаружив, что незаметно для себя умял всё содержимое котелка, уловить небольшую паузу и кивнуть:
— Вкусно.
— Здорово! — просияла Пипирика. — Тогда вот, я ещё принесла, и у меня тут с собой есть сушёное мясо. Вот, возьмите, вам, наверное, много еды надо. А я могу ещё горлодёра принести, хотите, а кстати, можно погладить уши?
— Не нужно… горлодёра, спасибо, — Мемфис позволил себе улыбку, потому что такое сметающее с ног гостеприимство точно её заслуживало. — Погладить можно.
— Спасибо! — Пипирика протянула крупную ладонь и осторожно погладила сначала одно ухо, потом другое. — Надо же, мех, только совсем гладкий. Я могла бы сделать шапку для них... Ладно, попрошу кого-нибудь принести вам ещё дров, а то кончились почти.
И перед тем, как выскользнуть наружу, она бросила быстрый взгляд на Барбароссу, наклонилась к Мемфису и шёпотом прыснула прямо в ухо:
— Отличная задница, да?
Ухо дёрнулось.
— Пипирика, не смущай гостей, — хмыкнул Хинахохо. — На юге за такие шутки обычно бьют. Или обижаются.
— Почему шутки-то? Чистая правда! — но под укоризненным взглядом она фыркнула и унеслась прочь, как снежное крошево, подхваченное порывом ветра.
— Задница как задница, чего в ней отличного, — забурчал из гнезда ассасин. — Тут весь человек — задница, а то и просто жопа, — но Мемфис выразительно зыркнул на него, и тот снова затих.
Какое-то время слышались только глубокие болезненные вздохи и хлюпанье мази. Потом за пологом скрипнул снег — Мемфис снова почувствовал, как шевельнулось ухо — и в шатёр просунулась лохматая голова Синдбада.
— Пипирика просила... Вау, — он просиял, а Мемфис, подумав, подтянул к себе второй котелок с варевом. Не было особой разницы, что скажет Синдбад, а пока Хинахохо закончит сначала с препирательствами, потом с лечением, всё остынет. А такую еду надо есть горячей и ни в коем случае не выплёвывать, даже когда наглый мальчишка с языком без костей выдаёт: — Отличная задница!
Notes:
*Вероятно, Хинахохо так и остался единственным человеком, которому Барбаросса спустил сказанное в лицо «сейчас я сниму с тебя шкуру» — хотя бы ради того, чтобы лишний раз не вспоминать моменты своего позора. Но это не точно, потому что наглость Синдбада не знает границ, а язык действительно без костей.↑