Chapter Text
— Он не мог уйти далеко.
Логэйн грозно взглянул на своих солдат — отряд из десяти человек в чернёных латах, вызывавший у любого анстенца* праведный ужас, казался ему теперь жалким и беспомощным. Скрытые от мира за пафосными жестянками с рельефными изображениями черепов на нагрудниках, они дрожали как мыши при мысли об одном-единственном колдуне**.
И правильно делали, прибери Жнец*** их жалкие души.
— Дак поди, найди его теперь по такому морозу-то, сэр... — несмело брякнул Гюльви из-под забрала.
— Приказ Длани**** есть приказ! Найти живым. И мы его отыщем, даже если сами все здесь поляжем, — отчеканил Логэйн, и с каждым словом изо рта его вырывалось густое облако пара.
Они ненадолго встали лагерем у опушки леса Кьярискюгге, и хотя большая часть отряда протестовала из-за холода и весьма высокой вероятности упустить добычу, Логэйн из всех этих остолопов по-настоящему прислушивался только к Ойли, старому магу-теневику, который служил в рядах Рук Жатвы гораздо дольше, чем он сам. Ещё десять лет назад, в удивительно зрелом для посвящения возрасте да поневоле став послушником при Церкви Жнеца Изначального в Скёра-Брэ, Логэйн впервые увидел и запомнил Ойли глубоким стариком с окладистой седой бородой и маленькими глазами неясного цвета, недобро блестевшими среди множества полос глубоких морщин. Никто не умел столь же мастерски выслеживать ведунов, сколь теневики, и никто из известных Логэйну теневиков, пожалуй, не был в этом столь искусен, как Ойли.
— Далеко не уйдёт, — проскрипел старик, когда все остальные отбушевали и утомились. — На севере, за лесом только Драконовы горы. На юге ему не миновать охрану на подъезде к столице. Его Величество, отсрочь Отче Жнец кончину его безумного ума, в этот раз прислушался к Епископу и повёл себя разумно. На востоке… ну, только дурак сейчас всерьёз сбежит на восток, его сцапают быстро на границе с Эгтведом. А на запад, в Хиллварден он точно не вернётся. Даже этот не такой наглый, чтоб соваться спустя сутки туда, где его скрутили. Да и куда ему возвращаться? От убежища этих ублюдков остались одни закопчённые стены.
А потом он мелко, сипло рассмеялся, и от этого смеха Логэйна бросило в дрожь. Но он согласился с Ойли и позволил отряду отдохнуть, хоть их и следовало бы, по-хорошему, выпороть всех до одного. Даже старика. За то, что упустили пленного, которого они поклялись доставить живым в Скёра-Брэ не только Длани — самому Епископу Костей*^. За то, что проморгали дезертира — их должно быть двенадцать, а не одиннадцать, считая самого Логэйна, но мальчишка из Фольбурга, сыночек одного из множества прихлебателей при дворе местного тэна, всё-таки дал заднюю и улизнул в суматохе. И девица… от её учителя, даже если они вновь его перехватят, наверняка толку будет мало — разве что, Епископ покрасуется потом перед Верховным Жрецом*^^ из Нойхаута поимкой одного из самых ярых анстенских шаманов-мятежников. А вот девицу они даже не разглядели толком, хотя её-то должны были скрутить самой первой. А значит, их всех по возвращении в обитель могли запросто распихать по тюремным камерам — Епископ Костей не прощал ни малейшего промаха, даже если ему сопутствовала, как теперь, большая удача в виде сожжённого дотла убежища падальщиков в Хиллвардене. Не зря называли его Иваром Неподкупным: из всех высокопоставленных служителей Церкви он отличался особым… тщанием и стремлением к справедливости. Во всяком случае, такой, какой он сам её видел.
При мысли об этом Логэйн так крепко сжал узловатую рукоять своего меча, выточенную из дерева-золотника, что она, казалось, грозила вот-вот треснуть под напором стальной латной перчатки. Он вообразил лицо Епископа — худое, с огромными чёрными провалами вместо глаз, бесстрастное, текстурой и цветом похожее на посмертные маски из белой глины, которые снимали с лиц императоров Крагмейста и особо значимых церковных деятелей. Ивар Неподкупный выглядел так, словно уже много лет как был мёртв, но отчего-то по-прежнему ходил по земле — одновременно идеальный образ для верного слуги Жнецова и насмешка над верховным богом, презирающим некромантию.
Воображение вынуждало Логэйна представлять, как это неживое лицо открывает рот и, медленно шевеля тонкими бледными губами, выносит ему приговор. Ну уж нет. Не зря он вот уже как десять лет искупает свои грехи, служа Жатве верой и правдой, шарится по чужой, ненавистной стране в поисках колдунов, которые дерзают вмешиваться в порядок, установленный самим Жнецом — видит Он сам и остальные боги, дело даже не в вере, но нет у Длани и у Епископа слуги вернее Логэйна. Либо он и его люди вернутся в Скёра-Брэ хотя бы с беглым шаманом, либо, если повезёт, с ним и девчонкой. А если нет — он сам казнит своих остолопов и кровью их смоет позор с себя.
И, возможно, когда-нибудь вернётся домой, а не сгниёт в подземельях города-храма.
Пока отряд отдыхал, Логэйн прикидывал, как быть дальше. Лес Кьярискюгге здесь, на Змеином архипелаге считается своего рода плотью от плоти Бергамского леса с континента, единственного места во всём известном мире, где шаманам предоставлена полная вольница, главного позора империи Крагмейст. Якобы ведуны, ещё много веков назад бежавшие на Змеиный архипелаг с континента, из-под носа у империи, именно на этом самом месте посадили ростки деревьев Бергама. Наверняка их беглый голубчик воспримет Кьярискюгге как место силы, постарается отсидеться здесь. Значит, они все будут шариться по лесу до одурения, пока этот ублюдок не устанет и не выдаст себя.
После недолгого привала они возобновили поиски.
— Проклятый южанин*^^^, — скрипуче ругался Ойли, прихрамывая в хвосте. — Чтоб им всем в Закрай отправиться до срока… Юркие, падлы, а уж любой лес-то им вообще что дом родной…
Что правда то правда, усмехался Логэйн про себя. Многие считали, что из двух крупных островов Змеиного архипелага хуже всего жилось на северном острове Найа: его между собой никак не могли поделить два вечно враждующих королевства, Анстен и Эгтвед, небольшие, но гордые, некогда бывшие единой страной — и даже город-государство Скёра-Брэ, оплот Церкви, единственная спокойная приграничная зона, пока не преуспел в попытках их примирить. Да и континентальная империя Крагмейст на западе через Серпентово море — тоже сосед, мягко говоря, беспокойный. Но народу осса с южного острова Руа повезло немногим больше: зажатые между закрытыми, не терпящими чужаков эльфами на островных землях и воинственными муиц, обитавшими южнее через пролив, осса привыкли к постоянной угрозе от соседей и лучше всего на свете умели — нет, не сражаться — прятаться. Шаман, уже сутки как трепавший нервы Логэйну и его ребятам, хоть и прожил в анстенском Хиллвардене много лет, а всё-таки родом был с острова Руа. И искать его в лесу, который ещё и считался шаманским местом силы — та ещё задачка. Облегчало Логэйну работу лишь то, что колдун был, вероятно, ослаблен и ранен в бою в убежище. А ещё рано или поздно оголодает.
— Ему придётся рано или поздно дать бой, сэр, — уверенно заявил Рикберт. Юноша этот был Логэйну ещё одной отрадой в этой банде остолопов после Ойли — единственный соотечественник, словно бы ему, уроженцу Эгтведа в насмешку поручили отряд, почти целиком состоявший из неотёсанных северян-анстенцев. Временами Рикберт напоминал Логэйну короля Этельстана, которого он помнил ещё ребёнком, которому много лет был верен как пёс — и который в итоге изгнал его как предателя, отправил замаливать грехи в Скёра-Брэ.
— Бой… Да с шаманом сражаться — костей потом не собрать… — пробормотал Гюльви, и Логэйну от его трусости стало противно до тошноты. Здоровенный рыжий детина, грубый и косматый, типичный северянин — так где же его хвалёная анстенская храбрость?
— Уж не хочешь ли ты сказать, что боишься одного-единственного выродка? — нахмурился Логэйн и, хотя шёл впереди, спиной почувствовал, как напряглись все остальные. Под латными сапогами скрипел натужно снег и сухо ломались ветки. Сильный ветер раскачивал голые, почерневшие деревья, всё плотнее смыкавшие свои сухощавые ряды, покуда отряд уходил дальше и дальше в чащу.
— Да пока Его Величество король Ингерд совсем с ума не сбрендил, никто в Анстене отродясь никого вот так не ловил, — вдруг осмелел Гюльви, и все остановились, и Логэйн резко развернулся к своему собеседнику, а тот с вызовом смотрел на него. — А вот как поехала у него крыша на вашей Церкви, так стали хватать: кого к вам на службу, а кого, чуть чего не так — в тюрьму или на плаху как шамана.
Гнев заклокотал у Логэйна в груди. Именно в этом он и не был согласен с королём Этельстаном. «Просвещённый монарх» — так называли его и на архипелаге, и в империи. О, вот уж кому ум действительно мешал: он считал, что варваров-соседей можно взять под крыло и перевоспитать, привести к свету, к образованию, к культуре, к Церкви, в конце концов. Наверняка едва не лопнул от самодовольства, когда Ингерд, старый осёл, окончательно поехал крышей и ударился в религию — браво, просвещённый монарх, склонил противника на свою сторону всё-таки миром, а не войной! Пустое: даже если Ингерд спятил, его народ так просто не переделаешь. Как же, будут они с усердием ловить шаманов — среди анстенцев, небось, таков каждый третий. Король варваров отправил на службу в ордене Рук Жатвы младших детей собственных же дворян, которых раньше припахать было не к чему, и был таков — а таким, как Логэйн мучайся теперь с этими идиотами.
— Тебе, Гюльви, прекрасно должно быть известно, в каком долгу находится Анстен перед Церковью и перед целым миром, — холодно процедил он, нарочито подчёркивая свой акцент, от которого так и не избавился за десять лет службы на севере. — Последний Надлом*", учинённый шаманом, случился по вине вашего соотечественника, если мне память не изменяет…
— А у нас, может, в крови со смертью наперегонки бегать, — мрачно ответствовал Гюльви, и уж такого богохульства Логэйн выдержать не смог.
— ОНИ ВСЕ ДО ЕДИНОГО — ПРЕДАТЕЛИ! — громыхнул он на весь лес, и эхо прокатилось на север, отразилось, должно быть, от самих гор и накрыло куполом небо, и чёрные вороны, исконные обитатели Кьярискюгге, взвились в воздух с хриплым карканьем. И Гюльви замер на месте, не отрывая взгляда от Логэйнова клинка, который почти утыкался ему в открытое забрало.
— Глядите, сэр! — воскликнул вдруг Рикберт, указывая пальцем в небо. — Белый! Белый выпорхнул вон оттуда, совсем близко, это чуть западней…
— Хоть какой-то прок от вашей болтовни! — осклабился Ойли и даже почти перестал хромать в предвкушении грядущей битвы.
Едва отряд ринулся туда, откуда вылетел белый ворон, верный спутник шаманов-падальщиков, ходоков-за-край, нарушителей порядка Жнецова, как навстречу Жатве из-за чернеющих деревьев вышел смуглый жилистый мужчина с заплетённой во множество тонких косиц чёрною бородой. Из одежды на нём остались только тёплые брюки из снорры*"" да сапоги, но холод, казалось, ничуть его не пугал — и клинки рыцарей не пугали тоже. Он стоял, сжимая в каждой руке по древку остро заточенного боевого топора, украшенного разветвлёнными символами — гальдами — и глядел на противников так, словно ничуть не сомневался в своей победе.
И небо почернело, ибо вороны заслонили его собой — только теперь Логэйн понял, что сотканы они были из теней, а значит, силу шамана он очень, очень недооценивал всё это время.
— Vrað!*""" — скомандовал колдун, и вороны резко спикировали вниз на растерянных воинов.
***
Логэйн не решался открыть глаза. Воронье карканье оглушало, клокотало в ушах, по лицу шуршали грязные перья. Как знать, коли не зажмуриться, не выклюют ли крылатые твари тебе глазные яблоки?
— Сэр, это обманка! Он уходит! — юный голос Рикберта выдернул Логэйна из оцепенелого ужаса. Их обвели вокруг пальца как детей!
— Нет, сука, не уйдёшь! — прогремел Ойли где-то впереди, там, где стоял шаман. Логэйн наконец распахнул веки усилием воли, и наваждение мигом развеялось. В очередной раз убеждался он в том, что подчинённые шаманам духи не так уж страшны. Этот колдун, во всяком случае, предпочёл брать не качеством, а количеством — пускал пыль в глаза и, вероятно, надеялся улизнуть.
Погоня продолжилась. Бегал подлец очевидно быстрее половины отряда в тяжёлых латах, так что Логэйн, Гюльви и ещё несколько рыцарей заметно отстали, в то время как часть воинов в доспехах полегче во главе с Рикбертом держались чуть впереди. Ойли нигде не было видно, но за него Логэйн беспокоился менее всего. Старик всегда исчезал в тенях и появлялся вновь так внезапно, что все уже к этому привыкли. У него были свои методы, и Логэйн, какими бы жестокими порой эти методы ни казались, их одобрял. Маги, особенно владеющие сложными для освоения школами, всегда вызывали у него уважение, хоть сам он и ничего во всём этом не смыслил. Шаманы же — совсем другое дело. Самодовольные, опасные выскочки. Дар якобы у них. Никаких даров Логэйн не признавал — только то, чему можно было научиться подобно владению мечом. Потому-то маги, учёные и исследователи, и не злили его так, как болтуны с духами, вечно стремившиеся пролезть в самую суть мироздания и что-нибудь там сломать.
«Только бы Ойли не убил его… Нужно успеть спросить его о девчонке. Если она и есть причина нового Надлома, ловить нам сейчас надо в первую очередь её», — с тревогой думал Мак-Тир и на секунду замер, когда увидел своих лучников, окруживших шамана на поросшем деревьями горном склоне. Выходит, почти за двое суток они прошли весь Кьярискюгге с юга на север?…
В эту же самую секунду Ойли с совершенно не старческой прытью подскочил к шаману и занёс над ним меч; несколько лучников по команде Рикберта (как правая рука Логэйна он имел на это право) старательно выцеливали колдуна. Логэйн, понимая, что шамана во что бы то ни стало нужно изловить живым, завопил, насколько хватало лёгких:
— НЕ СТРЕЛЯТЬ!
Лёгкие обожгло огнём от холода и собственного крика. А затем он поравнялся с Рикбертом, взглянул на шамана и всё понял.
«Ловушка… Он привёл нас сюда!»
И мир померк, растерял краски и расплылся перед глазами, и Логэйн почувствовал себя так, словно из него весь дух выколотили — и чувства не обманывали его. С ужасом глядел он со стороны на собственное обездвиженное тело, обмякшее как мешок с картошкой, а затем перевёл взгляд на шамана, на его крепко сжатый правый кулак, на гальд, изображённый на тыльной стороне его ладони. Этот гальд все воины Рук Жатвы знали наизусть на разных наречиях: в Анстене он назывался huggjahlið, «изнанка зрения». Выпив отвар из вороньих костей и крови с добавлением капли собственной, шаман-падальщик, коли замешивал его рукою, на ладони которой с обеих сторон начертан huggjahlið, был способен на короткое время отделить души своих врагов от тел, утащить их за грань жизни и смерти, в Закрай, в небытие, на свою территорию — и уж там-то ни тела, ни души их вреда причинить шаману не смогут. Логэйн видел, как беглец, вместо того, чтобы защититься от удара Ойли, бросил оружие и выпил отвар. Он разглядел гальд, начертанный на руке, прежде чем кануть во тьму, в беспомощность, в забытье наяву.
Падальщики, шаманы, способные договориться со смертью и безо всяких препятствий пересекать грань, нелюбимые дети Жнеца, в загробном Закрае чувствовали себя как дома и ходили в тенях свободно. Из неотмеченных даром смертных способны на это были лишь теневики — бывшие солярные маги, провинившиеся перед Церковью и во искупление грехов своих прошедшие особый ритуал, о содержании которого никогда никому не рассказывали. Они слабее падальщиков, но надёжнее, предсказуемее — и Логэйн не раз в этом убеждался, наблюдая за Ойли. Именно поэтому он безоговорочно поверил старику, когда увидел, как его душа, еле способная двигаться в отличие от души шамана, показала ему «Знак норниры»: большой, указательный и средний пальцы, сложенные так, словно тянут невидимую нить. «Потяни время», — велел Ойли. Мысли путались, сознание затуманилось, но Логэйн сосредоточился изо всех сил на образе чинной норниры, церковной «прядильщицы судеб», которая неторопливо вытянула нить из погребального платья матери и разрезала её ритуальным ножом, символически оборвав тем самым связь усопшей с миром по эту сторону грани. Отчего-то первым воспоминанием в жизни Логэйна было именно это, из эгтведского Оссбурга, «города костей», «города кладбища», где похоронили его мать, когда ему было всего четыре.
— Хоть ты и приказал убить множество близких мне существ в Хиллвардене, а всё-таки я не трону твоих людей, — заговорил шаман. Он изъяснялся на эгтведском наречии с сильным южным акцентомЯзыки Анстена и Эгтведа соотносятся примерно как исландский и древнеанглийский соответственно. Например, в них есть межзубные звуки, а южане Змеиного архипелага их упорно игнорируют и вообще говорят на этих языках примерно как индусы на современном английском.. Его ясные глаза — в потерявшем краски отражении мира они были светло-серыми — внимательно и, что удивило Логэйна более всего, безо всякой злобы глядели на собеседника из-под густых, широких бровей. Звуки родного языка, на котором он общался вот уже как десять лет в основном только с Рикбертом, одновременно грели душу и ранили сердце.
— Надо же, какое удивительное благородство для лживого выродка, — осклабился Логэйн и повторял мысленно заученную мантру: «Не верить ни единому слову шамана, не верить, не верить, не верить…»
Ибо Церковь учила, что нет веры детям богини-предательницы и блуда её с остальными божествами, помимо Жнеца, будь она хоть сотню раз богиней жизни. Нет веры тем, кто был справедливо наказан вместе с матерью своей, но возроптал и посмел бросить вызов Жнецу в начале времён, сломать систему, которую создал Он, чтобы упорядочить бесконтрольное буйство жизни. Мир был создан как прихоть лживой богини, и только Жнец, её Изначальный брат и супруг, сумел обуздать беспорядочный рост и подчинить себе всё сущее…
— Всего лишь чувство самосохранения, — спокойно возразил шаман. — Мне не справиться с вами, и мы оба это понимаем. Я хочу, чтобы ты ушёл с миром, Логэйн Мак-Тир, чтобы ты понял, насколько глубоко ошибаешься. Я не желаю тебе зла.
— Ты желаешь очередного Надлома, — процедил сквозь зубы Логэйн, досадуя от слабости собственного духа: оказывается, тут, на изнанке мира, в Закрае сил не хватало даже на полноценный гнев. — Твоя девчонка…
— Действительно ли она наследница Ракне? Я не знаю, — шаман звучал настолько искренне, насколько это было возможно, и Логэйна это злило. — Если ты собрался отвезти меня в Скёра-Брэ и пытать там в попытке найти ответ на этот вопрос, боюсь, я тебя разочарую.
— Если вы снова бросите вызов Жнецу и случится очередной Надлом… Миру хватило бедствий. Целый континент ушёл под воду! Целые народы гибли по вашей воле! И всё ради иллюзии о том, что на энный раз вам удастся победить саму смерть!?
— Ведь существовал же некогда мир без смерти, — непреклонно ответил шаман. — Он был куда лучше, чем тебе внушают, Логэйн Мак-Тир. Ты увидишь это, если отпустишь меня и позволишь мне завершить начатое.
— Кто сказал тебе, что наследник объявится именно сейчас, на твоём веку? Откуда тебе известно, каков был мир до пришествия Жнецова? Ты просто безумец, одержимый навязчивой идеей, тебе место на плахе! — гнев наконец прорвался сквозь завесу бессилия и дурноты, разлился жаром в груди, и Логэйну стало легче дышать: хватка шамана, державшего весь отряд за гранью, похоже, слабела. — Ваш Ракне, «первый средь смертных», как вы зовёте его, был точно таким же безумцем, раз возомнил, что способен бросить вызов богу и победить его!
— А откуда тебе известно, что все мы такие уж безумцы?
Шаман плотнее сжал правую ладонь, но это не сыграло уже никакой роли: Ойли освоился наконец в тенях — магам-теневикам, в отличие от шаманов, всегда требовалось порядком времени, чтобы обрести привычную силу в загробном мороке — и с силой резанул мечом по бестелесному духу падальщика. Тот развеялся, и мир снова обрёл привычные краски, и Логэйн судорожно захватал ртом воздух, пытаясь отдышаться. Рядом надсадно закашлял Рикберт. Слева от Логэйна раздались мучительные звуки: Гюльви со страху выворачивался наизнанку.
Шаман стоял на коленях, обессиленный, измождённый. Ойли крепко держал его за волосы и так болтал его головой из стороны в сторону, словно уже снял её с плеч.
— Пакуйте голубчика! Готов!
— Сейчас же… свяжите его, — еле дыша, велел Логэйн. Рикберт и ещё пара лучников, столь же измученные, принялись исполнять приказ. Шаман походил на безжизненную куклу и сопротивления более не оказал.
— Спасибо тебе, Ойли, — тихо поблагодарил Логэйн старика, когда они доволокли беглеца до лагеря и отвязали от деревьев своих лошадей. Ойли только надменно фыркнул.
— Ерунда. Хоть ты и говнюк, Мак-Тир, а всё-таки нет для меня ничего хуже колдунов. От них за версту падалью несёт. Да и поймал бы ты его в итоге всё равно. Что он может-то, окромя своих фокусов? Просто провозились бы дольше.
Логэйн мрачно усмехнулся. Как минимум, шаман смог ещё кое-что: задал ему неудобный вопрос, от которого Логэйн вот уже десять лет как бегал.
«Отчего ты ведёшь себя так, будто вечно, всенепременно прав, Логэйн Мак-Тир? Откуда тебе это знать?» — спросил его король Этельстан, отвратительно юный и отвратительно правый в ту проклятую секунду, и Логэйн не нашёл, что ответить. В глазах всего беорликского*"""" двора он выглядел предателем и трусом, ведь он позволил армии анстенского принца Фергюса практически без боя взять форт Верфига, один из последних оплотов Эгтведа в спорном Килитийском регионе. Он должен был прийти на помощь — но предпочёл отступить, видя превосходство сил противника. Он пытался доказать королю Этельстану, что между гарнизоном одного форта и своими полками, главной опорой эгтведской армии, выбрал последнее из верности ему и своей стране, но в ответ получил лишь презрительную отповедь и ссылку — «просвещённый монарх» или мало смыслил в военном деле, во что Логэйну верилось слабо, либо искал повод избавиться от него, «Укротителя варваров», героя битвы при Риветуне.
Именно эти воспоминания — о холодном взгляде серых глаз короля, о презрительном тоне его голоса и лице, похожем, несмотря на юность, на посмертную маску, точь-в-точь как у Епископа Костей, — и растревожил в душе Логэйна пойманный шаман. И, вопреки успеху в поимке мерзавца, Логэйн чувствовал себя проигравшим.
— Видимо, это действительно Эгвар Вороний Коготь, сэр, — подтвердил Рикберт, когда кони их поравнялись друг с другом. — Он очень похож на падальщика, которого нам описывали в пригороде Хиллвардена. Большая удача, сэр, он давно нас за нос водил.
— Я хочу посмотреть на то, как его будут пытать, — зло процедил Логэйн, на секунду обернувшись в сторону Ойли, которому велели посадить пленника рядом с собой в седле. Рикберт шумно выдохнул.
— Что он вам сказал, сэр?
Логэйн взглянул на него так, что мальчишка, похоже, мигом пожалел о заданном вопросе.
— Он сказал мне достаточно, чтобы мне было его не жаль.
Не дожидаясь ответа от Рикберта, Логэйн пришпорил коня и помчался вперёд, надеясь поскорее добраться до Скёра-Брэ.