Work Text:
Джин всегда улыбался сквозь слёзы, что бы ни происходило. Ведь не стоит оставлять свою жизнь на съедение отрицательным эмоциям, да? Нужно радоваться любому исходу, каким бы он ни был. Он жил именно по такому принципу. Всю жизнь его слёзы скрашивала улыбка. Пусть грустная, пусть печальная, пусть горькая, но улыбка.
— Жизнь и так не сладка, чтобы растрачивать её на лишнюю печаль, — говорила его мама. А он всегда слушался её и кивал, прочно запечатлев слова в своей памяти.
В детстве сверстники Джина недолюбливали. С самого первого дня, стоило им только увидеть его, они посчитали его странным. А всё потому, что мальчик носил очки в круглой оправе и держал под мышкой книгу без волшебных историй. На тот момент сказки уже перестали его интересовать, и он стремился читать что-то новое, более познавательное. Или же рассматривал журналы с изображёнными на их страницах известными картинами.
— Не по годам умный ребёнок, — умилительно отзывались о нём взрослые и ставили в пример остальным, на что Джин, улыбаясь, пожимал плечами и возвращался к своим занятиям.
В стороне ото всех, в углу комнаты — это было лично его место, в которое его же загнали другие дети. Он не был против, покорно принимая свою участь. Даже в некотором смысле радовался своему уединению. Там царил мир, открытый лишь для него одного и понятный лишь ему одному.
Но как только Джин покидал его, на него набрасывался шквал. Сверстники обижали его, обзывали и толкали. А он терпел и улыбался. В своих мыслях, когда становилось совсем тяжело, он оправдывал их, убеждая себя, что они ещё маленькие и плохо разбираются во всём. Подрастут — поймут свои ошибки. Ведь не может существовать так много плохих людей, должен же быть свет. В его маленьком сердце жила надежда, что они изменятся и перестанут так себя вести. Он верил в доброту и никогда никому не рассказывал о происходящем.
Джин оправдывал их даже тогда, когда они, спустя несколько лет, избивали его на школьном дворе.
— Мерзкий, ты всегда будешь один, — кривя губы в презрительной усмешке, говорили одноклассники, нанося новые и новые удары по его и так усеянному ещё не зажившими синяками и ссадинами телу.
А Джин лишь молча сносил всё, не позволяя плохим словам добраться до сердца. Он не хотел верить им, хоть как-то подвергать их утверждению в голове. Он даже никогда не рассказывал обо всём этом взрослым, старался, скрывал, выкручивался. Особенно маме, потому что надо было произносить всё вслух, а ведь это означало бы признание.
Ему было очень больно и обидно. И страшно. Но страх стискивал сердце не потому, что его могли оставить одного на земле, в крови и ранах. Джин боялся стать таким же. Уподобиться их сущности и вырастить в душе ненависть ко всем людям на свете. Он всеми силами старался сохранить в себе человеческие чувства. Положительные и только хорошие.
— Отец бы не хотел, чтобы ты вырос плохим, — говорила мама, вспоминая погибшего мужа, который так и не встретился со своим сыном. Её глаза становились печальными, а лицо приобретало отстранённое выражение. Все мысли возвращались в прошедшие года, где цвела их любовь, итог которой в настоящем сидел рядом.
В минуты отчаяния Джин всегда вспоминал её слова. Уже подростки думали, что он ненормальный псих, когда его окровавленные губы растягивались в улыбке, а на лице слёзы и кровь смешивались в одно месиво, стекая по подбородку, шее и впитывались в воротник белоснежной рубашки.
В третьем классе средней школы у него появился друг. Первый. И единственный. На всю жизнь. Пожалуй, в тот момент Джин улыбался искренне. Самой яркой улыбкой. И плакал исключительно от радости.
Ким Тэхён, даже будучи младше, стал для него опорой и поддержкой. Такой же нелюдимый и презираемый всеми. Но при этом обладающий стойким характером, который никому так и не удалось сломить, и позитивным взглядом на многие вещи.
— Я помогу тебе, и мы будем вдвоём против всех, — сказал тогда Тэхён, протягивая ему руку и помогая подняться на ноги после очередного избиения.
Так и произошло. Джин брал с него пример и верил в лучшее. Вместе им удалось выстоять перед врагами, которые стали общими. Точнее враги Джина стали врагами Тэхёна. Со временем избиения сошли на нет. Жизнь же не так плоха, как кажется, ведь да?
Когда ему сообщили неутешительную новость, Джин не разревелся, как это сделали бы другие на его месте. Вынес стойко. Грустно улыбнулся и, сжав ладони матери в своих, поднёс их к лицу и поцеловал. А в глазах его собрались маленькие кристаллики, блестящие на солнечном свете, что пробирался сквозь окно. Чтобы спрятать их, он положил голову на колени мамы. Слёзы падали с лица и впитывались в лёгкиё материал платья, пока женщина ласково перебирала пряди его волос.
— Ты мой принц, — шептала она, сдерживаясь из последних сил и не позволяя собственному отчаянию хоть как-то отразиться на сыне, и так получившем много страданий на свою долю. — Не трать слёзы впустую, они слишком дороги. Не расстраивайся из-за того, что когда-нибудь всё равно произошло бы.
Люди умирают каждый день — это закон жизни. И мир вовсе не обеднеет, не погаснет, если станет на одного человека меньше. Джин слушал нежный голос матери, наполненный заботой и любовью, и пытался. Честно пытался поверить. Но всё равно было больно. Будто кто-то скальпелем отрезал часть сердца. Родную часть. Он очень надеялся, что произошла ошибка.
День за днём Джин наблюдал за тем, как увядала любимая мама. Единственный родной человек. Из жизнерадостной женщины она превращалась в безвольную куклу со впалыми щёками и кругами под глазами, силы постепенно покидали её тело, даже кисточку для рисования становилось нелегко держать. Было невыносимо видеть это, но труднее спрятаться и не видеть вовсе. Пока мать не замечала, Джин часто-часто моргал, а после дарил ей улыбку.
— Улыбайся, мой принц, — мягкие поглаживания по голове и ответная улыбка на потрескавшихся и потерявших свою яркость и блеск губах. — Улыбайся.
Спустя три года Джин стоял, низко опустив голову, не в силах поднять взгляд выше. Ему было трудно видеть то, как обрывается последняя связь. То, как исчезает навсегда последний родной человек. В горле застрял ком, не позволяющий вымолвить и слова. Да и нечего ему говорить больше. Всё, что хотел, он уже успел сказать матери в её последний день на этом свете. Умолчал лишь о непростых отношениях со сверстниками. Впрочем, казалось, та догадывалась, но молчала, решая не вмешиваться, раз это старались держать в секрете.
Люди косились на Джина с осуждением, но ему не было до них никакого дела. Грудь разрывалась от боли, словно кто-то прикладывал разгорячённое железо к беззащитной коже. В этот раз всё грозилось закончиться не просто слезами, а самой настоящей истерикой. Слишком трудно. Слишком тяжело. Слишком больно. Если бы не стоящий поодаль Тэхён, поддерживающий одним своим присутствием, Джин не сдержался бы.
Когда всё закончилось и никого не осталось, он отмёр и поднял лицо к солнцу. Тёплые лучи согревали.
— Не плачь, — слышался ласковый голос матери на задворках сознания. — Я хочу видеть только твою улыбку.
И, словно по мановению, губы сами по себе растянулись в еле заметной улыбке. Не радостной, не грустной, горькой, с привкусом надежды. Джин никогда не расстраивал маму. Даже когда в сердце зияла огромная чёрная дыра, которая никогда не затянется.
Боль утраты долго преследовала его. Особенно по ночам, когда никого больше не было рядом, потому что из близких остался только Тэхён, которого не хотелось звать по таким пустякам. Когда было не к кому прижаться в поисках защиты и простого человеческого тепла, уткнуться в шею и вдохнуть родной запах. Когда было не с кем посидеть поздно ночью за столом и обсудить новую картину, написанную каким-нибудь потрясающим художником. Когда было не за кем понаблюдать во время работы, восхищаясь.
Но Джин справился. Справился и выжил среди толпы. Казалось, это подкрепило его, подарило силы для дальнейшей жизни. Каждый день он вспоминал слова матери и продолжал им следовать. Они подогревали его любовь ко всему окружающему и помогали справляться с трудностями.
Джин вырос. Повзрослел внешне, но внутри остался всё тем же мечтающим о хорошем мальчиком, который встречал несчастья с улыбкой. Пожалуй, только очки выкинул, заменив их на линзы, и то под строгим надзором Тэхёна. Тот, как и сказал когда-то, был с ним рядом всегда. Лучшие друзья, которые приходили на помощь друг другу в любую минуту. Поддерживались лишь тем, что просто были рядом.
Один раз, когда сон никак не хотел приходить, Джин встал с постели и босиком прошёлся по квартире, слоняясь без дела. И в конце пути замер перед мастерской матери, в которую так ни разу и не заходил после самого печального события. Он толкнул дверь и неуверенно ступил за порог, на миг прикрывая глаза. Там было всё так же, как и раньше. Множество картин, которые так никогда и не были выставлены на обозрение, закрывали собой все стены, а в воздухе отчётливо ощущался не выветрившийся запах масляных красок. Помещение полностью сохранило в себе частичку женщины, что проводила в нём каждое свободное мгновение.
— Искусство — это великая вещь, мой принц, — шептала когда-то мама и с особой любовью наносила новые мазки на полотно под внимательным и заинтересованным детским взглядом сына. — Оно отражает чувства, когда-либо испытываемые человеком, помогает выплеснуть их в своём произведение. Искусство — это то, что будет существовать всегда и никогда не утратит своей красоты. Сохранит в себе все секреты и частичку души.
Тогда ещё Джин не до конца понимал весь смысл маминых слов. И понял чуть ли не к двадцати годам.
И рука как-то сама по себе потянулась к кисточке, макнула её в баночку с растворителем, а затем и в краску нежно-голубого цвета, чтобы потом провести тонкую, немного неровную, линию на чистом полотне, которое так и не было запятнано красками из-за болезни.
Джин, словно завороженный, смотрел на то, что сделал, а на сердце вдруг стало спокойно. Он нанёс ещё одну линию, и так ещё множество, пока не стали прорисовываться очертания неба, а потом ещё и солнце, и ещё, ещё…
Джин в тот день так не заснул, будучи полностью поглощённым рисованием. И не то чтобы у него получился в итоге шедевр, достойный наивысшей похвалы. Нет, он никогда целенаправленно не учился этому занятию, только безумно любил наблюдать за мамой и непроизвольно запоминал каждое движение, порой, в исключительные моменты, пробуя действовать самостоятельно. Его просто-напросто полностью затянуло в такое не лёгкое, но поразительно умиротворяющее и помогающее отвлечься от всех мыслей, роем кружащих в сознании, занятие. В ту ночь он нашёл своё спасение.
После окончания школы Джину удалось поступить в университет. На художественное отделение.
Когда у Тэхёна на руке появилось имя соулмейта, Джин искренне ярко и широко улыбался вместе с ним. Радовался за друга, как за самого себя. Друзья же именно так и поступают, да? Он даже по приходу домой продолжал улыбаться, завидовать исключительно белой завистью. Несмотря на то, что взгляд сам собой то и дело падал на собственную руку, где так ничего и не было. Возможно, его время ещё не пришло. Но иметь рядом человека — родственную душу — всё равно очень сильно хотелось.
Тоска грузной стеной навалилась на Джина, что он даже сполз вниз по стене и уткнулся лицом в ладони. Он не плакал, даже не собирался. Просто стало так тоскливо, и одиночество как никогда отчётливо почувствовалось всеми фибрами души. И вновь на спасение пришло искусство. На новом чистом полотне появился чёрный силуэт неизвестного мужчины.
Многие считали, что у Джина нет чувств, потому что ни разу не видели их проявления. Только глупую улыбку на губах, не замечая за ней всю горечь и боль, таящуюся в сердце. Маска, не более. Он прятал свои истинные чувства глубоко в себе, позволяя им выходить наружу лишь в минуты одиночества. Ему было страшно довериться людям — не самое приятное детство оставило свой отпечаток на нём, словно клеймило, мол, ты обречён быть всегда один. Кроме Тэхёна и его соулмейта — Чимина — у Джина не было никого из близких людей.
Иногда, в минуты ненастной погоды, когда за окном дождь, а небо заполонено тучами, тоска накатывала особенно сильно. Джин не хотел мешать и быть третьим лишним, поэтому не навязывался парочке, у которой отношения как раз набирали обороты. Он был один. Один наедине с новым чистым полотном и запахом красок. Со своим глотком живительного воздуха.
Когда одним солнечным летним утром к нему в квартиру усиленно затарабанили в дверь, Джин лишь слегка поморщился от громких звуков и пошёл открывать, попутно одёргивая старую футболку. Он даже не удивился, увидев на пороге улыбающегося друга, размахивающего какими-то бумажками в правой руке.
— Доброе утро! — радостно сказал Тэхён. — У меня две новости. Во-первых, мне по чистой случайности достались билеты на открытие нового музея. Картины, статуи, старые вещички — всё в этом духе. Во-вторых, билета два, поэтому вместе со мной идёшь ты.
Джин и слова сказать не смог, оглушённый таким заявлением. Обескураженный, он тогда собирался второпях, боясь опоздать хоть на секунду. Сердце по непонятной причине забилось сильнее в груди, а руки затряслись.
Мероприятие проходило изумительно: большие помещения, толпы людей, пришедших соприкоснуться с миром искусства, неповторимые в своей красоте и мастерстве произведения. Обстановка поражала и заставляла дыхание замирать на губах. Джин с восторгом в глазах обходил залы, останавливался около каждого объекта и долго любовался, впитывая в себя частичку прошедших времён и пришедшее вдохновение. Большая вероятность, что этим же вечером он займётся новой картиной.
Оглянувшись назад, парень обнаружил, что друга рядом не оказалось. Но он пожал плечами, потому что знал того и подозревал, что Тэхён заговорился с кем-нибудь или остался в зале, где хранились различные реликвии — самое любимое. Медленной поступью Джин пошёл вперёд, уделяя внимание всему, кроме других посетителей, и вскоре с грустным изумлением заметил, что остался всего лишь один зал.
Зайдя в помещение, он на некоторую долю времени замер, скользя взглядом по пространству вокруг, которого было слишком много. На стенах весели редкие картины, и только в самом центре, на возвышении, стояла большая, в человеческий рост, статуя мужчины. Нахмурившись и посмотрев через плечо и убедившись, что больше людей нет, Джин сделал шаг вперёд, затем уже более уверенно направился прямо к статуе. Потому что по неведомой причине его туда тянуло. Усмирившееся сердце вновь забилось в бешеном ритме, а в низу живота неприятно стянуло беспокойство.
Взгляд неизвестного мужчины был направлен вперёд, вдаль, будто поверх всех людей. В нём сквозила надменность и величие. Узкие глаза, прямой аристократичный нос, губы, где нижняя пухлее верхней, длинные волосы ниспадали по спине. Широкие плечи, прямая осанка говорили о том, что эта личность достаточно уверенная в себе. Была.
Джин никак не мог понять, что в этом мужчине было такого, что для него выделили аж целый зал, ведь, судя по одежде, он являлся воином. Возможно, даже из простой семьи. Однако выражение лица спутывало карты. Оно было таким не типичным, что притягивало к себе.
— О! — послышался позади восклик, заставивший вздрогнуть и повернуться к подошедшему. — Видно Вас поразил этот шедевр.
Джин прокашлялся от неожиданности, не заметив, что долгое время просто стоял и рассматривал статую, застыв, как и она.
— Оно и понятно, — продолжил тем временем незнакомец, загадочно прищурив глаза. — Скульптор постарался на славу! Так потрясающе передать в мелочах весь образ и личность первого наследника престола. Жаль, что Ким Намджун так и не встал во главе империи, но какой был человек! Хроники рассказывают, что он во всём был не согласен с отцом и мог бы изменить наш мир в лучшую сторону. История могла сложиться по-другому. Удалось ему только стать воином. Лучшим в своём роде. Умный, способный ко многим видам боевого искусства, великолепный стратег, был убит собственным братом, метившим на его место. Ужаснейшее расточительство, — мужчина покачал головой, и выражение лица его было искренне прискорбное.
Он хотел было продолжить что-то говорить, но внезапно в зал нагрянула толпа людей, возбуждённо переговаривавшаяся между собой и оглядывающаяся по сторонам. Бросив извиняющийся взгляд на Джина, мужчина пошёл им навстречу и начал рассказывать что-то про заинтересовавшую их картину, пестрящую сюжетами. Джин же остался стоять на месте, вновь вернув внимание к статуе. Ким Намджун. На удивление, это имя ни о чём ему не говорило.
И не сказало, когда Джин специально тем же вечером искал информацию об этом человеке. У него появилось чувство, будто того и вовсе не существовало в мире, а рассказ — плод воображения незнакомого мужчины. А статуя же… просто статуя.
По-хорошему, ему бы следовало забыть обо всём этом, как о чём-то мимолётном и неважном. Но что-то останавливало. В мыслях постоянно всплывал образ уверенного в себе воина и не хотел уходить, по ночам он снился во снах. А днём, при свете солнца, руки постоянно тянулись к новому полотну, дабы запечатлеть его навсегда.
Джин не понимал этого и поначалу терялся, однако затем привык. Как привык к тому, что живёт один в квартире. Шло время, воспоминания о выставке притуплялись и вскоре вообще затерялись среди множества подобных. Джин продолжал жить, улыбаться в грустные моменты, двигаться дальше, учиться и развиваться.
— Друг, — Тэхён подсел поближе, приобняв его за плечи, и заглянул в лицо, после чего нахмурился. — Ты вообще спишь, а? Синячища под глазами вон какие. Я беспокоюсь о тебе.
На что Джин вздрогнул, будто очнулся после сна, улыбнулся успокаивающей улыбкой и сказал, что просто занят новой картиной, которая станет главной на его первой выставке. Тэхён пригрозил ему, что лично будет контролировать его распорядок дня, затем, видя усталость друга, всё же решил отстать. Откинулся на спинку скамейки и подставил лицо под слабый, приятно ласкающий ветерок, периодически кидая на Джина взгляды. А тот делал вид, что их не замечает.
Состояние Джина всё больше и больше беспокоило Тэхёна, поэтому парень наведался к нему через пару дней с утра пораньше. И, открыв дверь собственным ключом и пройдя в квартиру, застал спящего на стуле друга, всего перемазанного краской. Покачав головой, Тэхён решил не тревожить его, лишь отодвинул мольберт с почти законченной картиной дальше, и пошёл готовить завтрак. А когда спустя час на кухне появился выглядящий более-менее прилично Джин, то сначала нахмурился, а потом засиял самой яркой улыбкой из всех имеющихся у него в арсенале.
— Ты чего? — настороженно покосился на него Джин, удивлённый такой реакцией со стороны друга, и невольно стал оглядывать себя на предмет чего-то смешного. Да так и застыл, вперив взгляд на руку, выше запястья.
— Мои поздравления, друг, — кинулся к нему с объятиями Тэхён. Джин на автомате улыбнулся в ответ, пожалуй, с самым потерянным выражением лица.
В тот же день, когда друг был вынужден уйти домой, Джин отправился в музей, сразу целенаправленно идя к определённому залу. И не смог сдержать обречённого вздоха, когда там ничего не оказалось. Это же невозможно, да? Такое не происходит в реальной жизни. Всё это сказки… и только. Подойдя к работнику, Джин спросил насчёт статуи, на что получил мотание головой и…
— Увы, её приказали убрать. А лучше вообще уничтожить. Кому-то не нравится наличие такого элемента памяти у нас.
Вместе с этими словами Джин почувствовал, как в груди оборвался последний трос, держащий его наплаву. Он начал падать в чёрную пропасть с огромнейшей высоты и улыбался, пока из глаз катились горькие слёзы, застилающие глаза. Хотелось кричать, очень, до сорванного голоса и першения в горле. Разодрать кожу в кровь в том месте, где красовалась и мозолила глаза простая, не примечательная, надпись «Ким Намджун».
Какова была вероятность того, что его соулмейтом являлся человек, умерший несколько веков назад? Джин по истине везунчик. Такого человека невозможно найти на всём белом свете. И сомнений, что это именно тот Ким Намджун, нет вообще. Точно.
Придя домой, Джин уселся на пол в мастерской и безвольно уставился в одну точку. Как ни странно, в голове не было ни одной мысли. В сердце не чувствовалось ничего. Будто душу, а вместе с ней и жизнь, выкачали в одно мгновение из его тела, оставив лишь пустую оболочку.
Тэхён злился и пытался всеми силами растормошить его, но все попытки проваливались с громким грохотом. Даже Чимин, который своим светом мог прогнать мрак, был беспомощен и разводил руками, хмурясь. Парней очень сильно волновало состояние друга, но узнать, что случилось, никак не получалось. Джин не разговаривал, толком не ел, впихивая в себя лишь пару ложек еды в день, когда заставляли, принимал душ на автомате и вновь, из раза в раз, возвращался в мастерскую. Только смотрел уже не в точку, а на силуэт мужчины, до ужаса знакомого.
— Твоя выставка уже через три недели, друг, — произнёс Тэхён, дотрагиваясь до его руки и сдерживаясь, чтобы не пустить слезу. Больно смотреть на друга, что был похож на умирающего, точная копия матери в последние дни.
Через шесть дней Джина перемкнуло. Словно кто-то нажал кнопку «вкл» на нём, тем самым вернув к обычной жизнедеятельности. Апатия пропала, будто и не было её, в голове вихрем закружились мысли и множество идей. Тело переполнилось неистраченной энергией, что так и рвалась на выход.
Резко поднявшись на ноги и не замечая боли в голове, Джин подошёл к мольберту, убрал в дальний угол комнаты стоящую на нём картину, написанную на половину, и поставил новое полотно. Пододвинул краски и принялся творить. Мозг не успевал за действиями. Казалось, руки живут своей собственной жизнью, быстро скользя по поверхности и прорисовывая всё, что запомнилось. А запомнилось многое.
Зашедший в мастерскую через несколько часов Тэхён так и замер, шокировано таращась на друга. А Джин не чувствовал его присутствия, продолжая выводить линию за линий, черту за чертой.
Выставка, произошедшая в срок, на всеобщее удивление, получилась на отлично. Несмотря на то, что Джин был лишь начинающим художником, многие пришли посмотреть на него. Ради интереса или же от скуки. Но были приятно удивлены, когда увидели множество картин, выполненных в неповторимом авторском стиле. От каждой веяло жизнью и любовью, с которой их выполняли, вкладывая душу. Частичку души.
Природа в ярких и сочных красках, так поразительно похожая на себя настоящую, такую, которую не замечают, проходя мимо ежедневно. Безликие люди, спешащие из дома на работу и обратно. Люди, брошенные, но не оставляющие надежды на спасение и любящие жизнь. Солнце, светящее так ярко и ослепительно, что будто глаза начинало резать, а на душе теплеть. Но особенно запомнилась картина, на которой в анфас стоял мужчина в самом расцвете сил. Его портрет был изображён в тёмных, серых и чёрных, цветах, резких и контрастирующих по сравнению со всеми остальными картинами. Но, тем не менее, было в нём такое, что приковывало взор и вызывало табун мурашек по телу. Очаровывал красотой и неповторимостью, и в то же время отталкивал надменностью и гордостью.
Джин вежливо улыбался, пожалуй, почти настоящей улыбкой и принимал комплименты о своих работах. Он был счастлив: что-то, к чему он стремился долгое время после окончания университета, наконец, произошло. Популярность и всё подобное не были ему интересны. Главным желанием — смыслом жизни — являлось желание донести до окружающих, что можно находить прекрасное в любой вещи и не унывать, искать выход и радоваться, продолжая жить. Что ничто не может убить, ни одно событие и ни одна трагедия, какой бы она ни была. Пережить можно абсолютно всё. Потому что… Джина держало то, что никто из его близких не хотел бы, чтобы он сдался. Опустил руки, позволяя тьме затмить его, поглотить с головой, не оставляя на суше ничего. Папа хотел, чтобы он вырос хорошим человеком, — Джин вырос с чистым сердцем и надеждой на доброту. Мама желала, чтобы он улыбался, — Джин каждый миг встречал с улыбкой. Джин соединил в себе всё самое хорошее и лучшее, что когда-либо вкладывали в него. Он по-прежнему оставался тем самым мечтательным и усердным мальчиком. Пожалуй, только силы прибавились, скапливаясь после каждого несчастья, что происходило с ним.
Когда все до единого посетители ушли, Джин зашёл в зал и включил приглушённый свет. Он встал перед двумя портретами — мужчины и женщины — и заплакал. Заплакал не понятно от чего. То ли от счастья, то ли от горечи, то ли от тоски. Столько противоречивых эмоций скопилось в его естестве, что невозможно было сдержаться. Слёзы сами лились из глаз, оставляя после себя мокрые дорожки на щеках, а губы растягивались в улыбку.
Внезапно на его плечо легла рука и сжала его в приободряющем жесте. Джин посмотрел на Тэхёна, стоящего рядом.
— Мы сможем, друг, — сказал Тэхён, отвечая на его взгляд и даря уверенную в будущем улыбку. — Мы справимся.