Work Text:
– Раз, два, три; раз, два, три; раз, два, три — поворот.
Вода под подушечками пальцев превращается в волны, кругами отходит от зависшего над нею тела, приятной прохладой омывая голые ступни и лодыжки.
– Раз, два, три; раз, два, три; раз, два, три — поворот.
Лёгкий морской ветер треплет рыжие волосы, отчего они падают на глаза; колышет свободный подол красной рубашки — пиджак бесформенной кучей валяется на берегу отмели Яогуан, наверняка уже весь в песке за то время, что Аякс провёл, почти невесомо паря над благодушно принявшим его морем.
Давно он уже так не отдавался собственной стихии — трепет волн под ногами посылает мурашки по всему телу, а согревшаяся от палящего солнца Лиюэ вода так и манит окунуться в неё пару раз.
Аякс не делает этого. Лишь кружится, кружится, кружится над прозрачной поверхностью, дразнит сам себя, повторяя тихо, почти шепотом, себе под нос:
– Раз, два, три; раз, два, три; раз, два, три — поворот.
В Снежной так не поиграешь.
В Снежной — лютые морозы и кусающий щеки снег.
В Снежной — любимая семья и вызывающая безмерное уважение организация с прекрасным Крио Архонтом во главе, которой он поклялся в покорности и верности.
В Снежной... всё казалось гораздо проще.
– Раз, два, три; раз, два, три; раз...
Аякс смотрит вниз — под обманчиво спокойными волнами темнеют опасные морские глубины, способные затянуть очередного смельчака, решившего укротить столь своенравную стихию, на самое дно, к страшным чудовищам и мучительной смерти; на безликой же поверхности на Аякса смотрит его же лицо: привычно ярко-рыжие (слишком, слишком яркие) пряди волос, привычно мёртвый («твои глаза похожи на рыбьи, брат, прекрати так смотреть!») взгляд... И руки.
Сжатые в кулак до побледневших костяшек, с них медленно стекает что-то тёмное, мутное. Что-то вязкое. Что-то не его.
Оно портит вид на белоснежную, ранее не знавшую горячего солнца кожу, пятнает черноту надетых на длинные (они могли бы обвиться вокруг его шеи и надавить, оставив тёмные следы и стеклянный взгляд, направленный в никуда; направленный в пустоту; направленный на его дорогую Селестию?) пальцы перчаток; стекает вниз по влажной ткани крупными каплями, падает, падает, падает вниз на...
Аякс моргает. Подносит ладонь к лицу: она сухая и чистая, ни капли вязкой жидкости, ни лишней складки или вмятины.
Он тихо вздыхает и закрывает глаза, безвольно отпуская дрожащую руку.
Аякс действительно ненавидит красный.
***
Золотые глаза слегка щурятся от боли, руки, — больше, больше не в перчатках — хорошо, — бесцельно цепляются за шероховатую поверхность камней, проезжаются через острые, оставленные жестокой, беспощадной битвой сколы, царапают наверняка стертые от древка копья ладони, ломают аккуратные ногти — Чжу... Моракс пытается отодвинуться, отползти от него, явно плюнув на свою гордость, от которой раздувался уверенно буквально несколько часов назад, но не имеет сил даже на это — задыхается от прошивающей тело боли, смотрит яростно и с ледяным презрением, пытается оставаться Богом даже в таком жалком виде...
Тарталья стоит напротив и улыбается. Улыбка его полна радости и осветившего всё лицо счастья; держит в пальцах одной руки ярко горящую золотом небольшую шахматную фигурку короля гео, другой лениво размахивая электро копьём.
В душе его — разливающееся по венам острое удовольствие и превосходство.
Как же. Он же победил одного из Архонтов, самого Бога-Воина!
Самого старого и самого сильного из них.
Тарталья безмерно доволен. Тарталья хочет ещё, Тарталья хочет больше смертельного поединка, бросающего вызов его способностям, но... Противник побеждён и совершенно беспомощен. С таким играть — лишь бесполезная трата времени.
А значит, он не должен существовать.
Тарталья видит, как расширяются (от удивления? от ужаса?) золотые глаза, когда он поднимает копье над чужой открытой грудью.
Тарталья смотрит, внимательно наблюдает, как эти прекрасные, когда-то покорившие его глаза стекленеют, когда он опускает копьё — без дрожи или неуверенности, попав чётко в незащищённое более человеческое сердце.
Собирающаяся в бордовую лужу кровь даже не касается его сапог.
***
Аякс вскакивает с кровати, беспомощно задыхаясь.
Воздух вокруг него, кажется, становится вязким и липким — он тяжело оседает в горле и не даёт свободно дышать; Аякс громко кашляет, с хрипами снова вытягивая необходимый ему воздух — перед глазами всё ещё стоит картина пронзённого его оружием, словно пришпиленная бабочка, Архонта и оттенок красного вокруг.
В глазах темнеет, и Аякс не знает — от нехватки кислорода или набросившейся на него панической атаки, что перестали беспокоить его ещё в детстве — с того момента, как он вступил в Фатуи и не имел более возможности так сильно углубляться в свои кошмары, как раньше.
Аякс сползает с кровати, прижимается щекой к холодному деревянному настилу пола, крепко охватывая себя руками, и пытается успокоиться: считает вздохи, стараясь дышать как можно тише, прислушивается к сумасшедшему, отдающемуся в висках стуку сердца, жмурит в отчаянии глаза, желая, но даже не пытаясь избавиться от зацепившейся за паникующий разум навеянной слишком долго подавляемыми страхами сцены, и едва ли осознанно царапает отросшими ногтями предплечья в тщетной надежде отвлечься от душевной боли — физической.
Аякса трясёт словно при лихорадке и он прижимается к полу ещё крепче, сжимается — будто эта дрожь пройдёт от того, как сильно он хочет сохранить хотя бы тепло тела, раз тепло душевное у него забирают еженощные кошмары.
Хочется спрятаться как можно дальше и глубже: от себя, от своих бегущих по кругу мыслей, от ужаса неподчинения своему Архонту и ещё большего ужаса — от причинения ему вреда.
Хочется сходить и проверить, все ли в порядке, не обрушился ли метеорит на Гавань, пока его эти пару часов кошмара не существовало в мире.
Аякс знает, насколько глупы его желания, поэтому остаётся лежать неподвижно, лишь стискивает кулаки до побледневших костяшек, не даёт себе воли сорваться с места и бежать искать, искать, искать, с ним же все в порядке, верно?
Он повторяет себе это как мантру (да, с ним все в порядке и мы скоро снова встретимся в каком-нибудь ресторане) и пытается расслабить напрягшиеся от прошедшего шока и паники мышцы, не обращая внимания на подрагивающие ресницы и резь в глазах, замутившую обзор.
Аякс не знает, сколько проходит времени, пока ошеломляющую пустоту в его голове не прерывает первый солнечный луч, упавший прямо ему на раскрытую ладонь.
Аякс бездумно смотрит на него ещё несколько минут, прежде чем берет себя в руки и встаёт на подрагивающие и онемевшие от одной позы ноги и идёт в ванную комнату.
Судя по расположению солнца уже пять, — может быть, шесть, — часов утра, до открытия банка ещё около трёх часов, но Аякс больше не может находиться здесь, в этой комнате, в полном одиночестве, разбавляемом лишь звуком его тихого, всё ещё слегка хриплого, дыхания.
Ему необходимо на воздух; необходимо услышать громкий, забивающийся в уши и отвлекающий разум от тяжёлых мыслей гул людей Лиюэ и криков многочисленных торговцев гавани.
Возможно даже, он встретит там Чжунли.
Возможно, они даже позавтракают вместе.
Возможно, Чжунли даже расскажет ещё одну интересную, полную невероятных подробностей, о которых современники уже и не знают, историю про развитие Гавани Лиюэ и посмотрит на него своим теплым янтарным взглядом (в отличие от холодного золота мертве...).
Аякс смотрит на себя в зеркало и ухмыляется широко, выставляя острые клыки напоказ — бледный, почти синий цвет лица, тяжелые тёмные мешки под глазами и пугающая даже самого Аякса усталость в глазах совершенно не делают его привлекательной и приятной компанией.
Интересно, как быстро Чжунли, взглянув на него, потеряет аппетит?
И не придётся ли в таком случае (если, конечно, Чжунли потеряет аппетит и оставит его, не желая ещё и портить себе настроение, взирая на угрюмое лицо жалкого смертного) Аяксу платить за завтрак в полном и унылом одиночестве?
Но, конечно, Чжунли так не сделает, — обрывает сам себя Аякс, — он слишком вежлив, чтобы указывать на неприятный глазу вид собеседника и компаньона, и, конечно же, он не уйдёт без важной причины и от такой глупости, как чьё-то измученное выражение лица.
Верно? Верно же?
Аякс набирает полные ладони ледяной воды и резко окунает в них лицо, не обращая внимания на розовые ручейки, бегущие в слив, что исчезают, стоит лишь моргнуть.
Это всё было неважно.
***
Гавань стоит.
Аякс думает, что это хорошо — ведь если стоит Гавань, то стоит и её Архонт.
А если стоит Архонт... то с Чжунли можно будет встречаться в магазинах, ресторанах и экскурсиях по городу ещё столько раз, сколько позволит долг и повисшая над головой ледяная ярость Её Величества Царицы.
Гавань стоит и Чжунли стоит вместе с ней, что-то задумчиво выбирая в паре ларьков от Аякса.
Всё такой же красивый и невероятно прекрасный в свете восходящего солнца.
Божественно восхитительный.
Аякс может безнаказанно смотреть на него целую минуту, прежде чем яркие, нечеловеческие, глаза обращают внимание на него, оглядывают внимательно и с растущей обеспокоенностью с головы до ног, а потом Чжунли приподнимает уголки губ в короткой и лёгкой улыбке и это знак Аяксу, что он может спокойно подойти к консультанту, закинуть руки за голову и беззаботно улыбнуться, будто это не он с трепетом ждал, когда Чжунли заметит его и подзовет к себе.
Как будто это не он хранит в своём сердце каждую адресованную ему скупую улыбку.
Как будто это не он жаждет новой встречи с Чжунли, едва они успевают разойтись по своим делам после очередного обеда.
– Чжунли! Какая неожиданная встреча!
– Чайлд, – кивает Чжунли и чуть хмурится. – Ты... выглядишь усталым.
– А... да. Дел в последнее время навалилось... Банк работает буквально на износ, ха-ха.
Чжунли задумчиво поднимает взгляд вверх, явно оценивая положение солнца, и Аякс тихо сглатывает, уже зная, что последует за этим.
И он не ошибается.
– Тогда не слишком ли рано для тебя? Банк откроется только в девять. Может, тебе стоит пойти ещё отдохнуть?
Аякс нервно стискивает дрогнувшие пальцы в кулаки. Нет, ни за что.
– О, да всё в порядке! Я удивительно хорошо выспался сегодня, – ложь. Ложь, ложь, ложь, ложь, ложь. – Да и это давняя привычка — вставать рано.
– Чайлд...
– А что ты здесь делаешь в такую рань? – Не самый хороший и удачный перевод темы, но Чжунли замолкает, видимо, поняв намёк, как он непочтительно и невероятно невежливо давит на Аякса и Аякс правда, правда безмерно благодарен ему за чуткость к его здоровью и поддержку, но он никогда, никогда, не подпустит Чжунли настолько близко, что их можно будет назвать друзьями.
Не тогда, когда он приплыл в Лиюэ лишь с одной целью — целью навредить Гео Архонту, навредить ему, сделать ему больно, предать его и навсегда заковать себя в цепи тяжёлой вины и саморазрушения.
– О, я покупал рыбу. В такое время на прилавки выставляются самые свежие куски рыбы. После обжарки её мясо становится очень нежным и... – Аякс улыбнулся и прикрыл глаза, отстраняясь от неторопливой спокойной речи, наслаждаясь лишь глубиной хриплого баритона.
На пятно влаги, расползающегося на чужой груди, и вырванную с корнем роговицу глаза, отчего по прекрасно слепленному лицу медленно бежали крупные багровые капли, он старался не обращать внимания.
***
– Аякс.
Аякс моргнул и повернул голову в сторону двери в свой кабинет, слегка растерянно смотря на скрестившую руки на груди Катю, напряженно смотрящую на него — он совершенно не заметил ни её короткого стука в дверь, ни то, как она вошла сюда, кажется, снова отключившись от мира, теряясь в своих мыслях, на...
Аякс поискал взглядом висящие на другой стене часы — как минимум на полчаса.
Плохая развивается привычка, но ничего сделать с ней Аякс не мог — усталость и стресс на фоне постоянных кошмаров вымотали его не хуже Океанида, с которым он успел подраться спустя месяц после прибытия в Лиюэ.
Аякс устало потёр лицо, после снова посмотрев на даже на миллиметр не сдвинувшуюся со своего места Катю, подняв вопросительного брови:
– Что?
Катя только тяжело вздохнула, покачав головой, а после обошла стол и прижала его голову к своему животу, ласково погладив растрепанные рыжие пряди.
– Тебе надо отдохнуть, малыш.
В нос забился привычный и родной уже аромат вишнёвых духов, и Аякс поднял руки, чтобы обнять её и остаться в её успокаивающем тепле ещё ненадолго.
Лучшая подруга, старше его лет на пять, ранее была под командованием Пульчинеллы и к тому моменту, когда Аякс временно стал подопечным старого Предвестника, уже занимала один из высоких постов, доказав своё право на него больше острым умом, чем силой.
Из-за этого она прослыла любимицей Пульчинеллы — Предвестники всегда больше ценили хитрость и изворотливость, чем голую силу, на которой долго не проживешь, и ценили тех агентов, у которых эти качества имелись.
Аякс покачал головой и прижался лицом к легкой, почти полупрозрачной, блузке, — нередко скрытой под тёмным верхним одеянием Фатуи, и Аякс не раз задавался вопросом, как никому из агентов, работающих в Лиюэ, не жарко так ходить, когда он умирал от жары в своем свободном пиджаке, — крепче, отчаянно вцепившись в ткань пальто на её спине:
– Я не хочу. Мне... – Катя склонилась к нему, поцеловав в макушку, и оперлась на неё подбородком, заземляя, давая необходимый ему сейчас якорь, способный вывести его из давящих мрачных мыслей, из иллюзий обманывающего собственного хозяина мозга, и Аякс прерывисто вздохнул, прежде чем продолжить. Всё в порядке, Катя была здесь. – Мне страшно. Мне так страшно. Он умирает. Каждый, каждый раз он умирает от моих рук, а я смотрю на это и наслаждаюсь, будто мне действительно нравится то, что я вижу. Будто это не я. Это не я. Я... я никогда бы не сделал такого с ним. Он дорог мне, и я не хочу потерять его. Но он умирает. Каждый день, раз за разом, от острых когтей Короля Демонов, от гидро клинков, сносивших его голову, от многочисленных молний Глаза Порчи, поджаривающих его на месте — почему, почему тогда не сработала кристаллизация? Я не понимаю... Каждый, каждый гребаный раз он лежит у моих ног, раненный, беззащитный и беспомощный, смотрит на меня яростным взглядом и ничего, ничего не делает, чтобы уйти от атаки, чтобы защититься, чтобы напасть — я же знаю, знаю, что он почти непобедим в бою, но почему, почему?..
Аякс задохнулся, стиснув зубы, уже ощущая знакомую резь в глазах, препятствовать которой все-таки не стал, лишь сильнее прижавшись к Кате, стараясь дышать на счёт и взять себя в руки.
В руках Кати развалиться на части было совершенно не страшно и уже не било по гордости, как раньше, когда она только приняла в свой аналитический отдел юного озлобившегося щенка.
И если Пульчинелла был тем, кто дал ему надежду на ещё большую силу, то Катя была светом; заботливыми прикосновениями к многочисленным ранам после спаррингов; строгим взглядом серых глаз, когда она учила его думать на несколько шагов вперёд, быстро анализировать поступающую информацию, принимать верные решения без особых жертв со стороны агентов — Аякс всё ещё любил людей, а людьми, находящимися под его командованием, дорожил и оберегал не хуже семьи, оставшейся в далёком Морепесоке; укоризненными взглядами и тяжелыми вздохами, когда он делал, по её мнению, сущую глупость, нередко возвращающуюся к нему сторицей; мягкими, нежными улыбками, когда Аякс приносил ей самостоятельно вырезанные деревянные фигурки и мялся неловко, ожидая её вердикта, и улыбался — радостно и ярко, когда она восхищенно рассматривала каждую мелкую, любовно вырезанную, деталь; Катя была его домом, его наставницей и подругой, что видела его в самых разных состояниях — от ярости, застилавшей глаза, до громогласного веселого смеха; от многочисленных ужасных ран и потери крови, когда ровно стоять было невозможно, до панического ужаса и истерики после кошмаров, где Скирк печально ему улыбалась, растворяясь в окружающей её тьме, а саму Катю убивали и пытали, потому что она была Фатуи, а Фатуи в большом мире за границами Снежной никто не любил.
Катя... была для него буквально всем миром и ей не зазорно было плакаться в подставленное плечо, когда ударило осознанием влюбленности в чертового Бога, как и сейчас не было ничего плохого в том, как он отчаянно цеплялся за неё, подобно утопающему (Аякс не раз ощущал это состояние на себе, прежде чем смог обуздать свою стихию) и Катя в обоих случаях прижимала его к себе крепко, словно хотела сплавить их вместе.
Лишь бы её малыш перестал ходить по лезвию клинка. Лишь бы перестал уничтожать себя иллюзиями мозга, страхами подсознания, всегда, всегда слишком чувствительный к людям и страдающий от этого.
Катя тихо вздохнула в пушистые пряди.
– Чш-ш, малыш. Я здесь.
Что ещё она могла сказать? Что "всё будет хорошо"? Она не собиралась так нагло врать Аяксу. Что "всё наладится"? Аякс сам бы в это никогда не поверил.
Сейчас не она должна была быть здесь, поняла Катя вдруг кристально ясно. Сейчас не она должна была успокаивать глупого, слишком чувствительного ребёнка, задыхающегося от слёз в её объятиях.
Ну что ж, — Катя погладила Аякса по вздрагивающей спине, — если Аякс не идёт к этому человеку, этот человек сам придёт к нему.
С её небольшой помощью, конечно.
***
– Господин Чжунли. – Поздоровалась Катя с вошедшим в банк мужчиной — консультантом находящегося недалеко ритуального бюро.
– Госпожа Екатерина. – Слегка склонил он в ответ голову и выложил на стойку стопку заполненных бумаг, уже отмеченных чёрной печатью Ваншэн. – Я принёс ежемесячный отчёт о налогах.
– Ох. Благодарю вас, – Катя кивнула, приняв новую информацию к сведению и отложила документы на другой стол — их будет просматривать Татьяна, когда у неё закончится двадцатиминутный перерыв, пока сама Катя в это время отойдет ненадолго проверить босса, глубоко закопавшегося в заказы и деловые встречи с многочисленными богатыми клиентами.
К слову, о боссе...
– Эм, господин Чжунли? – Мельком осмотрев полупустой зал и стоявшего у дверей Андрея, она окликнула уже развернувшегося, чтобы уйти, мужчину, и прикусила внутреннюю сторону щеки, когда консультант вопросительно посмотрел на неё.
Да, у неё был план, чтобы помочь Аяксу справиться с новыми кошмарами, но она также не желала так сильно вмешиваться в его личную жизнь. Но это было ради Аякса и она просто не могла оплошать.
...Придётся раскрыть старому Богу пару тщательно лелеемых и оберегаемых от чужих посягательств карт.
– Можем ли мы встретиться сегодня вечером в Глазурном павильоне? Это... по поводу босса. – В павильоне имелись отдельные комнаты для клиентов и это было хорошо. Очень хорошо и безопасно, хотя Катя и никогда не исключала, что даже у стен были уши.
У Заполярного Дворца они определённо были. У общежития и казарм Фатуи — тоже, только там могли настучать больше из зависти, чем из политических побуждений, но...
Консультант нахмурился, перевёл беспокойный взгляд на пару секунд на лестницу на второй этаж, но кивнул через несколько мгновений размышлений.
– В семь подойдёт?
– Да. Да, спасибо вам, господин Чжунли.
Мужчина в ответ лишь кивнул и вышел, лишь ненадолго задержавшись на пороге.
Катя тихо выдохнула.
Хорошо. Пока всё шло неплохо.
Впрочем, она не сомневалась — тяжёлый разговор ждал её впереди, когда босс узнаёт, для чего она позвала Рэкса Ляписа на ужин.
Она уже предчувствовала головную боль от упёртых споров с Аяксом.
***
Катя подошла к дверям Глазурного павильона за десять минут до назначенной встречи и глубоко вздохнула, нервно поправляя короткие рукава традиционного платья Лиюэ.
Без маски и тёплой формы Фатуи с меховым, нередко помогающим скрыть ненужные проявления эмоций на публике, воротником и капюшоном было крайне неуютно и непривычно, особенно для Кати, всегда сидящей в тылу и работающей больше тактиком, стратегом, чем выходящим "в поле" агентом, и поэтому искусство перевоплощения знала лишь на базовом уровне — как слиться с толпой, не высказывая агрессии и подозрений даже в полном официальном обмундировании Фатуи и как не проявлять суровую военную подготовку не только перед гражданскими лицами, но и перед врагами, давая себе шанс лучше быть недооцененной и оттого способной ударить в спину, чем убитой в мгновение ока.
Потому что у неё Глаза Бога не было, — да она в нём и не нуждалась никогда на самом деле, — способном сделать из её слабого человеческого тела смертоносную машину для убийств, как это произошло с её милым Аяксом, как это начало происходить с её младшим братом Кириллом, что лишь недавно получил благословение Дендро Архонта и страшно гордился этим, поднявшись по лестнице Фатуи достаточно, чтобы стать одним из рекрутов Предвестника.
Катя, недолго думая, с полного позволения Аякса, запихнула его в войска Тартальи, поближе к себе, ведь, как бы ни звали Снежную заграницей — но её жители всегда в первую очередь почитали семейные узы, ставя благополучие родных превыше всего.
Ещё раз глубоко вздохнув и гордо выпрямив спину — нередко именно она была тем человеком, которого посылали наладить и укрепить связь с общественностью (как было в случае знакомства с жителями Лиюэ и подготовкой агентов к новому управленцу банка в виде страшного, смертоносного Тартальи), и поэтому как правильно подать себя людям всех слоёв общества она прекрасно знала и умела, Катя спокойно зашла в павильон и кивнула хостес за стойкой, проходя в зарезервированную комнату.
Господин Чжунли ещё отсутствовал; Катя припомнила, что сегодня он занёс им ежемесячный отчёт Бюро, а значит дел у них там было невпроворот, и вздохнула с облегчением, чуть расслабившись — времени собраться с мыслями у неё ещё было.
О грубом вмешательстве в чужую жизнь Катя старалась не думать — все равно назад дороги не было, едва она пригласила Рэкса Ляписа на ужин с определённой целью.
И пусть эта цель была благородной и лишь пойдёт на пользу Аяксу, она продолжала чувствовать за собой некоторую вину за то, что действовала за спиной почти-брата и без предварительного согласия с его стороны.
Но на Аякса уже было больно смотреть — её малыш совершенно не высыпался и очень исхудал, что при его худосочном телосложении можно было порезаться о выступающие из-под пиджака позвонки и с расстояния в несколько метров пересчитать его обтянутые тонкой, слегка просвечивающей кожей ребра.
Аякс выглядел всё хуже с каждым днём, и если бы не сдавшие нервы, так и продолжал бы отмалчиваться о причине ухудшающегося здоровья или переводить серьёзный разговор в шутку.
Катя была безмерно рада, когда её малыш наконец-то открылся ей, но...
Дверь отодвинулась в сторону, впуская в комнату слегка растрепанного мужчину:
– Госпожа Екатерина, – голова склонилась в лёгком поклоне. – Добрый вечер.
– Здравствуйте, господин Чжунли. Присаживайтесь.
Официант появляется в тот же момент, как древний бог складывает руки в замок на столе, подаётся чуть вперёд, внимательным, проницательным взглядом рассматривая Катю.
Она неуютно ведёт плечами — от господина Чжунли не веет и толикой опасности, но тяжёлый, нечеловеческий взгляд давит на плечи, заставляет внутренне напрягаться от неизвестности, и Катя прикрывает глаза, не дрогнувшим голосом заказывая пару блюд, предоставляет выбор Архонту, ограничившегося лишь кружкой чая, и тихо выдыхает, когда посторонний выходит из комнаты, обещая подойти через пятнадцать минут.
Катя не думает, что этого времени ей хватит, чтобы объяснить господину Чжунли источник проблемы, поэтому тихо сидит, иногда поддерживая монолог Архонта о погоде.
Аякс постоянно рассказывал, что господин Чжунли никогда не против присесть на свободные уши, и теперь Катя понимает, почему Аяксу так нравится эта его черта — голос господина Чжунли тихий, глубокий, с лёгкой хрипотцой; он обволакивает разум своей неспешностью слов, дарит спокойствие и почти мистическую уверенность.
Поддерживает будто.
Катя знает: Аяксу поддержка нужна постоянно, ему необходим якорь, что-то стабильное, что он может при необходимости прийти и взять, и ему в этом никогда не откажут.
До этого момента — до прибытия в Лиюэ, таким якорем для Аякса была сама Катя и его семья, вернее, младшие её члены, любящие его сильно, искренне и беззаветно. Сейчас же к ним почти мгновенно присоединился господин Чжунли, и, как бы Катю не страшили те ужасные последствия отношений с Архонтом, если они вдруг внезапно оборвутся, что могли привести Аякса к его долго сдерживаемому сумасшествию, она собиралась сделать первую и последнюю попытку довериться по сути чужому, незнакомому ей человеку и вверить в его руки хрупко балансирующего на краю собственной бездны Аякса.
Но если он сделает больно её малышу... Аякс не раз бормотал после коротких встреч с Синьорой, что женщины страшны в гневе.
Катя была не прочь подтвердить это убеждение своим собственным примером.
Когда они вновь остались вдвоём, наедине, с несколькими тарелками на столе, Катя глубоко вздохнула, взяла палочки, разломив их пополам, чтобы занять беспокойные руки, и заговорила.
Говорила много и долго; на что-то делала особые акценты — что разум играет с Аяксом не впервые и почему именно господин Чжунли может помочь ему, а не Катя, как это было раньше; о чем-то не упоминала совсем, держа в строжайшем секрете — о Бездне, что она была слишком жестокой и слишком кровавой для четырнадцатилетнего ребёнка, без особых проблем сломив его, подстроив под себя хрупкую психику.
Господин Чжунли слушал внимательно и Катя буквально видела, что до некоторых опущенных, ненужных ему моментов он догадывался сам, что с неослабевающим вниманием читал между строк то, о чем Катя не могла сказать; как истинный Бог Контрактов разбирал каждое её слово на части, и хмурился всё больше, лишь иногда вспоминая о собственной остывающей чашке чая.
Кате хотелось верить, что она сделала правильное решение.
***
Разошлись своими дорогами они уже поздно вечером, и Катя была невероятно горда собой от того, что отговорила Архонта от клятвы оправдать её надежды.
Таким словам, даже сказанным из уст самого Бога Контрактов, она не верила и не доверяла давно и начинать не собиралась.
Она будет счастлива и без того, если Аяксу наконец станет лучше и он будет, как и прежде, легко улыбаться на её шутки, а не выдавливать из себя кривой оскал и убеждать что он "в порядке".
Этого ей будет достаточно.
***
Аякс не знал, что напрягало его больше — внезапно слишком внимательный к его внешнему виду Чжунли, появляющийся на его пути стабильно несколько раз в день, чтобы увести его пообедать или поужинать, независимо от того, чем Аякс занимался до этого, или бросаемые украдкой виноватые взгляды Кати, мимолетные настолько, что Аякс ловил их на себе только чудом и отточенным с годами постоянным сканированием окружения, бывшим невероятно полезным как в Бездне, так и на полигонах Фатуи.
Аякс догадывался, что эти два события были связаны друг с другом, но думать о том, что Катя, по сути, предала его, раскрыв одну из его тайн чужому человеку, — пусть это и был Чжунли, — было неприятно.
Чжунли теперь был с ним гораздо больше двух часов в сутки, нежели раньше, и за это Аякс чувствовал благодарность к Кате... но и отдающее горечью чувство внутри не покидало его с тех самых пор, как он понял, что они двое сговорились за его спиной, наверняка подробно обсудив каждую частичку его души, и это грузом подавляло чувство признательности, возникшее к Кате, когда Чжунли стал больше улыбаться ему и успокаивающе обволакивать уставший разум своим тихим, размеренным голосом, погружая в неподвижность почти все мысли Аякса.
Чашка с недопитым байцзю с тихим стуком опустилась на стол, и Аякс оперся подбородком на ладонь, с заметным любопытством уставившись на изящно державшего в длинных пальцах чарку с дорогим алкоголем Чжунли, прикрывшего от удовольствия глаза и огромную дыру в его груди, где на сломанных, сколотых желтоватых ребрах драными кусками висела кровоточащая плоть и билось в объятиях уцелевших костей спокойное сердце.
Вырисовывающаяся его сошедшем с ума мозгом картина была настолько ужасающей и сюрреалистичной, что Аякс не мог оторвать глаз.
Было нечто завораживающее в том, как Архонт, не обращая внимания на свою обширную, явно смертельную рану, наслаждался алкоголем, и как от повышенного градуса тёмная кровь бежала всё сильнее с кусков красного мяса, ранее бывших грудиной древнего существа.
Аякс привык ко всякому дерьму в своей жизни — пожирающая тебя живьём Бездна и постоянная война Фатуи с миром научили и показали ему многое, — того, что лучше бы никогда не видеть обычному человеку, — но от представшей перед ним слишком реалистичной иллюзии хотелось блевать от отвращения и ужаса.
Аякс сдерживал внутренние порывы, но уже знал, что нынешним вечером, как и следующим утром, едва ли прикоснется даже к воде, неуверенный, что его желудок не взбунтуется от таких потрясений вживую, а не во сне, как это обычно и бывало.
Сон можно было забыть в суете дня, а вот галлюцинации… Галлюцинации, посещающие его всё чаще, просто так забыть было невозможно.
Хотелось отвести взгляд; поднять явно лихорадочно блестевшие глаза на обеспокоенный, тёплый и живой янтарь напротив, но Аякс не мог даже пошевелиться, неотрывно смотря, — будто заговорённый, не иначе, — на ярко светящегося золотом шахматного короля гео в самом центре разорванной на косые лоскуты груди и сжимал кулаки до хруста костей и кровавых полумесяцев на ладони, и думал о том, что Чжунли был действительно божественно прекрасен.