Work Text:
Это был ее замок. Она знала его целиком, от самых глубоких подвалов до кончика шпиля высочайшей башни, и знала всех, кто в нем жил — учителей, детей, их питомцев. Новых она внимательно изучала первые несколько недель, крутилась рядом, норовила прикоснуться пушистой щекой к ноге и оставить свою метку.
Дети редко брали с собой сюда кого-то кроме сов. Иногда попадались другие кошки — обычные глупые кошки. Кто-то редко, совсем редко, привозил с собой жабу. Миссис Норрис отмечала это, подергивая пушистым хвостом, и шла по своим делам — жабы ее не интересовали. Крыс не привозил почти никто, но она хорошо помнила их запах. В Хогсмиде она охотилась на них просто чтобы размять лапы. Ее замок был чист, спокоен и надежен. Пока однажды высокий худенький рыжий мальчик не привез с собой крысу.
Сам по себе он Миссис Норрис даже понравился, она любила таких тихих, спокойных и аккуратных детей, которые редко шумели и почти никогда не пакостили. А вот от запаха крысы холодило шерсть под горлом и неприятно подрагивали усы, словно она влезла во что-то липкое и мерзкое. Крыса пахла знакомо, давным-давно кто-то с похожим запахом жил здесь. Он тоже был тихим, аккуратным и спокойным мальчиком. Миссис Норрис помнила, что ей нравилось с ним играть в пустых коридорах. Теперь так пахла крыса, но в этот запах кто-то щедро плеснул вони протухшего давно мертвого мяса и чего-то еще, жуткого и опасного.
Миссис Норрис ходила за рыжим мальчиком почти месяц, незаметно и тихо, принюхивалась, прислушивалась — страшный запах никуда не девался. Иногда он становился сильнее, иногда — совсем слабел, но постепенно пропитывал собой теплую гриффиндорскую гостиную, расползался по коридорам, тонкой струйкой просачивался в кабинеты. Когда Миссис Норрис поздними вечерами бродила по пустым и темным коридорам, ей казалось, что этот запах пропитал собой даже камни и липнет к лапам.
Мальчик хорошо ухаживал за крысой, всегда чистил ее клетку, следил за тем, чтобы вода в поилке была свежей. А крыса выглядела больной. Выглядела, но не пахла. Наверное, та гадость, которую она носила в себе, разъедала ее изнутри. И крыса разносила эту невидимую заразу на своих маленьких лапках по всему замку. Миссис Норрис чувствовала это во всем — воздух стал не таким вкусным и теплым, в сквозняках ощущалось что-то стылое, словно рядом прошло привидение. Даже вода в ее мисочке теперь воняла тухлятиной. Хогвартс заболевал, медленно и незаметно. Это ощущали только тени, прячущиеся по углам, и она. От этой заразы у нее слезились глаза и сводило лапы. Кошка заболевала вместе со своим домом, а никто этого не замечал.
А крыса выбиралась ночами из своей клетки и несла заразу дальше и дальше, вынюхивала, что-то выискивала. Миссис Норрис никогда не причиняла вред ни одному питомцу, она же знала, как будут плакать над ними дети. И над этой крысой худой рыжий мальчик наверняка станет плакать, когда ее не станет. Миссис Норрис похудела, в ее простой и ясный мир вместе с болезнью пришел страшный и жуткий вопрос. Он отобрал вкус у еды, у подушки, на которой она спала — мягкость, у снов — безмятежность. Теперь ночами она кралась за крысой по коридорам, низко припадала к полу, пряталась в тени, но не прыгала. Один укус, и зараза больше не будет отравлять замок. Но серьезный мальчик будет искать свою крысу, звать ее и винить себя в том, что она не приходит. Миссис Норрис отступала, а потом долго ворочалась без сна. Хогвартс — ее дом, в этом доме дети должны быть счастливы, иначе зачем ему самому тогда быть?
И она продолжала следить за крысой, подбиралась все ближе и ближе. Однажды, когда выдалась особенно ненастная ночь, буря норовила выбить стекла, и пламя факелов испуганно металось, будто хотело сбежать, запах мерзости стал нестерпимым. Крыса впервые подала голос, и в ее писке Миссис Норрис услышала отголоски кого-то другого, такого страшного, что больно было даже представить. Тогда она прыгнула. Зубы погрузились в тонкую крысиную шерсть, пасть словно набили тухлым мясом. Она зажмурилась от отвращения, но добычу не выпустила. Крыса визжала, дергалась, скребла коготками по полу, норовила вывернуться. Клыки распороли кожу, на тусклый крысиный мех пролилось густое, темное, липкое, размазалось по полу, смолой мазнуло по языку. Миссис Норрис едва не вывернуло от едкого, кислого вкуса, но она крепче сжала челюсти. Расползалась и лопалась кожа, кровавых пятен и мазков на гладких камнях становилось все больше, в них скользили лапы, от запаха падали слезились глаза и спазмом хватало горло. Но она держала крепко! Зубы рвали мышцы и сухожилья, а кости хрустели и никак не поддавались. Миссис Норрис подтянула крысу ближе, рывком перевернула на спину, распорола брюхо. Глухо чавкнули о пол внутренности, крыса высоко, тонко, истошно завизжала. А потом глаза ее потухли, голова обвисла, пасть приоткрылась, вывалился склизкий длинный язык. Миссис Норрис наконец-то выпустила свою добычу и уселась рядом, чтобы отдышаться.
Что-то тяжелое и мягкое ударило в бок и едва не опрокинуло ее в кровавую лужу, которая внезапно стала очень большой. Миссис Норрис отпрыгнула и едва не упала, когда лапы скользнули по мокрым камням. Слипшаяся от крови шерсть встала дыбом, хвост подергивался, по хребту прошла дрожь. Неужели крыса была не одна? Но на полу на месте крысиной тушки пустыми глазами смотрел в потолок труп. Шея его неестественно вывернулась, рот приоткрылся, обнажая мелкие гнилые пеньки зубов, на вывороченных внутренностях поблескивал оранжевым свет факелов. И бледнел на вывернутой руке темный уродливый рисунок со змеей, выползающей из черепа. Миссис Норрис удивилась — откуда он тут взялся? — осторожно подошла, обнюхала тело, чихнула и села, обернув лапы хвостом. По морде прочертила темную дорожку слеза. Много лет прошло, но она узнала его. Того мальчика, с которым играла в прятки давным-давно.