Chapter Text
В первый свой свободный от работы день, слегка отупев от колоссального количества времени, свалившегося на него, Чжань слоняется по квартире. Браться за уборку нет смысла — приходящая два раза в неделю домработница убирает на совесть. Готовить… Чжань не может придумать, что он хочет. По инерции заваривает себе чай и едва ли не впервые с момента, как купил эту квартиру в рассрочку, выходит на балкон. И недоумевает, почему в свое время решил, что ему нужна именно эта квартира. Вероятнее всего, потому что искал что-то в доступности от работы. Или вблизи метро. Теперь же, глядя на многоуровневую развязку дороги, прекрасный вид на которую ему открывается, Чжань сомневается в собственной адекватности. Хотя бы на момент оформления сделки. Нет, дом приличный, хоть и не зеленый гарден. Цена за квартиру соразмерна расположению — после того, как расплатился за нее, Чжань подсчитал, что умудрился переплатить всего лишь треть от первоначальной суммы. И радовался. Но теперь? Серое небо? Серый бетон дорожного полотна и конструкций? Редкие пятна зелени в зонах, предназначенных для пешеходов? Чжань раздумывает допивать чай. Выплескивает остатки прямо с балкона и даже не слышит, чтобы кто-то внизу возмутился — из-за нескончаемого гула машин на балконе Чжань и себя-то едва слышит.
Когда-то его радовали панорамные окна квартиры, но теперь лишь доставляет удовольствие то количество света, который сквозь них проникает в квартиру. Чжань закрывает балконную дверь, оставляя весь шум снаружи, и наконец-то придумывает себе занятие. Он устраивает шоппинг. И не на диване на Таобао, а основательно изучает карту города и места расположения художественных магазинов. А после вызывает такси и, добравшись до первого, скупает буквально все, что, как он считает, может ему понадобиться. Холсты, подрамники разных размеров, степлер со сменными блоками, отмахивается от предложения продавца приобрести уже готовые холсты. Берет мольберт, несколько альбомов для скетчей, различающихся по качеству бумаги и назначению. Карандаши, кисти, набор мастихинов. И больше часа копается в ящиках с тюбиками краски, вспоминая, какие цвета ему чаще всего требовались, какие марки были лучше, интересуется у продавца, какие производители появились за последние несколько лет. Последней Чжань долго и придирчиво выбирает грунтовку. Он уверен, когда расплачивается на кассе, — продавец ненавидит его лютой ненавистью.
Дома, оставив покупки в углу гостиной, Чжань сначала оглядывает комнату, невольно вспоминая квартиру-студию своей мечты, а затем принимается за работу — сдвигает диван и кресло к стене, мысленно ругаясь и прикидывая, как бы от них вовсе избавиться. А стеклянный журнальный столик — полнейшее отсутствие фантазии какого-то дизайнера — Чжань и вовсе переставляет на балкон. Там совершенно точно не место для этого столика, но случайно запнуться об него в спальне и разбить, пораниться осколками и длительное время терпеть боль Чжань хочет еще меньше. А небольшой комод, который при покупке шел довеском к дивану, Чжань, наоборот, придвигает поближе к окну.
Закончив с расчисткой пространства, он устанавливает мольберт так, чтобы на холст падало как можно больше света. Найдя на кухне подходящей формы стаканы, расставляет в них кисти и оставляет стаканы и палитры на столешнице комода. Тюбики с краской Чжань сгружает в верхний ящик.
По-хорошему, ему бы начать с чего-то простого. Не зря же альбомы для скетчей набрал. Но желание взяться за все и сразу захлестывает, Чжань не хочет ему сопротивляться. Он вообще не помнит, когда последний раз подобное чувство испытывал. Руки словно сами тянутся к масляным краскам. Так что Чжань даже посмеивается над собственным нетерпением. Чтобы работать с масляными красками, нужно еще подготовить рабочее место. А он отказался от уже загрунтованных холстов. Поэтому выбирает подрамник, уже представляя, за какую первую картину возьмется. Натягивает холст, закрепляя скобами. Проверяет, чтобы все не только выглядело, но и было правильно. Только после берется за грунтовку, наносит ее тонким слоем. Проверяет. И отставляет в сторону подсохнуть.
Два-три часа, чтобы дать слою просохнуть? Раньше для Чжаня это не составляло проблемы. Но раньше он и не бил себя руками от нетерпения. Приходится снова думать, куда себя деть на это время, и Чжань наконец вспоминает, что за день так и забыл напрочь про завтрак и обед. Выудив из вороха вещей толстовку, натягивает ее поверх футболки и спускается вниз, к одному из соседних домов, на первом этаже которого располагается самая незаурядная лапшичная, где кроме лапши еще можно собрать себе малатан. В чем Чжань себе не отказывает. Накладывает полную миску наполнителей — зелень, грибы, рисовую лапшу, спаржу, тофу, несколько кружочков корня лотоса и ломтики курицы. А когда ему отдают готовый суп, не жалеет для него перца. Не самая полезная еда, но Чжань считает, что заслужил. Как и небольшую прогулку после ужина. Все равно ему нужно куда-то деть время.
Вернувшись домой, Чжань снова грунтует холст, ждет, пока грунт просохнет, перебирает вещи, закидывает что-то в стирку, заваривает чай, слоняется по квартире и снова заваривает чай. Проверяет, насколько грунт успел просохнуть, шкурит его, выравнивает и снова грунтует. По идее, нужно слоя четыре, но нетерпения Чжаня хватает только на три. После чего он какое-то время тупит в темное небо за окном, медленно соображая, что даже если грунт успеет просохнуть, раньше, чем взойдет солнце, за масляные краски лучше не браться. И тянется к карандашам и альбомам.
Наутро Чжань заказывает доставку и наспех завтракает. Проверяет грунт и наконец-то берется за палитру. Распределяет по ее поверхности капли краски, выбирает кисти, несколько плоских и жестких, которые ему понадобятся. На несколько минут закрывает глаза, восстанавливая в памяти образ, который собирается перенести на холст, и, глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, берется за работу. Смешивает на палитре краски, разбавляет, чтобы подмалевка получилась максимально прозрачной, а после подмалевки берется за основную часть.
Начинает с пятен, избавляется от белого, закладывает темную основу. После уточняет формы через заходы по контрастам — самые темные и самые светлые. Отходит, прищуривается, возвращается к картине и поправляет то, что не нравится. Тряпкой снимает лишние мазки краски, снова отходит, уже подальше, снова прищуривается, добавляет цвета там, где, как ему кажется, им будет самое место.
Лишь спустя время вспоминает золотое правило — не работать над картиной долго. Глаза уже болят, да и свет определенно отличается, так что Чжань делает передышку. Отвлекается на альбомы, снова заказывает доставку. Возвращается к работе, когда освещение позволяет, переключается на альбомы, снова и снова проводя линии, штрихуя, смазывая графит. Жалеет, что позабыл купить уголь, и снова посещает магазин. Но возвращается домой не только с углем в упаковках.
В какой-то момент он словно просыпается от такого образа жизни и ловит себя на мысли, что не помнит, сколько времени прошло с его увольнения. Сколько дней прошло. Но это его уже не беспокоит. Он сидит прямо на полу в своей квартире, в старой растянутой майке и старых шортах, которые не жалко прикончить, с кисточкой, заткнутой за ухо, и ест лапшу навынос, длинную и мягкую, в бульоне, красном от перца. Теперь же не нужно беспокоиться, что кожа губ покраснеет и он будет неподходяще выглядеть. Зато ему впервые за долгое время легко и хорошо. Он даже дышит глубоко и ровно, но не потому, что успокаивает себя, как до или после важных совещаний или встреч, а потому что совершенно спокоен наедине с собой и любимым делом.
Возвращаясь к картине, Чжань мастихином снимает выступающие пастозные части, добиваясь необходимой гладкости работы. Работает аккуратно, с каждым движением все больше вспоминая, как делал это раньше, но все же еще торопится. Ему хочется закончить поскорее. Чтобы перестать уже себя бить по рукам и взяться за следующую работу. Написать картину, для которой только и делал, что набрасывал скетчи в альбоме, выбирая момент, ракурс, ощущения. И когда наконец он приступает к работе над ней, то вообще напрочь забывает про еду и сон.
И все бы ничего, но отвлекаться ему приходится. После разрыва контракта в одностороннем порядке гендиректор Ян звонит ему почти каждый день. Ясное дело, уже звонит не сам, на телефоне высвечивается номер секретаря, но Чжань не реагирует. Отложив телефон на диван, выключив звук, прикрыв его пледом и подушками, он не сбрасывает вызовы, проявляя полнейшее неуважение, но и не отвечает, полагая, что однажды гендиректору Яну надоест. И Чжаню начнут названивать юристы. Которые будут пугать судом и неустойками. Но они не звонят, а в один из дней банковский счет пополняется ровно той суммой, на которую Чжань и рассчитывал при увольнении. Так он понимает, что довольно-таки заметная глава его жизни, ознаменованная работой в рекламном агентстве, остается в прошлом. Вот так вот легко и относительно просто, что даже немного жаль. В основном своих усилий, нервов, времени, потраченного, как теперь кажется, впустую.
Работая над картиной Чжань, так или иначе все равно возвращается мыслями к тому, чем ему стоит заняться дальше. И понимает, что не хочет больше планшетов с редакторами, мониторов, стилусов и кучи настроек, имитирующих реальность. И он больше не хочет работать в рекламных агентствах. Не факт, конечно, что настоящая живопись принесет ему достаток, ведь достаток — это важно. Зато больше никто не будет стоять над душой, никто не будет подгонять, требовать, угрожать, идти на любые уловки, лишь бы приблизить итог. А пока счет в банке Чжань позволит жить той жизнью, которой он хочет, он будет так жить.
Но прежде чем начинать что-то новое, стоит разобраться с тем, что осталось. А в его жизни осталось еще одно дело, в котором нужно поставить точку. Закончить работу и перестать бегать от собственных страхов.
Когда наконец наступает тот момент, когда Чжаню кажется, что он закончил, вложил в картину все, что мог, и отразил на ней все, что хотел, он отступает от нее. А чтобы не цепляться взглядом — накидывает полотно. Моет кисти, чистит палитру. Проветривает квартиру от застоявшихся тяжелых запахов грунтовки и растворителя. Пытается собрать ворох набросков, раскиданных по комнате, но один порыв ветра, и они снова разлетаются. Чжань считает — это знак. Сжимает руки в кулаки и, набравшись смелости, переодевается в то, что первое под руку подворачивается, вызывает такси и едет в клуб.
Он одет не для клуба — на нем толстовка, оставшаяся со студенческих времен, спортивные штаны, которые Чжань даже умудрился не заляпать краской или не испортить растворителем. С пальцев краска еще не вся сошла, хотя он честно пытался отмыть их дочиста. Возможно, краска осталась еще где-нибудь на лице. Или в волосах. Он на себя в зеркало не смотрел — да и вообще, он не помнит, когда смотрел на себя в зеркало в последний раз. Время неурочное, Чжань не слишком-то верит, что клуб открыт или что его пустят, но на входе уже торчит охранник, он узнает Чжаня и пропускает. Внутри непривычно светло. Снует персонал, готовя помещение к ночи — кто-то тащит ящики с барной посудой, кто-то натирает столы, а несколько уборщиков намывают пол. Чжань нерешительно оглядывается, ловя недоуменные взгляды, но у бара видит знакомую спину. Его парень сидит на высоком барном стуле, склонившись над столешницей и, судя по веренице шотов, уже явно нетрезв. Но, наверное, это хорошо. Больше никуда не потащит на своем адском средстве передвижения. С другой стороны, с пьяными чаще всего разговора вовсе не получается.
Чжань приближается, а тот как будто чувствует — моментально оборачивается. Вскидывает удивленно брови, словно не ожидал вообще когда-нибудь где-нибудь столкнуться с Чжанем. А следом кривит губы в язвительной усмешке.
— Не может быть! Снова пришел, чтобы сбежать как от заразного? — на удивление четко произносит он. — Тайком, чтобы не поймали. Не знаю, что ты там себе надумал, с твоей-то кашей в мозгах, но если бы ты тогда сказал, что не надо тебя никуда везти, я не стал бы настаивать. Зачем тогда вообще приходить? — Он привстает на стуле и, перегнувшись через барную стойку, наливает себе еще один шот. — Или ты из тех, кто хочет поиграть и сделать вид, что ничего не было, но умело маскируешься под нормального?
— Я знаю, что не имею права тебя просить… — Чжань прикасается к его руке, отчего парень едва не проливает свой шот. Но не выпивает в итоге, отставляет в сторону. — Но можем мы где-нибудь поговорить?
— О, вот каким словом ты это называешь? — усмехается он. — Мы, по-твоему… «разговаривали», да?
— Прости, — Чжань просит прощения больше за то, что пришел, чем за что-либо еще. За то, что помешал. Оказался невовремя там, где его совсем не ждали. — Я понимаю. Зря пришел. Мне лучше уйти.
Он на самом деле понимает, что не должен был приходить. Не должен был снова лезть в жизнь человека, от которого позорно сбегал после каждой встречи. Чжань всего лишь хотел сказать, объяснить, что так, как он поступал, было правильно поступить. Потому что уже сейчас вместо всяких разговоров Чжаню хочется обнять своего парня и увести отсюда. Дать проспаться, а уже потом, на трезвую голову повторить все, что между ними было. Но без спешки, открыто, без страха сказать или сделать что-то не то. Просто парень еще не понимает, что Чжаню становится мало вот таких вот вырванных встреч. Что ему уже хочется другого уровня отношений. Хочется как раз-таки этих самих отношений. И именно с ним.
Чжань улыбается, глядя в глаза цвета горького шоколада, видя в них боль и гнев, обиду, насмешку. Гремучую смесь эмоций, каждая из которых говорит больше, чем возможно. И Чжань принимает отказ, принимает свою вину и все свои чувства к этому незнакомому человеку. Уже не бежит — он разворачивается и уходит. Оставляет его.
— Стой, — догоняет его парень у дверей. — Нет уж. — Хватает за руку и привычно тащит за собой наружу. — Пришел снова поговорить — поговорим. Но теперь ты ищешь где. У меня сегодня везде голяк.
Наверное, лучше было бы отвести его в парк. И там сказать все о себе и своих так некстати возникших чувствах. Но парень прав, лучше подальше от людских глаз. И еще лучше там, где он своими глазами увидит масштаб катастрофы. Поэтому Чжань не раздумывает, куда им поехать. Он заказывает такси до дома.
В такси парень садится как можно дальше от Чжаня. Не ужимается, стараясь занять как можно меньше места, за него с этим отлично справляется Чжань. Но и не разваливается на сиденье, чтобы коленом задевать ногу Чжаня. А так хотелось бы. Просто куда-то ехать. Просто невзначай касаться. И воображать, что они пара. А их поездка — приключение. Немного помечтать.
Чжань улыбается, представляя все это, ловит недоумевающий взгляд в отражении в окне машины, но улыбаться не перестает. У него и так немного времени, не стоит тратить их на что-то напускное.
Он улыбается, когда они доезжают до дома. Улыбается, пока они поднимаются в лифте. Чжаню видится в их действиях какая-то закономерность, но он решает не говорить об этом вслух.
Парень набрасывается на него, стоит двери захлопнуться. Он буквально впивается губами в рот Чжаня и не целует — будто пытается выпить из него вместе с дыханием жизнь. Грубо притягивает к себе, вжимает в свое тело и не выпускает из рук. Даже не раздевает и не раздевается сам — роняет Чжаня на пол так, что тот болезненно вскрикивает. Но и это парня не останавливает — он разворачивает Чжаня спиной к себе и наваливается сверху.
Это не похоже на секс, больше на насилие. Чжань, едва придя в себя от внезапности происходящего, думает закричать, начать отбиваться. Или хотя бы попытаться. Но цепочка поцелуев вдоль позвоночника, по обнажившейся коже спины, хриплые выдохи, больше похожие на стоны останавливают его. Он ловит парня за пальцы и обхватывает себя его рукой, тянет ее вниз, под штаны и трусы, туда, где сильнее всего хочет ощутить его прикосновения. И в самом беззащитном месте его не сжимают. Точнее, сжимают, но так, как прежде: без грубости, без желания причинить боль. Чжань расслабляется. И снова все случается так, как и каждый раз прежде, — спонтанно, ярко, сладко и быстро. Едва надев презерватив и едва растянув Чжаня, парень трахает его прямо на полу в прихожей, удерживая в судорожных объятиях, удерживая всем собой. Движется отрывисто, сильно, но без боли. Стонет тихо и глухо, и воздух из его легких вырывается почти с рычанием. И Чжань понимает, почему иначе тот сейчас не может. Это понимание слишком заметно лежит на поверхности. Хотя если бы про самого Чжаня напрочь забыли, то он скорее бы занялся самобичеванием в темном и тихом уголке, где никто его не увидит. Это не насилие — Чжань стонет открыто, направляя его руку, прогибается в спине, чтобы было еще удобнее, еще сильнее, еще ослепительнее. И кончает первым, запрокидывая голову от вспышки наслаждения, ощущая укус на плече и сокрушительное объятие, финальное, с которым парень обычно кончает.
Щекой прижавшись к полу и вновь ощущая себя жертвой автокатастрофы, Чжань неотрывно смотрит на вздымающуюся грудь своего парня, который опять откатился в сторону, чтобы не раздавить собой. Чжань смотрит на грудь, на лицо парня, на его руки, подрагивающие от отката.
— Знаешь же эту концепцию — один раз случайность, второй совпадение, третий… — на выдохах выдает парень.
— Закономерность, — не слишком разборчиво бурчит Чжань, но голову поднять сразу у него не получается. — Но, кажется, это уже…
— Сегодня четвертый. Если считать встречи. И пятый, если считать заходы. И мы… — Парень поднимает голову от пола и смотрит по сторонам. — У тебя дома? Без обид, но странно тут немного. — Он подбирает правильное слово: — Пусто. Не то чтобы я тебя знал, чтобы делать выводы, но кажется, тебе это не свойственно.
В прихожей у Чжаня действительно пусто. Даже по меркам аскетичности в дизайне и планировке. Всего один шкаф для верхней одежды с полками для обуви.
— Потому что я здесь практически не жил, — поясняет Чжань, натягивая штаны и поправляя толстовку.
Потому что жил на работе. В ближайшей к работе гостинице. Но не здесь, в месте, которое принято называть домом. Но дом там, где тебя ждут, разве нет? А Чжаня здесь теперь ждут только две законченные работы и ворох разбросанных ветром скетчей.
— Идем, — он поднимается и, потерев ушибленный локоть, протягивает парню руку. — Ты можешь что угодно обо мне думать, но на самом деле я звал тебя не за…, — он осекается и показывает рукой на пол, намекая секс, который на полу случился, — не за этим. Я хотел, чтобы ты кое-что увидел.
Парень молчит в ответ. Но тоже поправляет одежду, встает с пола и принимает руку Чжаня. Они будто на мгновение меняются ролями — теперь Чжань его за собой ведет.
— О! — лицо парня вытягивается, когда он видит первую картину. — Это же парк, который видно из окна сестренкиной студии! Это ты? Твоя работа? Хорошо получилось.
Но на лице только удивление. Не восхищение, не одобрение. Вежливость. Заметно, насколько ему все равно. Он не замечает огрехов, которые допустил Чжань. Лишних мазков, отсутствие необходимой формы. Но Чжань не переживает за эту картину — она первая после долгого перерыва. Ей не нужно быть идеальной. Она уже первая.
— Ого! — удивляется парень еще больше, подбирая с пола один из набросков. Из числа тех, что делал Чжань, пока сох грунт и схватывались мазки базового слоя масляной краски. — Ты рисовал меня?
И вот тут уже его лицо отражает не простое удивление, скорее смешение недоверия, восхищения и немного смущения. Но это можно понять — не каждый день видишь себя на десятке набросков. Выглядит нездорово, но Чжань полагался только на собственную память.
Парень подбирает их все. Каждый рассматривает. Но испуга на его лице нет. Растерянности или неприятия. Из-за чего Чжань не хочет его вообще отпускать. Не хочет давать ему возможности уйти. Наоборот, он хочет банального — накормить его ужином, перестелить для него постель, составить ему компанию в душе. Затем чтобы на чистых простынях, обнявшись, переплетя руки и ноги, совсем как в дешевых сетевых историях, уснуть. Но время вышло. Пора его отпустить.
— Я хотел показать тебе это, — Чжань сдергивает полотно с картины. Получается немного пафосно, это же такое клише — торжественно преподнести то, что шокирует. Но пусть так.
Парень словно зависает, глядя на картину. Он смотрит на нее не мигая, и впервые с их встречи его лицо не выражает ничего. Не зная, как на это реагировать, Чжань и сам смотрит на свою работу. Но, как всегда, видит лишь то, что пытался из своей головы перенести на холст. То, что увидел однажды в клубе — всполохи лучей стробоскопов, множество силуэтов танцующих людей и в середине тот, кто умудрился не только однажды спасти его от дождя, не только показать, как может быть хорошо двум людям вместе, но и захватил его разум, душу и умудрился застрять в сердце. Единственная прописанная фигура в центре. Пойманная в танце с навечно запечатленным на лице выражением безмятежности. Если это не признание, то Чжань не знает, чем это может быть еще.
Страх сказать о своих чувствах вслух внезапно пропадает.
— Кажется, я влюбился в тебя тогда, — говорит Чжань, не отрывая взгляда от картины. — Когда увидел, как ты танцуешь. Скорее всего, я не первый, кто тебе это говорит. И вряд ли стану последним, кто это еще скажет. Ты в тот момент был настолько прекрасным, настолько органичным и настолько недосягаемым, что, я думаю, не влюбиться в тебя смог бы только слепой. Хотя, может быть, я влюбился в тебя еще раньше. В тот момент, когда ты откинул стекло на своем шлеме и посмотрел на меня так, будто готов был ударить. А в клубе я всего лишь смог осознать свои чувства. — Чжань собирается с духом и глядит своему парню прямо в глаза. — Я знаю, они тебе ни к чему. Не бойся, я не начну приставать, бегать за тобой и преследовать. Какой из меня фанат, если до этой минуты я даже не смог бы открыть рот и сказать тебе все это.
— А меня ты спросить не пробовал? — Парень сжимает наброски в руке, но опомнившись, выпускает их. И они в который раз разлетаются по полу.
— Нет, — качает головой Чжань, — потому что зачем тебе человек с множеством проблем? Я только что остался без работы. И хотя примерно уже себе представляю, чем хочу заниматься, двигаться в этом направлении сложно. И долго. А еще я трудоголик. И не так что по множеству раз выбегаю закурить и моим кабинетом была офисная кухня, но…
— Зачем ты мне все это говоришь? — обрывает его парень, приложив указательный палец к его губам.
— Затем, что я не самый лучший вариант, чтобы продолжать, — качает головой Чжань, уходя от прикосновения. И поясняет: — То, что между нами происходит, это волнующе. И замечательно. И с тобой мне так хорошо, как никогда раньше не было. Но разовых встреч мне мало. А в отношениях со мной тебе станет скучно. Ты достоин лучшего, я это знаю, даже не зная тебя. А я и мои проблемы…
— Ты правда считаешь, что я не понимал, с кем связываюсь? — В его глазах снова мелькает та вспышка, которую Чжань разглядел в нем при первой встрече. Ярость? Или просто негодование?
— Я даже не…
— В том дурацком костюм ты стоял у дороги и выглядел таким потерянным. У тебя будто поперек лба неоном горела надпись «Я в полной заднице». Извини, но ты уже тогда не походил на человека, который знает, чего хочет. Скорее на того, кто не знал, куда идти.
— Я действительно не знал, куда идти, — Чжань пожимает плечами и улыбается. Оказывается, признаваться в собственной слабости — это не так ужасно. Скорее это освобождает.
Но, похоже, улыбка парня еще больше раздражает, он дергает Чжаня на себя, так что их глаза оказываются близко.
— А я придумал, куда тебе пойти, — резко обозначет он, — и чем заняться. И не то чтобы тебе не понравилось. Ты влюбился в меня и поэтому каждый раз сбегал, стоило мне отойти или отвернуться?
— Я не хотел никого нагружать своими проблемами. И я даже имени твоего не знаю, так будет проще разойтись.
— Я… — начинает парень.
И по его глазам Чжань видит, что именно тот собирается сказать. И успевает первым:
— Мы же решили не знакомиться.
— Я Ван Ибо, — тот все же представляется. И с выражением лица человека, который лимон разгрыз, добавляет: — Не знакомиться решил ты. Я просто не стал давить на тебя.
Произнести вслух оказывается еще проще, чем признаться в собственных чувствах.
— Сяо Чжань.
— Поужинаешь со мной, Сяо Чжань? — помигивает ему Ван Ибо, окончательно притягивая его в объятия. — Или мы можем где-нибудь прогуляться. Любишь бабл ти?
После всего, что уже между ними произошло? Он серьезно или так шутит?
— До вечера еще есть время, но, если никуда не спешишь, можешь остаться на ночь, — взамен предлагает Чжань. — А утром я приготовлю нам завтрак.
Ван Ибо ухмыляется, и Чжань тянется за поцелуем.