Chapter Text
Первый раз она просыпается, прекрасно осознавая, где находится. Распахивает глаза, поднимает голову от подушки и оборачивается. В сиреневой ночи светится белый ежик волос. Надя ожидала бы, что они с Дианой по законам жанра спутаются всеми конечностями. Или что Диана будет спать, раскинувшись на половину кровати, пинаться, елозить и красть (отдельное, выданное Наде) одеяло.
Вместо этого Арбенина мирно сопит, свернувшись калачиком, на таком расстоянии от Нади, что, пожалуй, можно было бы положить между ними Нину. Да и Ванюшу, если очень захотеть. Михалкова переворачивается на другой бок, чтобы получше рассмотреть Диану. Дохлый номер — из-под одеяла торчат лишь волосы и, кажется, брови.
Второй раз Надю будит холод. Диана сидит на подоконнике, и ее скрюченный силуэт с одной подогнутой к груди ногой окутывает сигаретный дым. В распахнутое окно залетают снежинки и гул трассы. Михалкова ежится — в полудреме лениво шевелится и, кажется, даже мысли будто бы ленятся. Она не сразу определяет, что видение перед ее заспанными глазами — не сон.
— Диана?
Арбенина оборачивается — маячок сигареты в ее руке замирает, а потом совершает смертельный прыжок из окна. Надя провожает его взглядом из-под тяжелых век.
Силуэт Дианы обретает черты — угловатые и извиняющиеся. Он закрывает окно, приближается к кровати, чуть продавливает ее своим весом. «Прости, задумалась» гнусавит силуэт, прежде чем оказаться совсем близко. Арбенина пахнет зимой и сигаретами, она такая холоднющая, что даже ее второе одеяло, которое она накидывает одновременно на себя и на Надю, не спасает.
Михалкова закрывает глаза, желая скорее заснуть — долгожданный жар другого тела окутывает ее не сразу. Надя прижимается ближе, скользит носом по подушке, чтобы спрятать лицо у Дианы за плечом. Их глубокое дыхание наполняет теплом кокон из одеял. В контраст холодным рукам на талии к Надиной шее прижимают горячие губы:
— Тише, тише…
Она чувствует крепкие, безопасные, уже согревающие объятия, легкую щекотку за ухом и, проваливаясь в сон, думает, что никогда не мечтала вплавиться в чужое тело больше, чем сейчас.
***
— У вас была настоящая ночевка, — улыбается Аня, выслушав рассказ Нины и Вани о поездке к Диане и мартемкам в гости.
Они сидят в одном из Надиных любимых ресторанов, вокруг снуют официанты, фрилансеры и бизнес-леди — мало кто еще осмелится лезть в самое сердце Патриарших в первом часу дня. За соседним столиком обедает компания девушек, напоминающая Михалковой героинь «Секса в большом городе», хотя их разговоры намного менее забавные, чем разговоры Кэрри, Миранды, Шарлот и Саманты. Не то чтобы Надя подслушивала.
— Это не ночевка, Марта и Тема спали в своих комнатах, — поправляет Нина.
Ее настроение ухудшается с каждой минутой, что они ожидают десерт.
— А у кого в комнате приставка?
— У Тёмы! — отвечает Ванюша.
— Но это просто потому что у него есть место, приставка общая!
Аня кивает, как всегда внимательная к каждому слову любимых племянников. Они с Надей переглядываются, молчаливо соглашаясь — дети совершенно точно спелись. За супом Аня выслушала, пожалуй, самое подробное описание быта незнакомой семьи в своей жизни. Наперебой Нина и Ваня рассказывали, где у Дианы находится шведская стенка, как круто Марта умеет делать на ней кувырки, где лежит пуфик, на котором удобнее всего играть в «Нинтендо Свитч» (что бы это ни значило) и какую скорость может развить Гриня в погоне за едой.
Когда приносят «Анну Павлову», Надя осторожно отсаживает одно пирожное на отдельную тарелку и двигает Нине. Ване достается второе.
— А почему ему на правильной тарелке?
— Они одинаковые, посмотри! — тут же восклицает Аня. — А вы в гостевой спальне ночевали, верно? Она красивая? — спрашивает она, чтобы отвлечь Нину от сравнения двух действительно идентичных блюдец.
— Ага.
Аня не уточняет, на какой вопрос это ответ. Нина уже притягивает к себе десерт, решив, видимо, что игра не стоит свеч.
— Кровать гигантская! — вдруг добавляет Ваня, не поднимая головы от тарелки.
— Зато вы не запинали маму во сне.
Нина мотает головой:
— Мама спала с Дианой.
Соседний столик вдруг взрывается смехом, и Надя оглядывается на них с выражением нескрываемой паники. Опомнившись (и осознав, что девушки явно о чем-то своем), она резко расслабляет лицо, в повороте собирая черты в раздраженную гримасу. Она ловит шокированный взгляд Ани и косится на компанию — мол, ну сколько можно шуметь и нарушать покой других посетителей.
Михалкова не волновалась о том, как объяснить детям, что она спала в Дианиной комнате. Но они и не задавали вопросов: утром, подскочив за несколько минут до завтрака, они говорили только о снежных динозаврах, и то, что мама спала там, где было больше места, не вызывало недоумения. Марта и Артем проснулись чуть раньше (силами Марты, судя по ее крикам «Подъем!» в 7 утра) и, столкнувшись с Надей в коридоре, даже бровью не повели.
Дом Арбениной уже который раз действовал на Михалкову успокаивающе — тем утром ей было очень легко не думать, что значили поцелуи (и были ли они на самом деле), как отреагируют дети, и правда ли они настолько невинны, что не видят в их с Дианой «ночевке» ничего подозрительного, или (это касалось Марты и Артема) они к такому привыкли?
Анины подскочившие под самую челку брови красноречиво указывали на то, что она к такому уж точно не привыкла и находилась в состоянии крайнего подозрения.
«Мама спала с Дианой» — повторяет про себя Надя и чуть было не смеется. Улыбаясь, она кивает Нине:
— Да когда я пришла спать, вы развалились по всей кровати! И уголочка мне не оставили!
— Неправда!
— Откуда ты знаешь, ты же спала? — отодвигая уже пустую тарелку, спрашивает Ванюша.
Его любовь спорить с сестрой была как никогда кстати.
На пути домой они морщатся от ветра с колючим дождем или снегом (что по сезону больше подходит). Аня закидывает удочку с деланной будничностью — «Так что там Диана?». А Надя только этого и ждала.
«Да, хорошо посидели» — прищуривается она. Впереди Ванюша едва ли не поскальзывается, но его придерживает Нина. Ботинки цокают, и стучат, и хрустят реагентами на фоне обрывков фраз о «The Smiths». В глазах Ани все больше непонимания — возможно, это снова ветер с колючим дождем или снегом. Она боится спросить напрямую, именно боится, потому что неловкости в таких делах Михалкова-старшая не испытывает уже давно. И Наде так нравится этот страх, ощущение себя бомбой замедленного действия. Она улыбается, она рассказывает про Гриню, упоминая, как ему тяжело забраться на диван, когда там лежат двое. Она рекомендует кофе — фирму, название, помол и даже цену — Аня просто обязана попробовать. В ход идет история о снежном динозавре, которого дети лепили, пока взрослые завтракали.
«У Дианы пунктик курить ночью» — едва ли не смеется Надя. Она не может остановиться. Ей хочется рассказывать маленькие факты, которые она узнала про Диану, бесконечно, и чтобы брови Ани поднимались все выше, чтобы она была все ближе к шокированному шепоту:
— Что происходит? Не говори мне, что та желтая статья…
— Оу? — замирает Надя, аккуратно округлив губы.
— Подумай о своей репутации.
— М?
Словно со стороны, из того угла сознания, где пока не взрываются фейерверки и не мигают эпилептически гирлянды, Надя извлекает на первый план мысль: это опасная игра. Эта игра, которую она никогда не вела, и от того, наверно, игра столь пьянит. Надина власть вполне реальна, она выходит далеко за границы детского сестринского противостояния. Одно неосторожное действие или слово — прямо здесь, на тротуаре Спиридоньевского переулка — и у «желтых статей» появится чуть больше доказательств, чем фотографии с публичного мероприятия. Аню зацепит, папеньку зацепит, — о, он будет в ярости! — а Надя будет улыбаться.
Аня прощается в спешке, и уже наедине с Ниной и Ванюшей Надя немного трезвеет. В прихожей квартиры она замирает перед зеркалом с шарфом в руке. Собственные безумные глаза пугают. Разве может она позволить себе терять контроль?
***
Надя думает, что именно так ощущается ломка. Или, менее заезжено и драматично, именно так ведут себя Нина и Ваня, когда у них получается что-то классное, и им не терпится рассказать об этом маме. Сюрприз, секрет, тайна — ее хранение, аккуратное убаюкивание, выдерживание приносит едва ли не большее чувство эйфории, чем момент истины.
Алиса успевает отпить второй шашинский коктейль, поперхнуться маргаритой и со звоном поставить бокал на столик прежде, чем Надя договаривает:
— …не уместилась бы с Ниной и Ванюшей.
Полякова издает писк — то ли удивленный, то ли завистливый, то ли просто радостный — и замирает с широко распахнутыми глазами. Надя уверена, что у нее самой такой же взгляд, может быть, чуть более сумасшедший.
— Это то, что я думаю?
— А что ты думаешь? — улыбается в свой эспрессо-мартини Михалкова.
Алиса оглядывается, — так возбужденно, что это наоборот привлекает внимание — нагибается над столиком.
«You fucked her!» — читает Надя по губам, из всей реплики услышав лишь благоговейное и скандальное «ф-ф-ф». Смеется: «Господи, нет!».
— So… она тебя?
— Когда я говорю «спали», я имею в виду ровно это.
Алиса откидывается на спинку кресла, закатывая глаза. Она почти разочарована, и Надя, чтобы сцена не проседала по темпо-ритму, выдерживает совсем небольшую паузу.
— Но она целовала меня в шею.
— Охуе-е-еть! — подпрыгивает на кресле Алиса, тут же комично добавляя: — Это, конечно, детский сад, но, — она набирает побольше воздуха, — охуе-е-еть! Мне нужны все подробности, быстро!
В уборной «Коробка», упершись локтями в колени и поддерживая тяжелую после коктейлей голову, Надя остывает. Все подробности были перемолоты по кругу раз пять, тайна теперь на свободе, и чувство эйфории от ее хранения постепенно улетучивается. Оно заменяется тревожностью и одним вполне конкретным желанием: оказаться в объятиях Дианы прямо сейчас. Арбенина — мудрая, с ответами на все Надины вопросы, и взбалмошная одновременно — успокоит, накормит детей, и зацелует до беспамятства.
Михалкова решает, что ей нужно протрезветь. Всегда критичная и чересчур рациональная, она умывается, убеждая себя, что это алкоголь и поддержка Алисы вскармливают ее иллюзии. Что ей нужна не Диана, а любой человек рядом; что это типичное желание чуть подвыпившей женщины; что с еще одним эспрессо-мартини она так же легко напишет Виктору…
Промакивая лицо салфеткой, Надя морщится. Мысль о Викторе отрезвляет похлеще холодной воды, принося легкое разочарование. Значит, дело не только в алкоголе. Значит, эта та же влюбленность, что была когда-то с Резо — ее все сложнее контролировать.
А нужно ли?
Когда Михалкова возвращается, Алиса уже сидит с новым коктейлем и, очевидно, новой гениальной идеей. Она ерзает в кресле и протягивает Наде свой телефон:
— У «Снайперов» концерт в Москве. Идешь?
***
Алиса не смогла пойти в последний момент, хотя любому, кто знает Полякову чуть больше недели, очевидно, что она и не собиралась присутствовать. Так что на сообщение «сорри, уматываю в Екат» Надя реагирует совершенно спокойно — одним смайликом, закатывающим глаза.
В «Адреналин Стадиуме» слишком светло, и Надя переживает, что ее могут узнать — но ее не узнают, разумеется. Толпа в фан-зоне копошится. Люди то и дело садятся на пол, уходят за алкоголем, возвращаются и начинают ругаться, доказывая, что действительно стояли впереди. Под вип-балконом, где опирается на перила Надя, барная стойка. Михалкова завистливо наблюдает, как там смешивают апероли один за другим.
Когда гаснет свет, а парочка рядом жалуется, что начало задержали на 20 минут, Михалкова думает, что, в крайнем случае, она всегда может уйти так же просто и незаметно, как зашла — через вип-вход.
Хоралы прорезают сценический дым целенаправленно и уверенно. Арбенина выскакивает под «Если не слабо» (которую Надя слышит буквально второй раз в жизни) и Михалкову сносит: ей кажется, что в очередном прыжке Диана отфутболила в ее сторону рёв фан-зоны. Зарядила им куда-то в Надино солнечное сплетение и продолжила резкие сгибы и взмахи руками.
Она напоминает надувного человека на заправках, только почему-то это сравнение не смешит. И сколько бы Михалкова не пыталась закрыться от арбенинских ударов — скрещивая руки на груди, вдавливая ноги в пол — невольно ее плечо подпрыгивает в такт. На речитативной части, к счастью, Наде удается снисходительно улыбнуться.
— Салют, Москва! — успевает выпалить Диана, прежде чем вступить в «Цоя».
Надя продолжает вести это нелепое сражение с ничего не подозревающей Арбениной — на песне про какой-то «белый шар на ладони» она, наконец, спускается за аперолем. Жалеет с первым глотком.
Диана выкрикивает, — словно она может не успеть договорить, а песня пойдет без нее — как она скучала на карантине без «вас». «Нас» — кивает Михалкова, и срочно отпивает еще. Незнакомые песни сливаются в серию ритмичных энергетических ударов. Недовольная парочка рядом не выдерживает и начинает танцевать, смотрясь странновато на фоне других чинно покачивающихся слушателей вип-балкона. «Метео» разливается по залу успокаивающей и чуть меланхоличной волной, Надя практически может видеть, как остывает толпа. В отличие от остальных, Михалкова не может выдохнуть даже теперь.
…стала бы Диана врать, что все ее песни основаны на реальных событиях? А если не стала бы, то какова вероятность, что Надя была бы адресатом? Нет, наличие адресата требует прямолинейности, — отправления и доставки — не свойственной посвящению. Оксюморон! Посвящение не существует без обращения, очевидно, не то что не полученное, а совершенно из Арбениной не вытягиваемое — даже под виски. «Вдохновение» же звучит слишком легко для напряжения в Надином теле. «Эксплуатация» удовлетворяет Михалкову больше всего, пока она не додумывается, что та предполагает наличие угнетающего и угнетенного. Разве есть у Дианы такая власть? О, Господи. Ладно, но разве Надя чувствует себя угнетенной?
Что-то явно известное, судя по взметнувшимся в воздух телефонам, начинает новую серию ритмических атак. Надя ставит пустой бокал на столик, возвращается к перилам и на секунду ей кажется, что она сошла с ума — Дианы на сцене нет. Перерыв? Перекур? По тому, как равномерное броуновское движение в фан-зоне вдруг ломается, приобретая хаотичность с боков и упорядочиваясь в центре, она понимает, что Арбенина пошла в толпу.
Надя вспоминает, как Диана рассказывала ей об этом, и решает, что в таком ходе намного больше эгоизма, чем она предполагала. «И это просто рубеж, и я к нему готов» то и дело обрывается — едва ощутимо, но заметно тем, кто наблюдает за белоснежной макушкой с высоты. На экраны выводится череда голов, бешеных взглядов и хмурых бровей охранника. Энергия впитывается теми, кто успевает дотянуться. Михалкова наблюдает почти со скукой, отвлекаясь на гитаристов, барабанщика. В следующую секунду обзор звукового пульта ей преграждает угловатый силуэт в черной жилетке.
— Балкон, вы там как?!
Парочка рядом с Надей взвизгивает, и ей хочется их ударить. Арбенина стоит на барной стойке, балансируя между аперолями и использованными трубочками. Она обводит взглядом балкон слева-направо, дыша тяжело и улыбаясь безумно, кривовато.
— Но это просто рубеж, и я к нему готов…
Надя убежала бы, если бы не пришла именно за этим. Она встречает взгляд зеленых глаз уверенно, с преимуществом человека, который успел подготовиться, который все это и задумал. Между ними метров пять, но Михалковой кажется, что она видит, как Диану коротит — как глаза останавливаются, как зрачки делают сальто, пытаясь убежать дальше по балкону. Не получается.
Ее — их — не прошивает током. Вселенная не схлопывается, прожектор, который в ромкомах всегда вдруг загорается на главном герое, так и не появляется. Но во всем зале они действительно будто одни — общаются прищурами.
«Какого черта? Почему не сказала?».
«А почему не пригласила?».
Диана блестит от пота, смотрит исподлобья, облизывает губы перед очередной строкой припева. Надя вздергивает подбородок и скрещивает ноги.
— …а просто жить рядом и чувствовать, что жив.
«Мы с этим еще не закончили!» — сверкают зеленые глаза.
«Ну-ну!» — смеются карие.
Что жив.
Что жив.
Что жив!