Work Text:
Когда снится кошмар, ты какой-то частью сознания понимаешь, что это всего лишь сон, и всеми силами стараешься проснуться. Ты не можешь кричать, не можешь дышать, не можешь двигаться, потому что страх парализует тело. Дёргаешься во сне, стонешь, покрываешься испариной и бешено вращаешь глазами под закрытыми веками.
И в этот момент хочется лишь одного — проснуться и обнаружить, что кошмар позади. Его больше нет.
Хром распахивает глаза и долго моргает, пытаясь справиться с раздирающим лёгкие тяжёлым дыханием. Стон рвётся откуда-то из глубины души, а ужас пожирает сознание, из-за чего кажется, будто темнота вокруг обретает форму, начинает наступать, давить, душить и даже едва слышно злобно смеяться. Страшная, неизвестная и одновременно почему-то очень знакомая. Как полустёртая строчка, написанная мелом на доске. Нескольких слов не хватает, чтобы увидеть полную картину.
«Глупая девчонка, самоуверенная и самонадеянная», — шепчет темнота.
Голос проникает в уши кипящей смолой — больно, чертовски больно!
Барабанные перепонки вибрируют, вторя учащённому биению пульса. Голова разрывается от яркой, как искры, боли.
Мгновение-шаг-пуф — и останутся одни воспоминания.
Хром прижимает покрытые липкой испариной ладони к лицу и сипло стонет, вкладывая в этот звук весь свой ужас и наивно надеясь, что это отпугнёт тень. Однако та всё ближе и ближе. Иголками колет кожу, леской перетягивает горло. Протыкает насквозь своим шипением — мучительно медленно, будто наслаждаясь.
Да что там — и в самом деле наслаждаясь.
Хром смотрит сквозь пальцы на силуэт, замерший в двух шагах, и сглатывает, готовясь к любому исходу событий. Даже к смерти. Даже…
— Наги, милая, что случилось?
Вспыхивает свет, заставляя зажмуриться и вновь застонать, но уже от облегчения. Спаситель, кем бы он ни был, появляется очень вовремя. Надо поблагодарить его, но слова из сухого горла не идут — застревают, зацепляясь за гортань изнутри.
Силуэт рассыпается на мельчайшие частички, но этого Хром уже не видит, потому что глаза отчаянно слезятся. Она трёт их кулаками, чувствуя, как по щекам катятся слёзы, и внезапно замирает, медленно понимая, что что-то здесь не так.
Что-то совершенно не так.
Стоп!
Страхи и сомнения отходят на второй план, потому что сознание затапливает удивление. На смену ему приходит шок, и из горла вырывается удивлённый возглас.
Глаза!
Хром поднимает руку и дотрагивается до дрожащего нижнего века правого глаза. Она видит свои бледные тонкие пальцы.
Какого?..
Кровать прогибается, ноздри вздрагивают от едва уловимого ненавязчивого запаха мужского одеколона.
Спаситель. Он всё ещё тут, не забыла?
Хром скашивает глаза и упирается взглядом в слегка обеспокоенное лицо молодого человека. Красивого молодого человека, который смотрит на неё так, что сердце подпрыгивает в груди.
«Вы здесь…»
Радость, перемешанная с просто невероятным облегчением, заполняет всё существо. Раз он пришёл, значит, всё будет в порядке. Всегда так было.
— Мукуро-сама, — шепчет Хром, и губы \начинают дрожать от сдерживаемой истерики.
«Я не понимаю, — хочется сказать ей, но голос опять не подчиняется, — что происходит».
— «Мукуро-сама»? — Брови Мукуро чуть приподнимаются в удивлении. — Вот это новости. Тебе страшный сон приснился, милая? — Он кладёт руку ей на лоб, ладонь у него приятно сухая. — Всё хорошо, это всего лишь кошмар. И необязательно меня обожествлять из-за того, что я тебя разбудил.
Реальность опрокидывается, из-за чего начинает казаться, что Хром сейчас ударится макушкой о потолок.
«Это неправда!» — кричит подсознание.
«Неправда», — повторяет она про себя и моментально подбирается, стараясь прощупать каждое волокно этой реальности на предмет прорех. Потому что в любой, даже самой идеальной иллюзии есть почти незаметные швы, прячущие под собой оборотную сторону. В каждой. Даже в иллюзиях Рокудо Мукуро.
Воздух наполняется электрическим напряжение. Кажется, что он сейчас затрещит и покроется мелкими вспышками искр. Однако ничего не происходит. Реальнее этой комнаты нет ничего. Хром даже начинает казаться, что она сходит с ума.
— Мукуро-сама, — бормочет она, хватаясь обеими руками за его запястье, — это всё ненастоящее… иллюзия, правда? — Ей страшно. Ноги, спрятанные под одеялом, заметно дрожат. Всё слишком правдоподобно. — Вы же создали её, да?
«Пожалуйста, скажите, что я права!»
Память отказывается воспроизводить последние события, словно кто-то тщательно затёр ластиком эти моменты, оставив лишь всепоглощающий страх от столкновения с темнотой и возникшим из ниоткуда неизвестным силуэтом. Это сильнее неё почему-то. Куда сильнее. Она чувствует, как её засасывает.
Подняв глаза на Мукуро, Хром съёживается от того, что его лицо постепенно каменеет. Будто она только что произнесла что-то запретное, обидное и даже больше — оскорбительное. И сейчас последует неминуемая расплата.
Однако Мукуро вымученно выдыхает и старается улыбнуться. Он убирает ладонь с её лба и отворачивается, стиснув пальцами переносицу.
Не хватает только надписи: «Как же меня это всё достало».
— Наги, — говорит Мукуро уставшим голосом, — у тебя снова галлюцинации? Ты слышишь голоса или видишь то, чего не существует? Что у нас там сегодня в меню? — Вопросы срываются с его губ и виснут в воздухе, наполняя душную атмосферу смертельным ядом.
«Галлюцинации?»
— О чём вы, Мукуро-сама? — шепчет Хром, сев и усилием воли подавив всколыхнувшийся внутри рвотный позыв.
— О том, что, похоже, у тебя снова приступ, милая моя. — Мукуро горько усмехается и поворачивает голову к ней, глядя так, что сердце начинает стучать куда медленнее.
«Приступ?»
— Я не понимаю… — Хром задыхается, горло стискивает тугой стальной ошейник Вендиче.
Она падает на кровать и сжимается в комок, силясь подавить вспыхнувшую внутри адскую боль усилием воли, но это не спасает. Иллюзии почему-то больше не действуют.
Хром зажмуривается и пытается дышать через раз, чтобы уменьшить яркие тяжёлые вспышки. Она больше не может думать. Это слишком.
— Чёрт! — слышит она сквозь обволакивающий сознание туман. — Почему это произошло именно с нами?..
***
«Знаете, Мукуро-сан, шизофрения — весьма занятное заболевание. Она непредсказуема и стремительна, как шторм, сменяющий ясную погоду. И почти столь же разрушительна».
Голос доктора мягкий и бархатный, он сочится доброжелательностью и желанием угодить. Однако, в то же время, в нём чувствуется лёгкое превосходство — этакий едва заметный налёт снисходительности, припорошенной чувством собственного величия. Врачи — они такие, они любят показать, что пациенты и, тем паче, родственники пациентов — плавающие в молоке мухи. Барахтаются, бьют слипшимися крыльями, а взлететь не могут. Увы.
«Человек, больной шизофренией, может в один период времени вести себя совершенно адекватно — всё понимать, заниматься обычными бытовыми делами, воспринимать информацию и окружающий мир так, как видят его здоровые люди. И тут случается явление, которое лично я называю «штормовая воронка». Знаете, почему? Потому что в этот момент человек словно оказывается в эпицентре бури, в самой её сердцевине. Он отгорожен от остального мира, заперт внутри себя и своей болезни, крутится, вертится, старается прорваться, но ничего не получается. И тогда он привыкает, строит в воронке свой собственный мир. А потом вновь наступает затишье перед бурей. Понимаете?»
***
Хром приходит в себя вновь на кровати. На улице уже светло, и солнце вычерчивает на полу тень от окна — чёткие чёрные полосы на ковролине крест-накрест.
Клетка. Тюрьма. Заточение.
Накатывает приступ тошноты. В висках пульсирует боль, глаза режет. Хочется крикнуть «Когда же это всё закончится?!». Хочется сказать «Хватит!» и «Я сдаюсь!». И ещё хочется вернуться домой. Только пока почему-то это сделать никак не получается, даже если она признаёт своё поражение.
Хром приподнимается на локтях и оглядывается. Паника вновь заползает ужом под рёбра, заставляя охнуть и сжать ночную сорочку на груди в кулак.
Обстановка незнакомая. Комната незнакомая. Всё чужое, не её.
«Где я? Что происходит?»
— Ребя-та? — шепчет Хром, откинув дрожащей рукой одеяло и спустив босые ноги на неожиданно холодный пол.
Кажется, что под ковролином спрятан лёд. Неприятные ощущения простреливаю по икрам вверх, кожа покрывается мурашками, но залезать обратно в тёплую кровать нет никакого желания. Нужно хоть что-то делать, чтобы не сгинуть окончательно.
— Мукуро-сама?
«Откликнитесь! Пожалуйста!»
— Здесь есть…
«…кто-нибудь?»
Комната утопает в тёплых лавандовых тонах, повсюду расставлена со вкусом подобранная мебель. Ни одной безвкусной или кричащей вещи — всё в меру скромно, в меру изящно.
Немного напоминает её дом и прошлую жизнь.
Специально нанятый человек ходит и жестикулирует, доказывая маме, что вот эта кривуля на длинной ножке будет отлично сочетаться с зеркальной кухонной стойкой. И дом превращается в холодный музей, наполненный красивыми бесполезными вещами. Вещами, которые не греют, не дают почувствовать себя именно дома. Ты всегда в гостях. У чужих людей.
Однако тут чувствуется, что всё подобрано с заботой, с желанием создать дома уютную атмосферу и теплоту. Чужой человек так не сможет.
В горле горячо, хочется разрыдаться. Потому что Хром здесь впервые, но почему-то ощущает себя так комфортно, словно сама подбирала эту мебель, сама расставляла её, сама добивалась нужной атмосферы. Ей до чёртиков страшно от этого ощущения.
Шаги даются с трудом, но Хром, превозмогая слабость, медленно идёт к выходу в надежде, что хоть там, за границей этого великолепного кошмара, найдутся ответы на все вопросы.
А реальность по-прежнему идеальна. Не реагирует на сбивчивые, слегка истеричные попытки прощупать её. Правильная очень.
Нас-то-я-ща-я.
Дверная ручка холодит ладонь, петли, тщательно смазанные заботливыми плотниками, не скрипят, когда створка открывается. В нос бьёт домашним запахом уюта, пыли и чего-то вкусного — таким приятным пряным запахом дома. Родного дома.
Хром оседает на пол, не выпуская из дрожащих пальцев дверную ручку, и прижимает ладонь к глазам. Которых по-прежнему два, как ни странно.
Это непривычно.
Ни разу… До этого момента ни разу ни у неё, ни у Мукуро не получалось воссоздать в иллюзиях утерянный глаз. Видать, воистину гениальный архитектор затеял всё это дело, раз позаботился даже о такой мелочи. Особенно если брать во внимание размеры и детализацию этого мира.
Хром сжимает губы и поднимается на ноги, стараясь унять дрожь в коленках. Нет, она не сдастся! Она выберется из этой паутины, чего бы ей это ни стоило, ведь там, в реальном мире, они вполне могут сражаться со смертельно опасным врагом, а это значит…
«Значит, я нужна боссу и ребятам».
Пол гостиной покрыт немного вычурным ламинатом. Хром морщится от того, что пальцы босых ног немного скрипят о поверхность. Производимый сейчас шум хоть и слышен едва-едва, но в тишине дома он звучит, как раскаты грома.
— Ах, Наги, ты проснулась, — раздаётся знакомый голос.
В памяти тут же вспыхивает образ говорящего.
Хром поворачивает голову и натыкается взглядом на вытирающего руки полотенцем Рокудо Мукуро, одетого в рубашку с закатанными по локоть рукавами и домашние джинсы.
— Как раз вовремя — завтрак готов.
— Мукуро-сама, — произносит она против воли, будто пытаясь зацепиться за это имя, как за спасательный круг.
Заклинание, способное разрушить морок.
Только он почему-то не исчезает, и кошмар продолжается.
— Опять «-сама», — качает головой Мукуро и улыбается. Только как-то неправдоподобно. По его лицу быстро соскальзывает тень, не давая себя распознать. — Ты уже умылась? Вижу, что нет. Пойдём, провожу, а то ты крадёшься прямо как испуганный котёнок. Ещё потеряешься ненароком, а завтрак остынет.
Он подходит, приобнимает Хром за плечи и мягко подталкивает её к двери у лестницы. Так заботливо и трогательно, что на мгновение хочется забыть про всё и сдаться этой реальности. Ведь она так чудесна и так… реальна.
Тёплый взгляд чуть прищуренных глаз скользит по лицу Хром, и всё такая же насмешливая улыбка изгибает губы. Не надо бежать, беспокоиться, биться. Сейчас всё кажется правильным.
Нас-то-я-щим.
Тогда, может, просто поверить?
***
«Шизофрения прекрасна. Прекрасна тем, что больной ею человек не осознаёт, что он болен. Он живёт в своём прекрасном мире. Прекрасном, су-щест-ву-ю-щем мире, где он — создатель».
Голос доктора меняется на мечтательный. Кажется, что он уже не замечает, что здесь есть кто-то, кроме него. Его взгляд туманен, а улыбка почти искренняя. Он сейчас говорит сам с собой. Так даже лучше.
«И, знаете, мне иногда начинает казаться, что шизофреники — это не те люди, что заперты в белоснежных палатах с привязанными к телу руками, а мы. Мы с вами, Мукуро-сан. Ведь если посмотреть на нас взглядом человека, тонущего в безумии… Мы ведём себя не менее странно для них, правда?»
Смех заполняет душное помещение. Неприятный, хриплый, будто пыльный.
«Мне порой кажется, что иллюзии, созданные сумасшедшими, куда реальнее нашего с вами мира. Они правдивее, быть может, честнее. Понимаете, о чём я?»
***
Из крана бьёт тугая струя тёплой воды, вокруг витает густой аромат персикового мыла. Помимо этого, тут пахнет мокрой пылью и влажной духотой.
Жарко.
На бортике ванны сидит Рокудо Мукуро и смотрит на то, как Хром торопливо ополаскивает лицо, стремясь смахнуть наваждение. Он не знает, что она, закрыв глаза, снова и снова водит руками по пространству в надежде, что тут или там поверхность вздрогнет и разойдётся в разные стороны ртутными полосками пикселей. Так обычно бывает, когда натыкаешься на шов.
Однако воздух непоколебим. Он всё такой же плотный и настоящий.
Хром выдыхает и, упершись руками в края раковины, смотрит на себя в зеркало, ища в нём хоть что-то, что могло бы помочь понять, как раскусить искусный обман. Длинные волосы, большие испуганные глаза, искусанные губы и мертвенно-бледная кожа, обтянувшая скулы пергаментной бумагой. Совсем не такая, какой она привыкла себя воспринимать.
Кажется, когда-то она выглядела иначе… разве нет?
— Ты очень красивая, моя милая Наги, — раздаётся шёпот над ухом, и Хром, в удивлении моргнув, обнаруживает, что теперь в зеркале отражается ещё одно лицо.
Руки обхватывают узкие хрупкие плечи, пальцы скользят по покрывающейся мурашками коже, дыхание — спокойное, горячее — обжигает ухо, заставляя медленно покрываться красными пятнами от смущения.
Никогда Мукуро-сама… Он бы никогда…
Объятия сжимаются, становясь тесными, как удушающие кольца удава. Язык скользит по коже, сбивая и без того неровные вдохи. Внутри пустыня и Антарктида одновременно. Внутри просто очень не так, как всегда.
Мукуро разворачивает Хром к себе лицом и, приподняв за подбородок, прижимается к губам. Чарующе нежно, практически до боли. От этого жеста становится совсем плохо. В груди тесно, кожу жжёт, глаза печёт, руки дрожат.
«Мукуро-сама…»
Раздвинув языком подрагивающие губы, Мукуро кладёт ладонь на затылок Хром и чуть надавливает. Он очень горький, этот поцелуй, потому что кажется до отвращения настоящим. Хром знает, что иллюзионист владеет всеми твоими чувствами, когда ловит в свой мир. Но чтобы так… Чтобы настолько…
Его язык, с привкусом утреннего кофе и лимонных крекеров, скользит между её губ, заставляя нервно дышать. Сухие прохладные пальцы, жёсткие и сильные, спускаются по плечам вниз — к запястьям. Стискивают их. Тёплы губы ласкают, касаются так нежно, что земля уходит из-под ног.
Мукуро пахнет зубной пастой, свежестью и лосьоном после бритья. И тело у него твёрдое. Чувствуется, как под ладонями перекатываются напряжённые мышцы.
Хром задыхается от целого шквала ощущений. Она задыхается от ужаса и восхищения, от радости и отчаяния. И совершенно не понимает, что теперь делать. Ведь если всё это действительно реально, то что… что тогда творится в её голове? Почему она настолько уверена, что всё это — подделка? Искусная, идеальная, завораживающая блеском и натуральностью, желанная до дрожи и помутнения рассудка. Подделка.
Ладони упираются в грудь, отталкивая. В голове такая каша, что темнеет перед глазами.
— Наги? — Голос Мукуро едва заметно вибрирует. Чувствуется, что от него исходит что-то непонятное. Но…
Слишком жарко вокруг, душно, практически невыносимо. Хром зажмуривается, выравнивая дыхание.
Она же раньше и мечтать не смела, что когда-нибудь Мукуро-сама… чтобы он вот так запросто…
Ой, как стыдно!
Слышится усталый вздох, а затем на плечо опускается горячая ладонь. Хром открывает глаза и смотрит в напряжённое красивое лицо.
— Идём завтракать, моя милая Наги.
***
«Знаете, в шизофрении есть своя прелесть».
Глаза хитро блестят за стёклами круглых аккуратных очков умника-ботаника. Доктор придвигается ближе и понижает голос до заговорщического шёпота.
«Вы можете контролировать сознание больных людей, потому что они в моменты просветления верят всему, что бы вы им ни сказали. Они доверчивы как младенцы. Из них можно лепить всё, что угодно, но лишь до очередного приступа. Потом придётся начинать всё заново. Людям с фантазией подобное даже нравится, потому что каждый раз можно придумывать новую историю, новые обстоятельства, и больные будут слушать, открыв рты. Они — пластилин. Гибкий и мягкий. Разве это не прекрасно?»
***
После завтрака Хром сворачивается в комочек на стоящем в гостиной диване. Она закрывает глаза и мечтает только об одном — проснуться дома. Потому что её начинает потихоньку выворачивать от происходящего. Не тошнить, не рвать, а именно выворачивать. Наизнанку. Будто кто-то поддевает кожу острыми крючьями и тянет на себя. И Хром боится, что станет совершенно другим человеком, если хоть на мгновение утратит контроль. Причём, самое страшное, она прекрасно осознаёт, что потихоньку привыкает к этой реальности, несмотря на страстное желание вернуться домой. Какая-то подлая часть, маленький червячок внутри хочет остаться здесь. Остаться с Мукуро и погрузиться в приятные будни семейной пары.
Ведь они же семья, верно?
«Отзовись!»
Ладони скользят по поверхности реальности. Гладкой до неприличия, до дрожи. До ужаса. Пальцы пытаются нащупать шов. Или хотя бы маленький бугорок. В голову медленно вонзается раскалённая кочерга, целиком состоящая из боли.
Никаких результатов.
— Наги.
Хром не хочет открывать глаза, чтобы не смотреть в лицо человека, которого она больше всего в жизни хочет видеть. Кому больше всех доверяет, несмотря на то, что всё здесь — неправда. Сознание почему-то упорно реагирует на его голос, запах и вид, оно твердит маленькой испуганной Хром, что если Мукуро-сама тут, всё в порядке. Оно умоляет её сдаться и перестать цепляться за свои несуществующие способности, потому что её сопротивление причиняет ему, Мукуро-сама, неприятности, а этого ей хочется ещё меньше, чем оказаться запертой в ловушке.
А ещё сознание подло подсовывает Хром картинки их семейной жизни.
Вот они гуляют в парке, едят сахарную вату и улыбаются друг другу так заговорщически, как умеют только близкие друг другу люди.
Вот они заходят в магазин и тщательно подбирают мебель для комнаты наверху. Хром неожиданно твёрдо отстаивает своё мнение, а Мукуро, поднимая руки, капитулирует, улыбаясь ей. Он гордится своей маленькой решительной женой.
«Никакой я не иллюзионист…»
Вот они застревают в лифте гостиницы и проводят целый час в темноте, держась за руки и переговариваясь шёпотом. Это же совсем не страшно, когда с тобой рядом кто-то, кому доверяешь.
Они такие родные, эти воспоминания, такие яркие и светлые, что хочется заплакать. Замотать головой. Закричать, разбивая вдребезги иллюзию. В панике закричать. Наполовину сдавшись.
Тяжело видеть счастье.
Нас-то-я-ще-е.
Их с Мукуро счастье, от которого сама Хром… нет, Наги отказывается, зацепившись за какие-то глупые заклинания. Или что там? Иллюзии?
«Никакой я не иллюзионист…»
И ещё:
«Вонголы не существует».
— Моя милая маленькая Наги, — шепчет Мукуро, думая, видимо, что Хром спит. — Как же ты запуталась. Боюсь, нам снова придётся сходить к доктору, пока не началось обострение. Я больше не хочу запирать тебя в больнице. Ты очень нужна мне. — Сухие тёплые губы касаются лба. — Прости.
Слёзы подкатывают к глазам, а в горле застревает горький ком.
«Поверь!» — кричит подсознание.
«Неправда…» — упрямо шепчет что-то внутри.
— Босс, — хрипло бормочет Хром, открыв глаза. — Мы нужны боссу, Мукуро-сама. Без Хранителя Тумана… — Язык почти не шевелится.
— Какой босс? О чём ты? — Синие глаза Мукуро темнеют от раздражения, хотя с губ не сходит чуть жалобная улыбка. — Милая, нет никакого босса. И я тебе не господин, чтобы обращаться ко мне с уважительными суффиксами. Я твой муж.
Хром упрямо качает головой и приподнимается.
Раз-щёлк. Вспышка.
Что-то надвигается, заполоняя сознание.
— Десятый босс Вонголы нуждается в нас… во мне. — Она сжимает губы и прищуривается.
Щёлк-взрыв-искра.
Едва заметный всплеск света. Будто блик от солнца с улицы.
Хром щурится, а затем резко распахивает глаза.
Вот же…
— Нет никакой Вонголы, милая! — Мукуро обхватывает хрупкие предплечья ладонями, кажущимися непомерно большими по сравнению с тонкими, как ниточки, руками. — Нет никакого босса! Хватит уже, Наги! Ты не Хранитель, никто из нас не Хранитель, потому что их не-су-щест-ву-ет! Понимаешь?
Всплеск-треск-блик.
Крошечный ртутный кубик появляется и тут же исчезает.
Голос внутри почти неслышен, а уши заполняет вакуумная тишина. Настолько громкая, что кажется, будто барабанные перепонки сейчас лопнут.
Всё острее внутри разрастается ощущение беды. Предчувствие давит, заставляет смириться с этой жизнью, отбросить свои дурацкие воспоминания, которых не существует. Мукуро-сама говорит, что их не существует. Он же не станет обманывать…
Хром поднимает голову и долго смотрит в глаза сидящего перед ней человека. Она верит ему, она восхищается им. Он — самое дорогое, что есть в её жизни. Самый близкий человек, самый ценный, самый-самый.
Он — её спаситель. Он — её учитель. Ему нельзя не верить, потому что он…
— Мукуро-сама, — шепчет Хром и поднимает руку. Она проводит пальцем по его щеке вверх до нижнего века правого глаза. Такого же синего, как и левый. — Мукуро-сама здесь.
Она нажимает пальцем на глазное яблоко, прямо на радужку. И тут же в разные стороны разлетаются ртутные струйки. Неровные кубики подсвечиваются трещинами. Реальность вздрагивает и начинает потихоньку испаряться, расщепляясь на мелкие частицы. До тех пор, пока в тёмном пространстве не остаются только она, он и диван, на котором они сидят.
Хром тут же чувствует привычное трение ремешка повязки. Вдыхает знакомый запах застоявшейся пыли и ссохшегося клея для обоев. Здание, где обосновались Кокуё, приходит в упадок — это грустно.
Перед Хром сидит Мукуро-сама и улыбается, зажмурив тот глаз, куда она ткнула пальцем. Улыбается так довольно, что Хром чувствует, как щёки начинает печь от румянца.
— Ты с достоинством прошла испытание, моя милая Наги, — говорит он и прижимается губами к её лбу. — Я горжусь тобой. Можешь идти.
Хром поднимается на дрожащие от пережитого ужаса ноги и кивает. Она разворачивается и уходит прочь, стараясь не шататься по пути. В голове пусто, словно кто-то взял в пригоршни все её воспоминания и вычерпнул их. Она уже не может вспомнить, как выглядела в зеркале ванной. Не может вспомнить запахов, которые её окружали. Не может вспомнить, каким был на вкус пушистый омлет. И какую роль в этом всём играл Рокудо Мукуро.
Сейчас важно другое — это было тяжёлое испытание, и она его с достоинством выдержала. Повод гордиться, да?
«Наверное».
***
«Я думаю… Нет, не так — я знаю, что многое в этой болезни ещё не раскрыто».
Доктор откидывается на спинку кресла и с любопытством изучает взглядом сидящего перед ним молодого человека.
«Что-то остаётся в голове больных, что-то намеренно утаивается родственниками. Кое-куда не добраться даже пронырливым рукам эскулапов. Поэтому в некоторых случаях предпринимается пассивная тактика, чтобы не вытаскивать на белый свет какие-то свои тайны. Секреты».
Он делает страшные глаза и тут же гулко смеётся над собственным остроумием.
«Некоторые родственники, уберегая своих дорогих ненаглядных шизофреников, просто подыгрывают им, понимаете? Берут и ввязываются в бесконечную игру, позволяя больному ощутить реальность своей фантазии. Эта тактика проигрышна по своей сути, но… как знать, Мукуро-сан, вдруг подобная методика когда-нибудь даст свои плоды? Ведь, как известно, всё гениальное просто. Вы так не думаете?»
***
Молодой человек улыбается и встаёт из кресла. Он кивает доктору, подходит к двери и тянется к ручке.
Щёлкает замок, скрипят петли, каблук ботинка гулко стукается о кафель пола.
Реальность идёт рябью, покрывается трещинками, светящимися изнутри.
Всё гениальное просто, да?
Вот и проверим.