Work Text:
Сяо находит его в лагере рядом с брошенными холстами и кистями, среди едва горящих огоньков, что почти не греют. Глупый человек даже не попытался накрыться теплыми одеялами, сидит на каком-то коврике, можно сказать на земле, рисует и даже не замечает зашедшего адепта. Сяо думает, что Итэр снова заболеет, снова придется волноваться за него, бояться, не отходить ни на секунду из-за простого жара. Как будто у Алатуса есть выбор.
Итэр прерывается, только когда Сяо совсем уж непозволительно близко, заглядывает через плечо, пробегая пальцами по небрежно собранной косе, вызывая легкую дрожь.
— Что рисуешь?
Итэр вдруг ладонями накрывает рисунок, мечется в панике и краснеет отчего-то. Кисти, бумага, карандаши — все не его, их оставил тот странный алхимик, который у Сяо до сих пор вызывает что-то между паникой и сочувствием. Он вообще не доверяет людям, что окружают его человека. Последнее время он даже начинает не доверять архонтам, и это на самом деле странно, неправильно.
— Ничего, совсем ничего. Давно ты вернулся? Я не заметил, — Итэр почти успевает смять хрупкую бумагу немного замерзшими пальцами, но Сяо останавливает. Ему любопытно, что такое может от него прятать смертный. Мальчишка в итоге не сопротивляется, и это хорошо. Сяо не смог бы заставить себя настолько нарушить чужие границы, он все еще их уважает и будет ценить всегда.
Под пальцами шершавость от линий и немного грубой бумаги, рисунок бесцветный, но довольно интересный. Слишком странный и глупый, как мысленно крестит его Сяо. Потому что изображен он сам.
— У меня никогда не было таких рогов, — замечает вдруг, ловя мельком реакцию начинающего художника. Итэр немного хмурится и пожимает плечами, переводит невольно взгляд на чужую макушку, будто действительно пытается рассмотреть в цветных прядях остатки демонического. Сяо только улыбается невольно, у мальчишки фантазия слишком бурная.
Ладно, стоит признать, что Итэр рисует красиво. Сяо и не представлял, что он умеет, оставил человека в лагере, чтобы тот грелся и не думал ни на шаг отходить от огня. Человеческие тела такие хрупкие, но вообще-то, даже будь Итэр одним из адептов, Сяо все равно ничего бы не смог с собой поделать: мальчишку хотелось оберегать так сильно, как получится.
— А крылья? — вдруг спрашивает Итэр, потягиваясь привычным жестом и пытаясь подняться, чтобы быть наравне с якшей. Получается так себе, ноги затекли. Сяо вздыхает и падает рядом, все еще рассматривая рисунок и не спеша отвечать на вопрос. Слишком личное, слишком болезненное, слишком… Итэр проницателен до невозможности.
— С чего ты взял, что у меня могли быть крылья? — Сяо решается избрать глупую, но единственно подходящую сейчас тактику избегания прямых ответов. Итэру это не нравится, видно по сведенным бровкам и поджатым губам. Даже так он выглядит слишком мило, ничего с этим детским лицом не поделать. Алатус, конечно, не дурак, знает, что судить эту книгу по обложке точно нельзя. Там, внутри, бездна и нечто большее. Итэр его персональный ящик Пандоры, который еще открывать и открывать, купаясь в чужих, но столь похожих на свои секретах, болях прошлого, воспоминаниях. Сяо хочет дойти до конца, потому что он помнит ту старую легенду в мельчайших подробностях. Он помнит, например, что никакого ящика не было, люди меняли сосуды через века в своих пересказах. И еще помнит, что в самом конце черни его ожидает кое-что важное — надежда. Для него она не болезненна, для него она сияет солнышком и прорывается иногда сквозь мальчишеские улыбки, направленные на адепта.
— Однажды, — говорит ему Итэр и ложится на колени, не спрашивая, знает, что ему разрешено это и даже больше, — я слышал, как тебя назвали Златокрылым королем. Вот и подумал.
«И нарисовал», — заканчивает про себя Сяо. Он проводит пальцами по крыльям за спиной своей карандашной копии, любуется и падает в мысли, забывая об ответах. Когда его легонько тянут за прядку, он выныривает назад и теряется немного, не понимая, что происходит. Крылья, точно. Золотые, огромные.
Вырванные.
— Даже не знаю, от кого ты мог такое услышать.
Догадывается, конечно, у Итэра в число друзей чудом затесались два старых архонта, которые знают о Сяо слишком много. Не то, чтобы он против, что они рассказывают о нем человеку. Итэру можно знать все, Алатус ему доверяет.
— Они были не совсем такими, — говорит наконец якша, стараясь контролировать ритмы дыхания и сердца, чтобы не выдать себя, чтобы боль не проступила шрамами снова, не разрушила момент. Ладошка касается его груди и сжимает немного ткань, Итэр смотрит без улыбки, но понимающе. Пальцы ведут все выше и выше, проходят шею, вызывая приятную дрожь, достигают губ и останавливаются. Больше слов ему не нужно. Итэр все понял и так. Снова. Какой же умный достался Сяо человек.
Он приподнимается немного, опираясь руками о чужие коленки, пересаживается прямо на них и забирает рисунок, откладывая в сторону. Возможно, он больше не хочет его заканчивать, если это принесет адепту боль. Последнее, что хочет Итэр, это как-то навредить якше.
Мальчишка такой легкий, его вес совершенно не ощущается, иногда Сяо от этого страшно. Хочется закормить человека, чтобы перестать думать о его хрупкости, незащищенности, смертности. Итэр улыбается грустно, будто читая его мысли, и снова кладет ладошку ему на губы, накрывая их теперь полностью. Сяо не понимает ровно до тех пор, пока Итэр не прижимается губами к собственным пальцам, оставляя их как преграду между ними. Хочется ее преодолеть, почувствовать ближе. Алатус немного эгоист сейчас, потому что ладонь в итоге убирает, позволяет несчастному расстоянию сократиться, сталкивается с человеком и целует его неумело, но очень правильно. Он боится поранить его случайно, укусить слишком сильно и сжать талию в ладонях так, что затрещат ребра. Но Итэр не боится, сам напрашивается ближе, еще ближе. Губы у него сладкие, теплые на ощупь, вкусные. Вкуснее миндального тофу и самых прекрасных снов. Сяо хочется пробовать человека до конца жизни. Хочется дышать только им, чувствовать под пальцами только его кожу, его волосы, его сердце. Слышать только его смех и падать в него, заворачиваться, не просыпаться.
— Здесь холодно, — выдыхает Итэр ему в губы. Сяо согласен, человек холодный, а он теплый, и это столь интересный контраст. Но его хочется нарушить, Сяо желает поделить тепло на двоих, согреть Итэра, не позволяя этого сделать огням вокруг. В глазах его плещется, плавится золото, зрачок узится, а Итэр смотрит завороженно, как добыча, что попала в когти коршуна, но Сяо — не хищник, по крайней мере не для человека.
Пальцы ведут по голой спине, Алатус напрягается невольно, когда человек проводит по лопаткам, останавливается на них и прижимает ладони плотно-плотно. Это ощущается эфемерной тяжестью, забытой и такой приятной. Он не выдерживает и прячется в мальчишке, в его шее, целует бьющуюся венку и считает губами пульс. Хорошо. Ему нравится, как Итэр под его руками дрожит, нравится, как он не убирает руки с его спины. Можно закрыть глаза и представить, как снова раскрываются крылья, как человеческие руки превращаются в продолжение его тела, расходясь оперением, золотом, свободой полета. Итэр дарит ему прохладу неба и тепло лучей солнца над облаками. Столь забытые хорошие воспоминания.
— Хочу тебя целовать, — шепчет Сяо в теплую от его дыхания шею, ведет губами по плечам, ругается мысленно на ткань. Итэр замерзнет вообще-то, если убрать всю эту мешанину, она хоть как-то его греет. Но так хочется коснуться кожи, что мягкая на ощупь, словно Итэр никогда не взрослел.
«Хочу в тебе потеряться», — думает якша, продолжая сжимать своего человека, слышит сверху всхлип и чувствует, как дрожат ладошки на его лопатках. Так же когда-то трепетали крылья, собирались и расправлялись, снова и снова. Итэр согревается в его руках все больше и больше. Краска заливает бледные щеки, дыхание тяжелеет, кажется, еще немного, и он загорится совсем.
Итэр целует его, сталкиваясь лбами, смотрит из-под прикрытых век, прерывается на секунду и кусает губы, языком проводит, собирая призрачный вкус якши.
— Ты можешь, — шепчет он и зажмуривается вдруг, боясь закончить фразу. Приглушенным, темным на два тона голосом все же продолжает. — Делать, что захочешь. Я верю тебе.
Сяо задыхается от чужого голоса, тело бьет крупной дрожью. Итэр снова подставляет шею, не позволяя задать лишние вопросы, закрывает глаза и падает. Сяо вновь считает пульс человеческого сердца, пробует соленные капельки пота на светлой коже и стягивает белоснежный плащ.