Work Text:
Чем счастливее выглядит Колтон, тем большей сволочью себя ощущает Йен. Ревность, зависть, вожделение — одновременно, словно какое-то трехголовое чудовище, поднимают свои головы и рвут его на части.
Колтон смотрит на Джеффа — больше не на него — с любовью. Светится спокойствием и уверенностью.
Никаких больше голодных взглядов, брошенных украдкой, и других — пьяных болезненно-открытых, как кровоточащие раны, — нет.
Раньше Колтон дрожал под его — Йена — прикосновениями. Такими редкими. Открывался члену — ртом, задницей, всем телом, когда Йен снисходительно соглашался помочь — утешить желания тела. Будто бы по-дружески.
Лицемер. Кому он помогал? Кого обманывал?
Ему нравилось купаться в чужом обожании, нравилось обладать этим красивым молодым телом. Колтон возбуждал. Секс с ним никогда не был скучным или обыденным. Моменты близости, чем более редкие, тем более продолжительные — горячили кровь, усиливали либидо.
Конечно, Йен никогда не признавал этого вслух.
Никто не знает, что их дружба интимнее, чем предполагалось. Разве что Борн – Борн всегда про всех умудряется знать. Еще Хеклин наверняка догадывается. Но тот слишком любит их обоих – без всяких сексуальных подтекстов. И никогда не полезет в то запутанное, что они (или только Йен) называют дружбой.
Может быть, Колтон и не был влюблен – одиночество толкает на всякое. Йен знает по себе. Но теперь упрямо хочется верить, что между ними было нечто большее, чем похоть. Контракт запрещал Колтону открыто встречаться с парнями. С проститутками он не мог, даже с самыми дорогими. Признался однажды, что не встает у него на продажную любовь. Вот же сука чувствительная!
Конечно, Колтон был влюблен в него – иначе не… ну хоть чуть-чуть. А потом появился Джефф. Чертов Джефф Литам, так похожий на Йена, что по сети тут же пошли шепотки. А Колтон, паразит, их еще и подстегивает, в шутку выдавая, что специально искал себе кого-то похожего. А, может, не шутит.
Йен уже не понимает, где правда.
Еще больше задевает реакция Джеффа. Тот охотно идет на контакт, жмет руку, зовет в гости, охотно позирует для совместных фотографий, лайкает в инстаграме, твиттере и называет потерянным братом-близнецом, не проявляя ревности, тогда как Йен переполнен ею до краев. Иррациональная обида душит, толкая к чему-то необдуманному, глупому, лишая здравого смысла. Йен ведет себя как идиот, что было бы объяснимо, будь он влюблен. Но то, что он чувствует — ядовитое, эгоистичное — не любовь. Не может быть ею.
Колтон возникает на пороге без предупреждения. Неожиданно, незвано. Ехидно хмыкнув в ответ на удивленно вскинутую бровь, входит без приглашения, отодвинув оторопевшего Йена плечом.
Он изменился. Дело не только в цвете волос – ужасный платиновый оттенок не идет ему и странным образом делает еще более притягательным.
Не смей, — уговаривает себя Йен. Вы друзья, помни. Ты должен радоваться за него, за них.
— Бобо, прекращай, — говорит Колтон как-то слишком спокойно и шагает ближе, обдавая ароматом морской свежести и теплого дерева – странное сочетание, но ему подходит.
Йен хотел бы сдвинуться, отойти, но мягкая ладонь на его груди, прямо напротив сердца, не дает даже шелохнуться. Он и дышать почти перестает. А потом Колтон его целует – нагло, напористо и жадно.
— Какого… — Йен в самом деле пытается оттолкнуть его, сам не зная почему. Ведь он сам этого хотел, этого же?
— Тебя не поймешь, — вторит его мыслям Колтон и кусает за нижнюю губу.
Член встает сам собой — хотя, если честно, он тверд с момента, когда Йен открыл дверь.
Колтон сует руку за пояс его домашних штанов, обхватывает стояк всей пятерней – сильно, но аккуратно – очень мало и слишком много. Йен вздрагивает и притирается ближе. Заглядывает в дикие глаза и немедленно проваливается во тьму расширенных зрачков. Он едва успевает моргнуть, а Колтон уже на коленях — обхватывает своими невозможными губами головку, втягивая в жаркий плен рта. Плотно, полно, утыкаясь носом в паховые волоски. Йен замирает, стараясь не дернуться, не вбиться в глотку по самый корень. Мускулы живота мелко подрагивают от напряжения, веки опускаются, и он вдруг пугается наступившей тьмы. В голову приходит дикая мысль, что если все это сумасшедшая галлюцинация, морок или он сошел с ума? По позвоночнику шарахает холодом, он распахивает глаза и долгую секунду ничего не видит. Дергает рукой, почти ожидая, что она пройдет сквозь пустоту, но касается щеки Колтона и, ощутив головку собственного члена под натянувшейся кожей, гладит себя, обмирая от особого — двойного удовольствия. Колтон всхлипывает, сжимается вокруг, будто собирается проглотить его, вибрирует горлом и с громким чмоканьем выпускает. Смотрит снизу вверх.
Йен не может определить, что там в его взгляде, кроме желания. Да и не уверен, что хочет знать.
— Я останусь на ночь, — не спрашивая, ставит его перед фактом Колтон, поднимаясь с колен. К счастью, у Йена хватает ума не уточнять, что по этому поводу думает Джефф. Колтон направляется прямиком в спальню, не оглядываясь, на ходу избавляясь от одежды — шелковая рубашка планирует на пол, джинсы сами падают к ногам — а ведь Йену казалось, что они невероятно узкие. Колтон, спокойно перешагнув их, стягивает белые боксеры и устраивается на кровати, опираясь на локти в эффектной позе демонстрации и ожидания. Йена потряхивает от желания — он уже тоже полностью обнажен, успел раздеться пока, как загипнотизированный, шел за Колтоном.
— Коснись меня, — закусив губу, просит тот. И, не дожидаясь, сам хватает за руку, тянет, опрокидывая навзничь. Забирается следом, нависая сверху, ласкаясь всем собой, словно блудливый кот, и ползет все выше, пока над лицом Йена не оказывается его задница. Безмолвное приглашение не нуждается в пояснениях.
Во рту как назло пересохло, и язык превратился в неповоротливый отросток, наверняка, шершавый как наждачка, но Йен все равно устремляется вверх. Первое прикосновение, должно быть, приносит Колтону больше дискомфорта, чем удовольствия — царапает. Так он вздрагивает и чуть не падает. Удержав его, Йен оглаживает промежность пальцами и мнет мошонку, прежде чем вернуться к вылизыванию.
Слюны на этот раз предостаточно. Приласкав кончиком языка чувствительные края ануса, Йен нежно давит на отверстие большим пальцем, не проникая глубоко. Дожидается нетерпеливого ерзанья и тихого шипения и добавляет второй палец, осторожно раздвигая неподатливые стенки и вновь проникая внутрь языком. Колтон всегда был очень тугим, будто девственник, и требовал тщательной подготовки. Йену частенько не хватало терпения, но сегодня хочется так — долго, медленно. Довести до ручки, заставить кончить на языке и пальцах, а потом взять его разморенного...
У него получается. Колтон бьется, дергается, как пойманная на крючок рыба, сдавливая собой пальцы, и выстреливает спермой, едва не попадая в глаз.
Йен насаживает его, еще подрагивающего от оргазма, на свой колом стоящий член, натягивает до предела и замирает от головокружительной тесноты и волнообразных сокращений внутренних стенок. Колтон сам начинает двигаться — крутя бедрами в замысловатом танце. Едва заметив, как его чуть опавший член снова поднимается, Йен взвивается вверх, подкидывает бедра и срывается в бешеный галоп, достигая собственного пика в рекордные сроки. Колтон еще и возбудиться до конца не успел, а Йен уже наполняет его семенем. После, снимает его с себя неудовлетворенного, вымотанного, укладывает на бок. Прижимается сзади, оглаживает ребра, твердый живот, мягко касается чувствительных сосков и снова входит, легко скользя в расслабленное отверстие. На этот раз он никуда не спешит и двигается медленно, плавно, будто качаясь на волнах – это длится и длится, и длится — часы или дни, а может недели. Чужая сперма на пальцах становится для Йена сюрпризом. Еще большим — собственный оргазм, запоздавший всего на несколько мгновений.
Просыпается Йен один. На подушке лежит белый листок, исписанный крупным аккуратным почерком:
— Прекрати изводить себя из-за глупостей.
Йен хмыкает. Любопытная интерпретация. Интересно, а его жених тоже считает секс с другим — глупостью?
— Джефф хороший, — словно читает его мысли Колтон. — Но он не будет все время закрывать глаза на то, что мы делаем. Ты дорог мне, Бобо. Но он … он для меня значит все.
Он несколько раз перечитывает окончание фразы. Бумага в руках отчего-то дрожит, и слова кажутся смазанными. Как и его чувства. Ему не больно. Нет. Разве что под ребрами чуть давит и печет. Он вспоминает прошедшую ночь. Особенно ярко — искаженное удовольствием лицо Колтона — и собственное темное самодовольство от того, что смог довести его до такого, заставил прийти, смотреть на себя взглядом, предназначенным другому, и краснеет от стыда. Он снова воспользовался Колтоном. И не готов пообещать даже себе, что не сделает этого снова. Потому что он сволочь. Эгоистичный, самовлюбленный болван, слишком поздно осознавший, что... отпустить Колтона — все равно, что вырвать кусок собственной плоти.
— И, будь добр, сбрей свою чертову бороду, — читает он постскриптум и хрипло смеется. До слез.