Work Text:
Ненавижу просить о помощи. Не-на-ви-жу. До зубовного скрежета, до того, чтобы запустить телефоном в стенку. Чесслово, я бы лучше на Все-за-Одного с зубочисткой вышел.
Кстати о злодеях — по работе просить мне наоборот более-менее норм. Мы ж герои, мы ж команда, хрен ли. Щас я потерплю Тодороки, потом пусть он меня терпит. Потом вместе Мидорию прикроем, который не любит просить о помощи вообще. Ему уже все на уши приседали по этому поводу — не-а, как об стенку.
Я с ним тоже из-за этого собачусь — ага, а потом вот так сижу и пялюсь в экран. Потому что именно из-за Изу… Мидории назрел один вопросик. И чёт пока я о нём один думаю, только больше загоняюсь. А я вам не Мидория, чтобы загоняться тут.
Но просить о помощи всё-таки ненавижу. По поводу Изуку — особенно. Обхожу квартиру раз десять, по пути закидываю майку в стиралку и заглядываю в холодильник. Отлично, теперь я об этом не думаю. Если достаточно долго об этом не думать, может, я даже справлюсь. Может быть, даже сам.
Ну конечно я в итоге пишу Урараке. Как всегда.
Привет. Чё делаешь?
Хорошо, что я на кровать присел, потому что она тако-о-е отвечает… Точнее, фотку скидывает. На ней — две сцепленные ладони. Одна — явно Круглолицей, большой палец оттопырен, чтобы причуду не активировать. Я резко выдыхаю через зубы. Знаю, с кем она там за руки держится. А эт чё, парные фенечки у них на запястьях? Вы, блин, старшеклассницы, что ли? Ой всё-ё-ё.
Крепко сжимаю в руке телефон, чтобы не полетел куда не надо. Медленно… Не, не считаю до десяти. Меня это только больше выводит. Я медленно-мысленно вывожу на бумаге строчки письма.
Дорогая Тога Химико,
Иди на хрен, иди на хрен, отвали уже от моей подруги и сядь лет так на десять.
Урарака там, видимо понимает, что я ей не отвечу ничего культурного и всё-таки пишет ещё одно сообщение. Со словами.
Что тебе нужно-то?
Да ну, она тоже злится? Хмыкаю довольно. Вот когда ты не один бесишься — эт реально успокаивает.
Пишу быстро, пока не успел передумать.
Слшь, не знаешь, какие там у Изку мыслишки насчт свданок?
Отправить.
Прочитано.
Выдыхаю, и тяжёло приваливаюсь к стене. До меня начинает медленно доходить, что не очень хорошо было об этом спрашивать Урараку. У неё же вроде краш на Изуку был (или какое там словечко использует Джиро)? И чего она, интересно, ступила и променяла Изуку на эту ненормальную? Не, ну серьёзно, я бы Урараку в жизни не представил в этом ромкоме про героиню и злодейку.
Если бы сам не оказался в ромкоме про друзей детства, ага.
Ладно, тут и я виноват. Нечего было с ней вместе таскаться в больничку, даже если Изуку что-то там пищал про поддержку. Кого поддерживать — Тогу Химико? Может, ещё Все-за-Одного пожалеем, по головке погладим?
Урарака что-то долго не отвечает. Я опять скатываюсь с праведного возмущения поближе к чувству вины. Нет, ну а кого мне было ещё спрашивать? Киришиму? Это ж Урарака с Изуку лучшие подружки.
Фух, телефон наконец дзынькает. Но сообщение максимально странное.
Секрет твоего невероятного успеха:
1) парк развлечений
2) держаться за руки
3) сладкие блинчики (крепы)
Твою мать, твою мать, твою мать.
Дорогая Урарака Очако,
Во-первых, что это за заголовок? Во-вторых, я знаю, что такое крепы, спасибо. В-третьих, ты уверена, что Изуку нравится такая фигня?
Это всё я не пишу, конечно. Я думаю, думаю, думаю. И отвечаю.
Большое спасибо.
Потому что, скорее всего, Изуку нравится именно такая фигня. И ещё всякое такое, что меня приводит в ужас. Слегка.
Ну серьёзно. Парк? Крепы? А может, ещё парные фенечки? Мы что, две старшеклассницы? Может, ещё и целоваться ток в щёчку, и чтоб потом уши у обоих краснели?
И конечно, я иду искать в интернете, где у нас там парки развлечений и крепы эти клятые. Даже если мне страшновато и виновато. Потому что Изуку заслуживает лучшего.
А после километров промотанных фоток парков развлечений и каких-то там советов о свиданках, меня прошибает.
Изуку заслуживает лучшего. Чтобы нежно, чтобы сопли все эти розовые, и за руки, и в щёчку, и ля-ля-ля. Чтобы признались ему нормально, в конце концов.
Нормально — это тремя общеизвестными словами, чёрт бы их побрал. А ты как признался, Бакуго Кацуки?
Ну, кажется, ты заорал что-то типа «Слышь, ты», а потом вы засосались. И не только засосались.
Сты-до-би-ща.
Да, это уже не страшновато. Это глубины ужаса. Неожиданно обнаруживаю, что уткнулся в лицо руками и выдаю чё-то типа «Ы-ы-ы-ы-ы». Ну офигеть теперь.
Соберись, мать твою. Герой хренов. Изуку заслуживает лучшего, и ты ему это дашь.
Парк? Ну посмотрим, что там поближе к Масутафу, Изуку же до сих пор с матерью живёт. Крепы? Крепы. Отзывы отличные. Держаться за руки? Проработаем на месте.
Признание? Признание, мать его. Чё делать с этим сраным признанием? Не-а, перед зеркалом репетировать не буду, и не просите. Ладно, это тоже на месте.
Есть ещё одно важное дело — написать Мидории. Ну, что у нас тут свидание намечается. Первое, технически.
И конечно, я начинаю сообщение с проклятого «Слышь».
Слышь, ты. Не хочешь на выходных сгонять в парк развлечений?
Отправляю, выдыхаю. Стиснув зубы, отправляю ещё одно.
Это свидание.
Чёртов Ми… Изуку отвечает в какой-то совершенно щенячьей манере.
Конечно хочу, Каччан!!! Я буду счастлив сходить с тобой на свидание.
И добавляет стикер. Хрен знает, чё это за зверюшка, но глаза у неё даже побольше, чем у Изуку. Эй, я начинаю скучать по стикерам со Всемогущим!
Коротко отвечаю:
Тогда забились.
Скидываю ему всю инфу. Он что-то отвечает, я что-то отвечаю. Заканчиваем классически:
Доброй ночи, Каччан!
Угу. Спкн нчи.
И наконец я могу вырубить чёртов телефон, лечь на чёртову кровать и заснуть к чертям собачьим!
Уснуть. Ага.
Да хватит об этом думать, хватит об этом думать, хватит…
Разберусь. На месте. Со всей этой фиготой. Переживу. Герой, фиг ли ж.
Хотя, парные брелки с Всемогущим — не такой уж и ужас кромешный.
***
Из гостиной доносится тихий шум. Обычно мама ложится даже раньше меня, но сегодня у неё дорама. Это важная серия, как я понял. Двое членов мафии — но они как бы главные герои, так что хорошие — будут пытаться сбежать от плохой мафии. Им нужно переплыть Восточно-Китайское море, оказаться в Шанхае, а потом добраться до Хайнаня. Без понятия, что это за Хайнань такой. Без понятия, чем маму зацепил этот сериал.
Без понятия, почему я не остался с ней посмотреть серию. Всё равно теперь лежу и в потолок пялюсь.
Завтра у нас с Каччаном свидание.
Сви-да-ни-е. Наше первое свидание.
Ну, технически. Что считается свиданием, а что нет? Потому что мы и до этого всего ходили вдвоём гулять, и, например, были в том месте с вкусными молочными коктейлями, и я был влюблён в Каччана, и Каччан был влюблён в меня, и мы догадывались, что это взаимно. По крайней мере, подозревали. Слегка.
Нет, это всё точно не считается… Потому что мы не признались?
Но мы до сих пор не признались. Технически.
Шум из гостиной становится громче. Кажется, началась перестрелка или погоня. Только бы никто не умер — а то мама расстроится. Даже если это будут парни из плохой мафии, или спецагенты, которые вообще непонятно какие.
Ну да. Никто не сказал «Я люблю тебя». Технически, Каччан сказал: «Я так больше не могу». И я ответил: «Я тоже». Потом мы целовались, потом…
У меня краснеют уши, всё лицо заливает горячим.
Потом мы ещё немного поговорили утром, а потом вернулись домой из этой поездки. А потом толком не разговаривали. У меня работа, у него работа. Он — на съёмной квартире в Токио. Я — с мамой в Масутафу. В общем, не то что бы мы обговорили всё как следует.
Нет, мне и без этого всё понятно. По крайней мере, днём. А в темноте очень легко начать загоняться. Ещё легче, чем обычно.
Я считаю, что загоняться — это относительно нормально. Главное, не начинать загоняться, что ты загоняешься, и ещё немного загонов сверху. Лучше смотреть на эти мысли с вежливым интересом.
Хм, ну давайте прикинем, что там Каччан имел в виду по вашему мнению.
Разберём его слова: «Слышь, я так больше не могу». Без чего он не мог?
В голову вдруг приходит настолько восхитительно пакостная мысль, что я не отбрасываю её сразу. Рассматриваю её внимательно, как Каччан в детстве — поднятого с земли червяка.
Восхитительная в своей мерзопакостности мысль: Каччан имел в виду, что он больше не может без секса. Потом мы занялись сексом. Потом… Всё.
Я не боялся тех червяков, которых Каччан подбирал. Даже если он пихал их мне за шиворот. Их я всегда возвращал на траву. Но эта мысль — не столько даже противная, она — ядовитая. Такую нужно убить, пока никого не ужалила.
Забрасываю её подальше, закапываю. Это же настолько неправда, что даже смешно. Я помню, о чём мы говорили тем утром. А даже если бы не помнил (не очень-то там много смысла было, если честно), я помню глаза Каччана. Наполовину — ошалело счастливые. Наполовину — не верящие своему счастью.
Ага, счастью. А я у него горе луковое.
Скрипит дверь. Ничего себе я задумался — даже не заметил, как звуки из гостиной стихли. Как там эти ребята из мафии, интересно? Живы?
— Изуку, ты спишь? — спрашивает мама.
Чуть не отвечаю «да» — так я и попадался всё детство. Расслабляюсь, стараюсь поглубже дышать. Мама тоже вздыхает тихонечко, и наконец уходит.
Она знает, куда я завтра иду, и знает, что теперь это не просто встреча с другом. Она, кажется, рада за меня, но больше обеспокоена. Пыталась надавать советов, и мне было ужасно неловко, потому что, кажется, я заранее нарушил их все.
Да уж, всё пошло не по плану. (Не то чтобы я расписывал всё в тетрадке… Ладно, кого я обманываю). Точнее, я провалился ещё на первом пункте — «Признаться Каччану». Потому что, технически там или не технически, а всё же Каччан сделал это первым.
Вроде и нет никакой разницы — а вроде и есть. Может, мне нужно просто признать, что Каччан тут не один такой — любящий соревнования засранец.
(Вопрос о том, что видеть здесь соревнование по меньшей мере стрёмно мы проработаем позднее).
Итак, Каччан признался первым, ещё и первым позвал меня на свидание. А что могу сделать я?
Я могу первым признаться правильно!
Простое, но внезапное осознание — я аж приподнимаюсь на кровати. Именно я могу сказать три слова, которых мы ещё не говорили!
— Я… Я люблю тебя, Каччан, — бормочу на пробу тихонечко. Да, вот так. Громче сейчас не получится — ещё мама услышит.
— Я люблю тебя, — говорю всё так же тихо.
— Я люблю тебя, — говорю, и укладываюсь обратно. Я теперь даже глаза закрыть не могу. Только и остаётся, что опять смотреть на потолок, на футболку, аккуратно висящую на стуле. На рюкзак, собранный заранее. Кепку и обувь я тоже уже выбрал, они в коридоре. Про кепку мама ещё раз пять спросит, точно ли я не забыл. И скажет взять с собой побольше воды.
Сейчас очень жаркие дни. Самые жаркие в Японии.
С мыслью о том, что Каччан-то наверняка забудет надеть кепку, я наконец засыпаю.
***
Уже подъехав на место, я понимаю, что кепку забыл. Машинально запускаю руку в волосы, и решаю, что наплевать. Не для того меня мама блондином родила.
Кстати, старуха уже в курсе, что у нас тут происходит. И явно решила подкалывать меня этим до конца жизни. Смешно ей, ага. Угорает она.
Как же хорошо, что я съехал. До работы ближе, не достают некоторые тут. До Мидории, правда, далеко…
Ладно, ладно, живу отдельно от родителей, как крутой пацан. Без кепки, зато с тёмными очками. Они у меня тоже самые крутые. В Японии минимум.
Стою, в общем, как памятник Всемогущему, и жду Ми… Изуку. Замечаю его ещё издалека.
Эндевора мне в тёти, да он как на войну собрался.
Футболка с надписью «Герой» — для героизма, ясен хрен. Красные кроссовки — для уверенности. Рюкзак с припасами на случай ядерной зимы. Кепка с эмблемой Юэй — слава яйцам, не со Всемогущим, только его не хватало на нашем свидании.
А шорты Изуку явно надел для деморализации противника.
Сделаем вид, что я тут не противник. Сделаем вид, что я не собираюсь пялиться на его коленки.
— Каччан! — машет он изо всех сил, будто улететь собирается. — Я же не опоздал?
— Не, — отвечаю я, не смотря на часы. Стопудово ещё минут пятнадцать до оговоренного времени.
— Каччан, — говорит Изуку уже слегка укоризненно. — Ты и правда забыл кепку.
Я опять чешу затылок, а он тут же сдёргивает с плеч свой чрезвычайный рюкзачок и принимается там копаться. Бормочет:
— Сейчас же так жарко, легко можно заработать солнечный удар, нужно не носить тёмное, воды пить побольше…
Вода у него в боковом кармане, в розовой пластиковой бутылке. Бутылка вся в стикерах — звёздочки, сердечки. Котёнок с подписью «Пусть день пройдёт за-мяу-чательно». Эри ему, что ли, эту хрень подарила. Полезная хрень.
— Забыл, — выдаёт в итоге Изуку, шмыгая носом. — Я тоже забыл запасную кепку.
Ну ничего себе у нас мировая трагедия.
— Забей, — отвечаю я. Ёлки-палки, парк развлечений в ста метрах, а он тут копается.
— Но Каччан… Солнечный удар… — снова начинает он.
Я вытаскиваю возмутительно розовую бутылку из бокового кармана.
— Ща воды на башку полью — и нормально будет.
Сказал — сделал. Пока я отфыркиваюсь, Изуку смотрит так, будто я сделал что-то одновременно прекрасное и ужасное. Типа купил ему ту уродскую подушку со Всемогущим, а потом сказал: «Отдам на день рождения». Кстати, день рождения у него довольно скоро…
Но сначала мы на свиданку сходим, в конце-то концов!
Отдаю ему бутылку, и протягиваю руку. У Изуку глаза округляются, будто это чёртова змея.
Вдыхаю. Выдыхаю.
— Пойдём уже, что ли. В парк, — поясняю совершенно безразличным тоном.
Изуку наконец отмирает, и несмело вкладывает свою руку в мою. И краснеет кончиками ушей. И косится на меня безобразно счастливым взглядом.
Ой-ё, что я там говорил про старшеклассниц?
Мы идём к разукрашенному входу в парк развлечений, а в голове у меня вертится одно:
Дорогой Мидория Изуку,
И как мне с тобой дальше быть, если ты даже от такой ерунды смущаешься?
***
Мы… Мы держимся за руки.
Кстати, у Каччана очень красивые руки. Такие, ну, мускулистые. И вечно он носит эти чёрные майки без рукавов. Всё видно, всё, понимаете?
Пытаюсь отвести взгляд, но делаю только хуже. Потому что по шее у него ползёт капелька воды из моей бутылки.
Смешно даже вспоминать тот период, когда я думал: «Ну может это дружеские чувства». Конечно, все так на своих друзей залипают. На их сильные мускулистые руки с такими немного шершавыми ладонями, которые…
— Куда сначала? — прерывает меня Каччан. И хорошо, а то кто знает, до чего бы я додумался.
— Эм-м… Колесо обозрения? — выпаливаю я. Потому что уже раз десять прокрутил в голове идею признания на колесе обозрения, и с сожалением отмёл её, как жутко банальную.
— Непра-авильно, — довольно растягивает Каччан. — Сначала мы пойдём на американские горки.
Мда, вот уж где не признаешься. Топ-3 мест, на первом.
— А потом на колесо твоё, если хочешь, — добавляет Каччан, уже немного неловко. Неужели у меня настолько жалкий вид?
Идём покупать билеты — точнее, Каччан пробивается к кассам. Я стараюсь поспеть за ним.
— А я… Это… Тоже… — не знаю, как и сказать, но Каччан и так понимает.
— Я заплачу, — отвечает он. Это его не самый железобетонный голос, но спорить уже бесполезно.
— А я… Тоже потом заплачу за что-нибудь! — выпаливаю я, и очень зря. Потому что Каччан поднимает брови с каким-то совсем непонятным выражением, и отворачивается.
Ну неужели встречаться — это как дружить, только супер-неловко?
Честно говоря, мне неловко настолько, что уже становится всё равно. Пусть будет признание на колесе обозрения! В конце концов, лучше признаться банально, чем не признаться вообще.
Каччан возвращается от касс.
— Пошли, — говорит он, и снова протягивает мне руку.
И это уже не неловко. Я просто таю, таю, как мороженое под этим палящим солнцем.
***
Я подначиваю Изуку прокатиться на горках второй раз. И третий. Потому что ну серьёзно, это не горки — а одно название. Кто про-героем работает, тому это не горки. И вообще, меня тут узнали и скидочку сделали, так что хочется выжать максимум из этой фигни.
Выжать… Это меня хоть выжимай. Грёбаное солнце расстаралось, грёбаные очереди и грёбаная забытая кепка. Ну да, и чёрное лучше не носить. Хотя у меня имидж вообще-то.
Мы отходим в сторонку где поспокойнее, и я начинаю обдумывать третий пункт операции — крепы. Ага, думаю, признание стоит подкрепить крепами. Это ж важные слова, так что с ними неплохо бы что-то вручить. Уж если не кольцо, так хоть клубничку с блинчика. Погодите, я о таком на полном серьёзе думаю? Бррр.
Башка совсем не варит по жаре по этой. Так что третий пункт операции пока лучше отложить. Чего там Изуку хотел?
— Где… Там… Колесо твоё? — почему-то слова получается произнести только с усилием.
Изуку, довольный-довольный, тут же принимается размахивать картой парка.
— Я уже всё разведал, Каччан, сначала нам надо будет свернуть налево, и там есть дорожка пошире, а за ней…
— Ага, — киваю Изуку осторожно, потому что у меня отчего-то звенит в ушах. Ничего, ща постою секундочку, и всё будет в норме.
— Каччан? — обеспокоенно оборачивается Изуку.
И тут у меня в глазах темнеет.
— Каччан!
Более-менее очухиваюсь уже сидя на лавочке. Вокруг суетится Изуку.
— Каччан, у тебя всё-таки солнечный удар, Каччан. Вот, водички попей, или, может, газировочки?
— Гха… зировки, — выдаю я, просто чтобы он отошёл на минутку, пока я в себя приду.
Поднимаю глаза, и вижу, что сижу под деревом. Зелёное. Медленно допиваю воду из бутылки.
Вот же лох беспомощный. Ненавижу таким быть.
Изуку возвращается просто со скоростью света — и успевает раздобыть не только газировку, но и кепку. Наверняка с эмблемой парка.
Кепку я пока игнорирую, беру холодную баночку, и прикладываю ко лбу.
Выдыхаю:
— Слушай, я так тебя люблю.
И тут Изуку затыкается. Есть разница, когда он молчит, а когда — затыкается. Тут чувствуется, что у него все мысли остановились, и даже дыхание замерло.
Я открываю запотевшую банку газировки, и со щелчком до меня доходит, что я сказал.
Ой.
Ну, приплыли.
Паниковать как-то уже поздно, так что я отхлёбываю из банки, и жду, что же будет делать Изуку. Наверное, сейчас он откроет рот и скажет…
***
— Ну так нечестно, Каччан!
Слова вырываются до того, как я успеваю подумать. Как и у Каччана вырвалось признание.
Что же я наделал, он же не так поймёт, он же…
Он аккуратно ставит банку на лавочку и так же аккуратно спрашивает:
— Почему?
И мои дурацкие чувства распаляются во всю мощь.
— Да потому что ты и так уже признавался первым! И на свидание меня первым позвал… И… И… Да ты и догадался тоже первым, наверняка! — заявляю я, хотя об этом уж никак не могу знать.
— А ты увёл у меня «Героя №1», — ни с того ни с сего говорит Каччан, всё ещё совершенно спокойный. — И в следующем году уведёшь, я тебя знаю.
— Это мы ещё посмотрим, — говорю я, и по-детски шмыгаю носом. Будто простудился, на такой-то жаре.
Каччан допивает газировку, раздумывая о чём-то.
— Эй, — говорит он. — Да чё ты загнался. Туфта всё это — три грёбаных слова. Нам и без них всё было понятно.
Я молчу, и снова шмыгаю носом. Теперь уже потому, что нельзя же быть таким, таким… Я бы ему «Героя-круче-чем №1» дал. И кубок платиновый, с бриллиантами.
— Было же? — напирает Каччан.
— Ну конечно! — голос всё равно звучит немного обиженно. Вот же тупость.
— Э-эй, — ухмыляется Каччан своей самой хитрющей улыбкой. — А ты чего на колесо обозрения хотел? Чтобы там целоваться?
— Нет-нет-нет, — размахиваю я руками, и почти не вру. Я собирался признаваться, а целоваться… Разве что потом.
— Да ладно, — Каччан ухмыляется ещё шире, хотя шире вроде некуда.
— Каччан, мы в общественном месте, кругом людей полным-полно… — тараторю я, но Каччан только бросает:
— С них не убудет.
И уводит меня — налево, потом на дорожку пошире, потом…
А я куда денусь — он же держит меня за руку.
***
Мы таки целуемся в кабинке колеса обозрения — хотя довольно скромно, будто мы и впрямь заделались грёбаными старшеклассницами. И никто нас из парка не выгоняет, Изуку, слышь?
Так что мы тусим там до вечера, почти до закрытия. Темнеет сейчас поздно, но солнце всё равно ощутимо съезжает куда-то к западу, и я вспоминаю про пункт номер три.
Фургончик с крепами находится неподалёку от парка. Изуку смотрит на него как на сани Санты-Всемогущего-Клауса. Между прочим, выпускали такую фигурку, и неплохо бы её найти, но хрен там плавал. Жутко жаль, потому что такой уровень долбанутости как раз для Изуку.
Он всё пялит и пялит — то на фургон, то на меня. Ясненько, у него потом к Урараке будут вопросики. Для меня вот тоже вопрос, откуда она знала.
— Чё смотришь, — не выдерживаю я. — Иди, крепы покупай. Ты ж хотел платить.
А благодарности в глазах Изуку — будто я купил ему весь этот сраный фургончик.
Он берёт нам два крепа — с мороженым и клубничками. Мороженое — это вещь, а клубнички — ну, терпимо. Мы едим их, сидя на лавочке под зелёными-зелёными деревьями. И я таки, стиснув зубы, будто это дело жизни и смерти, отдаю ему свою последнюю клубничку.
У Изуку глаза искрятся. Смеются. Зелёные-зелёные, как листья под солнечными лучами.
Он держит блинчик обеими руками. Наклоняется ближе к моему уху.
— Каччан, — тихо-тихо, до мурашек. — Я тебя люблю.
И у меня останавливаются мысли, и клетки крови, и дышать я категорически перестаю.
А мне нужно дышать. Чтобы ответить.
Давай, Бакуго Кацуки. «Я тебя тоже» — три человеческих слова. Совсем не сложно.
— Слушай, — я еле разлепляю губы. — Давай в парк вернёмся?
— Давай, — отвечает Изуку не совсем понимающе.
— Как думаешь, мы до закрытия успеем купить какую-нибудь парную фигню со Всемогущим?
***
Я знаю, что прозвучит ужасно сопливо, но в ночь после свидания мне снилось что-то такое тёплое и радостное. И там был Каччан. Я уверен.
***
После свидания я полночи заснуть не мог. Потому что у меня обгорела шея. Именно поэтому.