Work Text:
Колотушка на воротах особняка с Гербовой улицы была выполнена в форме какого-то морского гада.
«Ну еще бы, — подумал Дик, с отвращением берясь за то, что у этой твари напоминало толстые переплетенные щупальца. — Спруты, они Спруты и есть. Везде у них эти их фамильные уродцы!»
На воротах замка Окделлов, конечно, тоже красовалась медная голова вепря, но вепрь — это же совсем другое дело! Солидный, суровый зверь, не дрянь какая-то склизкая.
Дик вздохнул, поймав себя на том, что опять пытается оттянуть неприятную встречу, и решительно постучал. Бронзовая пластина под колотушкой издала басовитый звон, окошко привратника открылось, и оттуда на Дика уставилась бледная равнодушная физиономия.
— Письмо для графа Васспарда, — мрачно произнес Дик.
Привратник окинул его подозрительным взглядом — уж очень Дик был не похож на курьера, — но позолоченный футляр для писем, похоже, стал достаточно весомым аргументом. Ворота, чуть скрипнув, отворились, пропуская Дика во двор, и из людской навстречу ему выбежал юный северянин с удивительно подвижным для человека Приддов лицом.
— Молодой господин в библиотеке, — поклонившись, оповестил он. — Я провожу вас.
Откровенно говоря, Дик не испытывал никакого желания видеться с Валентином. Тот, конечно, был Человеком Чести, а значит, союзником, но еще в Лаик в нем было заметно что-то скользкое, увертливое, под стать фамильному гербу. Тогда Дик не очень-то за ним следил, хоть и замечал на себе иногда пристальный, до дрожи проницательный взгляд, а после дня Святого Фабиана задумался.
«Или ты просто ревнуешь, что Ее Ве… Катари не только пишет ему, но и просит передать письмо лично в руки», — предательски подсказал внутренний голос.
Дик сжал зубы и отогнал эту мысль: еще чего! Он не имеет права ревновать королеву к кому бы то ни было, да и каков повод? Может, у нее какое-то дело к супрему, которое она не может доверить обычной почте…
«Но тогда почему она пишет Валентину, а не Вальтеру?» — снова просочилась в голову мерзкая мыслишка.
«Потому что не мое дело, и все на этом!» — упрямо мотнул головой Дик.
— Пришли, господин герцог, — молодой слуга почтительно указал ему на тяжелую дубовую дверь, и Дик осознал, что, проблуждав в своих мыслях, совершенно выпал из действительности и едва ли помнил, как теперь найти дорогу назад.
Впрочем, решил он, уж как-нибудь не заблудится.
— Доложите обо мне как о герцоге Окделле, — бросил он слуге.
Тот покачал головой:
— Прошу прощения, господин герцог, но молодой господин не разрешает нам заходить в библиотеку. Вам придется пойти туда без доклада.
Дик раздраженно дернул плечом.
— Проводите в гостиную, я подожду его там.
— Молодой господин предупреждал, что намерен просидеть в библиотеке до самого вечера, — снова покачал головой слуга.
Дик только недовольно выдохнул сквозь зубы. Покосился на дверь — ручка тоже была выполнена в виде какой-то не то медузы, не то каракатицы, — и, постучав, решительно вошел.
В библиотеке царила полутьма, разгоняемая скупым светом нескольких ламп. Вдаль уходили высокие стеллажи: отсюда они казались бесконечным, утопающим во мраке подобием знаменитого гальтарского Лабиринта. Дика пробрала легкая приятная дрожь — он еще никогда не видел столько книг, собранных в одном месте. Дома, конечно, любили читать, но даже до восстания надорская библиотека не была столь обширна.
Словно зачарованный, Дик подошел к ближайшей полке, едва касаясь, провел кончиками пальцев по корешкам. Иссерциал, Павсаний, Аурелий Гальтарский, Адриан — кажется, здесь были собраны философы раканских времен. Дик не особенно увлекался их трудами, но не мог не оценить полноту коллекции: некоторых имен он не мог припомнить даже после уроков мэтра Шабли.
— Герцог Окделл, — раздавшийся из-за спины голос заставил его вздрогнуть от неожиданности. — Полагаю, вас привело ко мне какое-то важное дело, — продолжил Придд, дождавшись, пока Дик обернется.
— Привело, — ответил тот, кое-как сбросив с себя остатки морока.
Подумаешь, философы! Да у Ворона библиотека наверняка ничуть не меньше, просто он не держит ее в темноте, и слуг туда пускает, а не наводит таинственного тумана.
Придд вопросительно изогнул бровь, и Дик, спохватившись, отдал ему письмо.
Отчего-то теперь ему было совершенно не важно знать, что там написано и зачем вообще Катари это понадобилось; мысли раз за разом упорно возвращались к бесконечным стеллажам. Там ведь наверняка есть и Веннен, и Лориан, и полное собрание Дидериха… Остаться бы здесь хоть на пару часов!
Дик одернул себя, сжав руки в кулаки так, чтобы коротко остриженные ногти впились в ладони. Это особняк Приддов, а не родной замок, и вовсе не то место, где можно с удовольствием гостить!
Сам Придд, казалось, совершенно не замечал его, пробегая строчки письма жадным взглядом. Наконец он дошел до нижнего края, аккуратно придержал лист, не давая верхней его половине отогнуться в сторону Дика, и, дочитав, сложил письмо обратно в конверт.
— Я должен написать ответ, — бесстрастно уведомил он Дика. — Вас не затруднит подождать здесь пару минут? Я принесу чернила.
Дик кивнул, давя зарождающиеся вопросы. Неужели в библиотеке нет письменного прибора? И не надо ли вместо чернил принести побольше свечей? Странные порядки дома Волн тревожили, но не настолько, чтобы забыть о воспитании.
— Не уходите далеко от двери, — уже отойдя, посоветовал напоследок Придд. — Здесь слишком легко потеряться.
Дику показалось, что с того момента, как за Приддом закрылась дверь, прошло не меньше получаса. Свечи в лампах мигали, пламя чуть дрожало, хотя сквозняков он не ощущал. По стенам, полкам и корешкам книг танцевали причудливые отсветы, на которые так легко было засмотреться: золоченая вязь букв на переплетах манила за собой, так и просилась в руки: погладь меня, возьми, открой…
Дик тряхнул головой, отгоняя наваждение. Да что с ним сегодня не так? Еще и Спрут этот с его многозначительными предупреждениями… Как будто специально оставил его здесь одного, непонятно на что рассчитывая! Дик уже почти решился покинуть это странное место, поймать кого-то из слуг и потребовать проводить себя к молодому господину — он не мальчик-отнеси-записку, чтобы ждать неизвестно чего часами! — но, случайно взглянув в последний раз на полки с книгами, не смог оторвать глаз. Веннен, Лориан — все это показалось ему мелочевкой, медными суанами, среди которых затесался полновесный талл.
«Окделл, ранние сонеты», — гласила надпись на простой обложке из черной кожи.
Должно быть, это написал какой-то его предок. Льюис Окделл, а может, кансилльер Джеральд. Или его старший брат, Уильям, генерал армии Юга. Дик сам не заметил, как книга оказалась у него в руках, открытая на первой странице.
«Прядь пепельных волос, лилейной шеи бархат...»
Он мог продолжить этот сонет с любой строчки, он знал его наизусть, и вовсе не потому, что это написал его дальний родственник. Взгляд, спотыкаясь, бежал от катрена к катрену:
«Взгляд серых глаз — и грустен, и прекрасен...»
— Так себе рифма — «красен-прекрасен», — шепнули из-за спины, и Дик резко обернулся, захлопывая книгу. — Замени в предыдущей строке «красен» на «страстен», будет лучше.
— Как вы!.. — Дик подавился последним словом: конечно, Придд смел, в своем доме он смел все, даже вот так подкрадываться и заглядывать через плечо.
Даже стоять слишком близко, ближе, чем позволяли любые приличия, так, что Дик едва не столкнулся с ним носами, поворачиваясь. Так близко, что на шее чувствовалось тепло его дыхания.
Дик попытался отпрянуть, но больно уткнулся спиной в угол стеллажа.
— Боишься меня? — Валентин улыбнулся — так спокойно и открыто, как никогда не улыбался на памяти Дика. — Зря. Я не причиню вреда.
Только теперь Дик заметил в нем эту странную перемену: от чопорного и холодного «вы» он перешел на дружеское, почти фамильярное «ты», и сделал это так легко и естественно, словно они всегда были друзьями.
Ведь друзьям позволено шептать на ухо, почти касаясь губами мочки:
— Во втором катрене сбоит ритм, надо убрать один слог из третьей строки.
Дик едва ли понял смысл этих слов: дыхание перехватило, захотелось одновременно отшатнуться, убежать и не двигаться, позволить Валентину и дальше говорить — не важно, о чем. Он почти ждал, что его прижмут еще плотнее к стеллажу, придвинутся ближе, обнимут, но Валентин чуть отстранился, насмешливо глядя ему в глаза.
— Тебе настолько нравится эта голубица в короне? — спросил он, приподнимая бровь. — Мы ведь просто говорим о стихосложении, а ты в мечтах, похоже, уже несешь ее на руках на брачное ложе.
«Вовсе нет, — хотел сказать Дик. — Как вы смеете даже думать о таком!»
Но вслух вырвалось совсем иное:
— Она тут ни при чем.
— О, — губы Валентина разъехались в понимающей усмешке. — Значит, это мое присутствие тебя так воодушевило?
Будь Дик самим собой, он бы немедленно опроверг это оскорбительное предположение. Он бы решительно отодвинул проклятого насмешника, прошел к выходу и уже в дверях бросил бы: «Где и когда вам будет угодно!»
Но Дик не был самим собой, и его рука словно помимо воли потянулась к лицу Валентина, погладила щеку, вплелась в отросшие каштановые волосы.
— А ты смелее, чем я мог предположить, — выдохнул Валентин ему в губы, и прежде, чем Дик смог ответить, поцеловал с таким пылом, словно мечтал об этом полжизни.
Дик едва замечал, как на нем расстегивают колет — необычайно ловко, умело, словно опытный камердинер, — как прохладные ладони проникают под рубашку, распутывают завязки на штанах. Удивительно гибкие пальцы крепко обхватили его запястья, потянули вверх, оставляя открытым, слишком уязвимым…
Потерявшись в ощущениях, Дик не сразу понял, что рук на его теле три. Одна по-прежнему удерживала скрещенные запястья наверху, вторая гладила поясницу, побуждая выгибаться вперед, прижиматься теснее, третья же как раз в этот момент, справившись с завязками, потянула вниз его штаны, и Дик изумленно распахнул глаза.
В ответном сером взгляде он не увидел ни насмешки, ни угрозы, только тягучую, темную страсть.
— Тише, — прошептал Валентин, когда Дик попытался отстраниться, разглядеть, что происходит. — Я же говорил: я не причиню зла.
Все же извернувшись, Дик посмотрел вниз, туда, где проворные руки как раз расправлялись с его исподним. Их было две: тонкие, бледные, холеные, почти как у девушки, и он на пару мгновений загляделся на их отточенные движения. Вот только его спину все еще ласково гладило, постепенно спускаясь ниже, что-то третье, а запястья по-прежнему держали в надежном, приятном плену. Валентин чуть отстранился, ловя его взгляд своим, растянул губы в полуулыбке и повернулся так, чтобы камзол на нем распахнулся, показывая, как из отверстий в тонкой батистовой рубашке выглядывает что-то влажно блестящее, шевелящееся, переливающееся в отсветах ламп.
Что-то, что уходило за спину Дика, что-то, что шло наверх, обнимая его предплечья.
Дик попытался отшатнуться, уйти от жутких прикосновений этого к своей обнаженной коже, но щупальца сжались на запястьях почти до боли, вынуждая замереть.
— Тише, — снова повторил Валентин. — Ты же хочешь этого, глупый маленький Повелитель, так зачем сопротивляться?
«Не хочу! — попытался крикнуть Дик, но слова застряли у него в горле. — Не так!»
— Ложь, — усмехнулся Валентин, вновь накрывая его губы своими, и Дик, невольно подаваясь к нему, с ужасом осознал: он прав.
Голова кружилась, как будто он упился «Черной кровью», мысли разлетались стайками испуганных мелких рыбешек. Когда поцелуй закончился, Дик уже не мог ни сопротивляться, ни даже толком говорить. К болезненно напряженному члену прижималось обтянутое тканью бедро, и Дик со стоном потерся о него, выгнулся, прижимаясь ближе, без слов прося о большем. Щупальце, гладившее его поясницу, переместилось на ягодицы, сжалось кольцом на левой, пощекотало кончиком ложбинку между ними. Рука — настоящая рука, чуть царапнувшая кожу красивым, тщательно отшлифованным ногтем, провела по животу, дразняще прикоснулась к ямочке пупка, пригладила дорожку светлых волос. Дик всем телом подался ей навстречу и протяжно, не сдерживаясь, простонал, когда она обхватила его член, сильным, уверенным движением провела вверх-вниз по стволу.
Едва осознавая, где он и что с ним, Дик бесстыдно толкался бедрами вперед, изгибался, ища лучший угол, плавился в поддерживающих руках. На краю сознания панически билась мысль, что позже он обязательно об этом пожалеет, он вызовет Спрута на дуэль и покончит с виновником своего позора — или сам умрет, пытаясь смыть кровью это унижение. Но то будет потом, когда-нибудь в туманном будущем, а пока его совсем перестало волновать, что щупалец на его теле становилось все больше с каждым мгновением. Они шарили по нежной коже бедер, обхватывали поджавшуюся мошонку, гладили ребра, играли с сосками. Одно, посмелее, обвилось вокруг шеи, не сдавливая, но ложась плотным ожерельем — это оказалось на удивление приятным, настолько, что Дик, отвлекшись, даже сразу не заметил, как другое щупальце ласкает его там… Там. Там, где его быть точно не должно. Он попытался отстраниться, уйти от смущающих прикосновений, но ему снова не дали.
Валентин наклонился к нему, и нежная кожа под челюстью расцвела фейерверком ощущений: легкая боль, жар, влажное дыхание, кружащее голову чувство падения в пропасть...
— Будет хорошо, — пообещал Валентин, сместившись выше, прикусив мочку уха. — Верь мне.
Горячий язык прошелся по краю челюсти, обвел ушную раковину. Его сменили зубы, слегка прикусывая, даря приятную, острую до мурашек боль, пальцы на члене сжались, погладили уздечку, и Дик, барахтаясь в нахлынувшей волне удовольствия, так и не понял, в какой момент щупальце толкнулось внутрь, заполняя его собой. Уже пойманный, он сжался, предчувствуя боль, но ее не было — ничего не было, кроме успокаиващих покачиваний, странного чувства заполненности, невероятной открытости, которого он никогда не испытывал раньше.
— Верь мне, — снова нараспев повторил Валентин, спускаясь губами ниже, к шее, ключицам, соскам. Дик чувствовал, как щупальце медленно, плавно проталкивается глубже, слегка извивается, раздвигая его изнутри, и в том же ритме чуть сжимаются и разжимаются пальцы на его члене. Он отчаянно приближался к финалу, девятым валом накатывало болезненное возбуждение, уже почти невозможно было терпеть…
Щупальце внутри него задело что-то чувствительное, и перед глазами вспышкой пороха полыхнули цветные огни. Резко стало не хватать воздуха — живое ожерелье на шее сжалось, перекрывая горло, обострило ощущения до предела, и Дик на мгновение подумал, как же глупо и позорно будет умереть сейчас, в такой позе, в такой компании… Но мгновение все длилось и длилось, даря наслаждение, которого не могла дать ни одна дама, тело Дика изгибалось так, как он и не мог помыслить до этого, сознание уплывало, теряясь в полутьме вокруг и пристальном, чересчур проницательном взгляде напротив.
— Герцог Окделл!
Дик судорожно вскочил, повинуясь окрику. Сердце колотилось так, словно готово было вот-вот выпрыгнуть из груди, ноги едва держали, и если бы он не опирался на стеллаж, пожалуй, его ждало бы позорное падение.
— Вы, должно быть, задремали, — голос Придда был бесстрастен, взгляд не выражал ничего, кроме вежливого удивления.
Дик лихорадочно осмотрел себя: колет и рубашка были на месте, застегнутые на все пуговицы. Провел рукой по шее — под пальцами хрустнуло, сминаясь, накрахмаленное кружево воротника. Вниз он смотреть боялся, но чувствовал, что штаны и исподнее также вернулись на свои места, словно все, что с ним произошло, было не более чем сном.
— Ответ, — хрипло произнес он. — Вы хотели написать ответ.
Придд кивнул и передал ему запечатанный конверт.
— Буду весьма признателен, если вы передадите его известной вам особе лично в руки, — сухо произнес он.
Дик кивнул в ответ, не зная, что еще сказать. Поколебавшись, он все же прошел к выходу, церемонно попрощался с Приддом — тот проводил его бесстрастным взглядом и равнодушно пожелал доброго дня, — а затем, сопровождаемый слугой, как мог быстро покинул особняк на Гербовой улице.
Уже подходя к дому Алвы, Дик вспомнил кое о чем, и внезапная мысль заставила его остановиться прямо посреди улицы. Он поднес к груди левую руку, откинул кружева манжета и почувствовал, как мостовая снова уходит из-под ног.
На запястье темнел лиловый, как грозовая ночь, кровоподтек.
