Work Text:
От дриксенского гуся нужно было избавиться.
Рокэ с удовольствием отправил бы его бездыханное тело вниз по Данару, но понимал: Штанцлер сплел вокруг себя слишком прочную и чувствительную паутину – только тронь в одном месте, и всколыхнется вся сеть.
Слишком много последствий. Но и слишком много проблем от живого Штанцлера.
«Дор Рикардо гулял по городу. Был у ювелира. Потом у кансильера».
Почерк у Пако был круглый, почти детский. Рокэ покрутил в руках записку и поморщился. Что на этот раз Штанцлер наговорил Окделлу?
Когда из кабинета уже выветрился даже намек на запах горелой бумаги, в дверь постучали.
– Соберано, – Хуан держал большую плетеную корзину, в которой глухо булькали бутылки с вином. – Прибыл экипаж с вашим вещами.
Ах да, вещи. Странные и тревожные сны заставили его сорваться в Олларию вместо Торки, взяв с собой лишь двадцать стрелков и оставив за спиной неторопливо катящийся грузовой экипаж. Столица встретила Рокэ погромами и затянувшим небо дымом пожаров, но спустя четыре дня о жуткой ночи уже почти ничего не напоминало.
– Оставить здесь?
– Оставь одну, остальные отнеси в подвал, охлади. Герцог Окделл никуда не изволил снова сбежать?
– Был в библиотеке, соберано. Отправить к вам?
Рокэ качнул головой. Аккуратно раздвинув бумаги, Хуан оставил одну бутылку и вышел, беззвучно притворив за собой дверь.
В Кэнналоа он нечасто вспоминал об оруженосце: дышал полной грудью, глубоко втягивая морской воздух – свежий, соленый, — заседал с рэями, осаждавшими наконец вернувшегося соберано с прошениями и жалобами, ездил вдоль берега, заводя Моро в прибой, и тот, словно жеребенок, с ржанием топтал пену. Жил как не жил в Олларии и лишь изредка думал о Надоре с его черными скалами и бесконечными вересковыми пустошами, сейчас погребенными под снегом, – и хмуром оруженосце, который во время отъезда домой выглядел не слишком счастливым.
В очередной раз про Ричарда он вспомнил за пару дней до отъезда, когда получил прошение на встречу от рэя Джулиана Винсенте; винодела – четвертое, пятое поколение семьи? – чьи земли располагались к югу от Алвасете и виноградники щедро обдувались морскими ветрами со стороны Астраповых Врат. Он ждал прошения — о выделении новых земель под разбивку виноградников или денежной помощи, — но Винсенте приподнес ему подарок – шестнадцать бутылок вина: «Новый урожай, соберано. Лето выдалось жарким, красные сорта удивительно хорошо удались. Я знаю, вы любите выдержку, но, поверьте, это достойные вина уже сейчас».
Среди темных бутылок Рокэ разглядел несколько, на сургучной печати которых был оттиск с розой. Отчего-то вспомнился Ричард – как неловко и с явным неудовольствием он пьет «Кровь» и вспыхивает, стоит Рокэ насмешливо отозваться о его любимых «Слезах»: «Белые вина, юноша, в моем доме подают лишь прекрасным эрэа – или же по требованию графа Савиньяка, а вы, к счастью, не то и не другое».
Подарок рэя Винсенте он принял, и бутылки, обложенные сухой травой, были упакованы в грузовой экипаж с остальными вещами.
Рокэ успел про них забыть; может, не случись ночи погромов, он бы и вовсе отправил их в подвал, к другим бутылкам.
Но сейчас, глядя в собственное размытое отражение в темном стекле, он думал про своего оруженосца, чья судьба была расписана и предрешена: «Использовать, отправить на смерть, подписано графом Штанцлером и прочими Людьми Чести».
И о том, что вино это клятое он на самом деле вез из Кэнналоа именно для Ричарда.
***
Ричард сидел с ногами в кресле, устроив на коленях какой-то толстый томик in folio. На низком столе рядом – деревянный пенал с графитовыми карандашами, альбом для рисования в кожаном переплете и кружка – наверняка с тем травяным отваром, который заботливо заваривает каждый день Кончита, переживающая за молодого дора: вдруг вернется от переживаний грудная болезнь?
Подойдя ближе, Рокэ всмотрелся в изящную вязь золотистых букв на переплете.
– Скоро вы сможете цитировать Веннена наизусть, юноша, – умение, безусловно, весьма ценное для очаровывания молодых особ при дворе.
Ричард вздрогнул и вскинул голову:
– Я давно уже могу, эр… монсеньор, – выпалил он. И мгновенно напрягся – Рокэ знал, куда смотреть, чтобы заметить это: сжавшиеся на корешке книги до белизны пальцы, напряженные плечи, настороженный прищур.
Облаченный в черно-синий колет, из кресла на него смотрел дикий зверь из сумрачных надорских лесов – подойдешь к нему не с той стороны, хрустнешь случайно веткой под сапогом – шарахнется и ощерится. Ричард уже давно перестал нервничать при виде Рокэ и даже перестал вскидываться на каждое его насмешливое замечание; значит, дело было в другом. Еще не успевшие выветриться из памяти пахнущие гарью и кровью воспоминания о ночи погромов? Разговор с кансильером?
– Я тоже часто читаю, когда нужно успокоить голову и мысли.
Серые глаза расширились, растеряв в мгновение всю настороженность. Ричард слегка подался вперед.
– А что вы читаете?
– Как и вы, юноша – поэзию. Но кэналлийскую. Напомните, когда вернетесь, чтобы я познакомил вас с парой самых известных имен.
– Вернусь?.. Откуда?
Он наконец заметил бутылку и бокалы в руках Рокэ, слегка сощурился:
– Монсеньор?
Передав ему вино и специальный пробковый нож, Рокэ отошел к окну, шире раздвинул тяжелые шторы и небрежно приговорил.
– Откройте и разлейте.
– Сразу, монсеньор?
Кивнув, он искоса наблюдал за Ричардом; как тот уже довольно умело срезал сургуч и поддел ножом мягкую пробку, вытащил, подхватил бутылку – как надо, под донышко (и когда только успел подсмотреть этот жест у самого Рокэ?), разлил вино – и как удивленно расширились его глаза.
– Я никогда не видел таких вин.
– У вас есть шанс не только увидеть, но и попробовать, юноша. Ну же, не бойтесь.
Пробовать Ричард не спешил. Взял бокал, поднял его, подставляя под рассеянный и тускловатый – на взгляд Рокэ – зимний дневной свет.
– Это «Кэнналийская роза». Вы же помните сорт савьер лечуза, Ричард?
– Из него делают «Черную кровь», – Ричард все еще покачивал бокал в руке, ловя переливающиеся золотисто-розовые оттенки. На ярком солнце это вино смотрелось бы лучше; но Рокэ заставил себя промолчать.
– Верно. Но из любого красного сорта можно сделать и розовое вино, – он наконец отошел от окна и сел в кресло напротив Ричарда. – Вопрос лишь в мастерстве винодела.
– Оно похоже на рассвет… – пробормотал Ричард, засмотревшись. Потом, спохватившись, глянул исподлобья и как можно равнодушнее спросил. – Но я не видел его ни у вас, ни во дворце, ни…
Он снова осекся.
– Ни у прекрасной Марианны. Увы, юноша, в Олларии не разбираются в вине и пьют его не ради удовольствия.
– А ради чего?
– Похвастаться ценой бутылки или годом – почему-то здесь любят считать, что чем старше вино, тем оно лучше, хотя возраст не всегда к нему милостив. Ловко взмахнуть рукавом и опрокинуть на недруга полный бокал. Опоить – и воспользоваться. Что угодно, кроме истинного назначения вина – удовольствия. Ну, как вам?
– Словно лесная земляника. И пахнет… не знаю, монсеньор, смешно как-то говорить даже.
– Клянусь, юноша, я не буду смеяться. Ну?
– Розами. И немного засахаренными фруктами.
Рокэ ощутил странную, неприятную щемящую сердце досаду.
Его оруженосец только начал разбираться в вине; уже не бормотал невнятное и нелепое «вкусно» (вчера Рокэ смог добиться от него смущенного «на переспелую ежевику похоже», когда за ужином подали красное кагетское – двухлетняя парриза была хороша, хоть ей и стоило бы полежать еще пару лет в подвале) и начал читать не только набившего оскомину Дидериха и прочих высокопарных поэтов, а заглядывался на мемуары путешественников, увидел свою первую войну – и выжил на ней, и наконец начал немного взрослеть.
Но если Рокэ ничего не сделает, то Ричард больше ничему и не научится: сгинет в гнилых топях дворцовых интриг, как сгинул в болотах Ренквахи его отец.
«Сгинул от твоей же шпаги».
Рокэ раздраженно дернул уголком рта.
Эгмонт Окделл умер. Но Ричард Окделл еще жив. Пока что жив.
Он представил себе первую весну – после Излома, после смутного времени между Кругом Скал и Кругом Ветра.
Будет война – наверняка будет, муть Излома так просто не уляжется. Может, это будет граница с дриксами, а значит, – еще не успевший растаять снег и темные, злые скалы. Или, наоборот, – юг, граница с Гайифой и тянущееся до горизонта море свежей травы.
Будет маршальская палатка и его оруженосец, сосредоточенно сопящий над картами – нужно направить его талант к рисованию куда-нибудь – и то и дело откидывающий с глаз непослушную челку. Теньент Окделл. Переросший своего монсеньора на полголовы, загорелый, серьезный.
«Юноша, вы помните, какой сегодня день?» – Рокэ спросит его об этом словно между делом и усмехнется, наблюдая, как мимолетом ответивший Ричард сначала хмурится, а потом широко распахивает глаза – даже к двадцати годам он не избавится от этой смешной и детской привычки.
«Три года, монсеньор?»
«Как видите, юноша. Ричард Окделл, я считаю ваше обучение оконченным и освобождаю вас от службы».
На какое-то время в палатке повиснет тишина; будет слышно, как перекрикиваются солдаты за тонкими парусиновыми стенками и ржут в отдалении лошади.
«И что ж, я могу сбежать хоть сейчас?»
За три года Рокэ много раз успеет ему напомнить про обещанную дуэль, и в какой-то момент Ричард не выдержит и зло выкрикнет ему в лицо, что забирает вызов обратно.
И еще за три года Рокэ научится понимать, когда Ричард шутит – он все еще делает это не слишком умело и не очень смешно.
«Ну нет, теньент, вам нужно помочь мне закончить эту кампанию. Куда я без своего порученца?»
Но ничего это не случится, если Рокэ не свернет шею одному старому больному гусю.
– Эр Рокэ… вы сказали «когда вернетесь». Вы отсылаете меня? Сейчас? Куда?
– Не «куда», Ричард, а «зачем». И не отсылаю, наоборот… Вы представляете, как проходит инспекция военных лагерей?
– На интендантов натравливается генерал Манрик?
Герцог Окделл изволил шутить. Рокэ осознал это не сразу, а затем коротко рассмеялся, тряхнув головой.
– Смотрю, у вас нет никаких теплых чувств к Леонарду. А ведь он, каким бы ни был дрянным генералом, отлично справляется со штабной работой – пожалуй, даже лучше всех.
– Нет, наоборот… – Ричард отвел взгляд в сторону, прикусил нижнюю губу, о чем-то размышляя. – После Варасты я осознал, насколько на самом деле важно снабжение. И генерал Вейзель… я однажды услышал, как он рассказывал – эру Эмилю, кажется, – как во время торской кампании его полк едва не был разбит и все оттого, что интендант в Торке поскупился на хорошие сапоги.
Он говорил негромко, явно неуверенный, что Рокэ это интересно.
– Сбитые в кровь ноги могут погубить весь отряд, юноша, тут Курт прав.
Ричард кивнул, поднял на него глаза, а потом выпалил на одном дыхании:
– И в Тронко я извинился перед генералом Манриком; за шутки и за то, что не воспринимал его труд всерьез.
– А он?
– Поблагодарил и сказал, что если когда-нибудь мне понадобится его помощь, то я всегда могу написать ему.
Рокэ мысленно усмехнулся и пожалел, что не видел этой сцены: Леонард наверняка пытался удержать высокомерную и отстраненную маску на лице, а Ричарду было неловко приносить извинения «навознику».
– Почитайте мне что-нибудь из Веннена, юноша. Нет, не по книге. По памяти.
Он сел в кресло напротив и снова отогнал от себя раздражение при виде чужого замешательства.
Ричард потянул руку к бокалу, отдернул и беспокойно, словно испуганный жеребенок, вздохнул.
Рокэ молча долил ему вина, взял свой бокал и откинулся в кресле – тоже молча, давя никак не желающее гаснуть раздражение.
– Позволь признать – мы каждый по себе,
Хотя в любви – мы, как душа одна.
Стараюсь не оставить на тебе
В глазах толпы порочного пятна.
Ричард смотрел в сторону, говорил глухо – что же, Рокэ погорячился с тем, что Виннен поможет очаровывать прекрасных дам: от такой неловкости они только скривят носики.
– Настрой в любви один у двух сердец,
Но груз проблем у каждого из нас
Не разорвет Создателя венец,
А украдет медовый счастья час.
Рокэ чуть шевельнулся в кресле – оно предательски скрипнуло, и Ричард, вздрогнув, вскинулся на звук и замер, глядя ему в глаза.
– В любви к тебе признание мое
От всех таю, чтобы молва и месть
Не тронули достоинство твое,
Не запятнали, не задели честь.
Себя, молву и честь с тобой делю.
Я твой навек! Я так тебя люблю.
На языке крутилось едкое замечание, что Ее Величество слышала сотни подобных признаний – от десятков очарованных бледным ликом королевы юнцов и глупцов постарше. Но Рокэ сглотнул его; скажи он сейчас что-то про королеву, и Ричард вспылит, замкнется – и ничего хорошего из этого не выйдет.
– У вас хорошая память, Ричард. О создании резервной армии, полагаю, вы уже слышали?
Вчера Рокэ не отпускал его от себя до самой ночи: за время отсутствия в Олларии скопилось огромное количество неразобранных писем, докладов и прошений, а замысел кардинала Сильвестра о создании новой армии только добавил бумаги – и Рокэ было интересно, успел ли Ричард что-то осмыслить, пока помогал разбирать бесконечные стопки.
– Да. Эр Эмиль назначен маршалом, но все еще только на бумагах… ведь так?
– Уже нет. Представьте себе маленькую чашку – как то прелестнейшее творение безымянного алатского мастера, которое вы, к большому огорчению Хуана, разбили вчера за ужином…
– Хуана?
– Рэй Суавес, юноша, как истинный домоправитель, питает нежные чувства ко всем фарфоровым вещичкам в этом доме. Не бледнейте так, она мне все равно не нравилась.
Он кивнул на позабытый бокал и слегка поморщился, когда Ричард торопливо отпил. А затем вскинул бровь, наблюдая за чужим задумчивым прищуром.
– Что вас смутило в вине, Ричард?
– Ничего, эр Рокэ, просто… у него изменился вкус. Не сильно, но теперь будто смородины стало больше. Красной, кислой.
– Розовому вину не нужно дышать в кувшине, как красному, но оно продолжает раскрываться у вас в бокале. При следующем посещении салона прекрасной Марианны посмотрите, как торопливо хватаются за бокал местные «знатоки» вин – и вы поймете им цену. Но, возвращаясь к резервной армии… Сейчас она маленькая чашка, в которую тессорий щедрой рукой выливает ведро воды из казны. Как думаете, Ричард, кто заметит, если из этого потока утечет прочь пара ручейков?
Ножки кресла по скрежетом проехались по полу, когда Ричард вскочил на ноги, сжимая кулаки. На его скулах вспыхнули пятна злого румянца.
– Вы… вы думаете, что эр Эмиль… да как вы смеете?! Он же ваш друг! Эр Рокэ!
В первую секунду Рокэ ощутил раздражение – и он еще думал, что Окделл начал думать головой? Глупец, вспыхивающий от любого слова, как летняя сухая трава – от мелкой искры… Глубоко и медленно вдохнув, он заставил себя унять раздражение – и вспомнить самого себя в семнадцать лет.
Пожалуй, он был даже хуже Ричарда.
Надо будет при встрече рассказать Эмилю, как трепетно Ричард относится к его чести и достоинству – младшему-старшему Савиньяку наверняка понравится.
– Сядьте, юноша. Выпейте вина и выдохните. Я почти оскорблен тем, как низко вы оцениваете мою дружбу с Эмилем. Разумеется, я ни в чем таком его не подозреваю. Но армия не один маршал, она как мозаика, состоит из сотен небольших осколков, и один человек не может за всем уследить.
Ричард отвел взгляд в сторону и негромко пробормотал – Рокэ даже пришлось напрячь слух:
– У вас это как-то получалось.
– Вы тоже справитесь. Поедете тайно – все документы и бумаги я, конечно, подготовлю. Возьмете с собой Хуана и Луиса.
– Но… почему так срочно? – Ричард прикусил губу. Взъерошенный, с еще не сошедшей с щек гневной краснотой, он смотрел на Рокэ с непониманием и растерянностью. – Вы отсылаете меня?
«Да, Ричард. Отсылаю, чтобы грязные ызарги не разорвали тебя на части».
– Я доверяю тебе, – не «вам» – «тебе», – важное дело, с которым не могу справиться сам.
– Но вы… Вы Первый маршал.
– Именно, – Рокэ отсалютовал ему своим бокалом. – Догадываешься, к чему я веду?
Чужая растерянность снова отозвалась колким раздражением. Можно было поморщиться, не дать Ричарду ничего ответить, бросить небрежное «ну же, соображайте быстрей, юноша», но Рокэ терпеливо ждал, потягивая вино.
– Вы не хотите, чтобы кто-то знал об инспекции. Хотя… о моем приезде и так узнают, верно. Но никто не воспримет меня всерьез… Да?
– Я рассчитываю на тебя, Ричард. Не надейся, конечно, что сможешь вывести на чистую воду всех хитрых и проворовавшихся интендантов и жадных полковников, но я уверен, что ты справишься. Как бы ни были сладки и приятны для ушей заверения послов о незыблемости мирных договоров, но гайифские пушки направлены на наши границы, а Дриксен никогда не откажется отрезать от Талига ломоть северных земель. И подгнившая на корню армия не поможет нам победить. Я не могу уехать из Олларии – не после того, что здесь произошло. А тебе я доверяю.
– Монсеньор… – Ричард выпрямился в кресле. Он смотрел на Рокэ прямо, пристально – кажется, впервые за весь разговор, – и серые глаза сияли нескрываемым восторгом. – Вы можете на меня рассчитывать. Когда выезжать?
– С раннего утра. Собирайся, а потом зайдешь ко мне в кабинет – я отдам необходимые бумаги.
Рокэ знал: когда Ричард вернется (а Хуан постарается, чтобы он пробыл за пределами столицы как можно дольше), он догадается, зачем его выслали. Штанцлер будет мертв, но липкая паутина его лжи и влияния обвивает слишком многих – и слишком крепка, чтобы избавиться от нее сразу.
Будет ли новый вызов на дуэль? Вспыхнет ли снова ненависть в серых глаз? Их разговор сегодня – будет ли все это зря?
Усмехнувшись, Рокэ отставил от себя бокал, глянул на встрепанную русую макушку оруженосца и поднялся. Обойдя кресло, он мимоходом потрепал Ричарда по плечу, а через два шага негромко зачитал наизусть отпечатавшийся в памяти много лет назад строки:
– Если надежда погаснет и начнется непониманье, то какой же факел на свете осветит земные блужданья?
За спиной громко и прерывисто выдохнул Ричард:
– Эр Рокэ?..
– Его звали Федерико. Поэт, которого даже в Кэнналоа считали безумным – и почти забыли. А на талиг его стихи даже никогда не переводили.
– Но откуда тогда?..
Себя поэтом Рокэ никогда не считал, и переводить Федерико с певучего и хлесткого одновременно кэннэли на талиг было практически мучением. Усмехнувшись, он глянул через плечо – и встретил взглядом чужой восторженный взгляд.
– Вернешься в Олларию, Ричард, и я почитаю тебе еще.