Chapter Text
☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Наутро подняться с постели не выходит, он с трудом сосредотачивается на экране телефона, чтобы набрать курирующего его аудитора, чтобы прошептать что-то совершенно непонятное даже для него самого, а потом зайтись в приступе кашля, от которого голова отдаётся не только похмельным, но и каким-то смертным звоном, от которого путь один - в темноту. На чей-то звонок он отвечает, но даже сам не понимает, что говорит в ответ на вопросы. Кто звонил, он тоже не сильно понимает, потому что огненная тьма стирает все смыслы.
Когда он осмысленно открывает глаза и чувствует себя вполне сносно, телефон показывает совсем не ту дату, что он запомнил, а это означает третий день отсутствия на работе без уважительной причины и справки. Рядом с кроватью стоит табурет с кучей лекарств и термосом с чаем, в комнате вкусно пахнет куриным супом, но не наблюдается совершеннейшим образом никого, кто бы мог всё это сделать. Первым делом он звонит куратору, но тот успокаивает и говорит, что больничный у него на неделю, так что может отлежаться и прийти в себя. Тогда он набирает Чана, и тот обещает к вечеру подъехать, словно и не молчал Минхо эти недели, откровенно забыв о тех, кого можно без вопросов считать друзьями.
Куриный суп на вкус один в один из детства, только мать ещё туда крошила тонну зелени, из-за чего терялся вкус курицы и вместо кайфа приходилось ковыряться в зубах. Напечатанный рецепт подсказал, как принимать лекарства, и Минхо добросовестно всё выпивает, а потом забывается сном, пока не просыпается, услышав тихие голоса. С трудом разлепив один глаз, он замечает склонившегося над ним Чана с градусником в руках.
- И что говорит температура?
- Что выписанные тебе на три дня капельницы и уколы помогли справиться с болезнью, осталось только вычухаться. И как тебя угораздило?
- Мммм, куртку забыл на другом краю города, пока сюда добирался.
- Чан, дай ему по жопе, слишком он у тебя безответственный. То неделями молчит, то вытягивать из передряг приходится, - слышится голос из-за широкой чановой спины.
- Не надо мне по жопе, - на полном серьёзе шепчет Минхо, ощупывая ноющие ягодицы. Наверняка же пришлось колоть антибиотики, раз так болит. - Она правда уже наказана, хоть я совершенно не помню ничего с того момента, как вышел с работы.
Минхо немного привирает, потому что, чёрт возьми, он прекрасно помнит, что вынудило выскочить в минусовую температуру на улицу без куртки в одной дурацкой футболке с надписью “Поцелуй меня, я ирландец!” Именно за этот глупый поступок он и валялся без памяти несколько дней, за него пострадала и задница, приняв на себя весь удар лечебного правосудия. В сознание лезет тот факт, что он до сих пор не спрашивал у Чана, как зовут его парня, что уже само по себе тянет на идиотизм и пофигизм к другим крайней степени, а ещё он совершенно не помнит, когда он успел сдать им пароль от входной двери.
- Простите. Я ужасный друг.
- Ты просто задолбанный и несчастный, - тут же встревает парень Чана и протягивает руку, которую Минхо пожимает, попутно отмечая, что хватка стальная, хотя явно цели сломать ему руку нет. - Меня Сан зовут, а пароль от замка ты сказал ещё на той вечеринке, после которой пришлось развозить по домам. Помнишь? В честь дня рождения Чана. Теперь тебе спокойнее и полегче?
- Нет. Ощущаю себя идиотом всё равно.
- Ну, бывает. Главное, что жив, - Сан кладёт руку на плечо сидящему на постели Чану и впервые за всё время улыбается. Мягко и с такими же ямочками, как у Чана. И Минхо соврёт, если скажет, что это не топит сердце. Сан улыбается шире, когда Чан немного откидывается назад, опираясь спиной на него, ерошит крашеные вихры Чана и смотрит на Минхо слишком пронзительно. - А муки совести можешь отложить на потом. В конце концов, чтобы познакомиться со мной, нужно было для начала со мной встретиться, а мы всё как-то на бегу да на бегу, как попутчики в поезде, - он подмигивает Минхо, а Чан переводит непонимающий взгляд с него на Сана. А тот как ни в чём ни бывало, продолжает: - И работа у нас нервная, хотя куда нам до работы Чана. У него студенты мозги выносят почище цифр и пальбы. Так что не кисни, я не в обиде, если переживал.
- Переживал, - признаётся Минхо. - Почти год прошёл, а я как был дураком, так и остался.
- Самокритику прибереги, на работе сгодится. Мне потребовалось два года, чтобы осознать то, о чём мы с тобой говорили. Так что ты вообще молодец, потому что всего лишь невнимателен к остальным,но уже коришь себя за это, значит, ещё немного, и справишься со всем. А теперь поешь, Чан наготовил на целый отряд голодных студентов.
- Ничего не на отряд.
- Ага, на половину, - усмехается Сан. - Ладно, тебя своим появлением взъерошил, пора и подчинённых на уши поставить. Чан-и, тебя ждать?
- Иду, - и совсем тихо добавляет: - вот же соблазн ходячий, - и повысив голос, треплет Минхо по голове: - Поправляйся, бывший студент Ли.
- Спасибо, господин преподаватель.
Чан ставит сумку рядом с кроватью и, попрощавшись, сбегает из квартиры, оставив Минхо одного наедине с воспоминаниями и желанием сгореть от стыда. Утолив не особо проснувшийся аппетит и рассовав кое-как лотки с едой в холодильник, Минхо зарывается в подушку носом и протяжно стонет, но тут же закашливается и обречённо смотрит в потолок. Как назло приходит уведомление о фотографии из инстаграма. Минхо некоторое время смотрит на фото и, тяжело выдохнув, закрывает приложение.
На фото тот самый крашеный блондин с длинными волосами и парой легкомысленных и тонких косичек в свете восходящего солнца. Лица почти не видно, а вот ореол создаёт впечатление юного божества. Всё фото сквозит не просто красотой, а любовью. Так Хёнджин когда-то фотографировал его, а потом рисовал в бесконечных скетчбуках. И вроде бы должно быть больно, а Минхо почему-то счастлив. Внутри вместо пустоты или злости - покой. Сан снова был прав, он уже почти принял решение Хёнджина и смирился с расставанием, а сейчас даже рад, что у Хёнджина всё хорошо, хотя и немного колет мысль, что слишком быстро Хёнджин нашёл ему замену, но она проходящая, совсем мельком. И если с Хёнджином всё ясно, то что делать с Минхёком остаётся вопросом.
И лучшим решением кажется - ничего не делать. План осуществить выходит без труда. Отлежавшись, от возвращается на работу и, попав в привычные будни, старается не думать ни о чём. Вот только совершенно случайным образом выясняется, что сегодня будут принимать решение по практикантам, и у Минхо сердце падает куда-то к центру Земли, он не находит себе места и никак не может понять, почему об этом не уведомили заранее. На собеседовании он ощущает себя как первоклассник на выпускном экзамене, хотя отвечает на все вопросы и решает несколько задач, считая, что это его последние часы на работе. Но волнуется он зря - с завтрашнего дня он будет полноценным работником на хорошей зарплате, и кому не повезло, он тоже узнает завтра, когда придёт в свой отдел, или же сейчас на вечеринке, потому что о провалах молчат, но Минхо предпочитает сбежать, чтобы не пересечься с Минхёком.
Сразу после болезни он думал, что поспрашивает у парней, кто же такой Ли Минхёк и каким образом вечеринка случилась у него, и ему полегчает. Но никто толком не знает, каким ветром их занесло на маскарад именно в ту огромную квартиру, и кто хозяин тоже не знают. Сначала казалось, что они лукавят, но единственный, кто мог бы хоть что-то рассказать, так как именно он кричал “хён принёс бухло”, переехал за границу почти сразу после той вечеринки, и связи с ним не осталось ни у кого, потому что в соцсетях он удалил профили. Минхо ещё попытался что-то узнать, но все его попытки разбились о реальность и незнание.
Тогда он избирает другую тактику - ищет хёна в соцсетях, но там нет Ли Минхёка. Он находит совсем другого парня - айдола, который чем-то похож, конечно, на нужного, но не сходится ни возраст, ни рост, ни информация в профайле. Старшего брата Минхёка отыскать тоже не удаётся. Адрес вечеринки все поголовно забыли, а Минхо и подавно, потому что туда он добирался с коллегами, а обратно мчался как ужаленный, совершенно не замечаня ничего вокруг. Это тупик. Минхо вынужден признать своё поражение.
И если в самом начале хотелось просто понять, как избегать Минхёка, то вскоре Минхо понял, что сбежать от него не выйдет - Минхёк там, откуда не выгнать. В сердце, в мыслях и даже во снах. Даже спустя столько лет. Улыбается мягко, как всегда, выглядит в свои тридцать один так, будто за десять лет не изменился ничуть, что кажется чем-то невозможным. Или это воспоминания о том вечере играют с ним злую шутку, и тогда ему было не до рассматривания Минхёка, когда губы и весь он сам были заняты поцелуем с первой любовью?
Ну, хоть что-то Минхо смог окончательно принять, хотя всё ещё почему-то сопротивляется.
В свободное время после работы он танцует до изнеможения, а потом валится в постель после душа, даже на проверку соцсетей не хватает сил. А ещё он берёт за привычку раз в неделю встречаться с Саном и Чаном, что неплохо отвлекает его от мыслей. Даже один раз удаётся вытянуть их к себе на тренировку в пустой зал и старается не ржать в голос с дурачащегося Чана, который танцует, как дед, явно кайфуя от того, что Минхо едва не катается по полу. А вот Сан в манере двигаться напоминает Хёнджина, только Сан не столько танцует, сколько будто фехтует невидимым мечом, перемещаясь то плавно и медленно, то стремительно.
Хищная и точёная манера движений без плавности, присущей танцу. Он не танцует - а ведёт ожесточённый бой, полностью погружаясь в него. Сан увлекается настолько, что не замечает вокруг ничего, да и в зеркало не смотрит в отличие от того же Чана, который поглядывает на реакцию Минхо от очередного фортеля. Сан просто движется под музыку, как тело просит, и, пожалуй, это тоже танец. Минхо даже подвисает, отвлекаясь от выписывающего сумасшедшие кренделя Чана. Потому и вздрагивает, когда Чан протягивает ему бутылку с водой без газа и улыбается во весь рот, кивая на Сана:
- Если бы он танцевал, это был бы аут. Я уже в шоке, если честно, никогда его таким не видел. Так что с меня килограмм свинины. Не удивлюсь, если он такой на работе, оттого все и стонут, кто от тяжести тренировок, кто от восхищения. И я их понимаю. Смотрю и никак насмотреться не могу. Такой и твой Минхёк?
- Что? - Минхо давится водой, она идёт носом, плещет из сдавленной бутылки на футболку и на пол, кашель облегчения не приносит.
- Ты в бреду его звал, когда мы заходили, пока ты болел. По голосу решили, что ты влюблён в него по уши.
Минхо не находит ничего лучше, чем притвориться, что он глухой и тупенький маленько, он просто уходит с головой в танец, тоже не смотрит на своё отражение и пытается дышать, хотя вода, кажется, попала в лёгкие и плещется там, затапливая его изнутри, потому что он задыхается от мыслей о Минхёке, их не вытравить ничем. Ни временем, ни температурой, ни попыткой не думать. Всё равно снится, всё равно думается, всё равно… Говорят, первая влюблённость всегда болезненна, но почему болит до сих пор? Разве не должно переболеть? Почему горит до сих пор? Неужели не должно за столько лет перегореть?
Выдыхается Минхо не скоро, а когда наконец вытирает пот, заливающий лоб, видит привалившегося к стене Сана с одной рукой в волосах спящего на его коленях Чана. Будить неохота, снова накатывает виной, что всё выходит из-под контроля. Он выключает музыку, и Сан тут же вскидывается, обшаривая глазами помещение, но почти мгновенно расслабляется, накрывает второй рукой плечо Чана и коротко кивает Минхо на незаданный вслух вопрос. В душе они оказываются втроём, и Минхо отворачивается к стене, пытаясь просто ни о чём не думать, но физиологию не обмануть одним “нельзя”, а подсмотренный случайно поцелуй жжётся горячим под веками. Приходится принять контрастный душ не только для расслабления мышц, но и в тщетной попытке отвлечься, а потом вылететь в раздевалку. Благо Сан с Чаном выходят из душевой, когда Минхо уже успевает полностью одеться.
Внутри что-то совершенно необъяснимое, схоже с тем накатившим спокойствием, когда он увидел фото нового бойфренда Хёнджина. Ему так легко и весело, словно не тянет от усталости мышцы, будто дома его ждёт что-то большее, чем просто сон в одиночестве. Эти прыжки настроения пугают, но с другой стороны, они показывают, что он жив, и что многое, что могло бы сломать, лишь укрепило его. А понимать, что ты перестал бестолково барахтаться и начинаешь плыть, оказывается крайне приятно.
- Не знаю, кто больший идиот. Ты, он или я, - Сан обращается к Чану, а потом мило улыбается Минхо, отчего его пробирает морозом по коже, а потом накатывает что-то совершенно безумное, и он улыбается в ответ на саново: - Прости. Это у Чана в крови - спасать всех, вот и…
- Всё нормально, не за что извиняться. Это мне давно надо было себя брать в руки и решать уже, что мне важно, а что нет. Спасибо, что вы есть, - Минхо обнимает сразу двоих, внезапно ощущая себя почти крылатым.
- Чан, ты своими вопросами человека поломал, как чинить будем? - хмыкает Сан и тут же фыркает, получив несильный шлепок. - Вот мазила. Ты не меня чини, а его вот, - и ладонь Чана с себя перекладывает. Но Минхо уворачивается от горячих рук и счастливо улыбается.
- Правда, ребят, вы, конечно, как шоковая терапия порой, но спасибо. Благодаря вам осознал, что делать дальше. С меня…
- С тебя - быть счастливым, а остальное - ерунда. Да, Чан?
- Абсолютно точно.
Пропустив по стаканчику кофе, чая и какао, они прощаются, и всю дорогу домой Минхо думает только о том, что принимать себя - самая сложная задача в жизни. Он столько времени пытался смириться со своей тягой, внешностью, столько тратил сил, когда принимал остальных такими, как есть. Столько лет бежать, бежать и бежать, чтобы видеть во снах, мечтать и думать вопреки всему. И даже если он с Минхёком больше никогда не встретится. он готов принять свою любовь, что раньше казалась неправильной и запретной, от неё он бежал так стремительно, что увяз ещё глубже, ведь столько лет, смирившись и приняв свою ориентацию, всё равно вспоминал одного и того же человека.
Уж какими неисповедимыми путями в его жизнь принесло Чана с Саном, но определённо неспроста. Несмотря на всё то, как и где он сглупил, они принимают его, ещё и помогают, порой даже не осознавая. Ведь не обязательно давать советы, чтобы приходило понимание. Минхо на мгновение кажется, что он определённо нездоров, если его мотает как маркитанскую лодку по безбрежному океану эмоций и настроений, но потом он усмехается своему отражению в тёмном окне автобуса и решает, что это не самая большая его проблема, ведь это его вечное состояние. Легко рассмеяться, легко расстроиться.
Ворох непонятных чувств и эмоций затапливает с головой, и разобраться в них вряд ли выйдет. Потому Минхо просто старается жить свою жизнь, как получается. И даже строить планы на будущее, в которых значится как минимум переезд в более комфортабельное жильё. Из соцсетей у него остаётся только каток и закрытый профиль в инстаграме Сана с Чаном на несколько подписчиков. Новых друзей заводить желания нет - ему хватает этих двоих с головой.
- Генеральный приедет, наведите порядок на столах, - господин Сон наводит шороху не только своим появлением, но и суровым видом. А сегодня он суров как никогда. Такого на памяти Минхо точно не было. - Генеральный любит внезапно заглянуть в ящик стола и прочитать нотации.
Минхо усмехается - его эта просьба не касается. У него такой порядок, что комар носа не подточит. Но господин Сон подходит к нему и поправляет очки, вынуждая быстро встать с места и замереть, ожидая наставлений.
- Купишь кофе. Вот название. У тебя ровно сорок минут. В одиннадцать ноль три ты должен стоять возле моего кабинета с кофе.
- Но есть же секретарь, - с сомнением говорит Минхо, не собираясь ни с кем ругаться, но в последнее время он не способен молчать, и даже прикушенный язык не помогает.
- Я же не тупой, дорогой мой, я тебя прошу купить кофе, который варят в единственной кофейне, - словно с болваном разговаривая, припечатывает господин СОн. - И прошу это сделать тебя, потому что секретарь будет при деле, а ты исполнительный и аккуратный малый. Кофейня недалеко, но такое я могу доверить только тебе. И вообще тебе разве не хочется сделать приятно генеральному? Может, он тебе премию выпишет, если кофе будет нужной температуры.
- Угу, или снимет за неподходящую, - бручит Минхо.
- Что?
- Давайте название.
Назад Минхо бежит на все парах, потому что из-за тупости некоторых клиентов он с трудом укладывается в сроки. Ещё и светофор так не вовремя ломается. Едва не поскользнувшись на свежепомытом полу, Минхо врезается в кого-то и совершенно остекленевшими глазами смотрит, как расплывается кофейное пятно на нежно-белой рубашке. Не вырвиглазно белоснежной, а приятной глазу белой. Минхо даже забывает дышать, потому что в спину слышит от ехидного “рукожоп” до испуганного “генеральный его сотрёт с лица земли за рубашку”.
Первая мысль о том, чтобы сбежать, кажется идеальной. Но он её тут же отметает. И дело не в толпе, нарисовавшейся внезапно отосвюду, и даже не в охранниках, которые положили руки ему на плечи. Минхо просто уже принял решение, что бежать больше не станет. Голову поднять ему попросту не дают, надавливая на затылок. Рубашка с пятном исчезает с глаз, но Минхо успевает заметить стильные зауженные брюки и дизайнерские туфли до того, как жертва его кофейного нападения уходит прочь, так и не сказав ни слова.
- Ли Минхо, в кабинет быстро, - ледяным тоном шипит его начальник и, вероятнее, проклинает всех до последнего колена. - Не забудь сказать спасибо за каждое слово.
На Минхо падает вселенское спокойствие, даже несмотря на не особо приятно заломленные руки в позе двух страусов в саванне, несмотря на то, что видит только свои ноги и туфли охранников. В фирме повисает гробовая тишина, пока его ведут к лифту, стоит начать дверям закрываться, и от разом грянувшего многоголосого шума аж рябит в глазах. Его вталкивают в кабинет, а потом с грохотом закрывается дверь, будто припечатывая.
Кабинет не пышет роскошью или дороговизной, в нём нет вычурных произведений искусства, которые есть даже у начальника их отдела, пусть и копии, но тем не менее. Стены чуть шершавые, одного из тех оттенков белого, розового и бежевого, названий которого Минхо не знает, мебель из тёмного дерева, из картин только триптих с цветущей сакурой, который подчёркивает аскетизм убранства. И огромное окно во всю стену, в свете падающих лучей не виден человек в кресле, но в голову само собой лезет сравнение с фотографией из инстаграма Хёнджина. То, что кресло отвёрнуто, Минхо понимает только тогда, когда оно беззвучно поворачивается .
Глаза ползут вверх от дорогих туфель по узким штанинам брюк, надолго останавливаются на кофейном пятне на определённо недешёвой рубашке, по галстуку, который он не заметил вовсе, как и приталенный пиджак, возвращаются к пятну, и Минхо задумчиво прикидывает, что такая рубашка, пожалуй, стоит полугода проживания в кошивоне вместе с питанием. И если сейчас он вылетит из кабинета не только со штрафом, размером в жалованье не одного месяца, а не сразу с работы, есть варианты реабилитироваться переработками или если возьмётся за подработку. А вот если придётся искать новую работу, то всё будет весьма тоскливо. Он ещё кредит за костюм не погасил.
Внезапно накрывает мыслью, что никто, чёрт возьми, никто не назвал имени генерального, да и он сам хорош - даже не удосужился поинтересоваться. И теперь, когда его начнут размазывать по ковровому покрытию и стенам, он даже не будет знать, кого должен благодарить. А кивать и бормотать “извините, господин генеральный директор” или “да, господин генеральный директор” будет совершенно нелепо. Но других вариантов не остаётся, и когда он свыкается с мыслью, что вряд ли выйдет отсюда не в сторону картонной коробки для бомжей, его хватают за галстук.
Минхо даже выдохнуть не успевает, когда его губы накрывают поцелуем.
Он отвечает на поцелуй раньше, чем мозг взрывается мыслью: ТРЕВОГА! Генеральный директор фирмы - это Ли Минхёк!
Пальцы будто сами собой касаются чужой шеи и щёк. У Минхёка кожа внезапно мягкая и нежная, из-за этого мозг перемыкает настолько, что Минхо подвисает. И не думает о том, какими способами можно добиться такого состояния, а лишь о том, что Минхёк всем собой вжимает его в стену. Его личное наваждение, его первая и большая, болезненная и неразделённая внезапно оказывается не совсем такой, как он считал. Потому что мужчина не целует другого мужчину просто так.
Минхёк носом ведёт за ухом, выдыхает тихо, утыкается в шею над рубашкой влажными губами, и хочется сорвать её к чёрту, лишь бы к изгибу шею, лишь бы по ключицам тёплым и чуть влажным, желанным настолько, что можно сойти с ума. А потом отодвигается, но стоит по-прежнему очень близко, хоть и даёт свободу выбора. Можно прямо сейчас удрать со скоростью звука, но Минхо не может двинуться, сердце не отпускает, хочет продлить мгновения, если даже дальше - смерть.
- Тот твой вопрос и предложение ещё в силе?
Минхо бы рассмеялся, если бы мог, но в этой ситуации очень хочется разреветься. Потому что они сейчас сыплют соль на незажившую рану, которая не затягивается годами и болит до сих пор, как свежая. Но Минхёк просто мягко и понимающе улыбается. И эта тишина не кажется наигранной или дискомфортной. И несмотря на то, что вся ситуация давит, молчание само по себе уже есть ответом.
- Остаться другом лучше, чем быть мужем?
- Не знаю, - честно говорит Минхо. - Мы давно не были друзьями и даже не были любовниками, чтобы говорить о том, что лучше. Что у нас может быть общего? Ты - мой начальник, а я - наверное, уже уволенный работник.
- Кто сказал? Из-за кофе не увольняю, что бы про меня ни говорили. Прости, но я оказался крайне настырным в отношении выяснений некоторых обстоятельств, я знаю, что около года назад ты расстался с парнем и сейчас не состоишь в отношениях. Мы не были любовниками, но мы были друзьями, ты делился со мной всем…
- Не всем. Далеко не всем.
- Твои глаза были красноречивее слов. Всегда. Даже когда метался в горячке после бегства с вечеринки.
Ситуация не ухудшается, но в груди болезненно тянет, Минхо надеется, что не поменялся в лице, но глаза режет жидким и горячим стеклом, а он всячески пытается это скрыть, опуская голову. Сейчас посмотреть в лицо Минхёку почти равно проигрышу, хотя это не совсем не так. И хоть Минхо решил, что не будет бежать, сейчас, в непосредственной близости Минхёка, от которого просто кругом голова, Минхо не может заставить себя посмотреть в его лицо. Минхёк почти не изменился за эти десять лет, разве что окреп и ещё больше заострился, растеряв хоть какие-то намёки на юношескую округлость. А вот в росте Минхо не только догнал хёна, но и немного перегнал.
То, каким крепким, даже твёрдым телом обладает Минхёк, горит где-то на краю подсознания, от этого и кажется, что тлеют кончики пальцев, от этого и тепло, слишком непозволительно тепло внизу живота. И почему-то именно сейчас хочется складировать проблемы так тщательно, чтобы было достаточно одного движения пальца, чтобы его накрыло окончательно и бесповоротно.
- Я готов уехать отсюда ради того, чтобы быть с тобой.
- Но компания…
- Ею можно руководить и из-за границы.
Минхёк снова становится для Минхо целым миром, даже если Минхёк об этом не знает, а Минхо об этом молчит. Потому что сейчас Минхо ощущает себя счастливым, хотя сам же и упирается, стараясь думать иначе. Минхёк касается его запястья, ведёт пальцами к локтю и дальше по плечу к тугому воротничку рубашки. И при этом смотрит. Меж губ проглядывают зубы, за которые его и в глаза и за глаза обзывали кто белкой, кто хомячком, кто кроликом. А Минхо нравится, как они белеют в объятиях красиво очерченных губ, которые столько лет хотелось целовать. К щекам приливает краска, дышать сложно, но Минхо насильно сосредотачивает своё внимание на дыхании, когда Минхёк касается его носа мизинцем.
- Мы поклялись, помнишь? Если наша клятва всё ещё в силе, ты готов попробовать?
Пальцы у Минхёка красивые, как и рука, как и весь Минхёк. И, кажется, что с возрастом он стал куда красивее, чем тогда. В детстве он казался самым красивым и совершенным хёном в мире и сейчас, чёрт возьми, Минхо далеко не ушёл от этого утверждения. В груди колется и болит, но куда больше тёплого и чего-то огромного. Всё совершенно не так, как думалось, но он устал бежать о своих чувств и самого себя. Минхо цепляется пальцем за мизинец и поднимает глаза.
- Готов.