Work Text:
У Алатуса мир красится алым по бокам, даже в относительно мирное время – краткие минуты передышки перед очередным боем. Волосы алые скорее всего из-за крови, но точно он не помнит. Зато чувствует внутренности поверженных копьём противников слишком часто, чтобы позволять тешить себя надеждами.
Алатус не ребёнок, и пора бы ему перестать надеяться на лучшее.
Он не помнит, когда в последний раз прикасался к воде – осознанно или нет, он избегает прозрачной глади. Почти столь же сильно, как и смерти.
Каждый раз чувствует лезвие косы у шеи и хладное дыхание возле уха. Громкие шаги, что громкий стук сердца, отмеряют оставшееся время. И надежда сменяется отчаянием – «закончи всё быстро», как молитву покинувшим грешника богам – Алатус сражается с ветряными мельницами.
Хочет умереть, но продолжает сражаться. Не идёт вперёд, но стоит на месте, молча умоляя соперника быть чуть быстрее, чуть сильнее, яростно разрывая чужую плоть.
День сменяет ночь и наоборот, но время не спешит привносить в жизнь новые краски. У Алатуса не возникает и мысли сделать что-то по-другому. Он бессмысленно существует от убийства к убийству, живя лишь тьмой в небе безлунными ночами.
Новый приказ Мастера приводит Алатуса к границе Мондштадта. В эту ночь, он чувствует лёгкий бриз перемен. Как мелкие круги на воде, предвещающие ливень.
На обрывистых скалах сражаться сложнее, чем на ровной земле – приходится двигаться ещё быстрее, сдвигая границы лимитов до максимума, чтобы точно проткнуть соперника насквозь, вырвав сердце, а не уповать на судьбу в надежде, что враг разобьётся при падении.
Дождь действительно пошёл, но мелкий. Не достаточно сильный, чтобы хоть немного смыть спёкшуюся кровь с тела, но в приемлемой степени не закрывающий обзор.
Когда последний враг застыл хладным трупом на земле, Алатус почувствовал, что что-то не так. Незнакомый запах – резкий, чужой, и слишком человечный, чтобы спокойно затеряться среди смрада из внутренностей, крови, и экскрементов.
– Эх, хэй? А ты не местный, как погляжу, – голос приглушён звуками дождя, но Алатус слышит его ясно и чётко. Окружающий лес и беспокойно бьющаяся о скалы вода у изножья вплетаются в восприятие и бьют по ушам.
Никогда за всё своё существование Алатус не обращал внимание на звуки природы. Не после того, как попал в услужение Мастеру.
– Воу-воу, полегче. Ты со всеми новыми друзьями так обращаешься? – Человеческий мальчишка смотрит с лёгким опасением, но не пытается отстраниться от приставленного к горлу копья. Только руки поднимает, подтверждая собственную уязвимость.
– Мы не друзья.
– М-м, разве? О, уверен, мы легко сможем подружиться. Ты впервые в Монде? Знаешь, тут-
– Заткнись, – советует Алатус, морщась от излишне звонкого говора с Мондштадским диалектом и быстрой речи. Мальчишка переводит взгляд на лежащий позади Алатуса труп не человека. Его капюшон слетает от порыва ветра, а косички забавно подпрыгивают.
Алатус кусает щёку изнутри, желая насадить себя самого на пику за одно только «забавно», сказанное мысленно. Но внимание его привлекает то, с какой свободой ветер ерошит волосы незнакомца. Слишком целенаправленно. Неестественно.
– Ты не человек.
– А? Ох, ну… – Мальчишка тушуется, и Алатус думает, что почти не хочет его убивать. – Да, вообще-то. Но всё сложно, если честно. А ты…?
– Не твоё дело.
– Ох. Эм. Оке. Яблоко хочешь? Знаешь, после хорошего боя всегда кушать хочется, сечёшь?
– Зачем? – Спрашивает Алатус почти зачарованно, пристально глядя на предложенный фрукт. И сам не понимает, когда успел стать таким беспечным, что позволил незнакомцу рыскать по карманам, когда тот легко мог достать оружие. Немного погодя, убрал копьё – толку мало, да и этот… не человек, по всей видимости, тоже в подчинении у какого-то бога.
– Ты на кота похож, знаешь? – Вместо ответа говорит мальчишка, и поясняет: – Смотришь на яблоко, как кот на клубок шерсти.
Алатус вглядывается в синеву чужих глаз, и думает, что случайно успел повредить что-то в мозгах этого чудака.
– Кто твой Хозяин?
– Никто. Мондштадт – город свободы. – Декларирует, патетично взмахивая рукой. Алатус чувствует, как левая бровь вздымается вверх. Высшее проявление эмоций с его стороны.
– Э-хе…
В молчании, незнакомец жуёт яблоко, разглядывая Алатуса в ответ. В груди поднимается непонятный ком волнения и тревожности, и воин решает закончить эту странную встречу.
– Постой! – Вскрикивает мальчишка, заставляя Алатуса замереть на секунду. – Ты не останешься?
– Нет.
– Ох. Ладно. Спасибо, что разобрался с… Ну, сам знаешь. Мондштадт – мирный город, но желающие получить место под сводами Селестии в наши леса забредают нередко.
– Я сделал это не для тебя. – Отрезает, срываясь с места. Он знает, что этого мальчика следовало бы убить, и что, если Мастер узнает об этом, наказания не избежать. Но в этот раз – и только в этот – под влиянием непонятно чего, он не обнажит копьё.
Мальчик откусывает от яблока, и садится на бревно, доставая лиру липкими пальцами. Прикрывает глаза, позволяя резким порывам растрепать причёску ещё сильнее. Ветер завывает в ушах, отрезая возможность слышать; забивает нос концентрированными запахами одуванчиков и мёда.
Ветер разрывает трупы на мелкие куски, крошит в пыль. Прах оседает на кровавой траве, почти сразу же смываясь вверх по склону, к самому обрыву, вопреки законам физики.
Кроны деревьев, подчиняясь инородной силе, укрывают одинокого барда от бушующей непогоды. Он перебирает по памяти струны лиры, до побелевших костяшек сжимая в руке основание. Отточенная мелодия обрывается резко, на расстроенной ноте.
Мальчик прижимает инструмент к груди, склоняясь к земле и роняя голову на колени. Его тошнит на ныне чистую траву, на ботинки, и даже край плаща остаётся грязным.
Но с этим беспорядком ветер не делает ничего.
…
Сяо сражается, снова. Даже спустя жизнь и немного дольше, казалось бы, не изменилось ничего. Но. У него новое имя, другой Мастер, и лучшее, чем было раньше, предназначение. Так он думает.
Дышать под покровительственными взглядами Моракса легче. За ними не следуют удары плетью, ожоги, и даже в порыве гнева или раздражения никто не спешит впечатать голову Сяо в ближайшую стену.
Его задача, как и у остальных якс, – убивать демонов, с богами Лорд разбирается самостоятельно. Учитывая, что в большинстве боёв Моракс предпочитает швырять глыбы камней в противников, не удивительно, что сражается он один. Союзники бы только мешали.
А демоны… Сяо давно без разницы, кого убивать. Но, в глубине зачерствелой и гнилой, как червивое яблоко, души, рад, что убивает, с целью защитить. Людей, например.
Они живут мало, и почти бесполезные, слабые даже. Но Гуйчжун однажды приносит Сяо миндальный тофу, и текстура настолько напоминает сны, что, пожалуй, он может немного понять стремление некоторых править людьми.
Совсем недавно, он получил Глаз Бога. Только не от богов, а от благодарного торговца. Когда Сяо, уловивший вдалеке крики мужчины, появился в маске в чащобе леса и атаковал монстров, к запаху крови примешалось что-то… резкое и неприятное.
Молчаливые трупы, разбросанные кусками по поляне, обычно так не пахли. Запах неприятен и Сяо, безусловно, хочется прикрыть нос, но в этой палитре мерзости явственно чувствуется человек.
Повернув голову в сторону мужчины, Сяо ведёт носом. Насколько он помнит и знает, даже грязные, люди пахнут не так. Что-то токсичное, переработанное, и…
У мужчины на штанах проступает мокрое пятно тем явственней, чем пристальнее на него смотрит Сяо. Ах.
Человек кидает в него побрякушку и, нелепо поднявшись, убегает. Якса ловит блеклый Глаз Бога, не следуя за мужчиной хотя бы потому, что выражения удивления и некоторого смущения – точно не то, что следует видеть людям.
Сяо смотрит на Глаз Бога пустым взглядом, пытаясь вспомнить, когда человек успел получить рану… там. Пятно на штанах убежавшего человека не было бурым, просто тёмным. Даже издали, на окрашенной в бежевый ткани красные пятна были бы отчётливо видны.
Сяо не смыслит в человеческой физиологии, и сейчас лучшей идеей ему кажется спросить об этом у Гуйчжун.
Острые края бесполезной побрякушки врезаются в руку. Потом.
…
Время течёт что вода в ручье – незаметно, неотвратимо. Сяо отвык считать дни и восход солнца им воспринимается так же, как заход луны. Никак. Отмерять жизнь событиями, но не часами – неотъемлемая часть рутины, когда твой срок в перспективе куда дольше нескольких жалких десятилетий.
Если бы для Сяо эти перспективы ещё были.
Но, всё же, долгая жизнь всё равно что долгий путь отмаливания бесконечной вереницы грехов. А это вовсе не плохо. Есть время утопиться в океане чужих страданий, умыться каплями соли с собственных щёк, и не подавиться десертом в виде долгов.
Если бы Сяо спустя тысячи лет не понял, что даже после смерти карма будет грязнее солдатских сапог.
Тысячи лет – громкое словосочетание, но, кажется, именно столько времени прошло со смерти Алатуса, судя по оговоркам Лорда. И падения Аждахи. И смерти других Якс. И гибели Гуй...
Достаточно.
Мысли прерывают всплески волн, перешёптывающихся со скрипом мокрого песка и свистом ракушек. Забавное сочетание звуков привлекает внимание не фактом своего существования, но ладностью звучания. Успокаивающая мелодия, скользящая меж скал, соединяющих границы.
На коряге у пруда – почти незнакомое лицо, если бы не косы. В остальном, Сяо понимает, что это не он.
Но отчего-то не может уйти. Тянет руку к обманчиво мягкому свету, не боясь сгореть дотла. Может, и его время, наконец...
Морской бриз режет глаза, мелкие песчинки летят в лицо. Сяо отплёвывается, внутренне чувствуя нарастающее раздражение.
– Не парься, твоей репутации нелюдимой страхолюдины пара комьев грязи не навредят.
Знакомый огонёк оборачивается язвительной занозой в заднице, и Сяо читает в этом: обойдёшься местом на галёрке.
Оборотень отнимает флейту от губ, и только сейчас Якса замечает, что незнакомец не мог говорить с ним вербально.
Сидя всё на той же коряге, он оборачивается к Сяо полубоком. Его ухмылка напоминает расколы на старом камне, что только чудом не снесло с главной дороги. Божьим чудом.
Сяо жмурится, но уже не от песка, и боится поднять взгляд. Ночное небо отражается на водной глади, и Архонт меж двумя глубинами – всё равно что пожелание вечной жизни длинною в извилистую дорогу до ада.
Пальцы подцепляют прядь волос, почти полностью окрашенную в алый. Якса смотрит вниз, склонив голову. Глаза – исключительно в пол, в рыхлую, твёрдую землю.
– А ты забавный, знаешь? Ходишь тут лицом таким, убиваешь всех, на кого хозяин пальчиком тыкнет… Не надоело?
Сяо скрипит зубами, сипло выплёвывая:
– А вам какое дело?
Якса хмурится, когда всполохи мутных озёр голубых глаз всплывают в памяти.
– Своей игрушки мало?
Голову поднимать уже кажется бессмысленным – всё равно полетит с плеч. Объединённая в единую субстанцию смесь глины, песка, и камня его в качестве последней увиденной при жизни вещи прельщает куда больше беспокойных потоков бури.
Намозоленные лирой и тетивой лука пальцы оглаживают щёку, почти невесомо. Последнее мягкое прикосновение губ ко лбу дарит чувство леденящего ужаса. Под натиском лёгкого бриза, корка инея хрустит где-то возле сердца, обрушиваясь вниз тяжёлым куском.
Сяо сплёвывает, не сдержавшись. Отскакивает, прижимая ладонь к груди, словно желая вырвать трепещущее сердце, что стуком перекрывает слух.
–…Я думал, все мондштадтцы свободны. Сейчас.
Смех пульсирует отголосками эха в сознании, когда Якса, задыхаясь, впивается ногтями в рыхлую почву. Перед глазами стоит неясная голубая пелена, смазанная влагой. Он тонет?
Смех обрывается резко, словно натянутый до предела трос.
– А ты в одну яму всё не складируй.
Архонт одним лёгким пинком переворачивает Сяо на спину. Каблук пробивает рёбра с чавкающим звуком. Больше Якса не слышит ничего, и даже демоны затихли на краткое мгновение, все до единого. Мгновение остановилось, под громкий, животный крик боли.
…
Небо над головой раскрывается солнечными лучами, согревающими лицо. Мокрые дорожки на щеках давно высохли, стягивая кожу. Сяо моргает раз, второй. Жмурится, шипя от резкой боли в глазах.
Левая рука, стоило ей пошевелить, мучительно дёрнулась, крепче сжимая острый объект в кулаке.
Приподниматься на одной руке тяжело, и Сяо ведёт вбок, так что он едва не заваливается обратно в траву. Правой рукой, постепенно, раскрывает словно бы закоченевшую левую. Глаз Бога – тот самый – испачкан в крови и грязи. Сияние Анемо пробирается даже так.
Сяо дышит полной грудью, не беспокоясь о темпе и резкости вдохов. Он, на удивление себя самого, расслаблен.
Утренний штиль подкрадывается ленивым котом со спины. Солнце продолжает греть, и ничего в окружающем миропорядке не кажется отличным от предыдущего дня. Но Сяо впервые за очень долгое время не больно чувствовать рядом с собой что-то, кроме пустоты.