Work Text:
***
Непогода застала Америку врасплох, но они к ней подготовились. Начали еще неделей ранее, когда солдаты пасли коров под палящим солнцем, вскапывали землю и сеяли кукурузу, а остальные прятались в прохладной тени замка. Первым о дождях заговорил Ксено, когда заметил характерные изменения у насекомых: осы не жужжали над ухом, осевши на деревьях, а пауки замерли в центре своих паутин, не тратя силы на плетение новых.
Ксено предупредил, что графики оставшихся посевов сместятся из-за атмосферного циклона, который скоро накроет часть материка.
— Позаботься об этом, Стэн, мы должны успеть, — настоял Ксено, пристально разглядывая пометки на новой карте. От урожая зависело их дальнейшее производство и, соответственно, выживание.
Стэн не спорил, хотя меньше всего в жизни хотел бы видеть их обоих фермерами. Но, в конце концов, это было в их интересах.
Пришлось проследить, чтобы нигде не остались забытые на прогреве семена, чтобы продуктов хватило на ближайшее время, а пороховое производство не прекращало работу, несмотря на перераспределение трудовых ресурсов. От каменной разработки тоже пришлось отказаться: минералов еще хватало, чтобы не отправляться за партией новых, а до пещер путь лежал неблизкий.
Жизнь внутри замка закипела беспрерывно: днями и ночами что-то таскали, переговаривались, разбирали и собирали. Ксено говорил, отрывисто помахивая своими когтями, а Стэн превращал его слова в четкие приказы для остальных. Если ожившие хотели восстановить хотя бы подобие цивилизации, каждый должен был доказать свою полезность, и его солдаты с этим справлялись: непосильным трудом, послушанием и смекалкой.
Но порядок нарушился, когда полили дожди, в появлении которых Ксено, как всегда, оказался прав.
Замок заполнился солдатами. Чтобы не намокнуть и не простыть под сильным ветром, они работали внутри и какое-то время даже наслаждались заслуженным отдыхом. Обычно Стэн гонял их по беспощадному трудовому расписанию и всегда возвращал ленивых в строй, находя занятие пожёстче. Но сегодня решил закрыть на это глаза: за неделю все отпахали втрое больше, так что заслужили хотя бы сутки отдыха.
Только Броди, воспользовавшись простоем, запросил у Ксено доступ к центру связи и теперь прослушивал частоты на предмет новых сигналов, неосознанно отняв у того любимое занятие. Любые, даже самые слабые волны — любой шум мог быть полезен в поиске тех, кто раскаменел так же, как они, но пока все, что они слышали, это одну и ту же одинаковую передачу с Луны. Гражданские наматывали круги по коридорам, маясь от скуки, Майя околачивалась на кухне, а Шарлотта тренировалась, отрабатывая удары рук в оборудованном под землей спортивном зале.
В кои-то веки развалившись в кресле с незажженной сигаретой в зубах, сам Стэн сторожил покой Ксено — словно дракон принцессу в самой высокой башне замка. Ксено даже в «выходной» работал над чертежами нового конвейера, который должен был увеличить производственные мощности. У него еще название было какое-то дурацкое…
Вспомнилось, как однажды Ксено потратил двухнедельный отпуск на домашние эксперименты. Поэтому Стэн совсем не удивился, когда этим утром тот подорвался ни свет ни заря, свалил на рабочий стол кучу бумаг и помахал на него рукой, изображая что-то между «пожалуйста, не отвлекай» и «не отсвечивай». Когда его накрывало очередным приступом вдохновения, а черные глаза загорались предвкушением, ничто уже не могло его остановить.
Судя по звуку размашистых штрихов в самом низу большого чертежа, Ксено уже что-то заканчивал, записывая финальные расчеты. Можно было, наверное, напомнить о недавних обсуждениях: последнюю винтовку Стэна нужно было доработать. Как минимум, механизм выравнивания прицела нуждался в корректировке, а вот радикальный способ охлаждения дула оказался вполне сносным; как максимум, не хватало еще усиления основного корпуса.
У Ксено, видимо, были идеи на этот счет.
Так и не найдя себе занятия, Стэн уставился на его сгорбленную спину. В рабочем кабинете, который дополнительно вмещал в себя кровать, шкаф с одеждой и огромный стеллаж с колбами и электроприборами, было душно: влажность обновленных тропиков Сакраменто пробиралась и сюда. Но зато порядком надоевшая жара уже немного спала, и в этом помещении температура и вовсе всегда была комфортной. Совмещенная со спальней комната, в которой Стэн оставался, когда все расходились спать, была для Ксено идеальной средой обитания — надежная, с самыми толстыми стенами в замке, умеренной влажностью и ставнями на окне, позволяющими создавать абсолютную темноту. Здесь же они жили вдвоем, когда Стэну не приходилось уходить на разведку.
По вентиляции гулял воздух, лампочки — первое возрожденное в каменном мире изобретение Ксено — источали свет. Пахло разогретым стеклом и какими-то химикатами, а в окно умиротворяюще стучались капли дождя. Стэн давно привык к фоновому шуму, запахам, рабочей обстановке и поглощенному работой Ксено: так было всегда, сколько он себя помнил. Если бы ему нужно было описать «дом» другими словами, он бы назвал все, что следовало за присутствием Ксено.
Тот всегда был на шаг впереди простых людей: самый умный, самый одаренный, самый талантливый, самый любопытный. Физическую силу за него компенсировал Стэн, только вот мозг все-таки пригождался куда чаще. Кучи исписанных конспектов, рефераты и олимпиады, тысячи прочитанных книг и научных статей на разных языках, поставленные на их основе эксперименты, которые Ксено повторял сейчас, и изобретения подарили самое драгоценное — знания.
Знания, с которыми Ксено желал подчинить себе новый мир. А Стэн — стоять возле него до самого конца.
И это приносило плоды. Только в его компании Ксено мог позволить себе снять плащ, стянуть перчатки и расслабленно опустить плечи. Устало выдохнуть, ослабив галстук, и сломать весь свой привычный элегантный образ. Даже такой человек, как Ксено Хьюстон Вингфилд, уставал и нуждался в передышке. Стэн был свидетелем этого много раз. Именно он, в конце концов, постоянно таскал ему кофе, брал перекус, зная, что Ксено за сутки и крошки в рот не положил, и укрывал его, уснувшего за бумагами, одеялом.
Стэн мог сделать все, пока Ксено в нем нуждался. Ксено мог сделать все, пока Стэн прикрывал его спину.
Барабанный стук капель о трубы за окном постепенно заглушал шум приборов и погружал Стэна в воспоминания, утягивая из реальности. Он вспоминал школу, ее скучные уроки и не такую скучную физподготовку, первые прогулы в курилке, а потом — в домашней лаборатории Ксено. Их первый неудачный опыт закончился поджогом, второй — с водой и электричеством — коротким замыканием, третий — для разнообразия, наиболее удачный — оружием, за которое их обоих потом упекли под домашний арест. Ксено постоянно приходили новые безумные идеи, ему будто бы хотелось испробовать все в этом мире. Жадный до знаний, упрямый и любопытный, он вызывал слишком сильный интерес, поэтому Стэн разделял радость удачных экспериментов, ловил отголоски всех его ярких впечатлений и все чаще вызывался добровольцем. Пока не заметил, как увяз насовсем.
Вспомнились и старшие классы: драки с учениками соседних школ, драки с цепляющимися к Ксено мелкими засранцами, драки с какими-то наркоманами, драки-драки-драки… разбитые лица, собственные поцарапанные руки и выговоры директора. Стэна не исключили только за спортивные заслуги, хотя требующих этого было предостаточно. Вспомнилось даже, как сдавал итоговые экзамены, а потом встрял, не зная, куда двигаться дальше.
В отличие от Стэна, Ксено выпустился с идеальным аттестатом, нахватал всех возможных научных наград и точно знал, чем займется в будущем. С самого детства он говорил, что будет запускать ракеты и пойдет в NASA, чтобы первым получать свежую информацию и, в свою очередь, толкать науку на передовой.
Первый поцелуй тоже случился в школе, когда они до вечера сидели за лабораторной в пустом кабинете. Стэн тогда курил в открытое окно, пока Ксено решал за них обоих химические уравнения, и на улице, как и сейчас, шел дождь. В тот момент ему хотелось коснуться Ксено уже так давно, что это было навязчивой идеей. Хотелось стать ближе. Узнать вкус, услышать сорванное дыхание и стук быстро разогнавшегося сердца. Притянуть к себе, обнять, поцеловать. Найти ответ на вопрос, что он чувствовал, как давно и как сильно.
Когда Стэн все-таки наклонился над его плечом и поцеловал, Ксено долго молчал. Это было почти целомудренно, очень осторожно, едва касаясь губами губ. Стэн так много продумывал, как это случится, так боялся, что все пойдет по худшему сценарию и Ксено пошлет его, что заранее придумал кучу железобетонных оправданий. Но когда его не оттолкнули, а притянули ближе, сердце сделало кульбит и навсегда привязалось к одному человеку. Все его чувства оказались взаимны.
Ксено был удивительным во всем. И так как характер соответствовал способностям, его нужно было кому-то защищать.
Так Стэн и попал в армию. Вернее, сначала на офицерские курсы, затем на КМБ, а потом уже — в армию.
И в день его присяги тоже лило — сплошной серой стеной. Утром, Стэн помнил, на главном дворе еще было светло, но потом небо затянулось тучами и на землю стал накрапывать противный дождь.
— Я торжественно клянусь, что буду поддерживать и защищать Конституцию Соединенных Штатов от всех врагов, внешних и внутренних…
Клятву он читал так, как того требовал устав: четко, громко, с уверенностью, без запинки, не сгибаясь даже под пронизывающим ветром. Стэн клялся в вере и верности — конституции, флагу, стране, обещал оберегать ее, защищать во имя свободной и неделимой нации. Обещал держать оружие, чтобы отстаивать идеалы. Обещал быть преданным и непоколебимым. Обещал нести мир.
»…и да поможет мне бог».
Однако бог ему никогда не помогал. Помогал только Ксено — его знания, его присутствие, его безумные идеи. Он всегда знал, что делать, знал Стэна насквозь, до самого скелета, и тащил за собой в будущее, словно на невидимом буксире.
Бога Стэн никогда не видел, а Ксено — собирался видеть каждый день до самого конца своей чертовой жизни. С религией у Стэна и без громких слов все было в порядке.
— Так как, говоришь, там дела с посевами? Успели? — голос Ксено вернул его в реальность. Кажется, он почти задремал, раз пропустил, как тот закончил чертить, убрал со стола бумаги и даже поднялся, чтобы налить себе воды.
Кофе, подумал Стэн, выплевывая размокшую сигарету. Раньше это был бы кофе, а не вода, и над этим нужно было работать. Без нормального кофе Ксено функционировал хуже, но найти не вымершие кофейные деревья на территории бывшей Америки оказалось непросто, даже с учетом их возможностей. Ксено все собирался сам отсмотреть фотографии с аэросъемки или хотя бы правдоподобно зарисовать внешний вид листьев и плодов, чтобы Стэн мог отправить парочку солдат шерстить окрестности, но это каждый раз откладывалось в долгий ящик: находились дела приоритетнее.
— Все семена в земле. Дождь нам на руку, да?
— Да, верно, — покивал Ксено. — Влажность и высокая температура в первые дни дадут тепличные условия. Значит, я не ошибся, и мы не выбились из графика. К осени, если все пройдет по плану, успеем собрать урожай: по итогу мы должны получить почти на двести процентов больше кукурузы, чем в прошлом году.
Он довольно усмехнулся, и Стэн не смог сдержать ответной улыбки.
— Ты редко ошибаешься, — насмешливо сказал он и добавил: — Сейчас отряд в замке, часть отдыхает, другая — на заводе, еще несколько человек заняты строительством, Броди… где там Броди? Ты же ему радио отдал? Так что все гладко.
Стэн поднялся из кресла и потянулся, разминая затекшие плечи и спину.
— Производственные потери? — сощурился Ксено.
— Минимальные. Запаяли пару дырявых контейнеров, перебили десяток крыс, заделали крышу… — лениво отчитался Стэн. — По границам территории тоже ничего нового, если тебе интересно. Я даже волков больше не видел.
Размявшись и хрустнув шеей, он подошел к столу. Пробежался взглядом по готовым чертежам и заинтересованно вскинул бровь на обширных расчетах.
— Две тысячи винтов? И этого хватит? — спросил Стэн, просто чтобы что-нибудь сказать. На самом деле он никогда не сомневался в цифрах Ксено — уж если кто из них двоих и умел считать, так это он, — но иногда просто хотелось услышать этот особенный вдох перед тем, как Ксено в очередной раз пускался в пояснения. И еще ему нравилось гладить его самолюбие. Ксено очаровательно надувался от важности, стоило только позволить ему развернуться на полную.
Вот и сейчас он шумно вдохнул и фыркнул, задрав нос.
— С небольшим запасом. Видишь ли, это моя личная доработка, она комбинирует в себе… — начал Ксено, поставив пустую чашку, и тоже подошел к столу. Встал сбоку, легко касаясь Стэна плечом, и ткнул в подчеркнутую цифру, крайне нудным лекторским тоном вещая о чем-то наверняка важном. Дальше Стэн не прислушивался, только смотрел на его лицо — искоса, ловя боковым зрением взмахи затянутых в когтистые перчатки пальцев.
Лампы подсвечивали профиль Ксено, углубляя тени под глазами и придавая его вдохновенной мимике лихорадочное сходство со злодеями из старых фильмов, и Стэн приподнял уголок губ. Если отбросить ассоциации, Ксено выглядел уставшим. И ему нужно было передохнуть.
И вряд ли еще хоть кто-то в замке, кроме Стэна, мог заставить его это сделать.
Обхватив Ксено за талию, он прижал его ближе, чуть развернул и уткнулся в широкий лоб. Тихо произнес:
— Перерыв?
В идеале стоило бы уломать его на ночь. Как минимум, больше, чем на четыре часа, которые Ксено обычно выделял на сон для «поддержания организма».
— Полчаса, — подозрительно легко согласился Ксено.
Опешив от такой покладистости, Стэн потащил его в спальню, пока тот не передумал, но по дороге зацепился взглядом за кресло, в котором проторчал полдня, и в голове что-то щелкнуло. Оказавшись рядом, Стэн мягко опустился на сидение, утянув Ксено к себе на колени. Удивление в черных глазах быстро сменилось насмешливым пониманием: они никогда друг друга не стеснялись.
Усевшись боком, Ксено сложил ногу на ногу, облокотился на плечо Стэна и по-птичьи склонил голову набок. Помолчал — буквально десять секунд, на большее его не хватило, — повертелся, устраиваясь на колене Стэна костлявой даже сквозь плащ задницей, и с негромким «а, знаешь…» продолжил с того же места, на котором закончил, снова болтая про свой чертов чертеж.
— …это будет очень элегантно, Стэн. Когда мы закончим, появится время и на другие вещи, — выдохнул Ксено и сложил руки на груди. Стэн недоверчиво хмыкнул и вздернул брови.
— Например?
— Например, я хочу попробовать собрать подводную лодку. Думаю, Броди в состоянии помочь мне с этим, как считаешь?
Ну, разумеется, о чем он вообще думал, когда спрашивал? Стэн нахмурился и тряхнул головой, давя в себе желание задавать вопросы. Он слишком хорошо знал Ксено, чтобы так глупо попасться на эту удочку, отдых значил отдых, и точка.
— Отличная идея, — усмехнулся он и поцеловал Ксено в щеку. Наградой стало затишье: Ксено поерзал, с интересом замолчав, и Стэн двинулся дальше, на пробу целуя горячий висок, мочку уха, шею — до самой кромки воротника. Ксено глубоко вдохнул и выдохнул, чуть обернулся и поднял бровь, заглядывая в глаза. Стэн ответил тем же.
После целой недели ударного труда он чувствовал, как сильно соскучился по их близости, теплу кожи и вкусу Ксено на языке. Пока Стэн гонял солдат и сам впахивал в полях, Ксено не выходил из лаборатории, забившись мышью в углу, и у них обоих просто не было времени ни на что другое.
С самого детства Ксено пропитывался дымом и химикатами, и попытка воскресить подобие цивилизации после окаменения эти оттенки почему-то только усилила. От него пахло горько и, наверное, неприятно — для кого угодно другого, но не для Стэна. И теперь он жадно вдыхал этот запах, перемешанный с едва заметным запахом самого Ксено, ведя носом по линии челюсти.
Шея Ксено пошла мелкими мурашками. Прижавшись теснее, он развернулся, устроив и вторую руку на плече Стэна, и тот даже не успел пошутить, как Ксено его поцеловал, мягко сминая губы. Не задумываясь, Стэн открыл рот пошире и впустил язык внутрь, касаясь кончиком своего.
Стэну нравилось целоваться — но, что важнее, целоваться нравилось Ксено, и от одного знания этого факта у Стэна всегда приятно покалывало в груди. С того первого поцелуя в школе они целовались как безумные — каждый раз, когда выпадала возможность урвать хотя бы минуту наедине. Даже сейчас, в новом мире: когда желание превышало незначительные поручения, с которыми мог справиться кто-нибудь еще, понимая без слов; когда никто из окружающих не рисковал осуждать, а самый близкий круг давно принимал как приевшуюся данность.
По правде говоря, Стэну было плевать, о чем думали остальные, глядя на них с Ксено. Главное, чтобы отношения не вредили общей продуктивности. К тому же, один только Ксено ценился как все раскаменевшие люди разом, а если кто-то в этом сомневался, Стэну обычно хватало пары отрывистых слов, чтобы задавить недовольство в корне.
Убедившись, что Ксено никуда не собирается, он опустил руку на его колено и погладил, отдавая право вести в поцелуе. В его объятиях Ксено всегда расслаблялся, прикрывая глаза, отдавался поцелую так же увлеченно и уверенно, как занимался наукой. Мимолетно разрывал поцелуй, только чтобы вдохнуть, и прижимался снова.
Просто Стэн хорошо знал, на какие кнопки нажимать, чтобы эти шестьдесят девять килограмм гениальной колючести превратились в шестьдесят девять килограмм гениального желе. Знал, как доставить ему удовольствие, снять напряжение и — почти — свести его с ума. Раньше, в прошлом мире, когда они виделись реже, он подкрадывался беззвучно, разминал плечи Ксено прямо за работой, гладил большими пальцами по загривку и вел вниз, неторопливо сбивая его дыхание, разогревая его кожу, заставляя его нечеловеческий мозг перезагружаться.
Стэн всегда брал на себя роль инициатора, но Ксено никогда не отказывался, как бы ни горели у него сроки. Им обоим было это нужно, поэтому они и подходили друг другу так идеально.
Сердце застучало быстрее, разгоняя кровь, и поцелуев стало мало. Стэн провел ладонью по обтянутому брюками бедру Ксено, скользнул рукой под коленом и заставил Ксено развести ноги. Широким движением огладил бедра и коснулся пальцами ширинки, призрачно давя. Ксено среагировал: оторвался, часто дыша, посмотрел вниз, а потом Стэну в глаза. Наверное, что-то такое в них было, что Ксено пьяно усмехнулся и качнулся вперед, прямо в подставленные пальцы. Стэн понял намек, прошелся по паху снова, чувствуя, как ширинка натягивается все сильнее, и нехотя убрал руку, чтобы помочь встать.
— Пересядь, — ответил Стэн на вопросительный взгляд, разворачивая Ксено целиком. Хотелось иначе — лицом к лицу. Но сначала стоило раздеться.
Касаний стало больше. Ксено придвинулся вплотную, зарылся пальцами в волосы на загривке и наклонился за новым поцелуем. И пока ленивые ласки неторопливо перетекали в настойчивые, Стэн начал раздевать его: стянул поочередно плащ, перчатки, развязал галстук, бросив на пол. Ксено на это что-то недовольно промычал, дернул головой и затих после того, как Стэн куснул его за язык. Расстегнув верхние пуговицы рубашки, он коснулся теплой шеи, обхватывая, и притянул Ксено к себе.
Все в Ксено подчинялось определенной системе. Даже точки, надавив на которые можно было получить от него что угодно. Стэн повел по спине Ксено вверх, оглаживая поясницу и лопатки, бока и ребра, повторяя изгибы тела, вернулся пальцами к ширинке и без прелюдий расстегнул, целуя подставленную шею. Ксено прогнулся в спине, хватаясь за плечи, и тихо выдохнул в ухо.
Брюки постигла участь галстука, и в этот раз Ксено просто послушно вытащил из них ноги, сняв ботинки и глядя сверху вниз. По черным глазам сложно было что-то прочесть, но улыбка у Ксено была совершенно особенная — так он улыбался, когда что-то становилось для него слишком очевидным и оставалось только победно выложить на стол все выводы. Но пока он молчал. Стэн чуть отстранился, чтобы лучше рассмотреть покрасневшие скулы и длинные ноги до кромки высоких носков, и покачал головой.
— Симпатично, — прошептал он и довольно сощурился.
— Благодарю, — без капли смущения ответил Ксено, а потом поддел пальцами белье и спустил его по бедрам, аккуратно переступив. Теперь из одежды на нем оставались только носки.
У Стэна вдох застрял в горле, и он невольно сглотнул. А потом и вовсе перестал дышать, когда Ксено в пару движений забрался сверху — горячей беззащитной кожей по ткани стэновского костюма, по его голым рукам и запястьям, грудью к груди, так близко, что можно было не просто заглянуть в глаза — провалиться в бездну, неосторожно оступившись. Эти самые — восхитительные — длинные ноги Ксено никуда не умещались, и он, по всей видимости, быстро просчитав варианты, закинул их поверх подлокотников, прижавшись к Стэну максимально близко.
Наверное, ему было неудобно. Наверное, заниматься сексом в кресле вообще было плохой идеей, но прямо сейчас, когда Ксено сидел на нем сверху такой раскрытый и поглаживал пальцами по подбородку, криво улыбаясь, у Стэна в груди зарождалась сверхновая.
Он обнял его поперек спины, мазнул губами по кадыку, лизнул жилку и медленно поцеловал ложбинку между ключицами. Ксено окончательно расслабился, выгибаясь навстречу. Его кожа на ощупь почти пылала, и когда Стэн коснулся его голого живота прохладной рукой, по ней побежали мурашки. Ксено всегда был отзывчивым, словно оголенный нерв, и боялся любых прикосновений, даже небольшая щекотка заставляла его сгибаться недовольной кошкой и шипеть примерно так же.
Стэн видел его разным: в белом халате, облитом чернильными пятнами, но сияющего от этого не менее ярко, когда он в шестой раз занял первое место на государственной олимпиаде; в шмотках с нашивками NASA, облаченного в самоуверенность как в броню, и в черном плаще, который он продолжал носить до сих пор — таком же черном, как мир, каким Ксено считал его до окаменения.
Стэн видел его в одном нижнем белье и не реже — голым. Обнаженным не только физически, уязвимым, и никогда он не позволял себе обмануть это доверие. Стэн знал каждый его изгиб, места старых шишек, шрамов и царапин, каждую родинку, венку и эрогенную зону.
Стэн дорожил им. Верил. Ценил. И любил до обожания — так, как обычно любят богов.
Будто услышав его мысли, Ксено обхватил его голову и прижался к губам голодным поцелуем. Вжался пахом в наверняка колючую и царапающуюся молнию на животе и нетерпеливо поерзал, задевая ширинку. Стэн глухо застонал прямо в его рот и распахнул глаза, отстраняясь.
— Мы куда-то торопимся?
— Я же сказал: полчаса, — снова усмехнулся Ксено.
— Забей, не хватит, — уверенно выдохнул Стэн, возвращаясь к ключицам. Сладко прикусывая кожу, обвел острые контуры кончиком языка и нашел пальцами соски, поочередно сжимая; подул на мокрые следы. Тяжелое дыхание Ксено стало рваным, он беззвучно всхлипнул и дернулся, одними губами прошептав его имя. Стэн реагировал на каждый звук, словно покорный пес, виляя воображаемым хвостом, и внутреннего Цербера еще рановато было загонять обратно в рамки. Он еще не наигрался.
Продолжая вырисовывать узоры на груди, Стэн пересчитал ребра, слабо царапая ногтями, спустился к впалому животу и обхватил пальцами уже влажный член. Плечи Ксено напряглись.
— Какие-нибудь особые пожелания? — насмешливым шепотом спросил Стэн, размазывая смазку по головке.
— Удиви меня, — выдохнул Ксено.
От одного этого доверия — полного, безоговорочного — Стэн почувствовал, как собственный налившийся стояк болезненно упирается в ткань костюма. Хотя, в целом, вряд ли осталось еще хоть что-то, чем он мог бы Ксено по-настоящему удивить. Ксено мог разобрать и собрать его обратно не глядя, как сам Стэн собирал сделанное им оружие.
Подумав об этом, он провел по стволу несколько раз, и Ксено вздохнул, а затем качнулся в его руку, прося еще. Стэн не спешил, крепко сжимая у основания и надрачивая у головки. Когда пальцы стали липкими от смазки, закружил большим пальцем на уздечке, задыхаясь от внезапного желания опуститься на член ртом и повторить все эти движения языком. Но и этого было достаточно: Ксено больше не сдерживал стонов.
Член Ксено идеально лежал в его руке. Ксено весь идеально лежал в его руках. Стэн ускорил темп и просунул другую руку ниже, к мошонке. Погладил, ловя ртом шумные выдохи, и продолжил медленнее, нарочно притормаживая каждый раз, когда Ксено напрягал бедра.
Но через пару движений Ксено все равно ожидаемо не выдержал, задрожав, и с глухим стоном кончил Стэну в руку, прикрыв глаза.
Отпустив размякшего Ксено, Стэн дотянулся до лежащего на столике рядом забытого полотенца и вытер руку. Едва он отвернулся, Ксено ожил снова: навалился голым телом, зажимая между животами свой мокрый обмякший член и пачкая еще больше.
— Прошло всего восемь минут и пятьдесят три… пятьдесят четыре секунды, — заявил он.
Стэн хмыкнул и чуть расставил ноги, усаживаясь поудобнее. Возбуждение никуда не делось — наоборот, стало острым, и, если Ксено хотел продолжения, он имел полное право его получить. Сполна. Даже с горочкой. Стэн поднял брови.
— Даже за смазкой меня не отпустишь?
Ксено задумчиво посмотрел куда-то в потолок, качнул головой и сморщил свой вздернутый нос.
— Одну секунду, — чопорно сообщил, слезая, и, пока он копался в стеллаже, отсвечивая бледными ягодицами, Стэн успел почти полностью расстегнуть нижнюю часть костюмного комбинезона.
Вернувшись, Ксено бросил ему смазку, почти насильно включив рефлексы, и снова оказался сверху. Больше Стэн медлить не стал: вылил на пальцы вязкую жидкость, растер, согревая, подхватил Ксено под колени, приподняв, и, стараясь не уронить спиной вниз, подсунул ладони под ягодицы, почти усаживая его на свои предплечья. Ксено коротко ухнул и для равновесия понятливо вцепился в плечи руками.
Стэн мягко сжал ягодицы, длинно выдыхая, и коснулся входа влажными пальцами. Погладил, размазывая смазку. Реакция была яркой: Ксено шумно вдохнул через нос, выдохнул через приоткрытый рот и немного прогнулся навстречу руке. Это явно было одобрение. Стэн надавил пальцами чуть выше, провел черту до самой мошонки и сжал поджавшиеся яйца, возвращая Ксено возбуждение. У самого между ног пекло так, что, если бы только Ксено пожелал, он мог бы кончить без рук. Но хотелось совсем не этого.
Хотелось войти. Ксено, податливый и требовательный одновременно, вызывал столько противоречивых желаний, что сначала нужно было хотя бы снять первичное напряжение. Потому что даже снайперская выдержка Стэна уже начинала сдавать: он не мог оставаться спокойным, когда Ксено был с ним таким.
Когда фаланга проникла внутрь, Ксено закусил губу и издал такой довольный звук, что Стэн зажмурился. Возбуждение клубилось в животе, нарастало горячим комом, и успокоиться уже не получалось.
Внутри Ксено было тепло и безумно хорошо. Стэн медленно двигал пальцем, насколько позволяла поза, добавил второй, подбадриваемый тихими выдохами, и, дойдя до трех и дождавшись, пока Ксено окончательно расслабится, вытащил. Ксено протяжно застонал, резко сжимая спинку коленями, ткнулся носом Стэну в волосы, и в переводе на человеческий это явно значило «не останавливайся».
Стэн заворожено смотрел на знакомую еще со школы, но так и не надоевшую — даже спустя почти четыре тысячи лет — картину: взмокший Ксено, открытый, доступный только ему, лихорадочно горячий, растрепанный и полностью его. Никто больше никогда его таким не видел. Только с ним Ксено вел себя так, только Стэну было разрешено касаться и брать, как хотелось, целовать, отбирая его у реальности, учеников, команды в NASA и всего прочего мира, любоваться в постели и не сводить глаз, глядя, как он работает.
Стэну с самого детства можно было все, потому что Ксено знал: Стэн готов был принести ему в жертву не только себя, но и целый мир. Любой из миров.
— Не двигайся, — хрипло сказал вдруг Ксено, вырывая его из мыслей, и Стэн понял, что просто пялился на него совершенно влюбленно, как глупый подросток.
Теперь ему досталась роль ведомого зрителя: Ксено набрал смазку и сам коснулся его члена, техничными движениями гладя по всей длине. По спине побежали мурашки, а под невольно зажмуренными глазами заискрили вспышки, и Стэн почти уже готов был остановить его, но Ксено и сам догадался, замерев.
Неожиданно щеки коснулись прохладные костяшки, и Стэн приоткрыл глаза.
— Я уже говорил это множество раз, но ты — самое элегантное существо, которое я когда-либо встречал, — вдохновленно сказал Ксено.
Стэн почувствовал, как к лицу неконтролируемо приливает кровь, и практически засмущался. Нет, этот прием был подлым, и Ксено прекрасно это знал, сидя на нем сверху лицом к лицу и застав врасплох. Поэтому он оттолкнулся от спинки, садясь полностью вертикально, оперся на ноги и приподнял его, держа на весу. Ксено надменно прикрыл глаза, не переставая улыбаться, и, удерживаясь за шею одной рукой, второй сам направил в себя его член.
А затем опустился вниз до самого упора. Одним движением.
Они замерли, жадно глотая воздух. Стэну показалось, что он сломает Ксено, а если не сломает, то точно оставит на его белой коже синяков — так сильно он его сжал. Ксено вокруг него был лучше любого алкоголя, лучше любого наркотика, лучше всего, что Стэн когда-либо пробовал, и от горячей тесноты можно было сойти с ума. Кто-то из них застонал, привыкая к положению и на пробу легко толкаясь.
Ксено задвигался первым. Попытался перехватить инициативу, елозя бедрами вверх и вниз, упираясь пятками в подлокотники и почти душа его в объятиях, и это было горячо, так невыносимо горячо, что Стэн стиснул зубы и приподнял его выше, почти снимая с члена. Дал себе секундную передышку и опустил на себя медленнее. Глубже. Толкнулся раз, и еще раз, и еще, подстраиваясь, прислушиваясь, весь превратившись в один большой живой сенсор.
Спустя несколько движений Ксено сладко дернулся, всхлипнул и застонал: Стэн нашел правильный угол и задвигался, каждый раз попадая по нужной точке.
Комната заполнилась вздохами и мокрыми шлепками, вдохами, отражающимися в стеклянных колбах. Стэн чувствовал, как подходит к грани, притормаживал и продолжал снова, не позволяя себе кончить — не позволяя кончить и Ксено.
Хотелось донести до него все чувства, которые переполняли Стэна изнутри.
На очередном толчке приподняв Ксено так сильно, что член почти выскользнул, Стэн насадил его до упора. Жар и теснота дурили голову, виски пульсировали, на коже выступил пот.
В такие моменты Ксено целиком принадлежал ему одному, стонал, практически размякнув, не контролировал собственное тело, из последних сил поднимаясь и опускаясь вниз, дергался — почти капризно — позволяя держать себя, вести себя, быть своим всем. В какой-то момент Ксено поцеловал его, заглушая собственные стоны, и Стэн ответил со всей нежностью, на которую был способен. От контраста Ксено повело окончательно: он вцепился в него пальцами, влажно разорвал поцелуй, уткнулся носом в плечо и кончил.
Внутри пульсировало, сжимало и обволакивало теплом, и Стэн не стал сдерживаться. Его хватило на два толчка, и он, успев вытащить, кончил следом.
Шевелиться не хотелось. Ксено испачкал их обоих и бесформенным желе растекся по его костюму, даже не ворча, что его «тоже вообще-то испачкали» или «гладить вещи тем утюгом, который нам сейчас доступен — настоящая пытка, Стэн, и я не хочу лишний раз тратить на это время».
— М-м, Стэн… я… — вместо всего этого довольно промычал он, и Стэну не нужно было даже слышать это целиком.
— Да, я тоже… Я тебя тоже.
И это было хорошо. Ксено был его всем — тем смыслом, ради которого стоило жить, который стоило оберегать, защищать. Держать оружие, чтобы отстаивать его идеалы. Чтобы мечта о ракетостроении стала реальностью. Чтобы он смог строить все из ничего. Чтобы мог заниматься наукой столько, сколько пожелает, без ограничений и правил.
Чтобы мир преклонил перед ним колени, если на это была его воля.
Стэн мог это сделать. Ради него Стэн мог все. Даже предать собственную страну, которую сам когда-то поклялся защищать.
Но бог у Стэна был только один — и он не собирался его предавать.