Actions

Work Header

Вопросы без ответов

Summary:

Поздним вечером Шизуру получает приглашение на банкет, куда простым смертным вход заказан. Кто мог его прислать, догадаться нетрудно, а потому она не задумываясь отправляется туда, где её уже ждут.

Notes:

1. Сайгё — японский поэт XII века, один из ярчайших представителей принципа поэзии югэн, что в японском искусстве чаще всего понимается как "красота, не до конца явленная взору".
2. Дзисэй — "стихи смерти"; стихотворения, которые писались либо самураями перед совершением сеппуку, либо камикадзе вылетом на задание. Автор первого цитируемого в фике стихотворения неизвестен, автор второго— Хаями Тодзаэмон Мицутака.

(See the end of the work for more notes.)

Work Text:

Тёмный Турнир всегда проводится на острове, отдалённом от остального мира настолько, чтобы те, кто не знает о происходящем на нём, продолжали спать спокойно. На самом же острове участникам, хозяевам команд и просто гостям, заплатившим деньги за редкое, но захватывающее дух зрелище, в распоряжение предоставляются не только стадионы, где проходят бои, но и превосходный отельный комплекс. При одном взгляде на шикарный холл каждой из гостиниц хочется забыть о том, сколько среднестатистических годовых зарплат ушло на интерьер, где всё, что не отполировано, то позолочено, а что не позолочено, то с характерным звоном хрусталя покачивается над головой. Казалось бы, слишком насыщенный зелёный цвет стен должен смотреться нелепо, но отделка их деталями, покрытыми темным и обыкновенным золотом, и светлые подвесные потолки каким-то чудом спасали ситуацию.
Когда Шизуру попала в здание впервые, ей всё казалось настолько странным и чужим, что за пару минут, проведённых в холле, наполненном веселящимися и легкомысленно беседующими между собой людьми в вечерних одеяниях (словно они на светский раут приехали, а не туда, где ежедневно проливается чья-то, пусть и не всегда человеческая, кровь), захотелось поскорее попасть в свой номер.
Естественно, далеко не все зрители поселялись в этих отелях: йокаев было слишком много, и преимущественно они были не того сорта персонами, чтобы пускать их в столь роскошные апартаменты. Впрочем, Шизуру, Кейко и остальным оставалось лишь порадоваться этому факту: хамства в сторону людей от всякого сброда хватало и на трибунах стадиона.
Номер оказался достоин самого комплекса. В просторной гостиной бледно-зелёные, почти жёлтые, стены оживлялись за счёт располагавшихся вокруг низкого кофейного столика нескольких огромных красных кожаных диванов; отсюда в уютные двухместные спальни вели три двери. Видимо, большая часть номеров в гостинице имела схожую планировку. Девушки знали это, так как не забывали наведываться в комнаты команды Урамеши, когда та в полном — или не очень — составе вечерами собиралась в своей гостиной, отдыхая от тренировок; такие визиты группы поддержки, несомненно, совершались для того, чтобы немного развеять мрачную атмосферу, порой проникавшую сюда. Ну и, естественно, для того ещё, чтобы самим немного повеселиться. Что они и сделали за пару дней до полуфинала, когда у Юске, Казумы и остальных выдался шанс отдохнуть хотя бы один вечер, пусть и после очень тяжёлого дня. Однако, имея в виду последнее обстоятельство, девушки не стали надолго задерживаться и вскоре отправились к себе. Где утомившиеся от пережитого за день Кейко, Ботан и Юкина отправились по комнатам; Шизуру ещё какое-то время провела с Атсуко-сан, матерью Юске, не по статусу легкомысленной и в то же время весёлой женщиной. Но после очередной опустошённой на радостях от победы сына в четвертьфинале бутылки и та решила отправиться устаканивать впечатления во сне, оставив девушку в гостиной одну.
Шизуру не хотелось спать, хотя заняться-то больше было нечем. Пока тлела сигарета, мысли вернулись к произошедшему в здании стадиона. Когда она, Ботан и остальные покинули его ненадолго, а потом попытались вернуться, охранник отказался их впускать назад: потому что почти все девушки были людьми. Один йокай, конечно, не смог долго оставаться препятствием на пути, но после за ними неминуемо увязался патруль, скрыться от которого в коридорах не удалось, более того — им пришлось разделиться, и саму Шизуру поймали. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, не встреться ей в этот момент Сакио. Одного его слова оказалось достаточно, чтобы ящеровидные йокаи патруля скрылись за углом, поджав хвосты. Сакио уже дважды выручал её из подобной ситуации. Это… было странно. Здесь нельзя было встретить кого-то случайного: большинство людей, попавших на Турнир, или занимали место среди организаторов, или содержали команды, или же оказались здесь по делам бизнеса — как можно догадаться, не самого безобидного. И тем не менее Сакио похож на человека. Он вполне мог пройти мимо в прошлый раз, мог пройти мимо сегодня — но не сделал этого.
В дверь постучали, что Шизуру немало удивило: персонал здесь если и заглядывал в комнаты, то точно не стал бы этого делать в такое время. Или стал?
За порогом оказался молодой человек в строгом чёрном костюме, который молча протягивал девушке небольшой конверт. Удивлённо переведя взгляд с конверта на консьержа и обратно, Шизуру — скорее на автомате, чем из живого интереса — протянула руку. Тот поклонился, проговорив: "Ответа не требуется", — и удалился в сторону лифта в конце длинного широкого коридора. Она, прислонившись спиной к уже закрытой двери, аккуратно извлекла из конверта глянцевый лист, красивый печатный текст на котором гласил, что это — пригласительный на банкет, который состоится… который уже начался и продолжится до утра. Шизуру задумчиво окинула взглядом беспорядок в комнате, остановившись на двери в спальню, где помимо кроватей располагался шкаф с вещами.
Задаваться вопросом, кто бы мог прислать пригласительный, было совсем глупо: помимо Коэнмы и тех, с кем она проводила дни напролёт, знаком девушке здесь не был никто. Кроме одного человека. И упускать, может быть, единственный шанс узнать и понять его, было бы тоже не совсем разумно.
Главное постараться не разбудить Юкину, истратившую не только моральные силы в столь стрессовой и суматошной обстановке, но и физические, когда помогала залечить раны её, Шизуру, брата.

 

Вскоре девушка оставила в номере привычные красный галстук и жилетку, облачилась в свежую рубашку в бледную полоску и классические чёрные брюки и уже направлялась в сторону лифта. Даже догадайся она взять с собой на остров три выходных платья (которых, к слову, даже и трёх не насчитывалось в гардеробе), те остались бы на вешалке: Кувабара Шизуру — это Кувабара Шизуру, ей нет необходимости притворяться кем-то другим даже на подобном мероприятии. Тем более на подобном мероприятии.
Едва покинув лифт, довёзший её до последнего этажа, Шизуру услышала раздающуюся из зала негромкую живую музыку и нестройный гомон разговоров, женского смеха. Двери прямо по коридору были открыты; один из стоявших у входа швейцаров проводил Шизуру до столика, расположенного за перегородкой, несколько отделяющей его от остального зала, где уже сидел Сакио. При виде гостьи до того разговаривающий с ним мужчина довольно быстро растворился в воздухе.
— Я посчитал это место более удобным для разговора, но если что-то не устраивает, его всегда можно сменить, — после традиционно-вежливого приветствия произнёс Сакио.
— Нет, это в самый раз. Я не большой любитель находиться в центре внимания.
Шизуру благодарно кивнула официанту, принесшему меню.
Сакио, сбросив пепел с конца сигареты, с улыбкой ответил:
— Я тоже, но, к сожалению, не посещать их не могу.
При этом слегка исказился шрам, пересекавший почти всю правую сторону его лица сверху вниз и слегка наискось. Шизуру подумалось, что Сакио как раз из тех мужчин, которых шрамы точно не портят, а где-то даже придают лицам уникальность, коей они были бы лишены без них.
— Это… как часть работы? — она очертила кистью руки в воздухе круг, словно обводя зал.
— Я не отделяю свою жизнь от работы, а в жизни приходится делать и то, что тебе не совсем по нраву. Хотя я стараюсь сводить минусы к минимуму или смотреть на них как на способ достичь определённой выгоды. Как и все здесь. Но не думаю, что это интересная тема для разговора.
Намёк был довольно прозрачен, и Шизуру углубилась в изучение меню, чтобы оправдать невзначай случившуюся после этой фразы паузу. Продлилась она недолго: девушке, запутавшейся в названиях европейских блюд, вскоре понадобилась помощь; задав пару наводящих вопросов, Сакио сделал заказ сам. И извинился за непредусмотрительность. Это тоже… было странно. Но почему-то хотелось улыбаться.
Он говорил не много и не мало — ровно столько, сколько было нужно, чтобы Шизуру чуть больше рассказывала о себе, не замечая, что собеседник скорее направляет разговор, чем оживлённо отвечает. Об этом удалось задуматься лишь потом, невзначай подслушав его недолгий разговор с Тогуро, из которого удалось узнать о прошлом Сакио едва ли не больше, чем за весь вечер, проведённый вместе с ним самим.
Было одновременно трудно и легко. Слишком многое их рознило, и слишком многое, как ни странно, объединяло. В повседневной жизни они, кажется, могли бы сойти за две ипостаси одного человека: так сходны были их привычки, взгляды на многие сиюминутные вещи. Однако не покидала уверенность, что, стоит копнуть поглубже, и вскроются тысячи противоречий, не видимых невооружённым взглядом, тех противоречий, из-за которых они, как выяснилось потом, и оказались в разных лагерях. Не оставалось больше сомнений, что здесь и в своей роли Сакио сознательно: он не тот человек, которого может увлечь течением, который просто не знает, когда и как остановиться, сделать шаг в сторону, отойдя от дел. Но и ответа на вопрос "Почему?" найти по-прежнему не удавалось.
Сакио удивительным образом сохранил какую-то простоту общения, которую обычно люди теряют, едва начав вращаться в обществе, где вечерами могут тратиться миллионы. Он не смотрел свысока не только на Шизуру и её мысли (несмотря на то, что запас жизненного опыта у них значительно разнился), но и, кажется, вовсе не имел такой привычки. Он мог бы остаться в душе тем, кем был лет десять, двадцать назад — но и в это тоже не верилось. Хотя бы потому, что было сказано через пару часов после начала ужина.
Он отпил красного вина из бокала и, слегка наклонив голову, из-за чего несколько длинных чёрных прядей волос спали вперёд, спросил:
— А вы интересуетесь искусством? Музыка, литература?
Вопрос в беседе, плавно перетекающей в русло увлечений, был вполне закономерен.
— Я не очень хорошо разбираюсь в музыке, мне ближе то, что выражено словами. Особенно если при этом человеку удаётся описать те вещи, которые не всегда удаётся разглядеть. Поэтому, наверно, больше всего люблю Сайгё. — Кажется, Сакио был удивлён. Шизуру продолжила: — Красивое в простом, красивое в неприглядном — не каждому дано это заметить. И его стихи помогают взглянуть на мир иначе.
— Я думал, это будет что-то более современное. И всё же — этот принцип использует не только Сайгё, почему именно он?
Девушка лишь пожала плечами:
— Я не знаю. Наверно, мне он ближе всего. А?..
— Никого определённого, — поняв вопрос, когда тот ещё не был задан, ответил Сакио. — Чуть более остального — дзисэй.
На пару секунд Шизуру опешила, однако довольно быстро вернула себе способность поддерживать разговор.
— Никогда целенаправленно не интересовалась, если честно. И что же в них привлекает больше, чем в других стихах?
— Ёмкость, отточенность мыслей, — он скрестил пальцы над столом. — Это же то, о чём думает человек в самом конце своего пути, что он знает о жизни, что важно. Самые искренние, настоящие мысли, эмоции. И каждое стихотворение в этом отношении уникально. Например, вот это:
Дождь над озером.
Капли рождают круги,
Но сердце вод неизменно.

Не каждому дано подобное спокойствие в последнюю минуту жизни, согласитесь.

С этим нельзя было не согласиться. И нельзя было не почувствовать нечто сродни удара обухом по голове. Внимательный взгляд и серьёзность, с которыми были произнесены эти строки, создавали впечатление, будто сочинены они были не кем-то, а именно этим человеком, может, не здесь и сейчас, но не так давно. Извечное спокойствие — в лице, жестах, наверно, даже в мыслях — вот та суть, что искалась так долго.
В то же время такое отношение к жизни могло означать лишь одно — готовность ко всему. И почему-то оно породило преддверие беспокойства в самой Шизуру, что-то неясное, тяжёлое.
Она не заметила, как Сакио оказался рядом, приглашающе протягивая руку.
— Мы немного засиделись. Думаю, стоит разнообразить наш вечер.
— Но я никогда раньше…
— Может, настало время попробовать? — он улыбнулся уголками губ.
То ли это, то ли что-то ещё заставило вложить свою руку в его грубоватую ладонь и отправиться следом.
Шизуру не лгала, пытаясь сказать, что никогда раньше не танцевала: не было ни желания, ни случая. И вряд ли бы что-то получилось даже при столь несложном танце, как сегодняшний, будь Сакио менее опытным партнёром. Он не диктовал свои условия, скорее направлял, порой — едва слышно что-то советовал; и создавалось ощущение, что всё выходит само собой. Но ровно настолько, насколько это было здорово и легко, насколько осязаемым было чувство надёжности, уверенности в происходящем — пусть даже появившееся на жалкие пару минут, — стоило отвести взгляд в сторону, и появлялся какой-то дискомфорт. Скорее всего, царящая вокруг обстановка вычурного веселья была тому причиной. И это тоже не скрылось от опытного взгляда.
— Мы всегда можем выйти на свежий воздух, если нужно.
— Было бы неплохо.
Дождавшись конца мелодии, они покинули зал. И вскоре очутились на крыше гостиницы, бывшей, не считая естественных возвышений, самой удачной точкой для обзора окрестностей: с неё открывался захватывающий вид. На старые, никем не тронутые леса, два стадиона, стоящие вдали друг от друга, на океан, простирающийся со всех сторон, тёмный и необъятный.
— Скоро рассветёт, — Сакио указал на едва светлеющую полоску по правую сторону от них.
Молчать и лишь изредка переговариваться здесь было уютно. Постепенно освещающееся небо начинало скрывать мерцавшие ранее над головой звёзды. Сакио достал пару сигарет, одну из которых подал Шизуру, и зажигалку. Извлечённое пламя заставляло позолоченные края её ярко блистать в полутёмный предрассветный час. Который, как известно, является самым холодным временем суток. Когда в очередной раз ветер принёс с собой влажный запах океана и свежесть, Шизуру почувствовала на своих плечах тёплую ткань — Сакио стоял рядом в одной лишь белоснежной рубашке, задумчиво смотря вдаль. Одной рукой девушка придерживала края ворота, не давая пиджаку упасть, пальцами второй сжимая сигарету.
С каждой минутой становилось чуть-чуть светлее. Шизуру что-то рассказывала, переводя взгляд с океана на Сакио, в чьих тёмно-голубых глазах отражался тлеющий огонёк, и обратно. Поверхность океана, покрытая мелкой рябью, наводила на мысль о том, насколько неподвижны массивы вод несколькими метрами ниже. И о том, насколько похожи они на внутреннее спокойствие, отражающееся в глазах человека рядом, возможно, успевшего повидать за свою жизнь столько всего, что вряд ли теперь его могла взволновать какая-то вещь — даже если другим она казалась значительной.
Было одновременно хорошо и странно грустно.
Когда солнечный диск показался на горизонте, они отправились вниз, в отель. Сакио, к удивлению Шизуру, проводил её до номера, где, прощаясь, она едва не забыла отдать ему согретый теплом пиджак. В планы Сакио, кажется, изначально не входило забирать вещь обратно, но он всё же принял его из рук девушки и, дождавшись, когда та скроется за дверью, отправился к лифту.
На этом сказке суждено было кончиться.

 

Весна в этом году выдалась на удивление холодной, так что, когда они вернулись с острова, где команда Урамеши на удивление всем одержала победу в Тёмном Турнире, Шизуру пришлось укутываться в ветровку и, прикуривая сигарету, прикрывать рукой пляшущий огонёк от ледяного ветра. После этого она зачастую медлила, не убирая чёрную зажигалку с золотой окантовкой в карман, если не торопилась куда-нибудь. Она была тяжёлой, как и пристало газовой зажигалке. Такие вещи, как правило, служат крайне долго; может, этой уже пара-тройка лет, а может — около десятка. О подобном сложно судить при аккуратном хозяине.
Шизуру повесила табличку с объявлением о перерыве, закрыла свой чайно-кофейный отдел и отправилась на обед, как и всегда состоявший из чашечки согревающего какао и пары бутербродов в соседнем кафе, а после — всё той же сигареты, выкуренной в любимом месте — на улице у второго входа в здание, всегда закрытого, а потому лишённого толп снующих людей вокруг. Здесь всегда можно провести несколько минут наедине с собой.
Раньше, стоя здесь, Шизуру наблюдала за тем, как вдалеке у дороги строился жилой дом. Он был больше чем наполовину возведён, когда незадолго до Турнира неожиданно для всех обрушился. Сейчас завалы уже давно разгребли, и здание вновь начало своё восхождение к небу. Шизуру же теперь думалось, что его никогда не закончат.
Прикуривая сигарету, сегодня она впервые увидела этот полуразрушенный-полупостроенный дом на фоне дрожащего на ветру пламени, казавшегося по сравнению со стоявшим в отдалении зданием просто огромным, охватившим его больше чем наполовину. Перед глазами словно вспыхнули искры давно погасшего пожара — того, от которого им едва удалось спастись бегством, когда Сакио решил уничтожить стадион, где проходили финальные бои Тёмного Турнира. Он поставил свою жизнь на победу главного бойца собственной команды, Тогуро Младшего, проиграл и выполнил условие пари, несмотря на то, что команда-победитель и не пыталась забрать причитавшийся ей "приз".
За редкие минуты, что ей удалось пробыть рядом с этим человеком, он предстал перед Шизуру тем, кто твёрдо стоит на земле, и знает, что и зачем делает. У Сакио были свои принципы, которым он, несомненно, следовал; собственное представление об этом мире, его правилах и законах.
Вряд ли кто-нибудь назвал бы Сакио хорошим и — тем более — добрым человеком: довольно сомнительная характеристика для того, у кого ни единый мускул на лице не дрогнет при виде раздираемого на арене представителя своего рода (а так оно и было бы, случись Казуме или Юске не справиться с противником — в этом не оставалось сомнений). Тем не менее, Шизуру не могла назвать Сакио абсолютно равнодушным, плохим. Кажется, он просто принимал правила игры, как и в любом пари, послушно следовал им на пути к своей цели и никогда не вмешивался не в своё дело, если другие "игроки" не заходили слишком далеко. И не было для него оппозиции "свой-чужой", как для многих; то есть, она наверняка имелась, но иная, не расовая и не классовая.
…в конце концов, нет никакого смысла гадать о сущности уже отправившегося на тот свет человека, которого она — как бы ни хотелось — не знала в достаточной мере и который не оставил после себя ничего, кроме одной-единственной вещи.
Это даже не глупо — просто незачем. Пора избавляться от этой неожиданно поздно проявившейся подростковой мечтательности.
Ситуация напоминала ей то здание у дороги, так и замершее где-то в самом начале своего пути.
История без начала и без конца.

Шизуру затушила сигарету о край урны и, избавившись от окурка, отправилась в тепло магазина, где её ждали не столь многочисленные покупатели и чуть более многочисленные сотрудницы соседних отделов, не умолкающие ни на секунду. А в голове вертелся прочтённый накануне дзисэй:
Человек состоит из пяти элементов:
Земли, воды, огня, воздуха и пустоты.
В них он рождается.
В них — исчезает.
Вспомнил я об этом сегодня.

Notes:

ФБ-12, первая попытка как-то осмыслить образ Сакио. "Дзисэй" писала по Пливанову, потому что по Хепбёрну не гуглится совсем, да и звучит ужасно. Стилистически фик хуже "Пари", потому что с фб-12 не перерабатывался.