Chapter Text
Корво Аттано было семьдесят четыре года.
Он был бодр, здоров и силен: Метка Чужого в какой-то мере наделила его сверхъестественным запасом жизненных сил. Умом и уловками он избежал должности губернатора Редмура и по сей день успешно уклонялся от реального проведения проповедей. Безусловно, он писал: сочинения, дискуссии, письма – это форма борьбы, не требующая напряжения физических сил, на которое Корво больше не был способен.
Его волосы побелели, кожу расчертили морщины, и очки он нынче носил постоянно. Окружающие уверяли, что он все так же привлекателен. Корво не был уверен, что его это так уж волнует: единственному его любовнику за последние тридцать пять лет внешность была безразлична. И все же это обнадеживало – смотреться в зеркало и видеть, что не слишком сильно изменился.
В мире было не совсем спокойно. Через три года после Чуда Белого Утеса возникла новая сверхрадикальная секта, проповедовавшая доктрину ухода от мира. Гражданское неповиновение навлекло на них жестокое преследование со стороны империи, и чтобы его избежать, они уплыли вслед за исследователями к берегам Пандуссии. Вдали от имперского флота и враждебных смотрителей их колонии медленно росли, и теперь туда же начали понемногу подтягиваться другие люди, гораздо менее религиозные и гораздо более заинтересованные в природном изобилии континента. Несмотря на опасности, у них были кое-какие успехи в укреплении своего положения.
Столкновения на островах прекратились. Даже на Тивии решился вопрос множества сект и фракций, и хотя остров разделился на двенадцать частей, открытые военные действия ныне практически не велись. Аббатство пережило период масштабной внутренней смуты и вышло из него с чуть менее бескомпромиссным учением. Приверженность Запретам сохранилась на большей части Гристоля, а также в городах-государствах Вей-Гоне и Саггунто.
Морли, Тивия и город-государство Редмур, в котором по-прежнему жил Корво, полностью отделились от империи. Вей-Гон остался ей верен, и Серконос в итоге тоже. В воздухе все еще витало напряжение, словно этот "мир" был только отсутствием войны. Корво был не уверен в том, что на острова когда-нибудь придет настоящий мир, – впрочем, зная все, что он теперь знал, Корво был не уверен и в том, что мир вообще был.
И Корво мало что мог с этим поделать. Он перестал быть источником перемен, как прежде. Конечно, к нему обращались, много раз: он до сих пор обладал ощутимой репутацией, да к тому же был Первым Пророком Чужого. Но Корво ушел с передовой. В последний раз он ездил в Дануолл два года назад, чтобы повидаться с Эмили и познакомиться с женщиной, встретившей во сне Чужого и получившей его Метку. У нее были идеи насчет изменений в Дануолле и империи в целом, и Эмили, похоже, была склонна к ней прислушиваться. Будущее было за той женщиной, не за Корво, и его это полностью устраивало: он совсем никогда и не желал играть первые роли.
Дауд исчез шесть лет назад. Ходили слухи, что он сел на корабль до Пандуссии. Зашедшая к Корво Билли Лерк сказала, что он ушел во сне и не хотел бы, чтобы после смерти его восхваляли за то, каким он не был при жизни. Корво желал того же.
В последнее время его преследовала усталость. Чужой казался с ним не спокоен, отвечал почти резко, если ему случалось упоминать свой возраст. Корво вполне спокойно принимал тот факт, что его жизнь подошла к концу. Он проходил с Меткой тридцать пять лет, и она начала утомлять.
Чужой не желал признавать то, что Корво может быть стар, и это казалось до странного милым. Он был уверен, что умрет и забудется, превратится в еще одну повесть, которую Чужой, вздыхая, целую вечность спустя расскажет где-то другому обладателю Метки. В истории Чужого ему не суждено было стать и сноской. Корво устраивало и это. Он чувствовал не так, как бог, и даже этого было все еще более чем достаточно.
Наступил вечер, и к западу от Редмура садилось солнце. Корво выглянул в окно, посмотрел на красное, как знамя, небо.
– Завтра будет славный день.
Он присел на минутку. На завтра у него была назначена встреча с историком из Саммары, хотевшим написать биографию Первого Пророка. Корво считал идею смехотворной, но все равно собирался идти. Он разложил на столе свои записи, страницу за страницей написанного о Чужом, чтобы было с чем свериться. Он в жизни не вел дневников, и эти слова стояли ближе всего к описанию его жизни.
Было как-то уместно, что описывался в них Чужой.
По стене, колеблясь, будто свет на поверхности моря, скользили тени. Это завораживало, умиротворяло. Где-то вдалеке послышалась китовая песня. Забавно, ведь киты не водились у берегов островов уже не первый год: слишком много охотников. Должно быть, воспоминания.
Прошло немного времени, и Корво закрыл глаза.
Проснулся он в Бездне.
Корво не сразу понял, где находится: он лежал на земле, чуть приподнятый, с головой на груди у Чужого. Чужой обнимал его, и было… тепло.
– Здравствуй, Корво, – негромко произнес Чужой.
Особого желания двигаться не было.
– Хороший сон.
– Это… это не сон.
Внимание Корво зацепилось за заминку в его голосе. Он сел, Чужой ему позволил. Тогда-то Корво и заметил, где именно в Бездне они находятся. Это была его редмурская комната, темная, тихая и холодная.
И он оттуда никуда не делся.
Странно было смотреть на собственное тело. Залитый странным светом Бездны, он выглядел относительно умиротворенным. Опустив взгляд на свои руки, Корво увидел, что те помолодели, стали руками его пятидесятилетнего. Милый штрих. Если честно, в душе он навсегда остался таким молодым.
Он повернулся к Чужому.
– Это прощание, так ведь?
Чужой ответил ему пристальным взглядом.
– Нет.
– Что ты хочешь сказать?
– Это мой последний дар. Я позволю тебе остаться здесь. Со мной. В Бездне. Ты не будешь стареть и не… умрешь.
Корво захлестнула волна жалости. Он взял Чужого за руки. Они были такими теплыми – странно, но хорошо.
– Пришло время. Я готов.
Чужой покачал головой.
– С тем же успехом можно попросить приливы и отливы отречься от луны, – со странным светом в глазах тихо проговорил он.
– Нужно меня отпустить, – мягко сказал Корво. Чем пришлось пожертвовать, чтобы он оказался здесь? Что Чужой сделал?
– Нет, – ладонь Чужого легла ему на щеку. – И для тебя, и для меня было много вариантов будущего, и только в этом ты стольким ради меня пожертвовал. Семья, свобода, целая империя – ты все променял на меня. Понимаешь? У меня и прежде были пророки, но никогда…
Он осекся, казался потрясенным, выбитым из колеи, даже напуганным – и Корво не знал, как тут быть. Конечно, что сказать, он знал, сказать надо было давным давно. Много лет он ходил с этим грузом, много лет старался избежать объяснения причины, по которой так давно возразил Верховному Смотрителю.
Какой теперь был смысл скрывать?
По Бездне вокруг прокатилось эхо китовой песни. Корво показался себе невесомым.
– Я люблю тебя.
Чужой был совершенно неподвижен.
– Для бога это нелегко, – наконец произнес он. – Смертные угасают так быстро, живут не дольше бабочки в саду. Я сожалел бы о твоем уходе.
– По крайней мере, тогда я любил не напрасно.
Корво сказал это всерьез. Даже сам шанс испытать такие чувства – невообразимый дар.
– Ты меня неправильно понял, – ответил Чужой. – Нелегко не значит невозможно.
– ...что?
– Я знал с момента, когда впервые тебя увидел. Восхищение превратилось в одержимость, а затем в нечто большее. Ты пожертвовал ради меня империей и стал моим пророком – не в стремлении к власти, но в стремлении ко мне. Я провел в Бездне четыре тысячи лет. В одиночестве. Ко мне тянулись только из-за того, что могли получить. А потом появился ты. Ты отдавал, отдавал, отдавал – и ни разу ничего не попросил.
Корво покачал головой.
– Это не может быть единственным случаем…
– У меня очень долгая память, – Чужой наклонился вперед и опустил лоб на лоб Корво. – Ты единственный в своем роде, Корво. Вот почему я тебя люблю.
Долгое время ему хватало прогулок по Бездне с Чужим. Он знал, какой след оставил после себя. Тело обнаружили, когда он не явился на встречу с историком из Саммары. По нему объявили траур и торжественно похоронили, ко всеобщему потрясению, в одной гробнице с императрицей Джессаминой Колдуин. Оставленные им на столе записи нашли и опубликовали без правок – последствия этого еще предстояло увидеть.
В Бездне время шло странно. Бывало, Корво думал, что прошел век, а в мире миновали секунды; бывало, что в мгновение ока пролетало десятилетие. Он не возражал. Теперь Бездна открылась ему, и он по полной пользовался способностью ее исследовать. Не нашлось ни озер из жидкого алмаза, ни садов, только отпечатки прошлого, настоящего и будущего – изломанные клочки земли, вечно висящие в Бездне. Одна мысль – и он появлялся, где хотел.
Со временем он начал осознавать, что у Бездны есть некое подобие центра и нечто, что, вероятно, может быть границей. Однажды и только однажды Чужой взял Корво с собой к этой границе, туда, где оставалось его материальное тело. После этого Корво долго крепко обнимал Чужого в комнате-образе той, что была у Корво в Башне Дануолла.
Прошло время, и они снова начали выходить в мир. Корво следовал за Чужим, наблюдал за смертными, его пророками, его проводниками перемен. Он смотрел, как Эмили отреклась от престола в пользу сына, серьезного молодого человека, не придерживавшегося вообще никакой религии и потому всеобщего любимца. Эмили со своим мужем Виманом остались в Башне Дануолла, но не в качестве императрицы и ее супруга. Похоже, ее историю ожидал счастливый конец. Иные истории заканчивались не так хорошо, и о каждой из них Чужой рассказывал, как все могло быть, излагая Корво вероятные варианты будущего. А потом они шли дальше.
Такова была жизнь после смерти, и Корво не ожидал от нее перемен.
Он был кругом не прав. Как обычно.
Витланд, что на границе Пандуссии, был колонией позднего поколения, то есть не отличался фанатизмом некоторых более ранних колоний. Эти поселенцы пришли не ради религии, а ради финансовых возможностей. Аборигенов в этой части континента не было, однако, как узнал Корво, в конечном итоге жителям этой колонии предстояло забраться в своем освоении земли настолько далеко, что они вполне могли встретить тех, кто здесь все еще жил. Это были интересные места, места великих перемен. В один прекрасный день новым носителям Метки с обеих сторон конфликта предстояло поневоле узнать о себе правду – поистине занимательные близились времена.
Пока же Корво с Чужим стояли в Бездне в витландском домике и смотрели на семью, собравшуюся у постели больной младшей дочери.
Они молились за нее, отчаянно молились Чужому – любому, кто только слышал, – не зная, конечно, что их бог стоит рядом и ждет. Им предстояло узнать, только когда старшая дочь забудется сном на заплаканной подушке, а на следующее утро проснется с пламенем в груди и Меткой на руке.
– Перед ней много путей, – объяснил Чужой, – у ее истории много концов. Погонится ли она за лекарством от этой болезни, отправившись в глубь континента и выйдя на контакт с аборигенами? Вернется ли в империю, чтобы искать излечения через науку? Или… что ж. Увидим, не так ли?
Корво знал, когда малышка сделала последний вдох. Семья поняла чуть погодя, пошли слезы и крики. Защемило сердце. Он не утратил способности чувствовать, чувствовал часто и глубоко. Возможно, причиной было то, что он провел в Бездне недостаточно много времени, или то, как он в нее вошел. Неважно.
Корво не ожидал увидеть, как малышка садится на кровати, оставляя тело. Это было что-то новенькое: он ни разу не присутствовал в сам момент смерти. Она явно растерялась, оглянулась, а увидев плачущую семью и опустив взгляд на собственный труп, захныкала. Корво не мог стоять и смотреть.
Он в два шага дошел до кровати, опустился на колени и взял ее за маленькие ручки.
– Эй, посмотри на меня. Все будет хорошо.
Она уже истончалась по краям, размывалась, пока душа возвращалась в Бездну.
– Что это за место, я не знаю, – всхлипнула она.
– Здесь ты в безопасности, обещаю. Иди сюда.
Малышка бросилась к нему на руки, вцепилась в него, всхлипы превратились в шмыганье носом. Он принялся ее убаюкивать, гладить по волосам. Она ничего не сказала и истаяла до того, как успел еще что-то сказать он сам. Поднявшись после ее исчезновения, он обнаружил, что Чужой за ним наблюдает.
– Каким-то образом, – негромко проговорил он, – тебе удается удивлять меня до сих пор, Корво.
Это случалось снова, и снова, и снова. Корво выслушивал последние исповеди болтавшихся на виселице убийц, высвобождал бритвы из пальцев тех, кто отнял собственную жизнь, внимал последним воспоминаниям умирающих в постели стариков. Всех, кем бы они ни были и как бы ни умерли, всех, до кого только мог дотянуться.
Он старался сделать уход более легким, менее одиноким. Чужой выбрал только его, и Корво не понимал, почему, но это была цель. Это был смысл, и Корво отказывался от него отрекаться.
В последнюю свою встречу с Эмили Корво держал ее, таявшую в Бездне.
Уход был легким не всегда – даже для него.
– Убийца, лорд, пророк, бог, – негромко произнес Чужой, коснувшись губ Корво. – Кто бы мог подумать? Четыре слова – и изменился весь мир.
– Два, – поправил его Корво.
Чужой сдвинул брови.
– Да?
Корво наклонился поближе и шепнул ему на ухо:
– Здравствуй, Корво. Не скажи ты это… у меня не было бы причины бросать ему в лицо те слова.
– Ты бог, и этот путь – только твой выбор. Существовало будущее, в котором ты не сказал ни слова, и Билли Лерк вернула меня в мир как человека. Существовало будущее, в котором ты не вызволил Эмили из каменной тюрьмы и стал тираном, а я был при тебе любовником и супругом. Будущее, в котором ты не полюбил Джессамину, и Эмили не родилась. Будущее, в котором ты остался в Карнаке. И еще, и еще, столько, что я никак не смог бы предсказать их все.
– И в каждом ты дал бы мне Метку?
Чужой поцеловал его. Такого ответа было достаточно.
Корво хотелось бы, чтобы было предельно ясно кое-что еще: богом он стал случайно.
Утонувший моряк, чья душа наполовину соскользнула в Бездну, наткнулся на Корво, а потом в его легкие загнали воздух.
Он встретился с человеком, которого подстрелил вор и в последний момент спас прохожий, умеющий накладывать жгут.
Едва не погибшая при родах мать держала его за руку, прежде чем ее затянули назад в мир живых.
Пошли разговоры.
Его назвали Защитником.