Work Text:
Костяшками пальцев он очертил её скулу, кончиками — горло, ключицу.
С минуту она улыбалась ему, жмурясь. Но её улыбка потускнела до простого изгиба губ и исчезла из глаз, как только они открылись и остановились на нём. Взяв его за руку, она поцеловала подушечки пальцев, потом отодвинулась, выбралась из постели и направилась в ванную.
Он услышал душ. В постель она не вернулась.
***
— Я тут подумала, может, тебе захочется выбрать другой рисунок вместо черепа.
Он выгнул бровь:
— Вот как?
Она вращала его руку, осматривая плечо, которое он вправил сам себе после вывиха.
— Ага, — ответила она, не поднимая глаз. — Знаешь, подумалось, когда ты заходил в прошлый раз.
Выпустив руку, она подняла сложенную чёрную футболку.
— Ты оставил это здесь, так что я бросила её в стирку...
Она сжала губы, когда он развернул футболку, где обнаружился череп. Который теперь был розовым. Взглянув на неё, он снова вскинул бровь.
— Слушай, бельё случается, верно? — сконфуженно улыбнулась она.
***
Первый раз это произошло той ночью, когда его отделали не настолько сильно, как ей показалось: пришлось перевязать только мелкие порезы. На груди остался один серьёзный, но она решила, что хватит и пластырных швов.
— Зачем ты это с собой делаешь? — спросила она, промывая рану. Её прикосновения были лёгкими, бережными, но твёрдыми и уверенными, несмотря на пугающий вид раны и его шрамов.
— Сама знаешь, — ответил он, следя за её сосредоточенными, точными движениями.
— Разве? — спросила она, метнув на него взгляд. Он посмотрел на неё в ответ.
— Знаешь, да, — сказал он. — Затем, что кто-то должен это делать.
Развернув первый шовный пластырь, она склонила голову набок.
— Хочешь сказать, мы с тобой одинаковые? — спросила она, накладывая шов. Он долго смотрел на неё, а потом покачал головой.
— Не-е, — проговорил он грубовато, но тихо. — Ты охренительно крута, но действительно веришь, что каждый заслуживает помощи. Или даже что каждого можно спасти.
Она фыркнула в ответ, но продолжила накладывать швы.
— Я думаю, что людей, которых можно спасти, нужно защищать от тех, кого нельзя.
Она взглянула на него, разворачивая очередной пластырь.
— И как ты решаешь, кого спасти можно, а кого — нет?
Как только она наложила последний шов, он поднял руку, чтобы смахнуть прядь волос с её лица, убрать за ухо.
— А ты как?
***
Поцелуй был одновременно неожиданным и почти неизбежным. Она приподнялась, а он — пригнулся, его язык скользнул сквозь створки её уже разомкнутых губ.
Уже обхватив ногами его талию, она всё ещё пыталась беречь его швы. Он улыбнулся ей в губы, подхватил и донёс до стола. По дороге они срывали друг с друга одежду.
— Со мной и хуже бывало, — прорычал он, не отрываясь от её губ, пока, ёрзая на нём, она стягивала свою униформу, а затем и его джинсы.
— Не хочу... чтобы ты... залил всё кровью, — выдохнула она. А когда его рука проскользнула между ними, она застонала и подалась навстречу.
— Всё будет отлично, — усмехнулся он.
***
Эта драка с якудза вышла довольно жестокой, его искромсали сильнее, чем хотелось признавать: он едва не истёк кровью к тому моменту, как объявился на её пороге. Она промывала и зашивала его раны, стиснув зубы. Её волосы падали так, что заслоняли глаза от его взгляда, но когда она открыла лицо, оно казалось крайне сосредоточенным.
Речь её была немногословной и отрывистой: лишь чёткие инструкции, как ухаживать за ранами, будто он сам этого не знал. Она почти не встречалась с ним взглядом, но когда подняла на него глаза, они сверкали.
Потом она отвернулась.
***
Он не видел её несколько недель. Раньше они трахались, она навещала его на полурегулярной основе, жалуясь, что он недостаточно о себе заботится, что ему следует чаще заходить к ней, что ему нужно больше медицинского ухода, чем набор для шитья, который он держит в походной сумке.
Он сказал себе, что собирается к ней, потому что она гораздо лучше него накладывает швы, потому что её пальчики лучше его подходят для тонкой работы.
И они действительно подходят лучше.
***
На её лице отчётливо проступило удивление, когда он показался у её двери.
— Ты в порядке? — спросила она, изучая его лицо, а потом оглядывая с ног до головы.
— Ага, — ответил он, заполняя собой дверной проём. Она снова посмотрела ему в глаза и склонила голову набок.
— Что ты здесь делаешь?
— Впустишь меня или хочешь поговорить об этом там, где все соседи смогут послушать?
На лице её читалась настороженность, но она отодвинулась с прохода и жестом пригласила войти.
Он развернулся к ней лицом, как только закрылась дверь.
— Ты меня избегаешь?
Она поджала губы и вскинулась.
— У тебя есть рана, которую я ещё не заштопала?
— Не-е, — протянул он, проходя мимо неё и усаживаясь. Она осталась стоять.
— Это тот момент, когда ты притворяешься, будто не трахаемся? — спросил он, поднимая бровь.
— Это тот момент, когда ты притворяешься, будто это имеет значение? — выпалила она, выгнув бровь в ответ. Он склонил голову набок.
— Ты говоришь, это не имеет значения?
Она раздражённо фыркнула, отошла к кухонной стойке.
— У меня и вправду нет настроения играть в «ответь вопросом на вопрос», Фрэнк.
Он задумался, потом сказал:
— Ладно. Можно мне пива?
Она отвесила ему усталый взгляд, достала из холодильника две бутылки, открыла и одну протянула ему. Он сделал глоток, посмотрел на неё.
— Послушай, Фрэнк, — она провела рукой по волосам. — Я уже имела дело с мстителем в маске. Я знаю, что привязываться — плохая идея.
Он отхлебнул пиво и снова вскинул бровь.
— Я не мститель в маске.
— Так ты говоришь, что ты эмоционально открытый и уравновешенный? — спросила она, тоже дёргая бровью.
Он усмехнулся.
— Этого я не говорил. Но я не он.
Скрестив на груди руки и прислонившись к стойке, она наблюдала за ним.
— Я не он, — повторил он спокойно. — Я не говорю, что я не в жопе, и не говорю, что я для тебя лучший вариант. Я говорю, что не собираюсь отталкивать что-то хорошее, когда вижу его перед собой. Я не обещаю тебе «долго и счастливо», не та перспектива, если ты решишь, что хочешь быть со мной. Но уж если я во что ввязываюсь, детка, то с головой.
Она долго разглядывала его, затем покачала головой, делая ещё один глоток.
— Козёл ты, — сказала она без особого задора.
— Почему? Потому что я честен? — спросил он с усмешкой.
— Нет, потому что ты сказал именно то, что я хотела услышать, но при этом дал достаточно предупреждений, так что когда дела обернутся полным дерьмом, сможешь сказать, что говорил мне об этом, и снять с себя всякую ответственность.
Он снова усмехнулся.
— Не, детка, — сказал он. — Когда всё обернётся полным дерьмом, я буду знать, что дело только во мне — или, по крайней мере, в основном во мне. И признаю это. Ну, не то чтобы это что-то меняло.
Клэр вздохнула.
— Этого-то я и боюсь.