Work Text:
– Послушайте, Окделл, что вам не сидится спокойно? Что вы ерзаете? У вас глисты? Так сходили бы в аптеку, вам за пару суанов отсыплют нужного порошку... ну что? Что вы на меня так зыркаете? Дело житейское, со всяким может случиться, это то же самое, что вши в походе: надо не краснеть и таиться, а решать проблему, пока она не переросла во что-то серьезное. Ваша проблема называется «острицы», живет в толстом кишечнике, ночью выползает наружу через задний проход, что вызывает острый зуд и нарушения сна...
– Монсеньор, ну я же ем!!!
– А? Ну да, кушайте, кушайте, приятного аппетита... Острицы обычно бывают у детей, но и в вашем возрасте такое тоже случается, особенно если пренебрегать гигиеной...
– Да нет у меня никаких устриц! – рявкнул Дик, швыряя вилку на стол и отчаянно багровея ушами. Тем более, когда эр объяснил, что к чему, Дик сразу вспомнил, что у него и в самом деле такое было в детстве. Мучился он тогда ужасно, но, разумеется, никому ничего не сказал – боялся, как бы не влетело. Потом оно само прошло. А вот теперь, когда он узнал, что это были еще и какие-то гнусные червяки, жившие прямо у него внутри, стало ужасно противно и завтракать расхотелось окончательно. Эру-то хорошо говорить: у него, конечно, никогда не бывало ни прыщей, ни вшей, ни лихорадки на губах, ни устриц этих самых…
– Да ешьте спокойно, что вы, в самом деле, как барышня? Ну хорошо, больше не буду про глистов, раз вы такой нежный. Что, и шадди не хотите? Как пожелаете. После завтрака зайдете ко мне в кабинет.
* * *
«После завтрака» оказалось понятием растяжимым: Дикон добрых полчаса топтался под дверью, как бедный родственник, не решаясь зайти и сесть, пока не появился хозяин кабинета.
Впрочем, садиться особо и не хотелось. Как и ложиться. Как и стоять… Идея побриться везде, включая пах, поначалу выглядела просто блестящей. Валентин весьма умело обращался с бритвой, а свежевыбритая кожа сделалась необыкновенно чувствительной и приятной на ощупь. Они с Валентином и Эстебаном только удивлялись, отчего им такое раньше в голову не пришло. Новый роман пополнился полдюжиной замечательных эпизодов.
Минусы этой идеи сделались очевидны через несколько дней, когда выбритое начало отрастать. С непривычки Дику казалось, будто между ног у него поселился еж, небольшой, но весьма колючий. Поначалу-то было еще терпимо, но через неделю кошкин эр потащил его с собой в летние лагеря. Пять с лишним хорн в седле туда, пять с лишним хорн обратно, и в промежутке целый день на ногах, без возможности толком уединиться. Это был подлинный Закат! А он теперь еще и издевается, с устрицами этими...
– Ну и что вы тут торчите, как не свой? Боитесь, что эта дверь вместо кабинета откроется в гальтарский Лабиринт? Входите, не заперто! – кошкин эр, как обычно, беззвучно подкрался со спины, пока Дик от нечего делать в двадцатый раз изучал замысловатую резьбу на дверных створках. Дик вздохнул про себя: если бы он вошел без спроса, эр Рокэ, конечно, тоже сказал бы что-нибудь ядовитое. Это же эр Рокэ, он всегда найдет, что сказать.
– Проходите ближе к свету, снимайте штаны и показывайте, что там у вас, – буднично распорядился эр Рокэ, подойдя к окну и раздернув полузадвинутые шторы. Обернулся и сощурился, глядя на Дика: – Ну? Вам два раза повторять надо? Раздевайтесь!
Дик в растерянности застыл столбом. Чего-чего, но вот такого он никак не ожидал.
– Ну же, юноша! Что вы на меня глазами хлопаете, как будто вы девица и я с вами флиртую? Штаны снял, быстро! Или вам помочь?
Дик залился краской, встал поближе к окну и ухватился за завязки. По счастью, штаны как будто тоже испугались командирского тона и послушались в два счета. Рокэ подошел, полюбовался на его пах, насмешливо вздернув бровь и подперев рукой подбородок – от того, чтобы провалиться на месте, Дика удержала лишь мысль, что внизу первый этаж и гостиная, и из этого дома ему все равно никуда не деться, – и отвернулся.
– Мда-а... всего лишь юношеская любовь к сомнительным экспериментам! А я-то думал... Можете одеваться.
Дик поспешно натянул штаны и принялся затягивать шнурки.
– Вот тут, кстати, вам бы как раз пригодилась та волшебная мазь Катершванцев, которой вы в свое время безуспешно пытались врачевать крысиный укус. Раздражение такие вещи снимают просто замечательно. А то вы себе, пожалуй, до кровавых язв все расчешете, еще загноится... Рецепта они вам не оставили? Очень жаль. Ничего, я вам свой напишу, в любой аптеке такое в полчаса смешают.
И Рокэ, не садясь к столу, взял из стопки лист чистой бумаги, откинул крышку чернильницы и принялся писать стоя, наклонившись над краем письменного стола. Дописав, он притрусил чернила песком, сдул его на пол и распрямился.
– Держите ваш бальзам. И не тяните, может стать хуже, у вас явно кожа чувствительная.
Он посмотрел Дику в глаза.
– Дальше у вас, юноша, два варианта действий. Либо перетерпеть, дождаться, пока это все отрастет, и больше никогда так не делать. Любой разумный человек на вашем месте именно так бы и поступил.
Дик сглотнул.
– А второй вариант?
– Второй вариант – повторять это регулярно, примерно раз в неделю, не давая отрастать. Со временем кожа привыкнет, станет не так мучительно. Ну, и до такого не доводите, – эр Рокэ махнул рукой в сторону многострадального Дикова паха, – обрабатывать же надо! Даже когда лицо бреешь... ах да, вы же еще не бреетесь! – в общем, когда начнете брить бороду, тоже не стоит пренебрегать мазями и лосьонами, их не просто так придумали. Но, естественно, бриться стоит – я имею в виду пах, а не лицо, – только если есть для кого.
Тут Рокэ сделал выразительную паузу и посмотрел на Дика в упор. Дик почувствовал, как пол под ногами чуточку поплыл – возможно, его желание провалиться на месте все же начало исполняться?
– Ну, так что вы решите? – спросил Рокэ.
Дик вдохнул. Выдохнул. И, как с обрыва в ледяную воду:
– Я, пожалуй, все-таки стану бриться.
Рокэ кивнул и дернул сонетку.
– Горячей воды и бритвенный прибор! – распорядился он, не оборачиваясь и не отводя глаз от Дика.
Когда слуга вышел, Дик, расхрабрившись, заметил:
– Вы, помнится, обещали, что брить меня вы не будете!
Рокэ только плечами пожал.
– Ну, торжественной клятвы в этом я не давал! А слову своему я хозяин: хочу даю, хочу обратно беру.
Он помолчал и шагнул ближе:
– Но если вы против...
Тут принесли бритвенный прибор. Это дало Дику время подумать, и когда слуга вышел, он осторожно спросил:
– Мой эр, вы флиртуете?
Улыбка Рокэ была короткой и ослепительной, как молния среди туч.
– Браво, Окделл, вы угадали! Да, флиртую.
– А я могу... ну... – он замялся, – расхотеть?
Рокэ вскинул брови.
– Ну да, конечно! В любой момент.
– Вообще в любой? – уточнил Дик.
– Вообще в любой. В этом же весь смысл!
И Рокэ деловито принялся взбивать мыльную пену – в точности так, как представлял это Дик.
– В чем? – переспросил Дик.
– Ну, Окделл! Вы прямо как будто за девушкой никогда не ухаживали! Или... а, Леворукий! Ну да, разумеется.
Он подступил вплотную и, почти касаясь губами уха, прошептал:
– Я кровно заинтересован в том, чтобы вам... не расхотелось. Можно?
Дикон прикрыл глаза и ответил: «Можно...» – не спрашивая, а что, собственно, можно. Ловкие руки стремительно расшнуровали его многострадальные штаны и мягко толкнули к кушетке. А дальше была теплая влажная салфетка, и мыльная пена, и холодок бритвы, и ласковые, осторожные прикосновения горячих пальцев, и...
– Ох! Простите, эр Рокэ...
И Дик неловко заерзал, пытаясь вжаться в спинку кушетки... или уползти с нее... или хоть как-то прикрыться...
– В чем дело, Ричард? – эр Рокэ поспешно отдернул бритву и поднял голову. – Вам кажется, что какие-то детали анатомии у вас лишние? Хотите, чтобы я их отрезал? С этим не ко мне, а к коновалу. А пока лежите смирно.
– Я не могу! Я... у меня это...
– Ну надо же, какая неожиданность! – эр Рокэ невозмутимо добрил мелкие складочки в самой глубине, отложил бритву, заново смочил салфетку и принялся смывать остатки волос и пены. – Когда я брался вас брить, я, разумеется, никак не мог подумать, что у вас встанет. И с чего бы это вдруг?
Он потянулся за пузырьком с каким-то лосьоном, плеснул себе прямо в ладонь и тщательно протер все выбритое. Дикон дернулся и зашипел: жидкость щипалась. Но клинок, тем не менее, стоял. Твердо и незыблемо.
– А вы растете, – заметил эр Рокэ, как ни в чем не бывало проводя пальцами вдоль ствола. – Размер у вас уже вполне взрослый. Хотя... юноша вы крупный, может, и еще больше будет.
– Эр Рокэ... я...
Рокэ быстро заглянул ему в глаза, не отпуская клинок.
– Хотите сказать, вы передумали?
– Ах... нет... я...
– Это очень хорошо, что вы не передумали. Потому что мне... – и Дик вздрогнул всем телом, когда горячий влажный язык прошелся по его клинку, – по правде сказать... – мягкие губы коснулись головки и тут же отпрянули, – было бы жаль вас отпустить, не попробовав.
Он снова поднял голову.
– Вы весь дрожите, в чем дело? Вы чего-то боитесь? Только не говорите, что это у вас первый раз, не поверю.
– Нет, я не боюсь, я просто... я слишком давно этого хотел... с вами!
Эр лукаво улыбнулся.
– Не могу сказать, что я не польщен...
А дальше эр Рокэ не говорил уже ничего, потому что взял в рот член Дика почти целиком, и Дик на некоторое время перестал соображать вообще. Он, правда, попытался было отстраниться, когда почувствовал, что вот-вот кончит, но Рокэ явно был против, да и Дик не очень-то настаивал.
Когда Дик вынырнул из сладкого тумана, эр Рокэ сидел на краю кушетки, как на жердочке, насмешливо взирал сверху вниз и ласково поглаживал свежевыбритые места. Проклятый зуд отступил, снова вернулась прежняя чувствительность. Дикон невольно застонал и подался навстречу руке.
– Ого, вот как? – Рокэ извернулся и навис над Диком, не переставая ласкать его внизу. Огромные синие глаза оказались близко-близко. – Вам не хватило?
– Я... – Дик судорожно вздохнул, слегка потряс головой, приходя в себя, и решительно потянулся к своему эру: – Я хочу и вам тоже...
– Вы хотите оказать мне ту же услугу? – переспросил Рокэ, едва не касаясь губами его губ. Просто глупо было бы не сократить дистанцию.
Разорвав, наконец, поцелуй, Дикон отдышался и сказал:
– Да. Можно?
– Можно. Но лучше не сейчас. Такие вещи требуют... некоторой подготовки. Приходите вечером. Заодно у вас будет время... передумать.
Он еще раз поцеловал Дика, коротко, но жарко, и отстранился. И отошел к окну, давая Дикону время привести себя в чувство и в порядок.
– В любом случае, – сказал он, – раз в неделю вам придется приходить ко мне бриться. Ну, если вы не собираетесь бриться сами... чего не советую. И кстати, – добавил он прежним, холодным тоном надменного Ворона, – очень не рекомендую давать себя брить кому попало. Например, всяким там мальчишкам, вашим... соавторам.
– Эр Рокэ, мы же не... Ну то есть да... а вы откуда знаете?
Рокэ оглянулся на своего оруженосца и изумленно приподнял бровь. Окделл иной раз бывал так непроходимо наивен, что трудно было понять, издевается ли он или говорит всерьез. Рокэ то и дело промахивался на этот счет: ему все казалось, будто Окделл шутит, но нет, он, кажется, вообще никогда не шутил – по крайней мере, при нем. Рокэ хотел было сообщить, что в доме, где слуг больше, чем вшей на уличном бродяжке, вообще очень мало что можно утаить, и что только врожденная скромность и благородное воспитание мешают ему, Рокэ, выяснить досконально, сколько раз, как, когда и в какой позе имели герцога Окделла его закадычные дружки. Но подумал – и решил пока что попридержать язык. Раз уж Окделл с его блаженным невежеством благополучно дожил до своих лет, с соизволения Леворукого, проживет и еще два года. Просветить его можно будет и потом, когда срок службы в оруженосцах закончится. А то он с перепугу, чего доброго, запрется в своих комнатах и вообще перестанет оттуда выходить иначе, как по приказу. С него станется, с маменькиным-то эсператистским воспитанием.
– Это же элементарно, Окделл. Я просто сделал выводы на основании ваших... бессмертных творений.
Окделл мучительно покраснел, хотя, ну казалось бы, теперь-то уж чего краснеть, после всего. Впрочем, хитросплетения надорской стыдливости казались Рокэ причудливей любой высшей математики. Лучше не вникать, а то с ума сойдешь. Как тот безумный Манрик, который на десятом году изучения математики представил королевскому совету доклад о всемерном улучшении сельского хозяйства посредством поголовного перевода крестьян в военное сословие и приравнивания ежегодной пахоты и жатвы к военным кампаниям.
